Измена

Должно быть, многие осудят меня, но я скажу: я вышла замуж не столько по любви, сколько по расчёту.
Нет, мой муж вовсе не богат, и я не надеялась, выйдя замуж за лейтенанта, потом стать генеральшей. Мой муж, Андрей Петрович Сладков, даже не служил в армии, не взяли по состоянию здоровья, так что о погонах генерала оставалось только мечтать. Впрочем, он и не мечтал даже. Он — литературный критик и, к слову, недолюбливает Белинского. Говоря откровенно, в юности мне приходилось пить кофе литрами, чтобы не уснуть, когда Андрюшенька вдохновенно читал мне лекции о том, какие страсти кипят у них в литературном журнале, и как сложно или легко дался ему анализ очередного произведения, но оно того стоило. Мужчины больше всего любят тех женщин, которые умеют их слушать. Я слушать не умела, но вид делала мастерски, правда сразу же после того, как на моём пальце заблестело обручальное кольцо, в этом отпала надобность. Постепенно Андрей вовсе перестал мне что-нибудь рассказывать, и я была благодарна ему за такую деликатность, ведь ежу понятно, что это интересно лишь тем, кто в этом разбирается, а я в их число не вхожу! Думаю, и Андрей это тоже прекрасно понимал.
Многие после замужества удивлялись: зачем тебе, Лариска, сдался этот мальчик-с-пальчик с круглыми глазами доброго щенка и мягкими детскими щёчками? Материнский инстинкт очнулся? Тебе бы сильного, высокого, красивого — тебе под стать!
Я грустно вздыхала и, закатывая глаза, разводила речи о большой любви. А на самом деле я думала, что статный, высокий, красивый не будет долго держаться, когда романтику и нежность съест быт. Налево пойдёт, и это хорошо, если не бросит к чёрту вместе с детьми и ипотекой на квартиру. А Андрей на меня всю жизнь молиться будет, даю слово! Разве не это нужно женщине — чтобы её любили, потакали маленьким капризам, а что неказист и кошельком не вышел — это дело поправимое, если немного помудрить задушевными разговорами и хорошо вести хозяйство. А я, деревенская, это умею делать мастерски. Вот и вышла за него замуж.
Андрейка мой всегда был нетребовательный, ласковый. Что приготовлю — то и съест, даже покупными пельменями не подавится. Попрошу мусор выбросить — выбросит. Попрошу те золотые серёжки с бриллиантиками — изо всех сил на работе выбьется, в долги влезет, но купит. Попрошу детей из школы забрать — заберёт. Никаких тебе «твоё место не кухне!», да ещё и сюрпризы по выходным любит устраивать! Любил меня. Это я видела точно: любил. Это было видно по глазам, всегда, все вот уже двадцать лет он смотрел на меня, как на икону.
А я? Любила ли? Любила, конечно. Не так, чтобы «ух!», чтобы крышу сносило и минутка, секундочка без него казалась адом. Но любила, просто по-своему. Заботилась о нём, выполняла нехитрые просьбы, тем более, что Андрюшенька на них особо и не настаивал. Сделала — хорошо, не сделала — тоже неплохо. Всего один пунктик у него был, на котором он настаивал достаточно жёстко: не мешать, если он пишет рецензию, что-то читает или говорит по телефону.
Точнее… Я могла ему мешать, если звонит кто угодно: начальник, писатель, творение которого он взялся разбирать по кирпичику, да хоть сам господь бог! Но если звонил некто Роман Тимофеевич Лещенко, я могла плясать возле Андрюши с бубном, он всё равно никак не отреагировал бы. С Романом Тимофеевичем он разговаривал только с закрытыми глазами, редко, но всегда очень долго, по нескольку часов. Однажды я спросила у него: почему? Он чуть смущённо повёл плечом и сказал, что Роман (он всегда звал его только так) красиво рассказывает. А я и рукой махнула, в конце концов, моего Андрюшеньку этот Роман не спаивал, и вообще, я слышала о нём хорошо, если пару раз в год, и то обмолвкой:
— Откуда ты знаешь латынь?
— Роман даёт мне уроки.
— Откуда у тебя эта табакерка?
— Роман подарил на день рождения.
