Izabella фрагмент-031

...и Симон рассмеялся, он её теперь прекрасно понял.
- «Но учти уж приятель, благодаря школе Изабель я теперь знаю и другое. Я являюсь в большей мере плодом твоего воображения, привычных вкусов и цветов. Ты мой образ подстраиваешь под себя, под то, что тебя больше устраивает, не считаясь с тем какая я есть на самом деле, и это естественно. Теперь, насколько ты сможешь в сексе открыть себя в контакте со мной, на столько же ты сможешь открыть и меня какая я есть на самом деле. Не зря придумали, что женщина это загадка. Но мальчишки страшно не любят открывать себя перед девчонками, даже в сексе. Прячут свои чувства и эмоции, словно это постыдно казать перед девчонкой, словно это какая-то слабость. Из того секс получается, страшно убогим и примитивным, и ты в сути не принимаешь меня такой какая я на деле, а прививаешь один привычный тебе поверхностный комплекс обо мне. И полагаешь, что это я обязана стараться выставить себя перед тобой в лучшем свете, а не ты себя передо мной. Всё равноценно, за всё надо платить. И так секс легче всего превратить в примитивную маструбацию. И обесценить и себя и девчонку. Всё что легко даётся, оно и стоит дёшево. Ты хочешь стать лучше и выше, запомни, - секс самый высший риск на земле. Рискни открой себя передо мной в сексе и откроешь и меня и лучше меня познаешь. Это открытие друг друга можно делать долгие годы. И именно оттого быстро приедаются муж и жена друг другу и распадаются семьи и уходит любовь, что обе половинки так и не отрывают друг друга и идут в сексе в усладу, а не на риск. Вот теперь попробуй представить насколько простой Мишель, выше тебя?».
Симон не стал это оспаривать и сказал, что отныне признаёт борьбу в сексе и постарается ставить ей как девице высшие цены. Потом они болтали о пустяках. А потом Мари увела его в спальню и положила ему халат и сама ушла в комнату. Симон разделся и укутался в халат и вернулся к ней. Она сидела в гольфах, юбке на половину до коленок и свободной блузке без рукавов. И она сразу подсела к нему и стала пробовать его проверить и настроить через разные поцелуи.
- «Поцелуй – первое что показывает насколько открыт парень перед девицей или сокрыт. Насколько открыт в своих желаниях и запросах. Парни не стараются сразу себя открыть в этом хоть на чуть-чуть. Я могу вынудить по ходу развития страсти тебя открыться. Но если ты сам хочешь взять инициативу, то думай. Потом, я просто получу от тебя жалкие гроши, ты удовлетворишь свою прихоть и мы расстанемся теми же чужими друг другу. Да и ты выиграешь оттого крохи, как не будешь блажить о себе, как о победителе. Давай стараться творить секс, а не пародию на инстинкт размножения», - и она снова стала стараться воззвать к нему через поцелуи, но Симон был больше сокрыт, даже не думая о том.
И она отсела от него и налив вина, задумалась о своём. И только тут дошло до Симона, что она ему говорила про поцелуи, но он чисто из мальчишеских комплексов и амбиций, встал как раз против её запроса. Так что он хочет? Опять дешёвой прихоти от неё? И он опять, на сто процентов проиграет. Нельзя блажить в сексе.
- «Ты уже забыл дружок, что у нас осталась незаконченной прошлая партия. Но это свойственно мальчишкам, забывать всё, что не оставило побуждений. Ты же тогда разрядился. И всё», - сказала Мари задумчиво не глядя на него и Симон взял себя в руки и подсев к ней обнял её и поцеловал в губы, как мог крепче.
