Конец зоны всех ограничений. Глава 6

Долина Куллу, Наггар.

Я наяву вижу то, что многим даже не снилось,
Не являлось под кайфом, не стучлось в стекло…
(Сплин)

Харш целый день пытается дозвониться до Йоги, но тот спит, потому что вчера мальчики перебрали местного рома. Я думаю, оно и к лучшему, а то мы как-то с Йоги потянулись друг к другу. Он всё время спрашивал, сколько мне лет. Я, прикалываясь, говорила, что 16, Харш говорил, что выгляжу я на 22 (тот ещё льстец!), а Йоги поверил. Когда сидели в дхабе, он сказал: «Ты такая классная, жалко, что тебе 16…ну почему тебе 16?!!», я поняла, что паренёк не на шутку обеспокоен тем, что я несовершеннолетняя. Хотела с ним объясниться сама, без помощи Харша, и чтобы он понял. Написала в телефоне свой возраст по паспорту, Йоги от радости подпрыгнул на стуле и стал улыбаться шире, он был вне себя от радости! Эх, всё-таки хорошо, что он не смог встать утром, иначе я бы не посмотрела, что этому юному прелестнику всего 20 лет. Одна моя знакомая как-то сказала: «Вот ты и дожила до возраста, когда стали нравится юные прелестники…», не дай бог дожить до возраста, когда я перестану нравиться юным прелестникам – вот это будет совсем печально. Стану садху, заплету дреды, буду носить оранжевые одежды, ходить с чимтой. Вот только глаз у меня таких чистых никогда не будет.
Мы тем временем погрузились в Мамин грузовичок и двинули вверх по серпантину. Я заметила, что перед каждым поворотом (каждые 50м), надо сигналить, чтобы не столкнуться, потому что из-за исполинских гор ничего не видно, и ещё из-за шума реки или водопада люди не слышат машин; выныривая на повороте, можно задавить кого-нибудь. И тут Наталья просит у Мамы поводить, у неё зрение -9, но в линзах лучше, но меня как-то настораживает такое желание. Наталья начинает рулить, Мама контролирует процесс, Харш поёт, а я смотрю не на пейзажи, а на дорогу. Я боюсь кого-нибудь задавить, нет, упасть нахрен с обрыва вниз мне не страшно - всеиндийский пресловутый пофигизм. Один из тех моментов, за которые я обожаю эту страну – кладёшь на всё. Просто на всё. Всё такое неважное, такое…я имею в виду чисто бытовое и обыденное…  В общем, Мама на стрёме, крутят баранку вместе, я успокаиваюсь, вроде не должны задавить никого.
Наггар ещё выше Вашишта на 200м, а мы ещё выше Наггара поднимаемся – какая кругом бесподобная, всепоглощающая красота. Тут невозможно страдать, депрессировать, мучиться, тут всё кристально чисто и просто – божественная красота и никакие мысли не страшны, голова чиста от ума, от эго. Очень много теряешь, когда живёшь в уме. Вся западная наша система координат построена на уме, но ум – это иллюзия, всё вокруг вообще иллюзия. И моя жизнь, и ваша, и этот текст тоже иллюзия. И вас нет, и меня нет. А этот мир наше убогое сознание нам преподносит, отражая и извращая.
Как можно мыслить категориями: ипотека-крутая тачка-гламурный клуб-айфон 5- новая шуба-богатый любовник etc, мне никогда не понять этого, как можно этим жить и ради этого жить. Может быть, поэтому все считают меня странной, девочкой ку-ку? Но мне кажется, это мир сошёл с ума. Тут, в Гималаях, (в Индии в целом) ты осознаёшь то, что действительно важно, что имеет значение и смысл: видеть красоту, быть красотой, дарить красоту, видеть доброту, быть добротой, дарить доброту. А все эти ваши стеклянные зверинцы офисов, дорогие игрушки, банковские карты – это такой незначимый бред.
