Осень моего детства

                из сборника "ГЕРОЙ" НЕ ГЕРОЙСКОГО ВРЕМЕНИ


   Утренние улицы - они как проснувшиеся женщины в общежитии города. Такие не накрашенные, незащищённые, и капризные… Иногда, я выхожу на работу раньше времени…
   Медленно шагаю в детство… Его уже давно съели «галстуки», почти нечего не осталось. Новые дома, офисы, маркеты, банки - всё не родное. Теперь здесь живёт другое детство. Пёстрое – быстрое – шумное - одноразовое… Но я всё-таки нахожу кусочки памяти. Люк канализационный, кусок забора из красного кирпича. К нему прислонился банкомат спиной – надёжу чует… А был ещё старый клён… Недавно… Сейчас на его месте стоит лакированная бибика, с буквой «а» на номере глупости…
Клён был тогда подростком, когда я обнимал его шею. В семилетнем возрасте, по дурости, сделал ему наколку. «Пятое сентября. Первый класс». Я впервые убежал из школы - неуютно мне там показалось. И вот залез в ветви, и пряжкой от ранца вырезал…
Пятого числа меня искала милиция. Я как положено - утром пошёл в школу. Перед занятиями, решил обследовать тот тёмный коридор, который заканчивался единственной дверью. Она была открыта. Я бесшумно проскользнул в дверь, как в ту же секунду она за мной захлопнулась, и ключ провернулся… До сих пор не пойму - какие силы – боги  заманили меня туда, потому что именно в те минуты остро ощутил новое рождение. Библиотека…
Стеллажи… стеллажи… Прозвенел звонок, но мальчик вдыхал этот пыльный воздух и ощущал прилив непонятного восторга. Он понял, - здесь всегда праздник,а там, куда загонял звонок, что-то ненастоящее, больное и страшное. Широкое окно прильнуло к слабеющему осеннему солнцу и давало надежду тонкими линиями тепла. Лучи упирались в плотно набитую полку. Жюль Верн – прочитал мальчик буквы на корешке и, подойдя ближе, прислонился к ним щекой. Тепло. Он достал книгу. Это был «Пятнадцатилетний капитан» - и… И мальчишка исчез из этого помещения – города - страны…
Сначала я сидел на полу, боясь, что меня обнаружат через окно. Потом, подложив под голову красный ранец, лёг. Но всё время был рядом с Дик Сендом… Закончился день, началась ночь. Съел все свои бутерброды. И когда дочитывал роман, вошёл мужик и протянул книгу. Джек Лондон, рассказы. От него сильно пахло спиртным, да и выглядел он неряшливо. Он пожал плечами  и с хрипотцой в голосе сказал: «Извини пацан, из вытрезвителя только что выпустили…» И, побродив по библиотеке, к утру ушёл…
   Проснулся я от дикого голода. Простите, Алла Михайловна, но я украл у вас Мюнхгаузена и вылез через форточку…
Оказалось, что очень много людей меня разыскивало. Я перепугался, залез на клён и стал ждать вместе с бароном… И голод куда-то подевался… Нашли меня соседи  и, как кошку, по лестнице сняли с дерева… Мама нисколечко не ругала. Мы поплакали вместе, а уже к вечеру я забился в угол дивана и продолжил путешествия…
   С этого дня внешний мир для меня был ухом от селёдки. Я никому не рассказал, где прятался и что со мной произошло, но разузнал, как ещё попасть к книгам… Клянусь, больше я не воровал их… Зато, к концу года, так замучил библиотекаря А. М., что при виде меня, крадущегося по тёмному коридору со стопкой книг, она в ужасе закрывала дверь на ключ… Но она не знала, что я тогда был Шерлоком Холмсом. Единственное, чего я не могу понять до сих пор, это почему там никогда не горел свет. Наверно, чтоб никто не ходил…
Эти школьные порядки: уроки, перемены - я не замечал. Позовут – пойду, а нет – и прекрасно. Мне казалось, что если я сейчас не поменяю книги, то случится что-то непоправимое… Например, в школу придёт индеец Джо и всех перережет… Конечно, поведение заставляло о многом задуматься, но так как мои мысли были уже заняты - думали старшие товарищи. Они неоднократно водили меня к врачу, и местный светила неоднократно их разочаровывал. «Мальчик здоров, просто фантазёр. Перерастёт»… И чтобы я поскорей перерос, меня оставили на второй год в первом классе… «Он совсем без волос…он такой же, как все, только человеческий детёныш…и похож на бандерлога…голый детёныш…»
