Конец зоны всех ограничений. Глава 7

Гималаи. Рериховские места. Долина Куллу, Наггар.

Проснулась от пения птиц, лая собак, и индийских мантр, доносящихся из темпла. Так здорово утром выйти на балкон и смотреть на горы. Сегодня у нас на повестке дня изучение дома-музея Рерихов. Но сначала нам предстоит очередной экшн под названием «поиски еды». В отеле есть скучно, потому идём искать дхабу, о которой накануне нам поведал Джордж. Поскольку Джордж сказал, что дхаба рядом с каслом, и она одна, мы и заходим в первую попавшуюся. С едальнями, несмотря на всю туристкость местности, в Нагарре явная напряжёнка. Этакая тру-дхаба, без меню и прочих тонкостей, 1-2 блюда и ниипёт. На завтрак можно выбрать только омлет и чай, либо масала чай. В масала чай в туристических местах жалеют специй, я уже заколебалась говорить «э лот оф спайсис», тогда как на юге всё время приходится говорить «ноу спайсис», в обоих случаях это говорение как об стенку горох. Очаровательная молодая женщина, стройная как тростинка, в белом шальвар-камизе, готовит нам завтрак. В Индии вся пища готовится на открытом огне, поэтому она такая вкусная! Понимаем, что это всё-таки не та дхаба, о которой говорил Джордж, по описанию не подходит, но как обычно индийский пофигизм играет свою роль – поели и ладно. К нам подходит садху и просит воды. Святому человеку не купить воды грешно, он же не денег просит, а на улице жарко. Покупаем ему воду, Наташка покупает ему чипсы, садху говорит: «данке шон», нас в Индии часто принимают за немцев, именно в этот раз, в эту поездку. Интересно, почему?
Держим путь в касл. Он хоть и какого-то лохматого века ( в Индии мозги не работают, работает сердце – потому вся информация утекает, как сквозь сито, в общем, замок 17 века, но за достоверность не ручаюсь), он не создаёт ощущения древнего замка. По мне так деревянный домик, ничего интересного, ещё и не откосить от платного входа, злобного вида дядька сидит и орёт: «Тикетс!» С балконов замка прекрасный вид на Наггар, а точнее, на горы – цветное нагромождение домиков на склонах впечатляет. После касла главная цель – дом-музей Рерихов. Он всегда меня манил. Вот как простой русский (???) человек Николай Рерих мог додуматься построить усадьбу в Гималаях, привезти жену и детей? Вход 50 рупий – для платных индийский достопримечательностей очень низкая цена. Дом – типичный дворянский домик 19 века, в русском стиле, в окружении цветущих деревьев, напоминает Рериховский дом в Изваре под Питером. Разумеется, Рерих строил по-русски, с печкой, как полагается, потому ему Химачальская суровая зима была нипочём! Я никак не пойму, ну почему в горных районах Индии индусы до сих пор не могут построить бани, печки в домах – да хотя бы в Наггаре – вон у Рериха срисовать. А то у них зимой на дворе -2, так и в помещении -2 – жесть. Даже такие бекпекеры, кто по несколько десятилятий скитаются по маме-Индии ни за какие коврижки зимой в Химачал не поедут! Холодно! И вода ночью перемерзает в трубах. Но это Индия, не была бы она такой, свободной от всяких глобализационных наворотов, мы бы туда не ездили.
В Наггаре музей Рериров называют русским музеем, очень его почитают, любят и берегут. Меня поразило, что фамилия Рерих пишется по-английски и произносится как Рорих. То есть надо спрашивать where is Roerich’s Museum? А Николай как Nicholas - это очень странно, ведь имена собственные не переводятся. Пусть будет Николас Рорих, а не Николай Рерих – суть неизменна. Так вот, в России этот человек известен как художник, немногие знают, что он путешественник, исследователь, учёный, археолог, общественный деятель. Он много чего сделал для того, чтобы в мире знали об Индии больше. И философский трактат «Агни йога», написанный в соавторстве с его женой Еленой, тоже много чего стоит. В музее все надписи сделаны на английском, хинди и русском. В музее основные посетители – это индусы и русские. С нами попросила сфотографироваться богатая индийская семья, "с земляками Рориха", как они сказали, было приятно. Рерихом был основан институт гималайских исследований Урусвати, здесь же, в Наггаре. В этот институт приезжают учёные со всего мира (подробностей не помню из-за дырки в голове).
