Не потерять себя-3

.               

   Силантий долго смотрел вслед удаляющейся машине, потом запер ворота,  спрятал оставленные  внуком деньги  под матрац, ухмыльнулся  его  глупости   и  пошёл копать  картошку.
 Ага, так  и   разбежался он нанимать кого-то! Будет он отдавать деньги за то, что наёмники половину картошки в земле оставят! Сам выкопает. И звонить почём зря не будет — не хочет на пустые разговоры деньги тратить. Тем более, деньги внука. Пусть  внук  лучше мороженого дяучыне своей купит лишний раз да в кино её сводит  альбо в  кафе.

  Силантий  вспомнил, как  угощал  когда-то Марью  эскимо на палочке и газированной  водой.  А однажды он купил коробку конфет  "Разноцветный горошек" и повёл  девушку в кино.  Помнится, шёл фильм "Небесный тихоход". В тёмном зале он вложил  ей в руку эту коробку. Получилось неловко, коробка выпала из рук Марьи и закатилась за  соседнее сиденье. Парень начал  её искать.  Нашёл. Красный от смущения, он опять  вручил  злосчастный  презент своей возлюбленной. И опять неловко. Коробка  раскрылась, и горошек  с  весёлым  стукатком  стал  подпрыгивать по зрительному залу.
  Вот после этого трагикомичного случая  Силантий,  сам  того  не  ожидая  и  ужасаясь  своей  смелости,  взял  да  и  сделал Марье предложение.  Марья  дала согласие. Тоже неожиданно  и  сразу.  Без  всякого там  "надо  подумать", "я к этому ещё не готова" и тому подобного.
  Давно это было, а  помнится так, будто вчера произошло. И было это в Томской области.

                ***
   
   В Томской области и Силантий, и Марья оказались по вербовке в самом  начале 50-х. Здесь, за тысячи километров от родной Белоруссии,  выяснилось, что были они не только земляками, но и  соседями: Петьковщина, родная деревня Силантия, находилась в двух часах ходьбы от Чемерис, где родилась и жила до этого Марья.  Воистину, неисповедимы  пути Господни. И до чего же разные были они: степенный, немногословный Силантий  и  звонкоголосая  певунья  Марья,  озорница и хохотушка, а вот приглянулись друг другу.
Посёлок со смешным  названием  Мыльджино. Комната  в  огромном бараке, построенном  для переселенцев  прямо на болоте. А где же ещё могли его построить, если другие, более-менее сухие места были заняты коренным  населением?  Но  эти  годы  были  самыми счастливыми в их жизни, потому что они были молоды, потому что они любили.
  Даже тучи гнуса, от которого не спасали и накомарники, не  омрачали их счастья.
 Вот, правда, с детьми немного не так получилось, как хотелось. Не было у них  своих детей,  сказалось на Марье военное лихолетье.  Три выкидыша кряду, и врачебное заключение, как приговор. Федьку, мать  которого  утонула во время ледохода на Нюрольке,  а  отца никто никогда не видел,  они усыновили  пяти  лет от роду и, переехав в Каргасок, а затем поселившись в  близлежащей деревне,  не скрывали ни от кого, что он приёмный.
 
   Правильно делали. Сейчас вон смотрит Силантий по телевизору разные умные передачи, где учёные люди решают, когда  можно  ребёнку  узнать  правду о его приёмных  родителях, и удивляется  глупости этих психологов. Так и хочется прервать их пустую говорильню:
 - Сразу говорить правду нужно! Не надо ребёнку врать, тогда и трагедий меньше будет. Малое и переболеет быстрее.
 Они не сюсюкались с  Федькой, не оглядывались на людей, что, мол, скажет тот или другой. Если надо было наказать за проказы да шалости, то Силантий и ремень в руки брал. Но никогда не было наказания по навету - несправедливости не допускали ни отец, ни мать.
  С малых лет приучали к труду, и с шести-семи лет мальчик имел определённые обязанности: сходить в магазин за хлебом, наносить в дом дров, подмести пол, накормить собаку.
 
