Гл. 5 Плен ч. 3

     Выяснилось, что и Кулажинский и Кудласевич почти никогда не ездили на поездах, а тем более прыгали, и не отважатся на такой риск. У Кулажинского город не находится на железной дороге, а ближайшая станция Лахва за рекой, до Припяти более двадцати километров, а до Горыни все сорок. Кудласевич вообще увидел железную дорогу во время начала войны. Жил он в глухом районе в деревне Семигощичи.
      - Как знаете, - сказал Сохрутин – Если уходить будете, то нужно уходить перед городом Барановичи и пробираться через Ляховичи, Будъ, Ганцевичи и Люсин, чтобы идти через Лунинец. С Люсина надо повернуть на Пинск, Новосёлки, Чучевич. С Чучевич правее выйдите на Лаховские хутора, а там уже и дома. Я эту местность хорошо знаю. Там кругом глушь и болота, а люди дорогу укажут. Дальше от Барановичей будет труднее бежать. По-моему, Барановичи будут ночью. Лучше пытаться бежать до Барановичей. Поезд не идёт более 30-40 километров в час. Скорость как раз для прыжка, только по ходу поезда надо. Если назад прыгать, то может бросить под колёса.
       За три станции до Баранович под вечер поезд остановился. Было разрешено выйти из углярок. Вокруг состава было всё оцеплено конвоем. Не обошлось без инцидента. Один пленный решил справить нужду и дальше отошёл от общей массы пленных. Один из конвоиров открыл огонь. Пленный был ранен. После короткого разбирательства, один немецкий подофицер пристрелил раненого из револьвера. Тут же бойца закопали. Все поняли, что фашисты с военнопленными церемониться не будут.
      Солнце уже клонилось к заходу, когда поезд тронулся дальше. К Барановичам подъезжал состав с пленными в полной темноте. С вагона смогли спрыгнуть двое бойцов. Всё обошлось. Ночь помогала. Сохрутин уговаривал товарищей бежать, но никто не решился.
      - Ну что ж, больше моментов не будет. Чем дальше будут увозить в Германию, тем меньше надежд вернуться на родину. Здесь ещё много русских и белорусов, а как проедем Брест-Литовск, так уже трудно будет пробираться назад. Если кто и убежит, то надо польский язык знать, - сказал Сохрутин.
      Поезд шёл без остановок. Жара была невыносимая. Полуденное солнце сильно нагревало деревянные углярки. Вагоны были без крыш, но прохлады не чувствовалось. Пошли вторые сутки пути, а пленные ещё не получили и капли воды. Все только и думали, как бы напиться воды.
      Под вечер проезжали реку Буг. Поезд шёл через мост очень медленно. Не выдержав жажды, несколько пленных с котелками спрыгнули с вагонов к воде, пытаясь набрать немного воды. Среди них был и товарищ Сохрутина Березовский. Немцы открыли огонь и расстреляли пленных. Никто до воды не добрался. Сохрутин понял, что друг его погиб.
      Сохрутин винил себя, что не оказался рядом с товарищем и не остановил его от этого поступка.
      После этого случая никто не решался выпрыгивать с вагонов.
      Временами были остановки, где менялась поездная бригада. Но воды так и не давали. Пленные кричали немецкой охране и по-русски и по-польски и по-немецки, но всё бесполезно. Немцы в ответ ругались, а если кто пытался высунуться выше борта, стреляли в упор.
      Странное поведение с военнопленными было непонятно тем, кто уже воевал на других войнах и знали международные правила. По-видимому, фашисты не подчинялись никаким законам. Но что было делать?
      С наступлением ночи, жажда воды спадала. Пленные кое-как дремали, навалившись друг на друга. Позже пленные нашли способ, как отдыхать сидя. Все приседали и плотно садились между ног друг друга. Долго так сидеть в одной позе было не удобно. К тому же, при сильном контакте пленных, начали распространяться кожные болезни и вши.
      На третьи сутки поздно ночью остановились на станции Ярославль (Ярослав - Польша). Состав загнали на погрузочную рампу. Немцы открыли двери углярок.
      - Люз, люз! – кричала охрана, выгоняя пленных.
      Построив пленных по пять в колонны, охрана погнала всех через город в поле. Замешкавшиеся бойцы, получали прикладами по спине. По городу немцы сопровождали колонну молча и сдержано. Пленные, измученные дорогой, недосыпом еле передвигали ногами. Лица были угрюмы, радоваться то было нечему. Миновали город, и вышли на просёлочную дорогу. Тут немцев словно подменили. Стали раздаваться крики и ругань. Пленных стали подгонять прикладами и штыками, чтобы они бежали.
      - Люз! Швайне рус! – покрикивали конвоиры, подгоняя пленных.
      На просёлке стояли лужи. Недавно прошёл дождь. Пленные в спешке наступали друг другу на ноги, и бежали по лужам и грязи. Тяжелее было последним бойцам, которых подгоняли прикладами.
      На рассвете колонна прибыла в лагерь. Все были в грязи и мокрые. Охрана завела всех в ворота из колючей проволоки. Конвоиры отправились в барак охраны, который находился вблизи лагеря у леса. Там же находилась и комендатура.
      Устроившись на земле, пленные отдыхали. В заграждении не было ни одного барака или землянки, где можно было отогреться и обсушиться. Земля под ногами пленных превратилась в грязное месиво. До десяти часов дня все отдыхали и ничего нового не происходило.
      В десять часов дня выяснилось, что эта территория – приёмный пункт. Всех построили сотнями, и повели в основной лагерь. Вход был узким, поэтому выравнивались все в одну линию и проходили по одному.
      На проходной каждый получал карточку, где была  написана профессия пленного и порядковый номер. Сохрутин получил карточку с надписью «столяр № 35 643». За ним шли Кулажинский и Кудласевич.
      В лагере было много военнопленных. Некоторые были одеты в  гражданскую одежду. Они успели переодеться в окружении или попали в плен, не дойдя до своих частей. Сохрутин подумал о том, что стрижка солдата выдала многих бойцов, а так бы сошли за местных мирных жителей. Часто наблюдалась картина, когда вновь прибывших проверяли на причёску. Если волосы были, то могли и отпустить, а если стриженый человек попадался, то оставляли в лагере.
      - Зольдат! – приговаривали немцы, принимая новеньких.
      Лагерь около Ярославля представлял собой территорию, разделённую на четыре части колючей проволокой. В двух частях была территория для пребывания военнопленных, а в остальных – приёмная зона и госпиталь. В части, куда попал Сохрутин, для военнопленных были построены три полуземлянки-полубарака. Метр был вкопан в землю, а метр надстроен из досок. Крыша была худая без толи. Одно строение вмещало до четырехсот человек. С обоих сторон были выходы без дверей.
      Каждое утро для пленных начиналось с дубинок. Всех выгоняли строиться, пересчитывали и заставляли маршировать под «Катюшу». Старшие сотен следили за раздачей пайка и за тем, чтобы сотни не перемешивались с другими.
Продолжение следует...