Конец зоны всех ограничений. Глава 12

Будду с Буддой.

Индийская семья в соседнем номере в 6 утра разбудила нас детскими орами и телевизором, работающим на всю катушку. То, что все остальные ночи мы спали нормально, говорит о том, что в Химачале рэйни сизон и форинов подальше от локал пипл селят, или локал пипл напрочь отсутствуют. Я вспомнила свою трешовую поездочку по Тамилнад – там так было всегда, целый месяц – в 4-5 утра страшные вопли местных и телик на всю катушку.
Пришлось нехотя вставать, просыпаться, идти. Чем ниже горы, тем жарче. В Ревалсаре уже очень жарко. Идём завтракать в тибетскую дхабу, которая находится на балконе второго этажа непонятного здания. Цены просто ужас, заказываем кашу. Хозяйка тибетка приносит овсяные хлопья: «Мадам это имеет в виду?» Это, это, свари с молоком, сахаром и солью. По-моему, она не поняла, что я сказала, но сварила, как положено. Кругом пестрят оранжево-малиновые одеяния монахов, звенят колокольчики из бесчисленных монастырей. А вот и первые белые обезьяны – две женщины за 40, с ними мальчик – тибетец. Женщины, судя по всему, англичанки, я понимаю, что они говорят по-английски, но не понимаю ни слова из сказанного, по сему делаю вывод - англичаночки. Парень – тибетец при них, около 30. Называем их Тётки и Их Прелестник. Странный гид, который даже завтракает с ними.
Для меня все узкоглазые на одно лицо, я их не различаю. Нашего Монаха я отличаю только потому что он особенно улыбается и здоровается, чуть наклонив голову. Парней-узкоглазиков можно ещё как-то различать: есть один, по мнению Наташки, Джонни Депп, (по мне, был бы он похож на Джонни Деппа, он бы быстро стал моим прелестником, а не просто тибетским пареньком, откуда Наташка углядела Джонни, для меня загадка). Этот «Джонни» одет, несмотря на жару, в джинсовую куртку в стиле косуха, в высокие ботинки, у него длинные прямые волосы и тёмные очки, то есть «Джонни» я выделяю среди толпы, он внешне отличается, но только по прикиду и причёске. Парней можно как-то различить: у кого длинные волосы, у кого короткие, кто с хвостиком ходит, кто косы какие-то плетёт, в общем, как-то можно ещё поднапрячься, но вот девушки: длинные чёрные волосы ниже лопаток, стройные, среднего роста и все на одно лицо. Наташка смеётся, уверяет меня, что они все-все разные. Ну-ну. Наташке приглянулся какой-то монк, а мне неудобно было тыкать на каждого и спрашивать: «Он ли?», да все они на одно лицо. Наташа в шутку грустит о том, что он монах, ей слабо верится, что вот живут они в мантрах и медитациях, а по ночам не бегают к женщинам. Не знаю… но мне претит, что все монахи, как один, либо с айфонами, либо с дорогущими смартофонами, с айпадами и зеркальными фотоаппаратами. То же самое я видела и в Бодхгайе, то есть это не в Ревалсаре зажравшиеся монки, а все буддистские монки очень уж любят технику, вопрос: на какие шиши, если они не работают? Ответ прост: донейшн, вот куда идут подаяния. Мне этот момент неприятен был ещё в Бодхгайе. Что не говори о фейковости садху, но садху ходят босиком или в рванье всяком, у редкого садху есть самый наипростейший телефон, который ему подарил ученик, чтобы держать связь, и никогда я не видела садху, сидящего в телефоне, только видела, когда они брали звонящий телефон. А у большинства садху нет телефонов. Буддистские монахи кажутся мне фальшивыми, слишком мирскими. Единственное, они на самом деле не смотрят на женщин, от слова совсем. Забегая вперёд, скажу, что мы даже проводили эксперимент по стрелянию глазами в монахов – с таким же успехом можно смотреть в каменную стену. Но опять же это вызывает подозрения: я люблю смотреть садху в глаза, а буддистские монахи будто специально не смотрят в глаза, то есть ты для них – пустое место, а садху видят в тебе человека, может быть, того, кто хочет взглядом найти ответы на вопросы. Ощущение искусственности не перестаёт преследовать меня в Ревалсаре.
Хорошо, что наш родной язык - не английский, можно смело городить всякую чушь, и никто не поймёт. Вдоволь обсудив всё и вся, направляемся в один из монастырей (названия мне не выговорить). Типичный храм, типичный двор, типичные барабаны, меня не трогает. Наташа говорит, что в Таиланде совсем иные храмы, я говорю, что в буддизме множество ответвлений, возможно, с этим связано. Например, на юге Индии храмы индуистские – это произведения искусства, это все стены, вылепленные из мельчайших фигурок, изображающих сцены из жизни богов, и стены эти уходят в небо; на севере же, в Гималаях, храмы представляют собой чуть ли не избушки на курьих ножках, впечатления не производят совсем, и у буддистов тоже могут быть совершенно разные храмы. Наташа говорит, что в Тае проще пагоды, тут шикарные храмы.
