Лошадка

              Звонок телефона Михалыч услышал еще в сенях, неся  ведра воды с колодца.
              – Сейчас! – по привычке разговаривать с собой крикнул кому-то. – Сейчас! Охлади! Не рви аккумулятор!
              Звонил институтский друг, с которым виделись коротко года два назад, потом раз-два мимоходом. Изредка перезванивались, интересовались делами общих знакомых, кое-что рассказывали о своих.
              После того, как Михалыч уехал жить к себе на дачу, его жизнь полностью переменилась.
              Незаметно перезнакомившись со всеми соседями, он случайно и неожиданно для себя, а тем более для родных, стал председателем дачного товарищества. Здесь, много лет назад, они с женой построили домик.
              Должность так себе, но, к его удивлению, давала не только увеличение пенсии более чем в два раза, но и позволяла за счет «товарисчества» содержать двух звероподобных кобелей – его верных друзей, собеседников зимними вечерами,  верных помощников  на охоте.
              Весна, лето и осень проходили в будничных,  постоянных заботах,  хозяйственных делах – своих и соседей. Зато зима была в его полном распоряжении, как и все строения на «вверенной территории». Жена оставалась в городе, окунувшись в заботы о детях и внуках – занималась с младшими, помогала с уроками старшим, водила в секции и кружки, заменяя гувернантку, а чаще домработницу в домах детей.
              Трудно сказать почему, но вышло так, что ни баловства на «территории» не стало, ни скандалов, и незаметно Михалыч стал самым уважаемым и авторитетным «членом коллектива ударников лопаты и граблей».
              …– Михалыч! Да – да, нет – так нет!.. Не обижусь. Не приютишь на день, два меня с внучкой? – приятель говорил осторожно, словно ожидая отказа.
              – Юра! Какой вопрос? Буду рад. Подъедешь к проходной – звони, я подбегу  или дежурным скажу, чтоб проводили ко мне. Рад буду!
              – Может, что особенное купить в городе, по дороге?
              – Ничего не надо! Возьми то, что вам с внучкой понадобится. А большего-то и не надо! Конечно… – Михалыч хмыкнул в трубку, – было бы неплохо пару бутылочек «Старки» года этак семидесятого… с синим штампиком нашего вокзального ресторана… А?.. Но… Где она? Где ресторан? Где мы?..
              Девчушку-то как зовут?
              – Настенька.
              – Жду, Юра, тебя и Настеньку. В любое время, насколько вам нужно.
              Михалыч поставил ведра на лавочку у печки.
              – Вот ты чё намывал-то! – обратился он к коту. – А я думал снег или опять дождь. Думал, морозец будет. А ты вон чё удумал – гостей. Молодец!
              Вот слякоть! Никак не кончится. Где твои мыши только в такую сырость прячутся?.. Лежебока!
              …Гости приехали через два дня.  День светлый, теплый, сухой, как на заказ, был в самом разгаре. К дому подъехала машина, из нее вышли Юрий и девчушка.
              Серьёзная, по-детски большеглазая, в вязаной шапочке, курточке, джинсиках и сапожках, вся аккуратненькая и ладная: она располагала к себе. Подойдя, поздоровалась, представилась: – Настя. А вас зовут Владимир Михайлович. Вы здесь живете. Но я не знаю, как к вам обращаться…
              – Ну… – Михалыч заулыбался, – называй… называй…
              – Я буду называть вас дедом Володей. А как зовут их? – сказала она, кивнув в сторону вольера.
              – Это Мамай, а тот Батый. Восточно-европейские лайки, – сказал Михалыч, поглядев на любопытствующих «друзей», стоящих, словно на дефиле, выставив свои белые манишки.
              – Здравствуйте, Мамай и Батый! – сказала пигалица, повернувшись к ним и кивнув головой, – меня зовут Настя!
              Машину загнали во двор, убрав с дороги и прошли в дом.