   И Федька —  ни в детстве, ни став уже подростком — ни  разу не сказал им, что права они не имею ему указывать  или наказывать его, поскольку они ему - никто. Нет. Федька считал, что они и  есть самые  родные  ему,  самые что ни на есть любящие его люди. И самые  любимые.  Он, давно  уже  ставший  Фёдором  Силантьевичем, любил  стариков настоящей сыновней любовью, горячей и нежной.
 На похоронах матери седой профессор плакал и не замечал слёз. Так горько и безутешно  плакал он только тогда, когда хоронили ту маму, родную. Эта тоже была родной.
 Остался отец один. У Фёдора  сжималось сердце  при виде согбенной горем его фигуры и пустого взгляда. Казалось, отец  потерял не только  свою жену,  но и самого себя, перестал  понимать и принимать  происходящее - казалось, оно его больше не интересовало вообще. Жил, как спал.
 Лилия сама предложила забрать отца в город. Квартира большая, трёхкомнатная. Места всем хватит.  Сын Сергей  к тому времени  уже от них отселился и тоже  не прочь был  принять деда к себе  в такую же трёхкомнатную  квартиру. Но только  вот  сам Силантий с переездом что-то  не поспешал.
      Но созрел-таки и он,  день отъезда.
               
                ***

  Провожать Силантия пришли кум Николай с Одаркой и соседи. Сергей с Артёмом по-быстрому закинули сумки в багажник внедорожника, захлопнули дверцу и закурили в ожидании конца церемонии прощания.
 Силантий отдал куму ключ от дома, кликнул Полкана и пошёл к машине. Полкан устроился на коврике в ногах хозяина и виновато посматривал на Сергея, будто просил прощения за то, что тому приходится обременять себя заботой и о нем,  старом псе, давно уже вышедшем в тираж. Но в то же время  во взгляде том сквозила по-мужски сдержанная благодарность за то, что его, Полкана, не разлучили с любимым хозяином.
  Сергей пожал руку деду Николаю, обнял его, чмокнул в щёку бабку Одарку и велел всем односельчанам забегать в гости, когда случится бывать в городе. Одарка, с трудом перемещавшая себя на варикозных ногах даже по своему подворью, пообещала забегать всенепременно. Николай промолчал, он дальше  райцентра никуда не ездил. Как, впрочем, и сама Одарка.
 Заехали на кладбище попрощаться с Марьей. Правда, вчера Силантий полдня просидел там, всё Марье обсказал, совета испросил, получил её благословение на городскую жизнь и попрощался. Когда уж теперь он  её навестит, одному Богу известно.   Но молодёжи  не след знать о вчерашнем их разговоре — не поймут.
  А вот  внуку не   лишне будет  ещё  раз поклониться  бабке. Ведь Марья-то ему больше матерью  была, чем даже мамка его учёная. Это ведь Марья его от родильного дома до самой школы тешила. Это ведь ей  Сергей  первое слово адресовал и из её рук первый шаг сделал. Ох, и любила же бабка внучонка своего долгожданного! А в любви да в ласке и дети вырастают  благодарными да правильным.  Как Федька. Как Серёжка.  Разве не так?  Вырос внук  хорошим  человеком, заботливым да внимательным  и  к родителям своим, и к деду с бабкой.
 Шалопай маленько?  Так молодой ещё. Придёт время — серьёзным станет. Да и шалопаем его, видать,только один Силантий и считает. Вон Федька сказывал, что Сергея-то  депутатом выбирать собираются в городскую Думу.
 Чуточку  буржуй, потому что предприниматель?  А вот тут уж Силантий ему не судья и не подсказчик, ничего путного  не присоветует, потому что в ней, в жизни сегодняшней, он и сам ничего понять не может.      
 
 Только бы  души свой  не изгадил, внук дорогой,  только бы в этой круговерти не потерял себя.
  Только  бы помнил, что  человек должен оставаться человеком. Всегда. При любых обстоятельствах. Даже будучи  предпринимателем.  Даже  ставши  депутатом.
               
                ***

 Тревога, ранее досаждавшая старику, улеглась, а вместе с ней улетучились и сомнения  относительно переезда.  К  родным людям  Силантий  едет. К сыну. К невестке. К внуку. А значит, худо им с Полканом в том городе  не будет.

   (Продолжение следует...)

http://www.proza.ru/2013/11/25/378