Вот, наверное, после этой табакерки меня впервые что-то и укололо внутри. Почему не показал? Но я успокоила себя: посчитал неважным, наверное. А неприятный осадок внутри всё равно остался. Было это ровнёхонько год назад, четвертого января, на следующий день после дня рождения Андрея. И вот, сегодня снова четвёртое января, и снова я заметила у Андрея новую вещицу. На этот раз это небольшая фигурка чёрной кошки с широким золотым ошейником на точёной шее, сидя возле телевизора, Андрей медленно и размеренно поглаживает игрушечного зверька вдоль спинки, туда — обратно, туда — обратно. Я невольно залюбовалась красивыми тонкими пальцами мужа, скользящими по гладкому материал, и с какой-то глухой завистливой досадой подумала: «Мне бы и в голову не пришло подарить Андрею такую… Такую… Чушь! — щёки обжигает жгучим румянцем. — Это же совершенно бесполезно! Вот я хороший подарок сделала, подарила свитер, он же постоянно мёрзнет, чем ему греться — сигаретами?»
Когда мы с Андреем познакомились, он не курил. Стал курить через три года после свадьбы. Редко, только после гонораров, и только определённые сигареты, но названия их я не могла запомнить. И это был его второй маленький пунктик: я не должна была просить его бросить, прятать сигареты и так далее. Уже значительно позже, на крестинах нашей дочери, я узнала, что подсадил его на сигареты — кто бы вы думали? — Роман.
Эта мысль заставила меня с силой сжать губы. Что же это за Роман такой, который пользуется таким влиянием на моего мужа, взрослого мужика, через два года сорок стукнет? Мы женаты больше пятнадцати лет, а я ни разу его в глаза не видела, не знаю, кто он, что он…
Когда я рассказала об этом Романе Ленке, своей подружке, она всплеснула руками и сказала: «Ууу… Ну, точно, с жиру ты бесишься, Лариска, вот, что я скажу! Мужик у тебя не мужик, а золото. Всё в дом несёт, не изменяет, тебе чуть ли не ножки целует, а ты ему прегрешения выискиваешь. Да ты радоваться должна, тоже мне, царевна Несмеяна выискалась!». Но, если честно, меня это не особенно успокоило. Может, и правда с жиру бешусь, но лучше бы Андрейка налево начал поглядывать, пусть затащит в постель другую женщину, такую же, как я, это будет хотя бы понятно! Лучше один поход налево, чем вот так, втихомолку, но ощутимо долгие года ставить какого-то непонятного Романа Тимофеевича на одну полку со мной. Или это я придумываю уже?
Вот сейчас и выясним.
— Андрюш, — я положила руки мужу на плечи и мягко прижалась грудью к его спине. Тот не ответил, только перевёл на меня глаза, и рука остановилась, пальцы сжались на шее игрушечной кошки, скрывая от взгляда золотой ошейник. Убедившись, что никакой реакции вслух не последует, я тихонько вздохнула и взяла инициативу на себя. — Послушай, ты мне столько рассказывал об этом своём Романе…
Ответом служат едва заметно приподнявшиеся брови, выражающие лёгкое удивление. Господи, ну что ты к словам цепляешься, ведь знаешь, что я хочу сказать! — думаю про себя, а вслух спокойно и убедительно, ласково касаясь ладонью тёмных волос мужа, продолжаю:
— Что я подумала: может, пригласить его к нам, скажем, сегодня вечером? — пальцы зарылись в мягкие волосы супруга, коснулись кожи головы. — Выпьем пива, посидим, поболтаем, ведь я хочу знать, с кем так тесно дружит мой муж, правда, Андрюшенька?
Кажется, его плечи под моей рукой немного напряглись, и пауза перед тем, как ответить, была долгой. Секунда, две, три, четы…
— Милорд не любит дешёвое пиво. Я могу открыть бутылку коньяка, которая стоит у нас с Нового Года.
«Милорд?» Что за странное обращение, будто собачья кличка?» — подумала я брезгливо, силясь затолкать поглубже вновь всколыхнувшееся странное чувство, похожее на уязвлённое достоинство, на горечь, на какую-то детскую обиду, на…
— Хорошо, Андрей, — я еле успела сдержать порыв презрительно скривить губы, говоря выражением лица «Ах, ну, ради Милорда…». — Я приготовлю каких-нибудь лёгких бутербродов для него, если ты не против.
— С сыром, — ответил Андрей быстро. — Он любит с сыром.
И снова обида: а мои любимые бутерброды он смог бы вспомнить так же быстро?..