Рерих был очень интересным человеком, неординарной личностью. Он разработал целую философскую концепцию, основными принципами которой были гуманность, знание, красота. В мире известен Пакт Рериха о защите культурных ценностей. В общем, человеком он был, для меня, по крайней мере, выдающимся. Мне всегда хотелось прикоснуться к тому месту, где он жил, творил. И вот я здесь, за 6 тыс км от Санкт-Петербурга – его родины, вот передо мной простирается долина Куллу, всё та же или не та? Вот я стою на балконе, опершись на перила, и смотрю вдаль, ну что, Николай Константинович, привет вам, привет. Отличное место вы выбрали, я вас понимаю. Тут Наташка тоже видимо проникается моментом:
- Представь, Рерих утром такой выходит на этот самый балкон почесать яйца…
- Ага, и говорит: «Леночка, принесите мне мольбЭрт, я не писал ещё вон той горы вот с этого ракурса под таким светом…»
- Да, Николаша, сейчас принесу.
Смеёмся. А может, так оно и было???
В комнаты можно смотреть через окна – видно хорошо, комнаты берегут от сырости и насекомых, потому они закрыты. Вот лежит Библия и на ней крест, вот выцветшая древняя фотография, вот старинная посуда на столе. Вот-вот Николай, Елена или их сыновья пройдут мимо, шурша платьями, я будто слышу, как скрипят половицы под их ногами. Вот кабинет Девики Рани – жены Святослава (сына Николая Рериха). Святослав женился на боливудской актрисе, которая стала его соратницей во всём, редкой красоты женщина.
Далее идём в картинную галерею Рерихов. Вижу фото Святослава. Меня будто пронзает молния. У него такой глубокий взгляд, в котором сливается такая духовная глубина, такое глубокое Знание, доброта, что если бы мне сказали, что этот человек святой, я бы ни секунды не сомневалась. Наташа снова читает мои мысли: «Ты видишь его глаза, посмотри в них», я смотрю, я тону в них. Святослав похож на отца, только ещё красивее. Но его внутренняя сила даже на фотографии заставляет чувствовать себя амёбой, пустой убогой одноклеточной тварью. Я бы за таким человеком пошла куда угодно. Но такие люди не нуждаются в рабах или учениках, они выше этого. У его жены Девики тоже глубина в глазах, но все её портреты написаны с одного ракурса (что ж, актриса как-никак). В картинах Николая и Святослава Рерихов – Космос, их невозможно описать, их можно только почувствовать. Мне дико обидно, что рериховское движение зародилось в США и Европе, а в совке в те годы, конечно, Сталин и партия, было не до того. Я лично ничего не понимаю из трактатов Николоса Рориха, мой мозг не может объять такое необъятное. Но он знал. Я точно знаю, он ЗНАЛ. Он даже написал о своём знание, только нам, простым смертным, не постичь. Прости, Николай, не понять нам. А так хочется. Знать о важном, о главном.
Я снова и снова смотрю на портреты и фотографии Святослава Рериха, от этих глаз на душе становится тихо-тихо и светло, будто разжимается невидимый кулак, что стискивает сознание. Непостижимые люди.
В музее в книге отзывов одинаковое количество записей на хинди и русском. На английском мало. Я не помню, что я пишу, но я пишу на английском, чтобы все могли прочитать. Наверное, какой-то восторженный бред.
Далее место самадхи Николая Рериха. Там вывеска: «Это наше святое место». В Индии Рерих известен как великий духовный учитель и просветлённый мастер, достигший самадхи. Это место представляет собой небольшую площадку с памятником посредине, где надпись на хинди сообщает, что в этом самом месте Николай Рерих достиг самадхи. Кругом исполинские гималайские деревья, горы и куски неба. Тишина обволакивает. Ложусь на скамейку, и небо падает в меня. Ветер играет листвой с деревьев, кружат в потоках воздуха орлы. В таком абсолютном месте если уж не просветления достичь, то по крайне мере, душевной гармонии можно легко. Мало-помалу приходят и другие люди, молча, почти на цыпочках, приходят по нескольку человек, но потом поодиночке разбредаются. О чём они думают? Наверное, как и я – ни о чём, в них тоже падает небо. И у всех закрыты глаза. Кто-то медитирует, кто-то просто слушает тишину. Я закрываю глаза. Я хочу раствориться в долине Кулу, мысленно передо мной проносится время: я вижу это место осенью, зимой и весной, я вижу его много-много лет назад, я вижу, как человек в белых одеждах, с глубоким взглядом и длинной седой бородой спускается по ступенькам от дома, проходит, садится, закрывает глаза и медленно погружается в самадхи. Это Николай Рерих.
