Соседка

               

 
                Соседка
 
Это рассказ - быль. Все, о чем тут пойдет речь, происходило в конце шестидесятых - начале семидесятых годов прошлого столетия, когда мы с женой были еще достаточно молоды, но непрактичны. Перед самой женитьбой я получил комнату 15, 6 кв.м. в таком далеком районе, что приходилось ехать несколько остановок в обратную сторону до кольца, чтобы влезть в автобус, идущий в сторону центра и на нашу работу. Поэтому в основном мы встречались на Невском, шли в кафе, где обедали, а возвращались домой поздно вечером, чтобы там только переночевать. Такая жизнь в конце концов нам надоела, мы решили перебраться в центр города, поменяв нашу комнату на другую – пусть меньшего метража и в большей коммуналке (у нас тогда была всего лишь одна соседка нашего возраста с маленьким сыном, с которой мы так хорошо ладили, что даже не хотелось от нее уезжать; мы предложили ей обменять квартиру на две комнаты в центре, но она отказалась, после чего мы стали искать самостоятельный обмен). С трудом нашли благодаря молодой женщине, жившей недалеко от Московского вокзала в комнате 12, 6 кв.м. Она согласилась поменяться с нами, честно предупредив, что уезжает только потому, что не может ужиться с соседкой, буквально преследовавшей ее за все, особенно за то, что к ней приходит жених, оставаясь у нее на ночь.(Эта соседка приехала в свое время из деревни работать на стройке, жила с мужем и сыном в двух комнатах, кроме них была еще одна семья с маленьким мальчиком, располагающаяся в комнатушке чуть большего метража, чем та, где нам предстояло жить после обмена).
Помню, как я легкомысленно ответил, что большую часть своей жизни прожил в коммуналке с самыми разными соседями – мне не привыкать, так что «мне не страшен серый волк».Увы, я недооценил своего «волка», хотя до сих пор должен благодарить «его» за то, что только «он» подвиг нас с женой начать копить деньги на кооперативную квартиру и в 1973 году получить ее, имея приличные долги. Что ни делается, как говорят, все к лучшему.
В те времена я написал о нашем житье-бытье в том доме нечто вроде рассказа, который решил опубликовать только сейчас…

В Ленинграде, в центре города, в одной из квартир старого надстроенного на два этажа петербургского дома, находящегося под охраной государства, живу я со своей женой. Нам нет еще тридцати, тех тридцати, после которых кажется, что все позади, а впереди уже старость. Но мы верим в прекрасное – в Человечество, Природу, Искусство, продолжаем радоваться жизни, дарящей нам дни и ночи. Но с тех пор, как мы поселились в этом доме, в наше ощущение прекрасного влезла Соседка примерно сорока пяти лет. Женщина из нашей коммунальной квартиры, из двух комнат рядом с нами.
В тот день, когда мы въехали в новый дом, я остался в нем на некоторое время один. Моя жена отправилась в булочную. И вот тут-то все и началось. Придя домой, моя супруга обнаружила, что забыла ключ от квартиры и позвонила мне. Я бросился открывать, но меня опередила Соседка. Это были первые слова, которые мы от нее услышали.
- В следующий раз я тебе не открою. И запомни – у тебя два звонка, - сказала она презрительно.
- Я и позвонила два раза. Вы могли не открывать, - ответила вежливо моя жена.
Соседка язвительно смерила ее с головы до ног и повернулась к нам задом.
Она сразу же продемонстрировала нам, кто в доме хозяин. Вся квартира должна была принадлежать ей, хотя с нашим существованием вынуждена мириться. Но порядки, установленные ею, мы обязаны соблюдать беспрекословно. А мы, еще не прожив и дня, позвонили вместо двух раз один, как она посчитала. В тот же день она сообщила, что именно сегодня начинается наша уборка. Мы не хотели ссориться из-за такого пустяка, но ошибочно полагали, что уборка мест общего пользования, как-то кухни, коридора, туалета и ванной заключается в поддержании чистоты – всего того, чего касаются ноги и руки жильцов квартиры и приходящих к ним гостей. Однако Соседка дала нам быстро понять, такая точка зрения, по меньшей мере, наивна.
- Вы еще не знаете наших порядков, так что с первого раза можно вас простить. Но в следующий раз мы этого не допустим.