Остаток дня я провела на кухне. Конечно, нарезать бутербродов и помыть три бокала для коньяка (из подарок родителей Андрея на нашу свадьбу) занимает считанные минуты, но мне не хочется выходить в комнаты. Из глубины квартиры я слышу лёгкую дробь пальцев Андрея по чему-то деревянному. Так он постукивает пальцами только слушая очередной рассказ Романа Тимофеевича — Милорда… Освободился он только спустя час. Зашёл ко мне, сказал, что Роман пообещал быть в семь, поцеловал в затылок рядом с шеей и ушёл обратно в гостиную, досматривать фильм, а я осталась на кухне. Почему-то от поцелуя Андрея стало ещё горше на душе, и ещё обидней и, чтобы отвлечься, я решила приготовить свои фирменные печенья.
Не зная, зачем, к семи вечера я стала наряжаться. Я надела свою любимую синюю блузку и юбку-карандаш, зачем-то нацепила лакированные туфли на небольшой шпильке, и даже хотела завить волосы, но передумала. Это было бы уже слишком.
Ровно в семь часов раздался звонок в дверь: два раза. Андрей тут же помчался открывать. На лице его сияла почти мальчишеская улыбка. Я последовала за ним, невольно сжимая в руках прихватку всё сильнее и сильнее. Кто же он, загадочный Роман Тимофеевич?..
Это оказался мужчина лет пятидесяти — пятидесяти пяти. Он был немного ниже Андрея, но из-за крепкого телосложения, широких плеч и общей солидности казался выше. Он был полноват, но не рыхл, черты лица были жёсткими, тонкие насмешливые губы чуть суховатыми, а глаза под тяжёлыми морщинистыми веками смотрели внимательно, с еле заметным прищуром, оставляющим в уголках глаз глубокие морщинки. В смокинге, с тростью и ощутимой хромотой, он казался пришельцем из девятнадцатого века, и это ощущение стало сильней, когда Роман Тимофеевич галантно поцеловал мне руку. Я попыталась вырвать её, но длинные, цепкие пальцы держали крепко. Что он делает? Это же не современно, это глупо выглядит, в конце концов!
— Добрый вечер, Лариса Николаевна, — тихо произнёс Роман. Его голос оказался звучным, но чуть глуховатым, с хрипотцой. — Рад, наконец, познакомиться с супругой моего дорогого Дрейка.
Я смешалась. Хотелось спросить с возмущением и даже гневом — какой ещё к собачьей матушке Дрейк?! — но под тяжёлым, внимательным взглядом голубых глаз Романа Тимофеевича, после этого странного поцелуя, я растерялась, и задать вопрос смогла только через пару минут игры в гляделки.
— Дрейк?
Голос прозвучал как-то жалко, и мне захотелось сильно ущипнуть себя за бок, чтобы хоть таким образом наказать.
Андрейка за спиной Романа Тимофеевича негромко рассмеялся, прикрывая рот ладонью, и они с «Милордом» обменялись взглядами. Мне почудилось, что в глазах у Романа мелькнула насмешка, но это было неважно. Важнее было то, что я почувствовала, что между ними произошёл какой-то диалог. Одними глазами, без единого жеста, без слова, вздоха, даже без взмаха ресницами. Простого обмена взглядами им было достаточно, чтобы что-то сказать друг другу.
Сердце отчего-то болезненно сжалось.
— Да, Дрейк, — с лёгкой непринуждённой улыбкой произнёс Роман Тимофеевич, выпуская мою руку и с небрежным видом сбрасывая пальто, чтобы повесить его на крючок. Он двигался настолько самоуверенно, что я даже почувствовала себя так, будто не он пришёл ко мне — к нам, к нам! — в гости, а я к нему. — Андрейка вашему многоуважаемому супругу, видите ли, не нравится.
Снова чуть насмешливый взгляд в сторону Андрея, и на щеках у моего мужа, у моего флегматичного, прохладного мужа, вспыхнули пятна румянца.
— Вообще-то, — сказал он торопливо, — это в честь английского мореплавателя, Фрэнсиса Дрейка.
— Он у вас такой сказочник.
Роман Тимофеевич негромко рассмеялся сухим смехом, похожим на шелест страниц, и подмигнул то ли мне, то ли Андрею, и судя по тому, что последний легонько пихнул его локтем в бок — всё-таки последнему. Да этот его «Милорд» даже не почувствовал, наверное, ничего из-за прослойки жира!!! — подумала я с возмущением, а вслух сказала, комкая в руках прихватку:
— Проходите, пожалуйста. Н-надеюсь, вам понравится печенье, я испекла его специально для вас.
