Обмануть жизнь

Изуродованные подагрой пальцы в который раз пытались завязать узел. Верёвка выскальзывала, и процедуру с тапочками приходилось начинать сначала.
Отчаявшись, Анна Ильинична дала слово со следующей пенсии непременно купить новые. Планировать легко, но реализовать мечты было не так-то просто. После оплаты коммунальных услуг и покупки продуктов первой необходимости денег оставалось ровно столько, что едва хватало дотянуть до следующей пенсии.
Невзирая на восьмой десяток, экономной хозяйки из неё так и не получилось.

Отложив тапки, Ильинична взяла альбом, ласково провела рукой по обложке, открыла, и в который раз стала просматривать семейные фото. Она вглядывалась в пожелтевшие снимки и вспомнила, как дружно они с мужем жили, как уважали и жалели друг друга. Вот только плохо, что век его оказался короток, не довелось пожить в старости. Тяжёлая работа и быт сгубили. Сначала деток учили, потом дачу строили, а когда вышел на пенсию, оказалось, что и жить-то уже некогда — болезней полным-полно.  Дорогой ценой достались шахтёрские денежки. Расплачиваться за них пришлось силикозом и "чёрными лёгкими". Одно утешало, что сын с дочкой образование получили и жизнь устроили. Сын в Москве, дочь вышла замуж за сокурсника и уехала в Вильнюс. Внуков народили, большие уже, в институтах учатся. Перелистнув страницу, Анна Ильинична подумала с нежностью, что не зря они жизнь прожили. Каких детей вырастили!

Покончив с воспоминаниями, она убрала альбом и повторила попытку с тапочками. Был бы клей, можно было бы подклеить подошву, а так, на верёвках, баловство одно.
Надев калоши, Ильинична взяла трость и, закрыв дверь на замок, стала потихоньку спускаться по лестнице, в который раз сетуя, что в пятиэтажках лифты не предусмотрены.
Скупое октябрьское солнце, скользнув по лицу, приветливо лизнуло руку и, благородно зайдя за облако, позволило гостье привыкнуть к свету.

Последнее время Ильинична нечасто выходила на улицу, только за молоком да хлебом. Талоны за сентябрь на крупу, масло и сахар. она так и не нашла. То ли дома куда засунула, то ли в магазине выронила. Последнее время она стала замечать, что с памятью творится что-то неладное. Она помнила незначительные события, случившиеся в юности и даже в детстве, но не могла рассказать о том, что было вчера. Хотя по большому счёту и рассказывать-то особо было нечего. День грядущий, сегодняшний и вчерашний выглядели как под копирку. Разница была лишь в том, что последний лист каждый раз оказывался бледнее предыдущего.

Немного постояв и осмотревшись, Анна Ильинична неспешной шаркающей походкой двинулась в сторону магазина.
Привычно оглядев полки, красиво заставленные баночками морской капусты и кильки в томатном соусе, она вытряхнула из кошелька мелочь и попросила молока и хлеба.
— Бабушка, а у вас здесь только на хлеб, на молоко не хватает.
Взяв сдачу, Анна Ильинична сокрушенно качнула головой: Опять не уложилась в бюджет. "Ну, ничего, на днях должны принести пенсию".

По дороге домой она вспомнила, что сосед с первого этажа по случаю удачного обмена двухкомнатной квартиры на однокомнатную, пригласил старожилов в гости. "Повезло старику с покупателями, в цене не обидели".
Первые этажи их дома, выходившие окнами на проспект, активно перестраивались под магазины и офисы. Ильинична удивлялась: "Откуда у людей такие деньги? Многие коммуналку себе позволить не могут, а кто-то целые этажи скупает".
С документами у соседа не возникло ни волокиты, ни беготни. Выручило то, что он вовремя позаботился о приватизации квартиры. Петровичу всего-то и осталось, что получить деньги и перевезти немудрёный скарб, и можно праздновать отвальную. "И то верно, — думала Ильинична, — зачем одному такие хоромы? Лишняя жилплощадь — лишняя плата, а у пенсионеров каждая копейка на счету. И ведь совестливый какой, никого из соседей не обидел, всех пригласил".