- Пошли смотреть «храм с мальчишками», - говорит Наташа. Вчера видели кучу маленьких мальчиков-монахов во дворе этого храма, потому и назвали его так. Ох уж эти непроизносимые тибетские названия, впрочем, даже не хочется и запоминать. В Бодхгайе есть ощущение покоя, когда сидишь под деревом Бодхи, там тихо и спокойно, тут же шумно, толпищи монахов и как-то… не душевно.
Идём к статуе Падмасамбхавы, оттуда поднимаемся вверх по бесчисленному множеству ступенек в очередной темпл, огромная территория на вершине горы, с клумбами, цветами. На скамеечках сидят монахи, уткнувшись в айфоны. Я спрашиваю их, как добраться до пещеры Падмасамбхавы (там, где Падмасамбхава медитировал долгое время и обрёл просветление), монах говорит, что надо ехать с утра на автобусе, индиан пипл знает это место под названием «гхупа», спрашивайте именно так. Сидим с монахами, развалившись на скамейке, смотрим вниз на город: красота, лепота, я бы даже сказала. А солнышко нещадно жарит.
От нечего делать спускаемся вниз, покупаем в пакете за 10 рупий воздушный рис и идём кормить рыб – самое интересное занятие в Ревалсаре, оно никогда мне не надоедает. Я встаю ногами в озеро, карпы щекочут мои ноги, бьются о них, я трогаю их руками – первый раз в жизни трогаю живых рыб руками, а они всё жрут и жрут, и как их не порвёт? Какие они жирненькие. Иногда попадаются прямо мутанты – от локтя до кончиков пальцев и очень толстые, есть и золотые рыбки. Мы с Наташкой кормим их и никак не можем наиграться, они такие забавные, выскакивают на ступеньки в погоне за едой, сильные отпихивают слабых, лезут по головам – всё как у людей. Если бы я жила в Москве, я бы сказала, что озеро Ревалсар как Москва. Озеро Ревалсар как наш безумный мир. Снова видим Тёток с Их Прелестником. Наташка говорит:
- Давай порассуждаем: какие у них могут быть отношения, кроме тех, о которых мы подумали?
- А какие у нас были отношения с нашими прелестниками? Чего тут думать?))
- Он может быть их гидом…
- definitely, why not (это я Наташку перманентно пытаюсь учить инглишу), но они пришли кормить рыб. Гид получает по часам – ну показал он им всё, рассказал – чего рыб-то вместе кормят? Мне кажется, они тусят вместе. И я не имею в виду, что они спят вместе все втроём, вдвоём или ещё как-то, просто они везде вместе…друзья.
- Да, я бы тоже с просто гидом – наёмным работником не пошла бы на завтрак, а потом вечером рыб кормить.
-Вот и я об том.
- А может, они в другой стране вместе работают, и вот он их пригласил к себе в гости…
- Может быть и такое. Но зачем он престарелых тёток пригласил, а не молодых девчонок?
- Да я шучу.
- Я тоже шучу. Просто они очень странно смотрятся вместе.
- Представляешь, как мы вместе смотрелись с Харшем, Мамой, Йоги? Люди же думали, ой что только не думали люди, - смеётся Наташка.
- Да уж…я не хочу развивать тему, потому что вспоминаю другой город, другого человека. Мне нет дела до того, что думают люди, пока это не угрожает моей безопасности.
Я прислушиваюсь. Этот Прелестник что-то им чешет по поводу рыб, вроде бы не гидовский трёп, а может, просто рассказывает. Мы идём по часовой стрелке вдоль озера, фотографируем обезьян с детёнышами, они такие милые. Точнее, Наташа фотографирует, а я насилую свой слабосильный фотоаппарат на максимальный зум – я боюсь этих бешеных мартышек, поэтому фотографирую с максимального расстояния.
Смеркается. Мы заходим на маленькую беседку в другой части озера – там всегда мало народу или нет вообще, хотим посмотреть на монастыри и город с этого ракурса, а там, там очень романтично сидят близко, не по-индийски близко, близко на грани фола, одна из наших англичанок с прелестником. «Вот теперь стало ясно, чей это прелестник», - глубокомысленно изрекает Наталья. Мы будто мешаем им, я хочу уйти, но тут в беседку приходят ещё люди, и мы остаёмся. Зато прелестник и англичанка сваливают. Обломали романтиш…
Вечером звоним Ашоку, Наташка сама с ним объясняется, я не хочу с ним говорить. Уж как они там сговорились – для меня до сих пор загадка. А решили мы к нему в гости ехать, потому что скучно. В Ревалсаре одни узкоглазики на одно лицо, как говорит Наталья «поебоглазить» не на кого, скуден Ревалсар на прелестников, все какие-то страшненькие. Правда какие-то ребята на мотике второй день ездят за нами и строят глазки, ну может, если бы они утрудились хотя бы похелловкать нам, я, так и быть, покаталась бы с ними вторым номером. Но они какие-то пассивные по сравнению с индусами, нам они не нравятся, мы их игнорируем.