Молча поднимаемся. Молчим. Как будто вышли из какого-то чистого тихого потустороннего мира. У дома встречаем русских, слышу их диалог:
Мужик:
- Да чё там делать, там просто место, ну он чё-то там сидел.
Баба:
- Рерих сидел? Чё делал?
- Да ничё, гулял просто.
- Да ну, чё там делать, скучно.
- Я и говорю, давай не пойдём, ещё вниз спускаться надо, неохота.
В этом диалоге для меня весь русский менталитет отражается, и апофеоз того, что я ненавижу в России. Вообще, когда встречаешь русских в Индии, хочется спрятаться и убежать. Есть, конечно, исключения, но так редки, что лучше сразу заткнуться, а ещё лучше говорить по-английски, но тихо и чётко, чтобы по акценту не дай бог не узнали свою. Наггар ещё и тем не понравился, что там много русских, быдлорусских. А русские есть не быдло? Я знаю несколько таких, сто лет живут не в России.
На выходе из музея натыкаемся на группу казашек, путешествующих на джипах с русскоговорящими гидами-индийцами. Я вмиг понимаю, почему русских (казахов, украинцев, всё бывшее СССР) везде ненавидят. На лицах казашек омерзение и шок, они капризными голосами докапываются до гида. Гид вежлив, но и строг. Мне хочется за них извиниться, за этих наглых свиней, мне мерзко. Они ведут себя ужасно, ноют, что им жарко, душно и вообще всё плохо. Так девочки мои, прежде чем пакет покупать, вы хоть бы в гугле забили Индия и удосужились почитать, куда едете, а вокруг такая красота и гармония, такое величие гор, неужели кроме смятого платья вас ничего не интересует? Чужая ущербность бьёт по национальной гордости. Наташка меня понимает, мы молчим, мы не открываем рта, только Наташка (о чудо!!!) по-английски просит у меня зажигалку, мы молчим, потому что нам стыдно. За казашек. Ибо они и между собой говорят по-русски, а в Индии все эти страны – это один хрен Россия они называют. А мы молчим, чтобы не дай бог про нас не подумали: «Долбанные русские!!!» Когда измученный капризами и нытьём гид уводит истеричных казашек в музей, мы обсуждаем, какой же это ****ец.
Решаем посмотреть университет Урусвати, Наташа говорит, что мы пришли снизу – там нет никаких указателей, следовательно, он выше. У меня топографический кретинизм, но я подозреваю, что с того самого низа, откуда мы поднялись сюда, там же и ответвления были, ну да ладно – вверх – это значит вперёд, и это всегда интересно. Идём по пыльной дороге, медленно огибая горную гряду, постепенно поднимаемся вверх. Кругом яблоневые сады, деревни, колоритные местные жители и, самое главное, никаких туриков. Деревнеские собаки радостно приветствуют нас, льнут к ногам, виляют хвостами. Я с собаками местными говорю только на хинди, мне кажется, они понимают): «кутта, аччха кутта, бара кутта!» (собака, хорошая собака, большая собака). Кутята - в смысле щеночки маленькие, точно произошли от хинди «кутта», и никто меня не убедит, что это не так. Кутти – это тоже собака, но женского пола. Гай – корова, с коровами тоже лучше на хинди, они могут подойти неслышно сзади, ткунться в спину мокрым носом. Корова священна, это бесспорно. Харш, когда увидел мёртвую корову на дороге, чуть не зарыдал, он молился, он призывал Шиву на помощь. И это было не позёрство. Чтобы отвлечь его, стала спрашивать, почему корова священна, он сказал, потому что она мать – кормилица, она отдаёт всё, что у неё есть. Обычная картина: индус подходит к корове на улице, дотрагивается рукой до рогов, потом до своего лба, потом до сердца. Вспомнился мой прекрасный Банарас, где в Ганге купают буйволов – потрясающее зрелище, нет, это не шоу, обычный человек в жару купает буйволов, чтобы тем не было жарко, буйволы резвятся, бегают, поднимают брызги, а потом грациозно выходят на гхаты.
А мы идём и идём, и ничего похожего на Урусвати не видим, зато видим Наггар, уютно свернувшийся клубочком где-то внизу, а вокруг просто сказка. Когда дорога становится совсем плохой, решаем возвращаться. В горах темнеет рано и сразу, без предупреждений и всяких там сумерек. Двигаем назад. Счастливые часов не наблюдают, наши телефоны оставлены в гестхаусе, и мы понятия не имеем, который час.