Находились и такие, которые пытались отговорить старика, опасаясь обмана, но он, нечета многим, законы знал и за себя в свои семьдесят мог постоять не хуже молодого.
Поскольку в квартире начался ремонт, сосед обещал организовать "банкет" во дворе. Стол, за которым мужики играли летом в домино и карты, мог вместить человек двадцать.
Настроение у Ильиничны улучшилось. Присев у подъезда, она решила подождать кого-нибудь из соседок и уточнить время сбора. Выпивка её не интересовала:  хотелось вкусно поесть и, может быть, если что останется, взять с собой.

День клонился к вечеру, а гости не шли. "Наверное, передумал нас угощать. Хлопотно по нынешним временам и накладно". Она встала и, тяжело опираясь на трость, пошла домой.
Сомнения не давали покоя, а вдруг все решили собраться у него дома? Ильинична зашла в подъезд, поднялась на этаж, и нажала кнопку звонка.
Дверь распахнулась тотчас. В квартире вовсю шёл ремонт: визжала дрель, стучали молотки, шумели строители, о чём-то споря.
— Извините за беспокойство. А Петрович уже съехал?
— Съехал, мать. На новое место жительства, — тот свет называется. Убили его. Мы утром пришли, а он мёртвый.

Поднимаясь к себе, Анна Ильинична недоумевала: "Как же так, кому мог помешать безобидный старик? Разве что покупателям... Вот так, вместо новоселья — поминки". 
Она шла и думала, что на его месте могла бы оказаться она, будь у неё не пятый этаж, а первый. "И сколько их ещё таких, обманутых, обездоленных, вычеркнутых из жизни, которые оказались или окажутся на улице. А может, и того хуже, там, где и искать никто не будет. Как же он так опростоволосился, денег не взял, а документы подписал? Теперь, поди докажи, что они ему не заплатили".
Зайдя в квартиру, она включила печку, поставила на конфорку чайник и, подождав пока он вскипит, села ужинать. Макнув в горячую воду горбушку хлеба, она с наслаждением посасывала горячий мякиш и думала о том, каким нелёгким может быть бытие. "За какие грехи, в чём народ провинился, что ему уготована такая участь?"
Телевизор давно сломался, но она слушала умные передачи о перестройке и приватизации по радио, слушала и ничего не понимала — видно, стала скудеть умом.

Утром следующего дня Ильинична умылась, попила чаю и села ждать, чутко прислушивалась к каждому шороху в подъезде. "Может, сегодня?"
Последнее время пенсию всё чаще задерживали. Негромкий стук прозвучал музыкой. Ну, наконец-то... Счастье какое!
Отсчитав на коммунальные платежи, Анна Ильинична в хорошем расположении духа отправилась в ЖЭК. Заняв очередь, она стояла и мысленно повторяла: "Взять талоны на продукты, порошок и мыло".
Запасы моющих средств давно истощились, откладывать на следующий месяц было никак нельзя. Когда подошла её очередь, она полезла за кошельком, но в сумке его не оказалось. Не было кошелька и в кармане. "Опять этот проклятый склероз! Наверное, на тумбочке забыла".
Взяв причитающиеся талоны, Ильинична отошла от кассы.
По дороге домой она шла и вспоминала: куда могла его положить? Но по всему выходило, что кошелёк должен был находиться в сумке.

Дома, проверив во всевозможных местах, она так и не отыскала пропажу. В последней надежде Анна Ильинична протянула руку к сумке-побирушке и осмотрела её ещё раз.
Сбоку виднелся длинный тонкий разрез. Ильинична прижала холщовую ткань к лицу и горько заплакала.
Коммунальные платежи нельзя было откладывать, иначе долг мог стать неподъёмным. Со слезами на глазах она собрала нужную сумму и пошла обратно.
Те крохи, которые остались от уплаты коммунальных услуг, закончились задолго до очередной пенсии.
Денег не было даже на хлеб. Просидев два дня голодной, она надела плащ, взяла трость и пошла, сама не зная куда.