Непривычные литературные обороты неприятно кололи мне язык. Будь здесь кто-нибудь… Не то, чтобы попроще — более понятный, свойский, более приземлённый, я бы уже с радостью тараторила, расспрашивала, не постеснялась бы взять под руку и чмокнуть в щёку, делов-то! Но подступиться к Роману Тимофеевичу казалось мне почти невозможным. Слишком холоден. Слишком — непривычно — изысканно-вежлив. Слишком ощутима эта связь между ним и моим, моим, моим мужем. Такая сильная связь, что я почувствовала себя чужой в собственном доме, и, когда мы разместились в гостиной, как-то машинально села в кресло, когда как Андрей и Роман расположились на диване, и там вполне было место для третьего. Физически, по крайней мере. Я бы не сказала, что они сидели слишком близко друг к другу, даже не соприкасались, но колени были направлены друг к другу, а психолог Зеленова из интернета говорила, что это первый признак заинтересованности одного человека в другом! Заметив это, я решила пока не встревать с расспросами, хотя и очень хотелось. Нужно было понаблюдать: как они будут вести себя, если создать иллюзию, будто они только вдвоём? Не кинутся же они друг другу на шею?..
— Хм-м, та самая бутылка коньяка? — губы Романа Тимофеевича тронула лёгкая улыбка. Я заметила, что он чуть растягивает гласные и нарочито чётко выговаривает сочетания согласных букв. Господи, как манерно, он что, от заикания лечился, что ли? — Лестно, лестно.
— Вручить тебе твой же подарок, чтобы не тратиться на так любимый тобою дорогой алкоголь? — Андрей рассмеялся, запрокинув голову. — У вас странные представления о лестности, ваше высокоблагоро...
Но, стоило Роману Тимофеевичу чуть приподнять руку, как Андрей захлопнул рот. Я изумлённо вздрогнула: мне, если он начинал расходиться, не удавалось его заткнуть ни разу, проще было это предотвратить!
Роман Тимофеевич поднял бокал и посмотрел на свет.
— Ты помнишь, как мы возвращались с той встречи прошлым маем? Полупустой автобус, прохлада, открытое окно. В него залетела бабочка. Помнишь?
Андрей, мягко улыбнувшись, тихонько наклонил голову. «Помнит, ещё как помнит», — поняла я, и на какое-то мгновение необоримо захотелось запустить этим чёртовым бокалом в полулысую башку «Милорда». Голос его звучал всё глуше, вкрадчивей, он даже мог бы показаться мне красивым, если бы не один микроскопический факт: меня невыносимо раздражал сам факт существования этого человека поблизости от моего мужа!
— Тебя тогда одолевал творческий кризис.
«Ч… Что?!»
Я чуть было не подавилась коньяком.
Какой ещё творческий? Какой ещё кризис? Когда? Почему? Почему я не знаю, я бы помогла, обязательно помогла!
Господи, как хорошо, что в полумраке гостиной не видно моего лица! — я, по крайней мере, надеюсь, что не видно.
— И ты сказал: «Я сам похож на бабочку. Красота форм за бессмысленностью содержания. Пустая красота. Однодневная», — несмотря на кардинально разные с Андреем голоса, интонации моего мужа Роман Тимофеевич скопировал идеально. — Помнишь?
Андрей чуть кивнул и иронически усмехнулся, точно так, как усмехался не так давно «Милорд» в прихожей. Даже изгиб бровей был идентичен.
— А ты сказал мне… — Андрей откашлялся. — «Дрейк не очень похож на бабочку. Он всё больше смахивает на шмеля: вечно жужжит, бузит, и паникует из-за случайного прикосновения…»
Переглянувшись, они вполголоса рассмеялись чему-то своему, настолько личному, что я даже не до конца поняла этот диалог — и синхронно отпили коньяка из бокалов. Мне захотелось просто выйти из комнаты, закрыть лицо руками и разрыдаться. «Честное слово, — подумала я плаксиво, — лучше бы он тут ту же Ленку зажимал, но не смотрел на этого человека так… Так…»
Так, словно у них был свой собственный маленький мир, трепетно и осторожно созданный ими двумя. Только ими двумя.