Истерический хохот отчаяния пронёсся по коридорам, когда А. М. узнала, что меня оставляют в этой же школе… Но похоже перерастать я не собирался. Да и зачем? У меня уже всё было. Страна – религия – армия - герои… «Второгодник», ха-ха… да хоть пятигодник, без разницы. Главное, чтобы был тёмный коридор и светлый кабинет в конце…
Вот, что делать, если на вас движется айсберг, а вы на якоре и некуда свернуть? Правильно - прыгать за борт… Или смириться… А. М. выбрала смирение. Она может быть и спрыгнула, да у неё дочка ещё школу не успела закончить, а училась девочка, как академик Лысенко занимался сельским хозяйством… До сих пор помню это чувство Маугли… От одноклассников мне доставалось, и не только на орехи. Но я не знал, что можно жаловаться, и обиды вскоре забывались…
Если это можно назвать дракой, то дрался я смело. Своим поведением пугал и порой даже очень… За зданием школы, где располагались цех классы по «трудам», мы бились один на один… «Ну, чё-ты?!» Толкал меня в плечи пацан, и отпивал злость у собравшихся полукругом ребят. Я стоял, набычившись, кулаки в карманах, ноги расставлены и на полном серьёзе говорил… Что я там только не выдумывал - вспомнить стыдно. Смотрю строго в глаза противника и деланным хрипом выбрасываю слова. « Я даю тебе последнюю возможность остаться в живых. Великий Маниту показал мне зарю терпения и чести. Уходи сам и забирай своих бледнолицых собак…» И тут я, как правило, получал по зубам. Но были такие, что после непонятой речи, крутили пальцем у виска и, присвистнув, уходили. Все знали, что я хоть и крупный мальчик, но сдачи не могу дать… Я не понимал, почему за слова нужно обязательно причинять кому-то боль. Но у них никогда не было слов, но были кулаки. Одного мальчика мне долго было жаль… Я стоял в своей излюбленной позе, уже с разбитыми в кровь губами, и грубо и страшно смеялся. «Паша, ты всё равно лживый койот! И будь со мной старина «смит», я бы показал тебе долину вчерашнего ветра…» Пацан был «новенький» в нашем классе и ничего ещё толком не понимал. Он завалил в классе стенды, показывая «каратэ», и всё спихнул на меня. Я ничего не рассказал и вешать не стал, когда учительница пыталась заставить. «Новенький» сам вызвался помочь, а на уроке харкнул в мою тетрадь. Я встал, вытер о его спину слюни и на весь класс сказал, что он - чмо… Теперь это «чмо», большим предприятием заправляет, перерос наверно…
Он меня бил и бил под улюлюканье школьников, но с ног сбить не мог. У него уже болели кулаки, и он, скривившись, шептал, - «Ну падай, ну бей? Что ты не бьешь? Ну, падай…» Из носа текла кровь,  лопнула бровь, но я, не высовывая рук из штанов, продолжал, смеясь, нести ахинею… И тут он заплакал, схватил портфель и побежал, изредка оглядываясь. «Дураки! Мудаки!» Слышались его всхлипы.
Со временем, ребята стали меня побаиваться, а затем и совсем не замечать. Были у меня конечно и товарищи, но когда наше время касалось книг – они исчезали. Вскоре, и родители одноклассников стали меня сторониться… Это был период Э. По., А. Кристи., - период сыщиков и воров. В классе всегда что-то пропадало. Ручки, тетради, мелочь всякая, и я решил найти негодяя. Завёл альбом и начал снимать у детей отпечатки пальцев. Замучил весь класс. При виде меня, измазанного чернилами, они боялись входит в кабинет на урок. А я думал, что тот, кто не захочет давать отпечатки – вор. Уже большинство конечностей удалось насобирать в альбом, когда зароптали родители. Они просили оградить их детей от маньяка с чернилами…
Но больше всего мальчика ненавидела учительница русского и литературы. Ему запомнилось только то, что она была с вечным насморком. Нет, мальчик не умничал на её занятиях. Спрашивали редко, а если отвечал, то начинал с биографии писателя и заканчивал его незавершёнными работами. И всё бы было хорошо, только спрашивали его о совершенно других произведениях. Ребятам было интересно про походы-океаны, а вот преподавательнице всё больше нравились герои революции. Просто мальчик жил там, где эта тётя всего лишь работала. Она ставила «автоматом» «тройки», и старалась не трогать. А он жил на последней парте у окна и создавал цивилизации, летая по делам в космос. Какое-то время был на войнах и пришёл оттуда полным кавалером каких-то орденов. Затем недолго грабил поезда и банки. Несколько раз совершил кругосветное путешествие. Негодник мог сдать сочинение совсем на другую тему, и потом удивлялся, почему это училка так психует, ведь клад-то всё равно нашли…