Ашоку мы звонили с телефона девочки-тибетки из нашего отеля. Наташа сказала мне, что у неё телефон самсунг гэлекси с 4 (для меня это есть пустой звук), Наташа терпеливо мне объясняет, что это последняя модель, стоит в рашке 30к, я удивляюсь: однако же, не плохо живут тибетские беженцы в Индии!!! Мы с Наташей не можем позволить себе такие телефоны (мне в принципе пофиг, мне главное, чтобы звонил, я никогда за штукарь америкосовских денег не куплю себе игрушку, можно полгода в Индии на эту сумму жить).
Спрашиваем нашу девочку о деревне Ашока, она говорит, что понятия не имеет, где эта деревня, что лучше спросить у индиан пипл. А из индиан пипл мы знаем только Галчонка, потому вопрос с ужином решён – идём к Галчонку.
У Галчонка всё как всегда: воняет тухлятиной, время ужина, он крутится как белка в колесе, у меня даже рябит в глазах, от того, как он разрывается между холодильником, своими котлами, столом, раковиной, столиками с людьми. У него только два стола, но там сидят совершенно незнакомые люди, потому что мало места. Когда мы приходим, Галчонок так дико рад, что едва ли не кидается нам на шеи, ставит какую-то штуку от москитов, включает вентилятор – очень хорошо, тухлятиной перестаёт вонять. Мы кушаем, до одури пьём масала-чай. Это мы ждём, когда все разойдутся. Я говорю Галчонку, чтобы присел с нами испить чаю, передохнуть, но он стоит в присутствии дам, как истинный джентльмен. Я спрашиваю его о деревне Ашока, Галчонок радостно рисует нам схемы, объясняет, как проехать, но он только знает местечко Набахи Деви, от которого ещё не понятно сколько до деревни. Галчонок говорит, чтобы мы попросили нашего друга встретить нас в Набахи Деви. Я прошу Галчонка позвонить невменяемому Ашоку и на родном для него языке объяснить этому укурку, что нам надо. Да, мечтательно вздыхает Наташка, это тебе не Харш, который бы давно уже сам приехал, взял в охапку и увёз. Но Харш наименее индиец из всех встреченных мною индийцев, его как-то можно мозгом понять, не зря он по полгода в Гоа живёт, он похож немного на европейца в образе мыслей, или делает вид, по крайней мере, с Харшем просто.
Галчонок ну очень долго тараторит с Ашоком тыр тыр тыр тыр тыр, я не понимаю ни слова, только в начале тумхаре дост (твои друзья). Наконец, Галчонок сообщает нам, что он не понял, где эта деревня и как туда ехать, предлагает отвезти нас на моце, но-но, втроём на моце по гималайскому серпантину, ну-ну, а автобус в эту глушь уходит рано утром с бас стэнда. Мы решаем, что возьмём такси, и какой же Ашок всё-таки дебил. Спрашиваем Галчонка, с чем в Индии ходят в гости, Галчонок говорит, идите в митха дукан покупайте там сладости, что бабка там 90 лет – бабке чашки красивые купите, сестре можно цветы искусственные (они там не понимают настоящих цветов). Ну в принципе, ничего такого особенного, но мало ли, в семью же едем, лучше узнать, заранее, чтобы не попасть впросак. Сладости и чашки. Можно ткань на шальвар-камиз, но это дорого и к близким друзьям. Таким – море сладостей (индийских традиционных, никаких чоко-паев и прочей европейской хрени). Благодарим Галчонка.
Болтаем с нашим знакомым одноногим дяденькой, который сидит дни напролёт на ступенях перед нашим гестом. Идём в отель, индийская семья съехала, там теперь тибетские девчонки, сушат лифчики с труселями на балконе, спать можно будет спокойно. У нас нет горячей воды. Зовём наших хозяев – они чё-то там ковыряют и говорят, что ежели что – мы можем сменить комнату. Мы начинаем стебаться по поводу того, что русские въехали, всё ломается. Решаем не менять комнату, даже если воды не будет. Пофиг. В голове приятная дыра. Пустота. И свобода. Смотрим на затянутое тучами небо. Начинается дождь. Есть что-то в Ревалсаре, сводящее меня с ума – быть может, это ежевечерние пуджи с долгим гундением и дуденим в заунывные трубы? Мне не хватает яркой, красочной, безумной инкредебл Индии, запаха сандала и гудков рикш. Ещё мне не хватает одного брамина, но я гоню в шею эти мысли. Пускаю дым биди в открытый космос. Я же в ГИМАЛАЯХ!