Харш поёт, моя душа поёт вместе с ним, счастливая Наташка ведёт грузовик, счастливый Мама в обнимку с Наташкой. Все хэппи! На дороге сажаем в кузов мужа, жену и их маленького сынишку, их надо до какой-то деревни подбросить. А вот мы у цели. Мы на вершине. А вокруг, насколько хватает глаз, во все стороны и вниз простираются горы – с одной стороны покрытые соснами, с другой пихтами, с третьей – травой, а с четвёртой – каменистые. Я кружусь, и всё кружится вместе со мной, горы-горы-горы-горы, небо-небо-небо-небо, и надо всем этим парят орлы, а по земле бродят курицы, ослы и овцы. И это всё кружится вместе со мной в безумном танце. Я поймала волну безумного Харшева позитива. Мэ бахут куш ху (я очень счастлива) кричу я. Мы садимся с Харшем в яблони и начинаем отрабатывать произношение носовых гласных в хинди: «Нахи, нахи - выдыхай в кончик носа», - говорит Харш, и его нос при этом забавно подёргивается. Мы это «нахи» произносим миллион раз, а потом он учит меня полугорловой букве «р» (безуспешно), у меня никак не получается, либо как французская «р» кортавая, либо как русская, но никак «р» хинди не получается. Я ною:
- Харшик, но если я просто «р» произнесу, например, пер (дерево), меня ведь поймут?
- Конечно, поймут, но ты будешь выглядеть забавно, милый акцент.
- Твой русский тоже не на высоте, давай-ка слово «рыба» учить (он букву «ы» не может сказать, вот вообще совсем не может, как я его «р»).
На этой вершине стоит какая-то палатка, оттуда выходит дедушка, и идёт знакомиться с нами. Харш, столько дней не умолкая, говорил по-английски, что с дедушкой постоянно переходит на инглиш, говорит sorry и снова на хинди, и снова на инглиш. Бедный дедушка, он ещё не знал, что переслушать Харша нереально. Дедушка, как и все индусы, прётся от моего хинди, улыбается, предлагает чай. Спрашивает: «Россия – где это?», рассказываем, показываем русские деньги – очень долго рассматривает, досконально изучает сотенную купюру. Наташка дарит ему. Спрашивает, вам масала чай какой? Индиан стайл, - говорю я ему, а лот оф масала, а лот оф шугэ, ноу шугэ, чини, чини (сахар), смеёмся… так вот мой инглиш становится хинглишем, как говорит Харш «дхире дхире» (медленно) ты научишься говорить. Ну-ну, я когда грамматику открываю, я думаю, что дхире дхире очень близко к слову никогда, вот насколько дхире дхире, ибо…сложно.
Рвём с деревьев знаменитые яблочки долины Куллу. Йехэ пер хэ, йехэ себ хэ (это дерево, это яблоко) - вот такой вот у меня богатый хинди, но Харшик в восторге, особенно узнав, что учу я его всего 2 недели. Забиваем на то, что яблоки немытые и грязными руками смачно едим грязные яблоки (после Индии пару недель взападло мыть руки часто, как-то такой неряхой становишься, и чувство брезгливости Индия убивает с первого посещения раз и навсегда, по крайней мере, во мне).
Набродившись по этому холму вдоволь, возвращаемся домой, подвозим деда в кузове. Харш рекомендует нам заказать на ужин блюдо сиду, но не может объяснить, что это. Говорит, только в Химачале его готовят. Но наша хозяюшка разочаровывает нас, что его долго готовить, и сегодня она не успеет. Заказываем что-то обычное. Сидим на террасе, курим биди. Поднимается маменькин сынок, сосед по отелю. Знакомимся. Его зовут Егор (Джордж для местных), и он музыкант. Болтаем с ним. Он 8 лет в Индии, но не безвыездно, а по полгода. Каждое лето стабильно на 2 месяца вывозит маму в Гималаи. Маман там такая, такие места посетила, что я невольно снимаю шляпу. Джордж рассказывает, как они 3 дня плыли со своими музыкантами на Андаманы на халяву, так как играли на пароходе концерты, у нас нашлись общие посещённые в Индии места, обсудили. Джордж завораживающе рассказывал про свои приключения в Марокко и Стамбуле. Я давно нацеливаюсь на Марокко, а тут Джордж со своими арабскими сказками душу растравляет…
Подходит наша хозяйка и говорит, что в Химачале цивилизованные люди живут, и если наши друзья хотят тут с нами посидеть, то ноу проблем, пусть приходят. Зовём Харша и Маму, Харш как обычно обольщает хозяюшку, и она, по-моему, за какие-то смешные деньги сдаёт им комнату, в которую мы не заселились, ту самую, без балкона. Становится всё интереснее.