Дойдя до магазина, Ильинична нерешительно постояла на крыльце и вдруг, неожиданно для себя, протянула руку.
Опустив голову, без слёз и просьб, терзаемая муками совести, она в ответ на очередное подаяние осеняла себя крестом и благодарно кланялась. Ей было неловко поднять взгляд, ведь у других дети малые сидят на воде да лапше постной, а она что… она старая, уже и помирать можно.
Кто-то бросал копейки, кто-то бумажные денежки.
Простояв два часа, она насобирала подаянием столько, что хватило не только на молоко и хлеб, но ещё и осталось. Складывая в карман деньги, Анна Ильинична с благодарностью думала: какой же всё-таки на Руси жалостливый народ — последним поделится. Было стыдно и горько, но что делать: голод — не тётка.
Проработав на заводе более тридцати лет, имея награды и поощрительные грамоты, разве могла она когда-нибудь предположить, что придётся вот так, с протянутой рукой, просить милостыню.

Проходя мимо палаток с фруктами, Анна Ильинична, раздираемая внутренними противоречиями, сбавила шаг. "Только посмотрю. Денег-то за погляд не возьмут".
Вид фруктов был изумителен: яблоки, виноград, апельсины. Ильинична смотрела на яблоко с красными глянцевыми боками и думала, хватит ли ей на райский фрукт? Чернявый продавец, взвесив на весах тугую пачку денег, наконец, обратил на неё внимание.
— Что мать, яблоко хочэшь?
Ильинична достала оставшуюся мелочь и протянула продавцу.
— Этого хватит?
Подав облюбованное яблоко, он махнул рукой.
— Нэ надо дэнэг, бэры так.
— Спасибо, сынок. Дай бог тебе доброго здоровья.
Положив яблоко в сумку, она заспешила домой. Сегодня у неё будет пир!
Продавец, убрав пачку в карман, долго смотрел ей вслед. О чём он думал? Может, вспоминал мать?

Стоять в калошах на крыльце магазина было холодно, и Ильинична, достав тёплые собственноручно связанные носки, порадовалась, что когда-то предусмотрительно заготовила несколько пар впрок. В запасе у неё имелись и войлочные бурочки, но их она берегла на сильные морозы.

Каждый вечер, попивая сладкий чай с сушками, она мысленно благодарила добрых людей за милосердие. Страшно подумать, что могло бы случиться, не подай ей никто милостину. Дети? А что дети, у них своя жизнь и свои проблемы. Кто бы им помог… Те деньги, которые они с мужем всю жизнь копили, в один день стали ничем. В девяносто первом, когда государство заморозило счета, весь народ в одночасье стал нищим. Правительство, рассудив, что если накопления лежат на сберкнижках, значит, люди не бедствуют и в таком количестве денег не нуждаются. Да и, правду сказать, покупать-то на них всё равно было нечего.

В конце ноября первые снежинки несмело укрыли землю. Но солнце, увидев утром белые островки, бесцеремонно превратило их в грязные лужи. Снег ведь только кажется холодным и злым, на самом деле он беззащитен. Стоит взять его в ладонь, как он тут же тает, обиженно превращаясь в стекающие по руке слёзы.

Вечером, когда в домах гас свет, и колокола в часовне прекращали заунывный перезвон, Ильинична накидывала на плечи старенькую шаль и присаживалась к окну. Она смотрела на пустынные улицы и с грустью вспоминала свою жизнь. После войны была хотя бы надежда на светлое будущее, а сейчас и её нет. Губы беззвучно шептали: "Господи, помоги нам пережить лихолетье!"
Одинокий путник шёл не спеша. Видимо, ему некуда было торопиться. Остановившись напротив её окна, он развернул свёрток и, постелив на газоне нечто напоминающее матрас, лёг и укрылся пледом.