- Чего этого? – спросила моя жена с некоторым удивлением.
- Ты не мыла пол в коридоре, а только помахала веником. Полагается мыть линолеум ежедневно.
- Во-первых, я прошу вас не говорить мне «ты», во-вторых, каждый убирает так, как считает нужным, лишь бы было чисто.
- Подумаешь, обиделась! Если тебе нравится «вы», мне не трудно называть тебя вами. Но мыть пол вы будете каждый день. У нас так положено, и свои порядки я вам вводить не позволю.
Моя жена, ничего не ответив, возмущенная вошла в нашу комнату и своими словами начала передавать их разговор. Поскольку я сам слышал его в первоисточнике, попросил  не повторяться.
- Тебе, конечно, все равно. Мне эта баба приказывает, а ты спокойно слушаешь ее.
- Я хочу, чтобы ты делала то же самое. И поступала так, как считаешь нужным.
- Тебе легко так говорить, когда сам не сталкиваешься с нею.
Что тут возразишь? Я действительно с нею не сталкивался. Даже в узком коридоре, когда Соседка гордо несла свою огромную тушу, не глядя по сторонам. Шла, как танк. Я успевал увильнуть и освобождать ей путь. Однако это  при всей своей бесконфликтности не всегда удавалось  моей жене.
Женщины проводят на кухне немалую часть своего «досуга», есть-то надо – от этого никуда не денешься. (Мы с женой решили, что теперь будем питаться дома, а не в кафе, как обычно). Но и кухня принадлежала Соседке – со всеми ее атрибутами, включая конфорки газовой плиты. Когда мы с женой возвращались с работы, все конфорки были заняты в основном Соседкой.Ее муж - сантехник ни во что не вмешивался, разве только их сын появился  на свет не без его вмешательства. Моя жена была вынуждена апеллировать ко мне, а я, в свою очередь, осторожно обращался к нему
- «Зенит» должен выиграть у «Кайрата», иначе его дела плохи.
- Обязательно выиграет. С Фальяном точно победит.
- Я тоже надеюсь на победу, но до конца не уверен. Да, кстати, наши женщины что-то не слишком ладят друг с другом, а ведь в наших общих интересах жить в мире.
- Пусть они сами разбираются друг с другом. Не мужское это дело.
- Так-то оно так, но…
Все же несколько таких мужских собеседований повлияли на Соседку. Она уже оставляла две конфорки для моей жены, а та начала ежедневно мыть линолеум в коридоре.
Установилось подобие мира, вернее, перемирия, если учесть, что войны еще не было. Хотя время от времени Соседка не выдерживала хрупкого мира и пыталась по всяким пустячным поводам взорвать его.
Так однажды, когда по моим расчетам все соседи уже легли спать, в десять часов вечера я пошел мыться в ванную.  В четверть одиннадцатого я наслаждался покоем, мурлыча под душем арию герцога из оперы Верди «Риголетто», как в дверь забарабанила Соседка.
- Витя еще не мыл ноги. Открой, я возьму таз.
Она решила, что в ванной находится моя жена.
Я, не подавая голоса, начал смывать с себя мыльную пену с тем, чтобы одеться и открыть дверь. Видимо, я был недостаточно расторопен.
- Сколько можно ждать!
Я судорожно нацепил на мыльное тело трусы и открыл дверь.
- Ах, это ты здесь плещешься?! Извини, что потревожила. Но Витя ноги еще не мыл, а ты уже занял ванную. Мог бы подождать. Теперь ему придется мыть ноги в тазу. Не ждать же ему, пока ты помоешься. Ему спать пора.
- При том давно. А я бы хотел, с вашего разрешения, продолжить купание. Так что прошу вас поторопиться забрать свой таз.
- Подумаешь, неженка. Ему помешали. Сразу б открыл, не понадобилось бы стоять передо мной, как…
- Вас, кажется, шокирует мой вид?
- Чего. шокирует? Ха-ха-ха.. Можно подумать, невидаль какая…
С этим словами она не спеша нагнулась за тазом и медленно вышла из ванной с песней на устах.
