Современники о Брусилове. ч. 2

С 17 марта 1916 года  А.А. Брусилов назначается   главнокомандующим Юго-Западного фронта.
Генерал-майор Отдельного корпуса жандармов А.И.  Спиридович  в своей книге «Великая Война и Февральская Революция 1914–1917 гг.» не без симпатии к Брусилову, писал об этом:
«19 марта Государь вернулся в Царское Село и пробыл там неделю. Затем выехал на фронт. Ехали на Юго-Западный фронт. Злободневною темою разговоров было смещение Главнокомандующего того фронта генерала Иванова. Его не любил Алексеев. Ставка не была им довольна.
17 марта Государь подписал рескрипт Иванову и назначил его состоять при своей особе. Старик брюзжал, что он устал плакать от обиды. А позже болтал, что будто бы Алексеев объяснил ему его смещение желанием Императрицы и Распутина.
Это была очередная глупейшая сплетня. Кто выдумал ее трудно сказать. Главнокомандующим Юго-Западного фронта был назначен генерал-адъютант Брусилов, которого Алексеев тоже не любил.
 
Но Брусилов пользовался популярностью среди войск и показал себя выдающимся вождем. В противоположность Иванову, боявшемуся движения вперед, Брусилов горел наступлением…
28 марта Государь прибыл в Каменец-Подольск. Встречали почетный караул и Брусилов. Последний имел доклад у Государя. Ему оказывали особое внимание. Он держался красиво и независимо. Война набивает цену генералам, особенно в их собственных глазах…

1-го апреля в Ставке, под председательством Государя Императора, как Верховного Главнокомандующего, состоялся военный совет, в котором участвовали: Главнокомандующий Северо-Западным фронтом ген.-адъютант Куропаткин со своим Нач. Штаба Сиверсом, Главноком. Западным фронтом ген-адъютант Эверт с Нач. Штаба Квицинским, Главноком. Юго-Зап. фронтом ген.-адъютант Брусилов с Нач. Шт. Клембовским, ген.-адъютант Иванов, военный министр Шуваев, ген.-инспектор Артиллерии Вел. Кн. Сергей Михайлович, адмирал Русин, Нач. Штаба Ставки ген. Алексеев и ген.-квартирмейстер Пустовойтенко.
Открыв совещание в 10 ч. утра. Государь сообщил, что главный вопрос, который надлежит обсудить совету, это план предстоящих военных действий и передал слово Алексееву.
Алексеев изложил, что летом предрешено общее наступление.
Западный фронт, которому будет передан общий резерв и тяжелая артиллерия, находящиеся в распоряжении Ставки, начнет свой главный удар в направлении на Вильно.
Северо-Западный фронт Куропаткина начнет наступление с северо-востока также на Вильно, помогая Западному фронту. Он также получит часть тяжелой артиллерии и часть резерва.
Юго-Западный фронт Брусилова должен держаться сначала оборонительно, и перейдет в наступление лишь тогда, когда обозначится успех двух первых фронтов…

Брусилов, живой, энергичный и порывистый, на которого Генеральный Штаб смотрел высокомерно и презрительно, так как он не окончил их Академии, не согласился с высказанными мнениями Куропаткина и Эверта. Не разделял он и мнения Алексеева.
Он стоял за общее наступление всех фронтов. Он считал, что его фронт должен наступать одновременно с другими, а не бездействовать, когда те будут сражаться.
Он как бы ручался за успех своих армий и просил разрешения на наступление. Такое мнение не могло не нравиться Государю, который вспоминал подчиненных теперь Брусилову, генералов Щербачева, Левицкого. Алексеев заявил, что в принципе он ничего не имеет против того, что высказал Брусилов, но только он предупреждает Брусилова о невозможности дополнительного усиления и снабжения его армий. Брусилов отвечал, что он на это не рассчитывает.
После энергичного выступления Брусилова (он был природный кавалерист и его ученые военные называли "берейтором") отяжелевшие Куропаткин и Эверт как бы спохватились и заявили, что, конечно, и их армии могут наступать, но только ручаться за успех они не могут.
В конце концов было решено, что все три фронта должны быть готовы к наступлению к середине мая…

9-го числа Государь смотрел вновь сформированную дивизию в Бендерах. Там Государя встретил Брусилов.
Выше уже говорилось, как его недолюбливал Генеральный Штаб. Но на своем фронте он был популярен. Государь отдавал Брусилову должное. Он хорошо и давно знал его по службе в Петрограде, по Красному Селу. Брусилов считался когда-то любимцем Вел. Кн. Николая Николаевича.
В свите про него говорили, как про молодца-генерала, на войне показал себя и "заткнул за пояс" ученый Генеральный Штаб.
Надо признать, что по адресу офицеров Генерального Штаба в массе, с фронта неслось много нелестного. "Черное войско", прозвали их. Насколько та оценка правильна, судить не берусь.

