Странные люди

... Он стоял на старинном мосту, наблюдая за бурлящим весенним потоком внизу.  Мост был чугунным, брутально-черным, с тяжелыми цепями и массивными заклепками, чуть тронутыми ржавчиной. Своей монументальностью он напоминал военно-морской броненосец начала позапрошлого века. Эдвард одно время был очень увлечен этими кораблями, любуясь их  вызывающими уважение мощными силуэтами на старинных фотокарточках или почтовых марках.

Мост смотрелся странным напоминанием о великом прошлом города, ставшего теперь частью глубокой провинциальной тиши, спрятанной даже от любопытства туристов.

... Уважение к державе – вот чувство, которое рождается в душе, когда видишь подобные творения архитектурного или военного искусства.

Он почему-то вспомнил фотографию, которая поразила его: две имперских экспозиции на всемирной выставке в Париже 37-го, стоящие друг напротив друга –  словно предвещая войну, мерялись значимостью две империи - советская и нацистская.

Эдвард вырос в эпоху крушения советской империи. Наотмашь, без разбора,  крушились и предавались анафеме прежние символы и творения - страна должна была пройти путь к новому светлому будущему в ускоренном режиме..  Но осталось неизменным внутри, где-то глубоко в душе какое-то особое самоощущение... Эдвард подумал, как это точнее назвать... наверное, чувство империи.

Откуда оно? Что-то из генетической памяти, что  невозможно стереть, изменить пропагандой или запретить указом. Разрушив царскую империю, страна жестоко сменила строй, лидеров, прежние идеалы, но снова обрела имперское величие.

Он вспомнил свои детские чувства.  Да, была унылая серость «совковой» обыденности и скука от откровенной, пресной и косной пропаганды, но было и чувство спокойной уверенности, основанное на почтительном уважении мира к его стране.

Он вспомнил военные парады, которые смотрел в детстве... эта давняя воинская традиция, доведенная почти до фарса ближневосточными «идолами» - в их клоунских, увешанных орденами до пят мундирах... Кичливая демонстрация современных доспехов... Но черт возьми, где-то в глубине души это рождало чувство гордости.

«Мнимое ощущение безопасности, низменное чувство плебея» – поморщивщись, скажут либеральные интеллектуалы.  Возможно...

Но Эдвард был всегда уверен в одном: нельзя отрицать свое прошлое, ломать многовековую историческую память. Огромная территория формирует совершенно иную ментальность человека, чем крошечная площадь множества европейских миниатюрных стран. Это ощущение самодостаточности, величия, мощи, независимости, если хотите.. Оно остается где-то в генетической глубине даже в самые  неоднозначные времена перемен, разочарований и воровства.

Крошечная страна всегда зависима – пожалуй, кроме нескольких счастливых исключений – карликовых государств, стоящих на маслянистых морях мутно-черного цвета.... Эдвард вспомнил, как гид-экскурсовод одной из стран – новоиспеченных членов Евросоюза, каждый раз, словно пытааясь уколоть, обвинить, особое внимание русских туристов обращала на места бывших советских баз... только сейчас, во многих этих местах снова объекты цвета хаки – теперь с до боли знакомыми североатлантическими крестами...

А потом она же говорила о том, как вхождение в большую Европу стало причиной исчезновения многих давних предприятий, целых отраслей, которыми раньше искренне гордились. Нехотя признавая, что «при Советах» такого не было.

Смутные времена девяностых многое сломали в людях. Многое, слишком многое из прошлого стало зыбким и неоднозначным... Неприкрытый цинизм по отношению к любым ценностям стал основой отношений, почти синонимом успеха. Любое действие власти стало символом ее же, власти, эгоизма. А значит – морального разрешения воровать. «Я беру у государства то, что оно мне недоплачивает» - услышал как-то Эдвард.

Он вспомнил свое чувство, когда американцы совершенно естественно и искренне встали, приложив ладонь к сердцу - когда звучал гимн их страны.. А мы – стесняемся поступить также. Наверное, в силу того, что нас слишком долго учили ходить строем.
... Присоединение территорий, создание огромной державы всегда дается ценой миллионов жизней, перечеркнутых судеб и исковерканной, надолго отравленной природы.

Эдвард вспомнил о появляющихся с пугающей регулярностью все новых и новых сведениях о зараженных зонах, опасных саркофагах, «закрытых» островах и  подводных захоронениях, чье смертоносное содержимое может в любой момент поддаться разрушительной силе воды и уничтожить все вокруг...

Мы слишком любим переносить ответственность и решение насущных вопросов на завтра. Те, кто сбрасывал химическое оружие на дно, думали именно так. А может быть - просто выполняли приказ... при котором, как известно, не думают. Или не хотят думать.

Эдвард оперся руками о холодный чугун ограды. Вот так и живем мы... – подумал он, - сотканные из противоречий, странные люди смутного времени меж двух империй...  Цинично отрицая прошлое и настоящее, заботясь только о себе, не веря в будущее своей страны...