Песни. Какие только песни громко на всю квартиру  она ни извлекала из своей утробы. Соседка искренне считала, что владеет прекрасным голосом, не замечая того, что жутко фальшивит. А это меня, меломана, раздражало. Мои нервы начали сдавать, и я как-то в тон ей запел не менее дурным голосом.
-Тури-тури-тура. Тури-тури-тура. Всегда я смеюсь, всегда я смеюсь, если даже любви я своей не добьюсь.
Соседка от такой моей наглости на миг опешила, но быстро пришла в себя и еще громче продолжила свое пение.
- Казаки, казаки, едут, едут по Берлину наши казаки…
(К тому времени моя жена старалась как можно меньше времени находиться в квартире вне нашей комнаты, чтобы не сталкиваться с Соседкой, находившей любой повод, чтобы испортить ей настроение. Ее уже не устраивало, как моет полы и плиту моя жена, один вид моей супруги вызывал у Соседки желание вызвать ее на скандал. Поэтому  я сам стал мыть полы – ко мне она цепляться не решалась. Чувствовала возможность получить должный отпор. Все же не зря я в свое время прошел дворовую и фабричную выучку).
Я чистил картошку на кухне под громкий аккомпанемент победной песни и чувствовал, что низко воодушевляюсь своим сопротивлением. Ибо она смолкла, затем перешла к едва слышной импровизации и совсем замолчала. Лишь в ее глазах стояло презрение ко мне, жалкому человечку, позволившему бросить ей вызов. Нет, я не упивался своей первой победой, понимая, что она в любой момент может оказаться пирровой.
Мы давно уже не здоровались, хотя я продолжал находиться с ее мужем в соседских отношениях, по-прежнему мы говорили о футболе, хоккее и других понятных и близких нам темах. Ее сын говорил нам «здрасте», хотя и не всегда был последователен. Видимо, мать велела ему быть светским человеком и мужчиной, что не мешало ей воспитывать сына  на глазах всех жильцов. Мы, разумеется, не вмешивались. Имея две комнаты в своем распоряжении, она занималась воспитательной работой на кухне и в коридоре – под самой нашей дверью. Ей доставляло особое удовольствие влиять на сына в нашем присутствии, стоило ей понять, что это не доставляет нам большого удовольствия.
- Витуля, я тебе говорила, что сначала нужно делать уроки, а потом идти гулять. Думаешь, если вчера получил четверку, завтра тебя не спросят? А учительница специально вызовет тебя именно завтра, а ты – ни мэ, ни кукареку.
- А что, а что, я уже все выучил, если хочешь знать.
- Витуля, не спорь с матерью. Мать зла тебе желать не станет. Ты же знаешь, я хочу тебе только добра. Иди и учи уроки!
- Мама, я только немного поиграю с ребятами в футбол.
- Я тебе что сказала! Как в стенку горох. Скажу отцу, чтобы снял ремень, если слова не помогают.
Ремень снимался не раз, били парня, правда, не на кухне. А ему было уже тринадцать лет, и он плакал от обиды и стыда, что его такого большого взрослого парня ни за что лупят ремнем. Подумаешь, получил двойку, так ее же можно исправить. Или не доел картошку – так ведь он сыт. Или пошел с Генкой в кино, а мать не знала. Так ведь он не нарочно, так получилось.
- Я тебя, мерзавца, заставлю уважать мать. От горшка два вершка, а уже позволяешь себе. Я не выучилась, так у меня условий не было. А тебе мать с отцом могут высшее образование дать, только учись. А ты, оболтус, знаешь только шалопайничать во дворе. Я из тебя дурь выбью!
Соседка считала своим долгом выбивать дурь из всех, кто попадал ей под руку
Моя жена сшила себе халат, не то чтобы мини – чуть выше колен. Соседка не могла оставить это без внимания. Не в ее правилах было не замечать того, что не укладывалось в рамки морали. Не случайно она выжила из квартиры девушку, поменявшуюся с нами комнатами, - та ведь являла Витуле дурной пример. К моей жене в этом смысле она придраться не могла – она состояла со мной в законном браке. Но тут…
Сидя на своем табурете и широко расставив толстые ноги – так что из-под них выглядело розовое трико оттенка «вырви глаз» производства моей бывшей фабрики «Красное Знамя», она устремила уничтожающий взгляд на ноги моей жены (стоило нам вернуться с работы и выйти на кухню, как она тут же появлялась там и сидела истуканом, буравя нас глазами), которые – хоть лопни - не желали краснеть от смущения.  Ее семья могла остаться без обеда.  Соседка продолжала молчаливо осуждать поведение моей жены, пригвождая ее к позорному столбу немым гипнотизирующим взглядом...