По пути к нам пристают какие-то индуски, ни в зуб ногой по инглиш, я понимаю, что они Наташке пытаются что-то продать. На настоятельные просьбы показать то, что они хотят продать, тётки или не понимают, или делают вид. Наташка просит избавиться от тёток, они шумные, вопят, машут руками у неё перед носом, я говорим им: «чало, чало!» (уходите, уходите), понимают, уходят.
Только в Индии можно идти-идти, потом сесть посредине дороге и закурить биди, и никто тебе ничего не скажет, и это нормально и нисколько не странно. Тут все так делают. Сидим, хрустим недоспелыми яблоками (качча себ, учу я Наташку хинди – недозрелое яблоко), красота. Хара себ – зелёное яблоко. Вспоминается стих Верочки про яблоко, но он тут неактуален, тут яблоки едятся по-правильному, как положено. Я думаю, если вспоминать об этом стихотворении каждый раз, когда ешь яблоко, рано или поздно можно достичь просветления. Ешьте яблоки чаще!
Спускаемся снова к замку. Голодные, решаем поесть в той же дхабе с хозяйкой в белом шальвар-камизе, хозяйка обворожительно улыбается, блестит на солнце её кольцо в носу, она готовит нам чоумен из бич-пакета, это жесть. Решаем, что в Наггаре даже пожрать нормально негде и что надо бы заказать нашей хозяюшке в отеле мифический (ое) сиду, расхваленный Харшем. Предлагаю пойти в Кришна Темпл, пока не стемнело.
- А где он?  - спрашивает Наташка.
- Да какая разница! В смысле без понятия.
- Идём?
- Летс гоу.
Спрашиваю тётеньку, верной ли дорогой идём мы к Кришна Темплу, а тётенька говорит, что есть длинная дорога и короткая, какую желаете? Я желаю длинную, жизнь слишком мимолётна, чтобы торопиться. Идём длинной дорогой. Довольно долго, высоко, дыхалки перестаёт хватать, каменистая дорога, но короткий путь сложнее, как нам сказали, радуемся, что выбрали длинный. Эти бесконечные спуски и подъёмы ничуть не тренируют моё йогическое тело, зато дыхание убивают напрочь. Доходим до распутья, прямо как в сказке. 2 стрелочки в противоположенных направлениях. Обе на хинди. Причём полустёршиеся.
- Ну, подруга, читай.
- Ээээ, дык тут я букв не знаю ни одной.
-Да ладно?!
- У них слишком много букв в алфавите, я знаю штук 20. И тут не написано Кришна Темпл, это я бы прочитала.
Как это по-индийский - в туристическом месте на пути к храму написать на хинди. Ну да ладно, куда-нибудь да придём. Идём дальше. Снова стрелочки. На одной  - 2км, на другой 100м, причём просто расстояние указано, видимо то, куда они ведут, было написано ниже. Ладно, решаем посмотреть то, что в 100 метрах от нас – вуаля красавец Кришна Темпл. Медленно открываю тяжёлые ворота, у входа садху:
-Намастэ, баба!
- Намастэ-джи!
Под яблоней у входа в храм сидит человек и шьёт кришнаитские шапки, похожие на тюбетейки.
Чуть позже я замечаю, что ноги его изуродованы полиомиелитом, он ползает, опираясь на руки. Но он улыбается. Тяжела и сложна его жизнь, но он улыбается. Я чувствую себя дерьмом.
Из каких-то боковых помещений выходит женщина-брахман, говорит, что после шести храм закрыт, но раз мы пришли, она откроет нам посмотреть, только не хинду нельзя внутрь: смотреть с порога. Мне не хочется с пеной у рта качать права, уверяя в том, что я хинду, я так делаю, когда меня грубо и нагло по причине белой кожи куда-то там не пускают. Как будто белая не может быть хинду (увы, такая установка бытует), но эта женщина так добра, что я не собираюсь спорить, к тому же я не хинду в самом деле. Она открывает двери храма, мы, переминаясь с ноги на ногу, смотрим с порога. Брахман проводит все свои процедуры над нами, отказываться неудобно, она же так добра, приходится приклонять коленки, покорно ставить тилак на лоб, пить воду с ладошки и брать прасад. Благодарим женщину. Я хочу оставить донейшн, но не вижу коробки. Снова смотрю на старичка-инвалида, как он ползает по каменному полу. Мне жаль себя, не его. Мне жаль себя за то, что я такая маленькая, слабая и противная, что я с нормальными ногами не могу улыбаться вот так просто, излучая покой и умиротворение, я борюсь, я всё время борюсь, прекрасно понимая, что борюсь исключительно с собой. Сила этого человека восхищает меня. Столько боли видишь в Индии: нищие, прокажённые, калеки. И это чужое горе переполняет каждый раз чашу моего сердца, я рыдаю украдкой за чужое горе, за всё зло этого несовершенного мира.