Но доля правды, наверно, в том есть. Не любил Генеральный Штаб и Брусилов, а они, как уже говорилось выше, прозвали его "берейтором". Однако, кажется, за войну блестяще выдвинулись только два генерала: Ген. Штаба Юденич, да не проходивший его школы Брусилов.
А было-то их много…»

В июне 1916 года Брусилов провёл успешное наступление Юго-Западного фронта, так называемый Луцкий  прорыв, применив при этом новую форму прорыва позиционного фронта, заключавшуюся в одновременном наступлении всех армий.
За успешное проведение этого наступления А. А.  Брусилов  большинством голосов Георгиевской Думы при Ставке Верховного Главнокомандующего был представлен к награждению орденом Cв. Георгия 2-й степени. Однако Император Николай II не утвердил представления, и А. А.  Брусилов, наряду с генералом А. И. Деникиным, был награждён Георгиевским оружием с бриллиантами.

Это наступление,  царские награды, восторженные статьи в русских газетах, были зенитом славы А.А. Брусилова.
 
Как-то забылось то, что «луцкий прорыв» так блестяще начатый в мае 1916 года всего через месяц закончился «ковельским тупиком», серией кровопролитнейших наступлений на Ковель, в ходе которых погиб цвет русской гвардии.
 
Немалая доля вины за это, безусловно,  лежит на главнокомандующем ЮЗФ генерале А.А. Брусилове.
Генерал Б.В. Геруа, исполнявший тогда должность генерал-квартирмейстера войск Гвардии, вспоминал об этом времени:
«1 июля штаб гвардии двинулся из Молодечно по железной дороге на Юго-Западный фронт. Войска направлялись на Луцкий его участок, а Безобразов, Игнатьев и я проехали в Бердичев на свиданье с Главнокомандующим, генерал-адъютантом Брусиловым.
 Свидание это произошло 4 июля. Начальником штаба у Брусилова был генерал Клембовский (бывший Измайловец), а генерал-квартирмейстером у него мой киевский сослуживец Н. Н. Духонин.
 Совещание оказалось коротким, так как роль гвардии была предрешена. Ее сосредоточивали к западу от Луцка с целью развития успехов, достигнутых в этом районе 8-ой армией. Предполагали прорвать свежей ударной массой фронт противника на путях к Ковелю и овладеть этим пунктом, в то время как 8-я армия будет содействовать, наступая левее, на Владимир-Волынск.

Сообщив нам это решение, Клембовский и Духонин провели нас в оперативное отделение, где на большой стенной карте показали, на каких участках фронта гвардия должна была сменить понесшие потери и усталые войска. Это участок упирался почти за всем протяжении в р. Стоход с ее широкой болотистой долиной. На сухом месте, на правом фланге, к северу от реки, был расположен 3-й армейский корпус, который на время операции подчинялся Безобразову.
 В заболоченных окопах по р. Стоходу стояли части 39-го корпуса Стельницкого, которые нам предстояло сменить.

 С грустью и недоумением взглянули мы на поле нашей будущей атаки. Сначала открытая и плоская, как ладонь, полоса Суходольских болот, необходимость форсировать реку, а затем лесисто-болотистые дефиле, которые тянулись до самого Ковеля и которые можно было защищать малыми силами с достаточным числом пулеметов и орудий против превосходных сил.
 Сомнениям нашим не дано было развиться и вылиться в спор, так как вслед за общими указаниями последовало со стороны Брусилова и его оперативного штаба прямое указание, — что делать. Как бы решая задачу за Безобразова, Клембовский с Духониным указали нам и участок, на котором должен был быть произведен удар.
 Это был как раз болотистый фронт левого фланга, где нам предстояло сменить 39-й корпус…
21 июля Безобразов, взяв меня, выехал в Луцк на совещание с Брусиловым. В этом совете, носившем вначале характер разноса, принимал участие и командующий 8-ой армией Каледин.
Из трех стратегических «тузов» блистал быстротою суждений и схватки моложавый, сухой Брусилов. Остальные два были тяжеловаты, но в Каледине все же чувствовались и уверенность и опыт. Увы, Безобразову не хватало и этих качеств. Бедняга путался в цифрах и даже фактах и, начиная свои соображения фразой «ну вот это», не умел выпукло выразить свою мысль и убедить начальство.
Быть может вследствие этого нам и было отказано в дополнительном корпусе для повторения удара — на этот раз на сухом, правом участке нашего фронта. Повторить разрешили, но приказали рассчитывать только на свои собственные силы и средства» (Геруа Б.В. «Воспоминания о моей жизни»).


