Пабло Пикассо

В Париже порошил снег, накрывавший землю и Сену будто миндальной пудрой. Свет, лившийся от снега, втоптанного в землю, освещал лица парижан, спешивших по своим делам. Среди них был и Пабло Пикассо, несущий через плечо картину, обернутую холщёвой бумагой. Лицо художника было сосредоточенно-мечтательным; всё земное покинуло его.

О чём он думал? Он размышлял о своей новой пассии, которую называл непременно Кошечкой. Они любили вместе созерцать парижское вечернее небо, а после заниматься любовью на диване у друга Лурье. Тот, в старомодных очках и недельной щетине всегда боялся женщин, даже избегал их, обходясь равнодушием к любовным утехам. За это Пабло смотрел на него свысока, шутил над ним, и выставляя на показ Кошечку, нахваливал её красивые очертания тела. Но Лурье, краснеющий при малейших провокациях друга, уходил от любого разговора о красотках, говоря о дирижаблях и пароходах. Ещё Лурье пристастился к пивной кружке, наполненной до краёв. Сам её вид ввергал его в восторг.

Кошечка приходила к Пикассо рано утром, а вечерами работала в прачечной. Пабло её вкусно кормил, потом она снимала с себя всё исподнее и он ласкал её взглядом, не забывая работать кистью. На картине вырисовывалась прелестная большая грудь медового оттенка с снегирёво-красными сосками, низ живота, исходящий истомой и наполненный загадкой прародительницы Евы... Всем этим Кошечка радовала Пабло, держащего себя иногда на строгой сексуальной диете. Лишь иногда он позволял себе близость с женщиной, и чаще всего почему-то у друзей, где была атмосфера сообщества. Друзья покидали квартиру, предпочитая прогулку  на свежем воздухе слушанью стонов подружки сотоварища.

Париж многих привлекал своей свободой, предоставляя свои притоны и бордели, наполненные женщинами с плотоядными взглядами. Эти особы стояли у арочных дверей и завлекали напомаженными личиками особо чувствительных клиентов. Пикассо любил приглашать их к себе, где устраивал им позирование для его художественного занятия.

Ночами Пабло мало спал. Ему всё мерешилось вдохновение, которым он жил как мёдом живёт пчела. Всё ему мешало - и ночная рубашка, и ноющая боль в кистях рук и свет от ночника соседей по дому. На него наподал страх завершить карьеру художника и прозябать в нищите.

Идя по улицам города влюблённых, художник проживал заново жизнь, свои переживания и впечатления. И в этой игре ума и памяти Пикассо учился постигать мир, от которого он сходил с ума.