Крах

Как говаривал кумир всех доживших до сегодня шестидесятников товарищ Х.. (в свитере, с бородой и иногда – с трубкой): «Писать надо пьяным, но редактировать всегда трезвым».  Эта фраза засела ржавым гвоздем где-то в районе височной доли левого полушария и понемногу стала отравлять жизнь: сначала мне, потом подтянулись окружающие. Я стал писать – в смысле пить и писать! Сначала я писал понемногу, робкими глотками, потом поперло и писать я стал запойно. Но редактировал всегда на свежую голову. Потом стал экспериментировать: писать и пить, только пить, редактировать пьяным, не редактировать вовсе… Мне понравилось. Окружающим, судя по всему, тоже. Меня даже чуть не пригласили в мужской журнал «Mach O», но в последний момент одумались. Зато через неделю взяли, но уже в женский глянцевый журнал с каким-то масонским названием «Дом для дам». Даже выделили страницу в десять тысяч знаков еженедельно, да еще и с двумя фото. Название я придумал (в пику названию журнала) сам: «ДаМыДома». И всем тотчас понравилось: сначала название, а потом и мои материалы.

Концепт и контент журнала лично мне очень напоминал «Работницу» прошлого века. Все статьи  проходили через редакторское (супруги с сорокалетним стажем, бывшие учителя русского и труда – самый популярный школьный симбиоз) сито, которое можно было выразить слоганом: «Обо всем, даже о климаксе, заканчиваем: «Все непременно будет хорошо и даже лучше»!

И я стал писать «солнечные» жизнеутверждающие десять тысяч знаков в неделю. А супруги выдавали мне по десять тысяч рубасов, но, правда, в месяц. И тогда я стал подличать: писать знаки пьяным поздно вечером и отсылать статью в ночь сдачи материала, не утруждая себя правкой по утрам перед тем, как тыцнуть «отправить» на редакционное «мыло».  Таким хитрым маневром я связал редакам руки и ноги, да что там ноги - я подвесил редаков за яйца – им ничего не оставалось делать, как публиковать всю ахинею, что я высылал. Иначе – «дырка» в номере, задержка в печати, двойные тарифы за срочность.

Странно, но моим читательницам нравилось все! Понемногу я набирал в их глазах очки и баллы, а редаков принудил увеличить свой гонорар вдвое угрозами «перехода в более солидное издательство». При этом я не чувствовал себя скотиной, хотя писал, как сценарист Узбек-фильма обо всем том, что видел вокруг. А видел-то я самые неприглядные моменты из жизни окружавших меня женщин: об их неизлечимом алкоголизме, вреде брития срамных мест и подмышек, о пользе мастурбации, о вреде фаллоимитаторов, об аллергиях на шерсть кошек, о мерах предохранения, о секретах контрацепции, о прелестях жизни «синих чулок»… Но ни на секунду не забывал, что «Все непременно будет хорошо и даже лучше»! Я писал, а меня читали. Потом даже стали перепечатывать, да и попросту воровать в интернете. Мой рейтинг вырос аж до шестидесяти тысяч рублей и неуклонно рос из месяца в месяц. Раз в неделю, по вторникам, на совещаниях мне ставили «пять звездочек» - высшая оценка трудового коллектива за лучший материал! Коллеги начали меня сначала недолюбливать, а потом люто ненавидеть. Мой портрет повесили на Доску почета – сначала редакционную (его два раза обливали краской, причем, зеленой), а весной – на районную (там не обливали, но вот голуби… Твари!).

Кроме того, у меня появился свой фан-клуб, состоящий из разведенных и не очень женщин разного возрастного диапазона. Они каким-то тантрическим способом умудрялись узнать в редакции мой номер телефона и жаждали поделиться со мной своими дамскими историями. В силу своей природной мягкотелости и потдатливости я никому не мог отказать. Ни в чем! У меня появились добровольные гувернантки, повара, массажистки, прачки, уборщицы и прочая, работавшие вахтенным способом… Я забыл, что такое перманентное одиночество, разлуки, муки ревности. Я деградировал в этом океане женской преданности, любви, нежности, заботе. Я настолько обленился, что уже не брал никаких интервью и не выдумывал своего персонажа, повествуя от первого лица. Нет, я посылал им вопросы по электронке, а они охотно отвечали. Мне оставалось убрать шероховатости, нелепости, подчас – обсценную лексику – все, десять тысяч знаков.