Как видим, НИКАКОГО обсуждения с руководителями войск Гвардии тактики и стратегии их участия в предстоящем наступлении не было, их мнения никто не спрашивал.
Просто указали им боевой участок и направление атак. Не было предусмотрено и особых тактических новинок, замысел был прост и рассчитан на огромное численное превосходство наших войск на участке прорыва: «предполагали прорвать свежей ударной массой фронт противника».
Следствием этих безнадежных атак были огромные потери наших войск и гибель наиболее боеспособной их части – Гвардии.
(Более подробно о «ковельском тупике: http://www.proza.ru/2013/08/21/503)

Ответственность за провал атак под Ковелем легла на руководителей Гвардии. Генерал-майор Отдельного корпуса жандармов А.И.  Спиридович   подчеркивал:
«…ответственность пала, прежде всего, на высшее гвардейское начальство. Это начальство: Безобразов, командиры 1-го корпуса В. Кн. Павел Александрович, 2-го корпуса генерал Раух и Начальник штаба граф Игнатьев, по утверждению Брусилова, не отвечали своему назначению.
Блестящая гвардия находилась в прекрасных руках для мирного парадного времени, но не для войны. Отовсюду шли жалобы.
Родзянко, у которого сын был в Преображенском полку, а три племянника в Кавалергардском, после боев на Стоходе, посетил некоторые места того фронта, беседовал с Брусиловым и наслушался много жалоб, как от Брусилова, так и от молодежи. Все возмущались и просили доложить Царю. По уговору с Брусиловым, Родзянко написал ему о том письмо, а тот, при своем уже письме, сообщил всё Алексееву, прося доложить Государю о смене того высшего начальства. Со своей стороны и Царица, наслышавшись много в Петрограде, неоднократно писала Царю о том, что все винят Безобразова за напрасные потери и советовала сместить Безобразова.
Выслушав доклад Алексеева, по совещанию с ним, Государь сместил Безобразова, Вел. Кн. Павла Александровича, Рауха, Игнатьева и еще несколько более мелких начальников. Начальником Гвардейского отряда, который стали называть Особой армией, был назначен генерал Гурко».

Как видим и тут, по нашей доброй традиции,  виновников просто «назначили». Никто не стал вникать в детали организации провалившегося наступления, бездарного выбора боевых участков для атак, отсутствия взаимодействия родов войск и т.д. Попытка «прорвать свежей ударной массой фронт противника» закончилась провалом и огромными потерями войск.
Как уже отмечалось, в царской армии был крайне неудовлетворительный УЧЕТ данных по реальным потерям в годы Первой мировой войны. Командующие  своими  волевыми  решениями порой  произвольно уменьшали, или увеличивали цифры потерь, в зависимости от того, что было им выгоднее в данный момент.

К сожалению и  А.А. Брусилов  тоже этим злоупотреблял.
Существует  свидетельство дежурного генерала при штабе 8-й армии графа Д. Ф. Гейдена.
(Именно этот институт штаба должен был составлять ведомости потерь).
Граф Гейден сообщает, что в бытность ген. А. А. Брусилова командармом-8, генерал Брусилов умышленно завышал потери вверенных ему войск: «Сам Брусилов часто меня преследовал за то, что я слишком придерживаюсь истины и показываю высшему начальству, то есть штабу фронта, то, что в действительности есть, а не преувеличиваю цифр потерь и нужных пополнений, вследствие чего нам присылалось меньше того, что нам нужно» (Военно-исторический вестник. – 1971. № 38. С. 11.)
Иными словами, генерал Брусилов, стремясь добиться присылки большого количества пополнений, уже в 1914 году, будучи тогда еще командармом-8, приказывал преувеличивать цифры потерь, дабы получить в свое распоряжение побольше резервов.
То же самое можно предположить  и о цифрах  потерь ЮЗФ в 1916 году.
С. Г. Нелипович указывает следующие  данные о потерях Юго-Западного фронта: «Только по приблизительным подсчетам по ведомостям Ставки, Юго-Западный фронт Брусилова потерял с 22 мая по 14 октября 1916 года 1,65 млн. чел.», в том числе 203 000 убитыми и 152 500 пленными.