Некоторое время они просто целовались. Симон распахнул блузку-безрукавку на ней и под ней не было лифчика и он стал ласкать рукой и потом губами её голую грудь, а она поглаживала его по волосам. Дело пошло и поглаживая второй рукой голень её ноги, он не думая завёл ладошку под подол юбки и обнаружил, что там нет трусиков и Симон вдруг резко завёлся, возбудившись. Симон постарался это скрыть в страсти поцелуев от Мари и распахнув блузку на её груди, спустил её с плеч, обильно целуя её соски грудей. Она села немного подобрав к себе ноги для удобства и Симон поднял подол юбки почти до пояса, отрыв полностью её нагой стан. Мари слегка раздвинула ножки и Симон полез пальцами ласкать её промежность, чуя как отчаянно пульсирует его перст под халатом. Мари просто положила его на диване и распахнула халат и потом играла с его перстом пальцами, Симона трясло от жажды полового соития и он  своей рукой поглаживал её щёку и волосы, подбадривая её. Мари наигравшись села на него верхом, насев лоном на его сильно возбуждённый перст и стала играя ягодицами и торсом приседать на нём и Симон задрал её юбку почти до обнажённых грудей, покачивающихся в такт её ритму соития. Это был бешеный порыв и Симона горячило и трясло и он сам напирал, почти со стоном сквозь зубы от напряжения и страсти эрекции. Мари страстно и долго поцеловав его в губы, слезла с Симона и присев в его ногах, снова взяла его перст в пальцы не прекращая игры, а потом сняв с волос шёлковую косынку закутала в неё его перст и через шёлк косынки  и... тут Симона сразу прорвала эрекция, хотя бы от нежной шероховатости шёлка косынки на напряжённой коже его перста. Мари прогнала Симона в душ. Симон вернулся посвежевший и она протянула ему вино, он сел с бокалом на диван, но немного в отдалении от Мари и поглядел на неё. Она сидела в расслабленной позе, как проститутка закинув ногу на ногу и подол был съехавши почти открывая голые ягодицы. Блузка так и осталась распахнутая демонстрируя выступающие сосками груди. У неё были грациозные изящные ножки, сочный и румяный нежный оттенок цвета девичьего тела. Всё в ней было женственно грациозно и прекрасно, пока любования Симона не дошли до её лица. Оно было румяным, но не горячим, пристально прищуренный взор на что-то на столе и сочные искривленные капризом губки и это развалило весь её девичий рай образа и духа в глазах Симона.
- «Господи! Не родись девицей, а родись стервой. Я завидую Симоне. В этом неописуемом мире чувств, эмоций, страстей и возбуждений, безмерного величия духа и бога и кошмарного сопливого убожества и ты или ломоть сала или козявка. Или-или. Испокон веков эволюции, девицу, перстом и палкой, вгоняют в образ стервы или обрюзгшей ворчливой бытовой мамаши. Бог не пускает девиц на облака и никогда не пустит. Ибо должен быть всегда кто-то крайний виноватый. И это девы. Извечный образ изменницы, сплетницы и шлюхи. Минута озарения и море горькой банальной полыни», - по её щеке прокатилась странно не сочетающаяся этому моменту, слезинка, - «Царица, это стерва, которая имеет как хочет и сколько хочет мужиков. И ни ей пятки за это лобызают. Кому нужны хрупкие эфемерные белые ангелы? Величие полёта скомканного использованного презерватива в урну. Или пустой бутылкой из под вина с размаху, о стену, вдребезги. А потом ползаем собираем по осколкам, лепим хоть что-то что осталось. Нет надо войну или могилу. Ромео и Джульетта – сопливый блеф маразматиков. На пока, всё», - она достала откуда-то пачку сигарет, хоть он не замечал ранее что она курила, и закурила сигарету выпуская клубы дыма, - «Надоело. Нужна свобода духа. Иди одевайся кумир, сейчас приедет Рене. Проваливай!».
Симон ещё некоторое время сидел опешивши и потом на ватных ногах, пошёл и оделся, его трясло от какого-то отвращения и хотелось что-то разбить или разгромить к чёртовой бабушке. И потом он шёл до города пешком, вдоль трассы и посылал всех к чёрту, кто предлагал его подбросить до города на своей машине. Всё... .

  - «Он простой, понимаешь? Он не двор и ни элита. Он не вписывается ни в одни структуры и не может нарушить никаких балансов. Он незаметный и невзрачный. Он не двигает колёс общества. Это уникальная фигура или пешка в шахматном гамбите, что может тебя сделать ферзём. Изабель – центр, и весьма хрупкий и гибкий. И вот... всё летит чёрту под хвост. Он выходит на улицу и на него все показывают пальцем. - Вот он! Смотрите все, вот он идёт! Это он – Мишель Кассиор! И каждая большая собака начинает из него лепить фигуру под свой жирный зад. Неуправляемая реакция, и ты, именно ты – никто. Дубина! Двор – не американская элита финансовых и политических магнатов. Изабель – тут духовный призрак двора, Мишель твёрдая сельская константа. Умеешь крутить миллионами, иди попробуй пасти овец, и убедишься что ты полный бездарь. А овцы реальнее и натуральнее твоих миллионов бумаги. Ценности той не имеют? А кто придумал эту ценность? Ценность деньги, а не ты. И овцы тебя ценнее. Так на чём ты раскрутишь теперь оборот валюты? Так же и в политике. Или – бог, или – ничтожество. Это центр, понимаешь? И руки его не возьмёшь и в свой кошелёк не положишь. Симона – это армия обороны центра. На что ты купишь эту молодую поросль? Раскол уже идёт, хоть он и не заметен глазу и оттого нам только хуже», - и Дитрише нервно поставил на стол полупустой бокал кьянти.