Мы выходим из храма и быстро спускаемся вниз, чтобы успеть до темноты, которая догоняет нас, наступает на пятки.
Только в Индии иностранцы, встречая друг друга, говорят: «Намастэ!», нас приветствуют такие же, как мы, белые обезьяны. Мир вам!
По пути заруливаем в ещё какой-то храм, который уже закрыт. Торможу Наташку, чтобы сняла обувь. Если никого нет, это не значит, что можно в обуви шляться по территории храма. Хотя не везде, в некоторых храмах обувь только перед самим храмом снимают, на территории можно в обуви, но лучше уж снять, чем ненароком осквернить чужую святыню. Потом мы всё-таки находим дхабу, о которой говорил Джордж, пьём там чай. Хозяйка – улыбчивая тибетка. Чай, чилум, чапатти  - вспоминается песня. Да уж, она такая, наша индийская реальность – чай, чилум, чапатти. И всё мне одинаково сильно нравится. Вспоминаю, как вчера её пели все вместе.
Наконец добираемся до геста, я бегу к хозяюшке заказывать сиду, а она говорит, что уже готовит их (его), потому что вчера обещала. Спускаюсь вниз на балкон, там тусят Джорд, Наташка и маменька, маменька нашла свободные уши и отрывается. Я поднимаюсь назад, на веранду, смотрю на поглощающий Наггар закат, на горы, укутывающиеся на ночь в пелену тумана, на огоньки, разбросанные по склонам. Приходит Джордж. Молча сидим, курим биди, дышим закатом и вмиг наступившей темнотой. У меня есть способность видеть всё со стороны, я как бы раздваиваюсь и в двух местах одновременно. И в тот момент я вижу в темноте 2 фигуры: маленькую, сутулуенькую и огромную – наши с Джорджем тени, развалившиеся на стульях,  и дым биди.
Подходит хозяйка: ужин на столе. Снова садимся все вместе, только без Харша и Мамы, они уехали. Сиду, скажу я вам, на редкость отвратительная штука, да икается Харшу в этот миг! Сиду представляет собой рулет из какого-то серого теста, внутри какая-то дрянь, по консистенции похожая на мясо, но на вкус… В общем,  со специями и соусом чили, заглушающими всё и вся, я смогла отведать кусочек. Съесть это с маслом гхи, как советовала хозяйка, я не смогла. Чем масло гхи отличается от подсолнечного на вкус, я тоже не поняла.
- Ну как, вкусно? - осведомляется хозяюшка.
- Во! - показывает Наташка большой палец, произнося в этот момент: «Говно твоё сиду».
Я выдавливаю из себя «вери тэсти». Джордж долго не хочет пробовать, но мы уговариваем, а потом они с Наташкой находят сходство между сиду и каким-то турецким супом, которой на первый вкус жуткое дерьмо, а к середине очень даже вкусно, но вкус специфический. Я спрашиваю их, расчуяли ли они вкус сиду, Джордж уверяет, что не супер, но есть можно. Ем второй кусок - не, чудо не происходит, да, действительно, с голоду есть можно, но это не вкусно. Похоже, в общем-то, на момо, только момо вкусные. Я заказываю рис с овощами. Джордж медленно пережёвывает сиду, Наташка тоже. Ну и флаг вам в руки, ребята. Но все сошлись на мысли, что сиду – говно.