              – Володя! Ты извини, что так получилось, но мне не к кому было обратиться с подобной просьбой. Надо побыть какое-то время вне сутолоки, вне этого… не знаю, как и сказать.
              Юрий остановился в дверях, пропустив Настю.
              – Но, ты представляешь, я абсолютно не готов к этому… Не знаю, что и как здесь, чем люди занимают себя. Неуютно как-то… Непривычно, что ли?..
              Рули нами смело, по своему усмотрению, как считаешь нужным, а мы будем стараться быть полезными и не очень стеснять тебя. Ладно?
              Михалыч сел на стул и стал смотреть, как Настя снимала с себя курточку и сапожки.
              – Надо так надо! Я и сам, Юра, не знаю, как это… Давайте-ка сначала за стол. Поставим самовар и попьем чаю.
              – Я подумал, что как-то принято на природе… шашлыки там, все остальное…
              Мы привезли мясо, но я… Так ли всё?.. Возьми, прибери куда-нибудь продукты, – Юрий кивнул на пакеты, стоящие у двери.
              – Шашлыки – это хорошо. Но сегодня уже поздно, пожалуй. У нас тут запах шашлыков, как боевой клич, может подтянуть к мангалу непрогнозируемое количество соседей.
              Тут ведь много тех, кто зимует. И возраст примерно один. Да и жизнь приучила быть толерантными, – Михалыч хмыкнул. – Раньше проще говорили «приспособленцами».
              «Последняя траншея» здесь у многих в жизни. Похоже, что и у меня тоже. Но гоню… гоню эти мысли. Тут, ведь, осенью, зимой гости не часты. Тем более в такую погоду. Сырь! – говоря, он выставлял на стол чашки и домашние угощения.  – Вон на кустах почки уже набухли. Того гляди – лопнут. Что с погодой делается!.. Давайте к столу.
              Настенька, выбирай себе стул или табурет и место по вкусу.
              – А где я буду спать? – Настя встала посреди комнаты.
              – А вон дверь. Там две кровати. Одна твоя, вторая – дедушкина.
              Настя осторожно, как бы кого-то, опасаясь, прошла в комнату.
              Кот пошел провожать гостью, изредка ударяясь боком об её ногу.
              – Садись, Юра, – махнул рукой. – …Сам не знаю как… Как-то вот приспособился… Может, потому, что сам деревенский, да и общага дает знать…
              Да! Наша общага!.. Приспособился… Ни о ком не скучаю, а рад всем. Думал ли когда, что так будет? А думать бы надо было!
              Да и обо мне никто, похоже, не скучает… никто … А и правильно…
              Жена звонит, спрашивает, как дела. А как дела?.. Вот так вот… дела.
              …Мы с тобой после института сколько лет не виделись? Поди, лет двадцать пять-тридцать?.. Видишь как!.. Заняты были. Строили жизнь.
              Построили! Теперь здесь. И ты, и я! А… Всю жизнь живем – всю жизнь ошибаемся. А ошибаемся ли?..
              Из группы у нас скольких уже нет на этом свете?..
              Ладно!
             …– Настя! Сгони ты этого подлизу с колен. Прямо не кот, а кошка…
              …Давайте так сделаем?.. Вы пойдете к озеру погулять. Загляните в лес: может, там опята есть. Погода-то стояла теплая. А я пока закончу тут свои дела. Мясо к завтрашнему дню замариную… «Друзей» накормлю. Вот ключ от калитки. Прямо по тропинке дойдете до озера.
              Там мостки. На них увидите Антоныча, старожила нашего. Он там рыбу ловит и книгу читает. Или наоборот: книгу читает и рыбу ловит. До сих пор не пойму!
              Спросите его – «Клюет ли?».
              Он сразу вас займет разговорами часа на два… – Михалыч рассмеялся. – Согласны?
              …Гости вернулись, когда стало темнеть.
              Хозяин, протопленный дом и кот Василий встретили их с радостью.
              – Я уж, было, хотел идти вам навстречу, – Михалыч стал помогать Насте раздеться, отгоняя кота, крутящегося под ногами.