Сей и другие подобные акты гражданской казни не могли оставаться незамеченными в сновидениях –  моей супруге начали сниться кооперативные квартиры, мне – бульдоги в намордниках, мужу Соседки – его жена в халате, обнажавшими ноги моей жены. И только сын Соседки спал без сновидений, но и он вслед за матерью однажды бросил взгляд на ноги моей половины. И тут же услышал вкрадчивый голос матери.
- Витуля, куда ты смотришь?! Тебе еще рано обращать внимание на такие вещи.
Что касается семьи работника милиции, с которой мы находились в добрососедских отношениях, она уже давно привыкла к выходкам Соседки – да и та чувствовала, чем может обернуться против нее власть в лице соседа, поэтому всю свою энергию разрушения направила на нас. И это не могло не отразиться на сыне, пожелавшем внести свой скромный вклад в материнское дело.
С разрешения всех соседей мы выставили в коридор – рядом с нашей дверью - свой маленький холодильник. На довольно большой кухне, занятой, в основном, соседями, где они проводили большую часть времени не только для готовки и принятия пищи, нам с женой с самого начала отвели  рядом с дверью лишь небольшое место для столика. За ним мы при всем желании не могли питаться, так что кормились в своей комнате. Для холодильника тем более места на кухне не нашлось.
Очевидно, Соседка осталась  крайне недовольна тем, что не  посмела возражать против установки нашего холодильника вне пределов комнаты (у нее большой холодильник располагался на кухне), и она поделилась о том с мужем, а сын услышал. Так или иначе, но как-то, заглянув в свой холодильник, я обнаружил, что вся еда там пересыпана каким – то коричневым пахучим порошком. И надо было так случиться, что в этот момент мимо проходила Соседка. А я выразил свое негодование, не адресуя его никому – просто в воздух. Соседка естественно приняла мой возглас на свой счет и гневно послала нас с женой в Израиль, где нам, евреям, самое место. До той поры она никак не выражала своего антисемитизма, а тут ее, наконец, прорвало. Я ничуть этому не удивился, но картинно заявил, что за такое заявление ей мало не покажется – подам на нее в суд. И вскоре забыл о сказанной глупости – какой суд в нашей стране за подобные вещи. Но вечером муж Соседки стал на кухне уговаривать меня простить его жену, оскорбившую меня сгоряча (о порошке ни слова). Я хотел было отшутиться, но потом решил разыграть дешевый спектакль.
- Если она при всех соседях не принесет нам с женой публично извинения, я подам на нее в товарищеский суд.
И как он ни умолял меня, я оставался непреклонен, посмеиваясь в душе над тем, как они поддались моему дешевому шантажу. Так или иначе, это сражение с соседкой я выиграл – она, плача от унижения, просила у нас с женой прощенья. А сына за поражение матери они отлупили.
Вот только когда мы с женой поняли, что пора из этой квартиры сматывать удочки. И начали всерьез копить деньги на кооперативную квартиру, которую с огромным трудом и совершенно случайно (через работу жены, где одна женщина не смогла уплатить во время деньги, а мы, стоящие на очереди, имели право на покупку) приобрели. И переехали в нее сразу, как получили ключи. Наша комната перешла к семье работника милиции. А нас Соседка заставила заплатить за ремонт мест общего пользования,  власти – отремонтировать свою бывшую комнату. Советская власть продемонстрировала во всю свою мощь установленный ею порядок – за то, что людям позволяли купить за свои немалые деньги квартиру, они обязаны были безвозмездно отдать государству свою прежнюю площадь, приведя ее при этом в полный порядок…
Через несколько лет мы случайно встретили на Невском нашего бывшего соседа из милиции. Он сказал, что Соседка умерла. И мне стало неловко за то, что мы не пожелали мириться с ее поведением. Ведь существовали, по крайней мере, два человека, которым нужна была эта женщина, ненавистная нам Соседка. Ее состарившийся муж и повзрослевший сын…