Однажды он заявился в школу с чёрной лентой на глазу. Был период Стивенсона. Новой молоденькой учительнице он честно признался, что вчера из тюрьмы освободился отчим и, вернувшись домой, стал скандалить и обижать мать. И вот тогда, в неравной ножевой схватке, он лишился глаза… Мальчик гордо нёс себе за горизонт через весь класс повязанную голову, и почему-то ещё прихрамывал. «Раны не давали покоя…»
Что я тогда думал, глядя в окно? Не помню… После уроков вызвали в «учительскую». Там были директор, двое педагогов… И мама. Она прыснула от смеха, сняла повязку, и стоящая рядом суровость оттаяла… Но ненадолго… Потом были какие-то кабинеты, перепуганная мама и люди в белых халатах… Тёти и дяди задавали вопросы… Кому-то очень хотелось меня перевести в школу для тех, кто сложно воспринимает этот не «сложный» мир. Но просто так этого было сделать нельзя… Я помню, на маминой стороне был смешной седой старик. Я ещё тогда подумал, так вот как выглядит в старости Карлсон? Он попросил, при всех сидящих здесь, прочитать что-нибудь по памяти. Хоть четверостишие - какое помню из программы… Я серьёзно заявил, что стихи не люблю, потому  что не понимаю, и вообще это причуда… И начал читать И. Бунина… Вышел на середину и начал… «Антоновские яблоки. Рассказ. Троеточие. Вспоминается мне ранняя погожая осень. Август был с тёплыми дождиками, как будто нарочно выпадавшими для сева. С дождиками в саму пору…» Всё, сейчас дальше не вспомню. Но я до сих пор помню запах «Антоновки» и посиделки у костра… Маме нравился этот автор, а мальчик хотел знать почему. Он взял томик и заметил пометки на этом рассказе. И запомнил его первую часть. А может, чтобы порадовать её? Не помню… Помню, что читал я тогда не этим людям вокруг, а ей и седому Карлсону. Остальные, в тишине, смотрели на ребёнка странно и переглядывались. Одна тётка пыталась остановить, подняв ладонь, но я переключился на повышенную скорость и говорил-говорил. Мне казалось, что если я сейчас остановлюсь, то мама умрёт. Такой у неё беспокойный был вид…
Благодаря этому старику, я остался доучиваться, досиживать в своей же школе. До восьмого класса. Потому что случилась прескверная история, о которой больно вспоминать до сих пор. А потом с годами, что-то изменилось. Что-то хрустнуло в армии, надломилось после…
… Ещё мальчик влюблялся. Первый раз в классе четвёртом. Написал девочке записку умную. «Кого ты любишь больше всего?» Ему казалось, что те знаки внимания – цветочек на парте, охрана до подъезда, о которой она до сих пор ничего не знает, достаточны для единственного ответа… Она ответила. «Маму и папу». И громада любви рухнула. Мальчику хотелось выпить яду, сражаться на дуэли, уйти на Север и в пургу открыть новую землю… Прошли годики… И ничего не изменилось… В большую перемену, когда у входа толпятся ученики, он подскакивал к ним верхом на коне  в маске Зорро, и кончик шпаги его угрожающе бряцал о шпору. Отрок, не слезая с коня, нагибался с седла и выхватывал из толпы сильной рукой в чёрной перчатке с алмазом на пальце, ту, которая не отвечала на записки. Он даже поранил себе щёку гвоздем, чтобы был полумесяц, как в фильме, но шрам не получился. С дырявой, раздувшейся словно от чирья щекой герой проходил мимо парты красавицы и бросал дикие взгляды в её сторону. Она пугалась и старалась пересесть как можно дальше…
Красавицу видел недавно. Моет полы в каком-то учреждении. У неё «полное русское счастье» - двое детей и муж-алкоголик… А ведь было время, когда я мечтал чтобы на неё напали хулиганы. Я был искренне готов умереть за неё, и точно не боялся ничего на свете…
   Я смотрел в эти припухшие коричневые глаза и отказывался верить. Это ли то создание, ради которой мальчик каждый вечер шёл на эшафот… «Почки у меня», - шепчет она, - «как второго родила, так и началось…»
   А город такой же маленький, как и был. И в этом городе осень. Осень моего детства. И проблем всё больше…