              – А у Мамая лапка болит, – Настя пыталась поправить волосы.
              – Прошлый год болела. Налетел на берегу на осколок бутылки, порезался. Ездили в город. Зашивали. Долго он на трех лапах-то прыгал. Но обошлось.
              – И сейчас болит. И мерзнет, – настаивала Настя.
              – Мерзнет? – Михалыч присел. – А как ты узнала, что это Мамай? Он сказал?
              – Сказал. А Батый смеялся.
              – Смеялся? Да, Батый подурачиться любит… С щенячьего возраста шалопут ещё тот…  – Михалыч погрустнел, вспомнив прошлогоднюю травму лайки, свои хлопоты и беспокойство, близкое к панике. – Давайте к рукомойнику и за стол.
              – А рукомойником можно лицо мыть? – улыбнулась Настя.
              Михалыч тоже улыбнулся в ответ: – Притворяешься? Можно.
              – Притворяюсь! – призналась гостья. – А как правильно: «у рукомойника мыть» или «рукомойником мыть»?
              Юрий с Владимиром переглянулись.
              – А как правильно? – Михалыч задумался. – Юра! А, действительно, как?
              – Может «под» или «с помощью»? Говорят же «под краном», «под душем». Почему бы и нет: «под рукомойником»?..
              – Слушай! А ведь действительно, непонятка какая-то. Мать, бывало, меня  гоняла – «Марш к рукомойнику…» Бывало… Гоняла… Дела!..
              Давайте, к столу… К столу… К рукомойнику… Дела!..
              Гости за столом рассказывали об увиденном.
              Об Антоныче, прочитавшем им нудную и длинную лекцию о состоянии окружающего нас мира, о виновных в безобразиях, о способах и путях наведения порядка на планете в целом, и у озера – в частности.
              Потом, как он проводил их до дома, рассказывая, что «товарищество» превратилось в филиал дома престарелых, что и хорошо, по сути, поскольку так спокойнее всем. Что «от тюрьмы и от сумы» не надо понимать буквально. Что здесь не тюрьма, но и не свобода.
              Что если бы еще не интернет, который не дает спокойно мыслить, выводя из равновесия своими истериками, непролазной дремучестью и неграмотностью – было бы совсем хорошо.
              Что мыши не едят совершенно новые книги, а предпочитают добрые и старые.
              Как он похвалил Китай, который «плевать хотел на все общечеловеческие ценности, сформированные Америкой». Посочувствовал «фригидной Европе и возбужденному Востоку, у которых ничего не получится вместе в обнимку. Если только Восток, не тратя времени на обхаживание, просто «грязно и грубо не овладеет этой напомаженной, чопорной старухой».
              Михалыч и Юрий улыбались своим мыслям, поглядывая на девочку, сонную от тепла, ужина, впечатлений от увиденного.
              – Настя! Давай спать. Забирай своего ухажера, – Юрий глянул на кота, уютно примостившегося у неё на коленях.
              – Деда! Я не буду читать перед сном. Ладно? – Насте явно хотелось спать.
              – Ладно. Пойдем.
              Через несколько минут Настя вернулась в комнату.
              – Деда Володя, а куда поставить лошадку на ночь?
              Михалыч с удивлением глянул на Юрия. Тот отвел взгляд.
              – Лошадку? А если вот здесь у комода? Здесь ей никто мешать не будет… – Михалыч встал и подошел к комоду, рядом с которым стоял стул. – А стул пока уберем.
              Он взялся за его спинку.
              – Хорошо. Пусть здесь.
              … Лошадка, спокойной ночи, – Настя гладила невидимую спинку лошадки и прижималась к её голове, обхватив её за шею.  Повернувшись, сказала: – Деда Володя, спокойной ночи. Деда Юра, спокойной ночи.
              И ушла в комнату.
              Следом пошел Юрий.
              …Спит! – Юрий вскоре вернулся и сел за стол. – Ты что давеча говорил про «Старку»?..