А потом до нас доходит, что Харш и Мама уехали с нашим гашем, и коротать длинные гималайские вечера больше нечем. Просим Джорджа решить проблему. Он говорит с нашим вчерашним официантом Ашоком, Ашок мямлит. Я говорю, что я сейчас пойду в номер, так как устала, если через 10 минут Ашок не приходит, я иду в душ и спать. То есть мы решили, что Джордж берёт стаф у Ашока и приходит в нашу комнату, курить с нами. План всем нравится. Мы с Натальей устали. Потому валимся в номере на кровать. Я ухожу в душ, выхожу, Ашока нет. Я язвительно отмечаю, что Ашока я сразу же назвала мудаком, потому что он таковым и является. Ложусь спать, Наташка только собирается в душ – стук в дверь. Я в своей пижаме, которая по индийским меркам считается «в чём мать родила» (короткие шортики и майка на бретелях) открываю дверь, так как ожидаю там Джорджа-Егора, а там стоит блин Ашок и внаглую вламывается в номер. Чуть не пинками выгоняю Ашока, его кто-то приглашал войти? Заматываюсь в простынь. Стучит Джордж, говорит, что зашёл в номер сказать маме, что потусит у нас, а Ашоку сказал подождать 1 минуту, какого чёрта Ашок вломился – никто не понял. Я говорю ребятам, что Ашоку тут делать нечего, на что ребята говорят, что за стаф денег он не хочет, хочет с нами покурить, я говорю, что я заплачу, лишь бы его не видеть и не кутаться в жару в простынь, а сидеть нормально по-человечески. На что мне предлагают надеть грязные штаны или сидеть как есть, и не быть расистской. Да я не расистка, Ашок просто тупой и скучный и очень наглый, в общем, в нём всё то, что все терпеть не могут в индусах. Ну да ладно, Джордж пусть и общает их с Наташей. Сидим, шмалим, у Наташки на телефоне песни от Кукрыниксов до Меладзе. Ашоку нравится Меладзе. Ашок кладёт гаша, как от сердца отрывает. Мы с Джорджем говорим ему, что лучше 2 нормальных джоинта, чем 10 каких попало, к тому же они там чаррасом все курят, просто столько табака какое счастье курить? Мы все не понимаем прикола. Ашок говорит, что первый раз с белым сэром и с белыми мадам вот так сидит и курит. Ой Ашок, то ли ещё будет, крэйзи рашн собрались вместе! Ашок говорит, что все белые на одно лицо. Наташка яростно ему объясняет посредством меня, что как она и я, например, на одно лицо, когда одна маленькая, другая высокая, у одной короткие волосы и белые, у другой тёмные и длинные. Ашок молчит. Я же говорю: «Тупой!» Наташка разоряется: «Вот Джордж, например, большой высокий мужчина со светлой бородой и волосами, а вот тут живёт какой-то белый, худой, с короткими тёмными волосами – что, они с Джорджем тоже похожи, на одно лицо?» Но Ашок же тупой, он молчит. Ему нечем крыть.
Потом Ашок просит у Наташки посмотреть наши фотки на телефоне, потом начинает просить фотки со мной. Конечно, я против, потому что знаю, для чего ему они. Но позже соглашаюсь на парочку, я сижу рядом с Джорджем, всем своим видом показывая, что Ашок мне до звезды, Ашок всё якобы случайно пытается коснуться Наташи, я, как и вчера, не курю после него. Он мне по-прежнему неприятен. И конечно, он достаёт откуда-то гаш по крупицам, каждый раз говоря, что это - последняя, чтобы подольше посидеть. Мы решаем, что это последняя – потому что последняя и все расходимся, ибо это несерьёзно. Впрочем, Джордж -  прикуренный, уже после 3го косяка начинает ржать над тупыми вещами, как мне кажется, как-то неадекватно долго смеётся над одной и той же шуткой. Наташка вторит ему, Ашок -укурок, я чувствую себя чужой на  празднике жизни. Мне скучно. Надо расходиться.
Тут Ашок внезапно фоткает мою татушку на спине, я высказываю ему всё, что я думаю по этому поводу, впрочем, моя вина – сижу с голой почти спиной, а мальчик женщин-то с голыми спинами отродясь не видал, а потом его же и отчитываю. В общем, Ашок в восторге от нас и приглашает нас в гости в свою деревню у чёрта на куличиках. Он узнал, что мы планируем посетить Ревалсар, а он живёт в деревне недалеко от Ревалсара (на практике это «недалеко» оказалось ой как далеко), Джордж говорит, что 4 года знает Ашока, что он простой деревенский парень, и что это безопасно, поехать к нему. Насчёт безопасно – это бабушка надвое сказала. Но Ашок вполне безобиден, мы принимаем приглашение, Ашок чуть не пляшет от счастья, сто раз переспрашивает нас, правда ли? но мы же крэйзи рашн, конечно правда! Ашок говорит, что завтра уезжает домой в свою деревню и будет ждать нас, а Джордж с маман уезжают через день в Казу и долину Спити, мы завтра покидаем долину Кулу и направляемся в долину Парвати.