"Свят-свят-свят! Да как же такое возможно?!" Ильинична не понимала, что могло заставить человека зимой ночевать под открытым небом.
В последнее время она часто видела людей у помойных баков. Но чтобы спать на снегу — такого она ещё не встречала.
Анна Ильинична долго ворочалась в постели. Вид запорошенного бугорка не давал покоя. Она лежала и мысленно повторяла: "Как же так?.."
Днём странный тип сидел у часовни, а к вечеру, купив водки и нехитрой закуски, шёл "домой".
Устраиваясь на ночь, он раскладывал постель, укрывался с головой, и так и лежал до утра. Что грезилось ему в пьяном забытьи? Отчий дом, старая мать? "Неужели люди настолько жестоки, что гонят бездомных из подвалов и чердаков на мороз?" В душу закралась страшная мысль: а что если человек осознанно сделал свой выбор? Может, сидя у храма, он просит Всевышнего о последней милости?
Каждое утро, подходя к окну, Ильинична с тревогой вглядывалась в обитателей паперти, и если находила "своего": радовалась как дитя — "Жив курилка!"

Ступая по скользкой наледи, Ильинична шла на свой "пост", мысленно зарекаясь: "В последний раз. Тапочки новые купила, коммунальных долгов нет. Вот только калоши справлю и всё — больше ни ногой! Жалко, почти новыми были. И надо же было так неудачно наступить на стекло".
С крыльца магазина двор часовни просматривался как на ладони — бомж сидел на привычном месте.
"Позвать к себе... Но кто знает, что он за человек? Вдруг лихой? Потом придётся вместо него в сугробе ночевать. Времена-то какие… Верить никому нельзя. И не пожалуешься, в милиции скажут: мол, сама виновата, зачем приютила? Да и не проживём мы на одну пенсию. А с другой стороны, жалко, человек всё-таки. Где же, бедолага, твой дом? Должны же быть у тебя родители или близкие, ведь не зверь какой, чтоб в берлоге зимовать. Или ты и вправду худое задумал? Эх, сынок-сынок, да неужто жизнь у тебя страшнее смерти?"
Ночью поднялась пурга. Ильинична лежала без сна. Мысли то и дело возвращались к бездомному. Не выдержав, она встала и подошла к окну — холмик, словно припорошенная могилка, едва возвышался над землёй.
Позёмка кружила, приплясывала, напевая не то колыбельную, не то заупокойную.
Тёмные окна церкви равнодушно взирали на постояльца. Прикрыв устало глаза, они вздыхали и думали: до чего же оказывается просто — обмануть жизнь.

Утро встретило ясным солнышком. Небо, очистившись от хмари, сияло ультрамарином. Берёза, под которой незнакомец облюбовал место, печально склонив ветви, смотрела вниз. За ночь намело столько снега, что под ней уже был не холмик, а настоящий сугроб. Привычное место на паперти пустовало. Перекрестившись, Ильинична села у окна, надеясь разве что на чудо. Взгляд то и дело натыкался на то место, где ночевал бездомный, и сердце тревожно замирало: спит постоялец крепким сном, тем сном, что называют вечным.
Она смотрела и думала: какая же она счастливая, что у неё есть дом, в котором тепло и чисто. Какая-никакая пенсия и милостыня, благодаря которой она до сих пор не умерла с голоду.

К полудню, видимо, по звонку сторонних наблюдателей, приехал катафалк, и бомжа, на его же собственном одеяле, забросили внутрь.
Ночью метель сровняет под берёзой яму, и от снежной эпопеи не останется и следа.

Всё чаще Ильинична представляла, каким будет её конец. Где похоронят, и похоронят ли…
Она больше не стояла у магазина, не просила милостыню, уж слишком суровой оказалась зима. Для её ветхого пальто и старых бурок мороз стал серьёзным конкурентом.
На крещение пик холодов достиг небывалой отметки. Взяв банку, она надела бурки, повязала шаль и, запахнув плотнее пальто, пошла в храм. Великий праздник, грех было не сходить в церковь.
Зачерпнув из бачка святую воду, Ильинична положила в рядом стоящую чашку деньги и подошла к кануну.
Поставив свечку за упокой мужа, она постояла в раздумье и зажгла ещё одну, тому, кого даже не знала.
Перед тем как уйти, Анна Ильинична повернулась к распятию, перекрестилась и, поклонившись в пояс, возблагодарила Бога за всё, что он для неё сделал.