              – Говорил, что давно мы с тобой её не пивали, – Михалыч встал и пошел к холодильнику. – Ну, давай… За то, что уже не вернётся?.. – он поднял рюмку, посмотрев её на свет. – Вроде раньше темнее была?..
              – Давай! Вроде – «да», – Юрий выпил и поставил рюмку.  – Почти два года назад у неё мать погибла. Сама чудом выжила. На заднем сиденье была. С тех пор вот… у нас лошадка живет. Ты извини, что к тебе напросились. Что-то делать-то надо…
              – А отец где? – Михалычу было неудобно расспрашивать.
              – Где?.. А кто его знает?.. Заезжает… «Работы много!» «Командировки!» «Кредит за машину ещё надо выплачивать…»
              А там… дед с бабой от горя не знают, куда себя деть. А этот… Кто его знает?..
              …Никого близко к себе не подпускает, кроме меня. Из садика забрали… Жена ревёт. Сама с детьми старшего с утра до вечера возится. А я вот…
              Я, Настя и лошадка… Вот такие у нас дела!..
              – Да! Дела! Так, может, образуется. Ты же знаешь: не то в жизни бывает.
              – Может и образуется. Не то в жизни бывает… Давай, ещё по граммульке.
              – А старший-то как? – Михалыч подвинул гостю тарелку с кружками колбасы.
              – А кто его знает? Ничего не пойму! Спросить не спросишь: похоже сами не знают. Плывут куда-то без руля и ветрил. «Ну, а тех кто весла бросит, тех нелегкая заносит…»
              У твоих-то как?
              – Тоже: хрен их поймешь! – Михалыч налил рюмки. – У всех здесь так!
              Антоныч-то – заслуженный врач! Сын уволил его: сам стал во главе клиники. Хорошо, если раза три за лето приедет, а то и нет. Все думали: после смерти матери заберет его в город. Куда там! А, может, и к лучшему?..
              …Крепко мы здесь все окопались… Только против кого оборону держим?..
              Дети не пойми, чем заняты. Внуки в непонятной гонке за чем-то… Какие-то секции, телевизор, компьютер, телефоны навороченные, которые и не телефоны вовсе. Ни руками, ни головой, а повязали всех вокруг себя.
              Моя вот и за гувернантку, и за домработницу… Жив ли я здесь?..  Хрень какая-то… Ни читать, ни писать толком. «Пык», «мык», а шестой класс! Напишут – сами понять не могут, что? А эти… То мебель меняют, то машины… То Турция, то Египет…
              Вот в дом все не могу воду провести…
              …Батю часто вспоминаю. Увидел бы он все это – убил бы меня! Как есть, убил бы!
              – Мой тоже суров был. Давай за них?.. Пусть им земля пухом будет, – Юрий подвинул пустую рюмку.
              – Мерзнет, значит, лапа-то у Мамая… Вот ведь! Давай им завтра в вольере пол утеплим. А? – Михалыч посмотрел на Юрия.
              – Как скажешь. Давай. Ты только говори, что делать-то…
              – …Читает. Надо же, маленькая ведь. Ты учил?
              – Да, нет! Вроде как-то сама начала…
              – А я тоже сам начал. Помню: батя сидел, читал газету, а я подошел и прочитал – «Правда». Он даже опешил. А что?.. Все друзья старше меня были…
              – Ну, давай прихлопнем до конца, –  Михалыч разлил остатки «Старки».
              …Юрий ушел спать.
              Михалыч убрал со стола посуду, застелил диван, выключил свет, оставив чуть теплящийся ночник. Подошел к комоду:
              – Вот так вот, лошадка! Вот такие дела у нас.
              …Как сажа бела…
              Спи! Никто не обидит!
              Завтра будем Мамаю пол делать. Мерзнет друган… Вот ведь…
              Он подвинул стул ближе, сел, «положив» руку на невидимую мягкую, теплую, шелковистую гриву.