«Именно это обстоятельство и решило судьбу наступления: русские войска благодаря «методе Брусилова» захлебнулись собственной кровью».
Также С. Г. Нелипович справедливо пишет, что «операция не имела четко поставленной цели. Наступление развивалось ради самого наступления, в котором априори предполагалось, что противник понесет большие потери и задействует больше войск, нежели русская сторона». (Нелипович С. Г. Брусиловский прорыв как объект мифологии // Первая мировая война. Пролог XX века. – М., 1998. С. 633–634).

Очень жесткую оценку Брусилову дает генерал А.И Соколов. (Он  воевал  под началом Брусилова и хорошо его знал).
После революции А.И. Соколов  некоторое время служил в РККА и был расстрелян в Подольске по делу Национального центра в 1919.
В книге «Заметки о впечатлениях участника войны 1914-1917 гг.
Характеристика командного низшего состава в войне 1914-1917 гг.»,  А.И. Соколов  дает свою оценку  полководческим и личностным качествам А.А. Брусилова:

«В войсках знали, что приезд Брусилова сопряжен с широкой раздачей наград и поэтому ждали его с радостью и без страха; создавалась таким путем популярность в войсках, хотя я считаю, что подобный прием приветствовать нельзя, по крайней мере, в той форме, как это практиковалось Брусиловым; при выдаче им огульно Георгиевских медалей дважды и трижды раненым получали награды "калечники", то есть заведомые членовредители с целью уклонения от боя; конечно, справедливей было бы выдавать те же награды в частях, где людей знали и недостойным наград не выдали бы.
Но "сегодня - счастье, завтра - счастье, помилуй Бог нужно же и уменье" — говаривал Суворов.
Этого то уменья, по крайней мере, личного, у Брусилова не было. Вместо него было упрямство, но это качество столь различное от настойчивости, не из высоких, а потому для умного человека, как Брусилов, упрямство следует отнести к его отрицательном качествам.
Я умышленно сопоставляю упрямство Брусилова с его неуменьем, доходившим до безграмотства с точки зрения военного искусства; сошлюсь хотя бы на тот же Луцкий прорыв и дальнейшее Брусиловское наступление, когда, опьяненный первыми успехами и, главное, огромным количеством пленных, что всегда нам мешало должным образом учитывать степень успеха, Брусилов гнал нас вперед всем фронтом без резервов, без пополнений, результат такого общего фронтального наступления сказался быстро: распыляясь и неся потери с каждым переходом, мы быстро обессилили и резервам неприятеля легко было обратить наш успех в катастрофу.
Если этого не случилось, то только благодаря необычайному подъему духа в войсках, явившегося еще до начала наступления; об этот дух разбились даже подведенные на помощь австрийцам отборные германские войска, но зато успех Брусиловского наступления выразился лишь в незначительном территориальном приобретении, вернее, возвращении полоненных наших земель и занятии Восточной Галиции; главная же цель - уничтожение австрийской армии и полный разгром Австро-Венгрии зато не удалось достигнуть».

Не правда ли, суровая и нелицеприятная  оценка РЕЗУЛЬТАТОВ «брусиловского прорыва» от его участника, русского генерала?!
Эти слова полезно прочитать нынешним многочисленным мифотворцам, привыкшим рассказывать восторженные сказки об этой операции, да  и о том, что при царе-батюшке награды на войне выдавали «исключительно за реальные боевые заслуги».
А вот современники вспоминают о практике массовой раздачи крестов и медалей в госпиталях чуть ли не всем подряд, включая заведомых членовредителей…