 Вскоре я докатился до крайней низости: я брал гонорары уже не только с издательства, но и с самих героинь. Нет, я не вымогал и не требовал; инициатива отблагодарить принадлежала именно им! Со временем сама собой сложилась «такса»: анонимное интервью – шестьсот, именное – тысяча двести, с фотографией героини – двушка, с двумя фото – три с половиной тысячи, портрет на обложке – шесть тысяч! Все хотели поделиться своими женскими тайнами, историями и секретами, а некоторые (вот, бабы тщеславные, а!) – чтобы их узнавали на улицах. Самое интересное, что все они были мне искренне благодарны, и норовили «отблагодарить по-взрослому». А я, повторюсь, в силу своего слабоволия и гендерного альтруизма не мог отказать: я пил и круглосуточно принимал «знаки благодарности». Мой дом был уставлен «трофейным» коньяком, вискарем, водкой, винами. Я забыл, где находится дворовый «штукарь», откуда берется пища, как ходить пешком. Меня повсюду возили на собственных или мужниных «маздах», «тойотах», «лексусах», а потом и вовсе предоставила в полное распоряжение свою служебную «вольво» замгендиректора какого-то концерна. В конце концов, мне подарили новенький «кавас» - я даже успел на нем пару раз прокатиться.

Бывший трудовик был вне себя от счастья: тиражи журнала резко возросли, а после выхода в свет моей книги, которая так и называлась «ДаМыДома», он умер от счастья. Взаправду умер. Книга, составленная из моих материалов, была молниеносно раскуплена, даже пришлось ее переиздавать, а бывшая учителка русского предложила мне место почившего мужа: в прямом и переносном смысле. К счастью, я отказался.

Зато я попросил на добровольной основе студентку филфака под диктовку набирать и рассылать мои вопросы очередным героиням, принимать ответы и редактировать «рыбу». Мне оставалось лишь придумать название и написать два абзаца: открывашку и закрывашку – все!

В какой-то момент от внезапно свалившихся на меня славы, денег и женщин я почувствовал себя женским гуру или самой Ив Энцлер. «Как все просто в этой жизни!» - Думал я, - «Надо лишь дать каждой женщине выговориться начистоту о наболевшем и желанном». И ведь все честно, никто никого не обманывает, не оговаривает, не обирает, не совращает – все по обоюдному согласию. Я чувствовал себя самым счастливым человеком под Луной, обладателем бесплатного гарема, состоящего из танцовщиц, моделей, актрис, студенток, бизнес-леди, стриптизерш, светских львиц, проституток… И единственное, что от меня требовалось – сделать вид, что их история самая интересная, а они – самые необыкновенные женщины на планете! Как все просто!

Не мог же я в небе прочитать, что исповедь некоей молодой красивой женщины напалмом сожгет весь мой Рай на Земле?! Дистанционное интервью сделала, как обычно, Маша – мой секретарь, а я лишь по привычке пробежал по тексту нетрезвым глазом, тут же придумав гениальное (так мне показалось) название «Милль э тре». В этом откровенном монологе прелестница (я, идиот, разместил ее фото не только в материале, но и на обложке) исповедывалась о своем бурном прошлом и настоящем: учитель физкультуры в седьмом классе, тренер по гимнастике, рокер из соседнего подъезда, два милиционера в участке, сторож зоопарка, однокурсники в формате де-труа, де-кятр и (о, боже!) де-онз, три спелеолога (правда, поочередно, без извращений), лечащие врачи (стоматолог, гинеколог, дерматовенеролог и, пусть не к месту, но - окулист), погонщики верблюдов в Египте, стюарт в туалете аэробуса, водители и охранники мужа (сам муж в этом списке не упомянут), стриптизер, сын подруги – список бесконечен! И все воспоминания в таких ярких красках и шокирующих деталях, будто бы вчера. Ничто не предвещало подвоха…

Ну откуда я мог знать, что эта сексапильная и любвеобильная «эммануэль» с бешенством матки – жена действующего Губернатора края, которая таким образом решила отомстить мужу за его якобы измены с молоденькой стажеркой?!

Все-таки, верно говаривал старина Хэм: «Что мешает писателю? Выпивка, женщины, деньги и честолюбие. А также отсутствие выпивки, женщин, денег и честолюбия». В принципе, «честолюбие» можно опустить. В прямом и переносном смыслах.