Идём ужинать, как большая дружная семья: Харш, Мама, я, Наташа, Джордж и его маман, и все за один стол длинный садимся. Кроме нас в отеле из постояльцев только индийская семья: муж, жена и их ребёнок, не сезон потому что. Хозяева садятся с нами. От усталости и жары есть не хочется, но чай пьётся немеренно. Я решаю, наконец, что хватит уж из себя незнамо кого строить, пора приобщиться к лучшему гималайскому гашишу, если что - сразу лягу спать. Зовём с собой Джорджа, он говорит по инглиш слава богу, а то у меня уже язык на плече после трёх дней, идём к ребятам в комнату расслабляться.
Джордж знает и хинди, учит меня очень красивой фразе, но тут вмешивается Харш, и мы долго шлифуем моё произношение. Харш говорит, что если я хочу признаться кому-то в любви, то могу сказать эту фразу – непрямое признание. И если мне скажут – значит, оно самое – фол ин лав. Наташка учится крутить джоинты, Мама сосредоточенно сдувает табак с простыни, кропотливо-внимательно скручивает. И тут до меня начинает доходить, что Мама всё понимает, и по-английски, и по-русски, потому что ведёт себя так, будто понимает. И неодобрительно смотрит на Наташку, когда она обыденным тоном что-то не очень приятное говорит про Харша или про Маму. Мама всё понимает – это факт. Потому и молчит.
И ещё, большинство моих знакомых не понимают мой юмор, то ли я так тонко иронизирую, то ли у меня чувства юмора нет, мне неведомо сие. Но Харш всегда первый реагирует на мои шутки, смеётся, говорит, что у меня быстрый ум (ну люблю я ближнего подъебать, что поделаешь), и это несмотря на языковой барьер. И я понимаю, что нет никаких барьеров нигде вообще, нигде и никогда. Просто есть люди из одного микрокосмоса, а есть с разных галактик. Мне почему-то не с моей галактики попадаются. Но в Индии всегда я встречаю очень правильных людей, нужных, оставляющих во мне глубокий след.
Джордж знает популярные индийские песни, они с Харшем поют. В дверь стучат, мы подгоняемся, но это всего лишь наш официант, по-моему, он пришёл на запах, под предлогом, что принёс воды. Ну что ж, заходи, гостем будешь. Наташка спрашивает его (по-русски):
- Как тебя зовут?
- Моё хорошее имя Ашок Гулерия, мэм.
Я перевожу, мы ржём по поводу «моё хорошее имя», ну что, садись, Ашок. Он не нравится мне с первого взгляда. Я вижу людей, и никогда не ошибаюсь. Я вижу, что это не очень хороший человек, но я же не буду выгонять его из чужой комнаты только по этому поводу. Я не хочу курить с ним один косяк. Харш по моему лицу быстро всё читает, мы за три дня уже читаем друг друга по лицам, и забивает другой косяк, который идёт в другую сторону, вопреки всем правилам, не попадая к Ашоку. Потом Наташка и Джордж догоняют тему. Нет, ну что это за Ашок, мне неприятно с ним курить одно изделие. Слава богу, Джордж общает Наташу и Ашока, я могу релакснуть. Спустя 3 часа безостановочного шмаления начинает кружиться голова, то ли от гаша, то ли от того, что 6 человек 3 часа курят в 10-метровой комнатке. Я иду спать, с тем, что не берёт ваш гаш, хотя сама то ли от темноты, то ли от природного топографического кретинизма, вместо того, чтобы подняться вверх, начинаю спускаться вниз, но быстро понимаю, что не туда, и поднимаюсь вверх.
Наташа просит не закрывать дверь, так как она тоже уже идёт. Ладно, я ухожу в душ, и тут я слышу или мне кажется, что кто-то зашёл, я кричу: «Наташа – это ты?», молчание, и вроде ничего не слышно. Моюсь дальше. И тут я думаю, а ну как Джордж – псих-маньяк, меня в 10 раз выше и тяжелее, вдруг это он тут чё-то вынюхивает. После некоторых событий я паранойю по поводу таких вещей – у меня все кругом психоманьяки, с другой стороны – это в Индии в номере не закрываться – это просто идиоткой надо быть. Решаю выползти из душа и закрыть дверь. Говорят, расширяющие сознания вещества обостряют чувство страха, возможно. Или это была просто бдительность? А потом Наташка говорила, что она заходила в номер что-то взять.
Я ложусь спать. Засыпая, я чувствую себя рыбой, плавающей в океане, через толщу воды вижу солнечный свет, я ощущаю своё рыбье тело, покрытое чешуёй. «А говорила, гаш не берёт» – последнее, что я успеваю подумать, прежде чем крепко заснуть.