Очень много изъянов имела и кадровая политика царской армии, протекционизм, «старшинство», в результате которой в высшие круги военного руководства нередко попадали откровенные негодяи, пьяницы и проходимцы.
Тот же генерал А.И. Соколов указывал:
«Как большинство высших начальников старой школы, к тому же долго служивший в гвардии, где система протекционизма была еще сильнее, Брусилов на своих высоких постах не мог отказаться от выдвижения своих старых сослуживцев или товарищей независимо от их достоинств, что менее всего допустимо на войне, где бесталанность оплачивается кровью и жизнью сотен и тысяч людей. К таким бесталанным протеже Брусилова надо отнести Вельяшева и Де Витта, бывших товарищей Брусилова по школе.
Обрюзгший, опустившийся, обленившийся, пьянствующий и неспособный Вельяшев очутился в должности командующего 5 кавалерийского корпуса, хотя по мирным масштабам венцом его деятельности могла быть разве должность бригадного командира или начальника запасной кавалерийской бригады.
Никуда не годному и трусливому Де Витту, проявившему полную неспособность в должности начальника кавалерийской дивизии и за то отрешенный от должности, дважды давал потом Брусилов пехотную дивизию но и после отрешения от этих дивизий Де Витт остался при штабе Брусилова для особых поручений в виде производства дознания по разным военным неудачам; какую компетенцию в таких случаях могло иметь лицо, трижды кровавыми неудачами доказавшее свою негодность?
В подобной же роли при Брусилове в командовании им VIII армией состоял также отрешенный от должности начальника дивизии за неспособностью товарищ Брусилова по гвардии Палибин.
На должность инженера армии был выдвинут Ставицкий, избитый за подлости корпусным инженером ХVII корпуса Исаковым, что не мешало остаться Ставицкому на своем месте; но как мог оставить его Брусилов?
Начальником санитарного отдела армии был сделан весьма ограниченный, зато бывший преображенец, полковник Шереметев, человек с большими связями, но что он мог понимать пo санитарной части и мог ли принести в этом деле какую-нибудь пользу? Хорошо еще, что он не вредил делу, но такого утешения в большом и живом деле мало.
Конечно, все эти случайно выдвинутые Брусиловым люди всячески его восхваляли, создавали общественное мнение, сообщали, благодаря связям, сведения в высшие сферы. Но кроме этого, если не сам Брусилов, то его умная жена, не покидавшая его на войне, не останавливалась перед самой обычной рекламой.
У меня имеется одна из таких реклам - маленькая брошюрка талантливого военного писателя Андрианова, написанная под влиянием Брусиловой, представляющая настоящий панегирик ее мужу, а ласково и гостеприимно принятые корреспонденты, не исключая и таких первоклассных, как Немирович-Данченко, отплачивали за то такой шумихой, что падкому до нее общественному мнению ничего уже не стоило вознести Брусилова в ореол народного героя минувшей войны».

Горько и грустно читать о таких «деятелях» из числа протеже и  приближенных  Брусилова.

Посмотрим на свидетельство другого русского генерала, Б.В. Геруа о личности одного из самых влиятельных гвардейских офицеров, его предшественнике на должности генерал-квартирмейстера русской гвардии  В.Н Доманевском:
«В тот же день я простился с офицерами полка, сдав командование старшему полковнику, и выехал в Молодечно, где стоял штаб гвардии.
 И Безобразов и Игнатьев встретили меня тепло, как гвардейского товарища и старого пажа.
Игнатьев откровенно рассказал мне, что служба с Доманевским сделалась совершенно невыносимой и что даже «Воевода», которого Доманевский долго держал под обаянием своего авторитета, должен был, наконец, признать создавшиеся отношения невозможными.
Доманевский к тому же постоянно пил и в «приподнятом настроении» превращался в заурядного нахала. Дерзил он, забываясь, и старику Безобразову не менее, чем Игнатьеву.
 Я начал принимать должность и подчиненные мне части (телеграфные, авиационные), как вдруг появился Доманевский, решивший лично сдать должность и уйти «с треском». Он произнес речи перед телеграфистами и другими малочисленными командами, а в виде такого же жеста в отношении чинов квартирмейстерской части составил прощальный приказ, который вручил мне для отпечатания и издания.
Содержание этого документа было изумительно:  в нем сказался весь Доманевский и его мания величия.
К каждому из офицеров он обратился с отдельным словом начальнического наставления вроде «А полковнику Л. советую побольше выдержки» и т. д., заключив это отпуском всех прегрешений своих помощников, а мне — пожеланием удачно справиться со своей должностью.
 Отдачей такого небывалого приказа Доманевский хотел, вероятно, заменить им благодарственный приказ самому себе, на который, разумеется, не мог рассчитывать в тех острых условиях.
 Но, само собою понятно, что это произведение не увидело света, так как ни Игнатьев, ни я не могли допустить оглашение этого странного документа.»

Если вы думаете, что этот горький пьяница и «заурядный нахал» был за свои «подвиги» отправлен в отставку, то сильно ошибаетесь:  летом 1916 года В.Н. Доманевский получает ПОВЫШЕНИЕ, он назначается  в Персию начальником штаба Экспедиционного корпуса.

Продолжение: http://www.proza.ru/2013/11/15/540