Последний поход

   В конце лета 1988 года мы с приятелями засобирались в поход .  В хорошие, живые и дикие места на север Карелии.  Я сшил себе спальник, палатку, сделал нож.  И мы поехали.
Три месяца в лесах, на большой, живой реке получились  просто мистически  роскошными.  Эти три месяца  начали большой и важный поворот  моей жизни. Многие события того похода описаны отдельными рассказами.  А вот самые главные  из них, пока, описать не получилось.  Да и не получится уже. Двадцать пять лет прошло…

   Много было разных походов и путешествий за это время.  Много  поменялось палаток, спальников, котелков и топоров.   А вот нож… он ни куда не делся.  Он только меньше стал. Сточился.  Но все эти 25 лет, во всех походах  он был со мной.

  После этого ножа  я сделал не один десяток ножей. Себе, друзьям, близким…  но все они благополучно исчезали. Просто терялись.  А этот… этот  потеряться не может.

  Иногда он пропадал на время.  Но потом   обязательно возвращался. Я его не искал. Он сам появлялся.  И стал я к нему относиться, как к живому существу…

  А в этом году  сделал себе перед походом новый.  Большой, красивый, с новыми ножнами… Мне нужен был большой нож.   Но и  старый взял с собой.  Из уважения. Как  не взять? Ведь он очень любил и знал   эти походы.

  В первый же день,  моя лодка  опрокинулась на порогах.  Такого не случалось никогда. А тут... маленький порожек и ...
Я потерял новый нож, сапоги, шляпу, ремкомплект для лодки...   Это событие,  каким-то странным, сложным осадком повисло во мне на все последующие два месяца жизни в лесу.
Потом начались нестыковки и сбои в планах.  Не приехали те, кто должен был приехать и привезти бензин.  Мы попытались завезти бензин другим путем, нам пообещали,   и мы стали ждать.  Планы дальнейшего продвижения пришлось менять.

  А бензин был необходим - против  ветра по этой реке не выгрести. Вот и ждали.
Ждали и по реке дальше не пошли.

  Место хоть и удаленное,  до   ближайшей деревни километров  сорок, но в этом году,  было как-то слишком  неспокойно.   Несколько раз появлялись какие-то группы туристов,  какие-то охотники, джипперы, квадроциклисты...
  Лесные дороги переставали быть лесными и становились мертвыми.
  Неуютно было.  Что-то в пространстве поменялось,  испортилось. И эта порча расползалась.
  Оставалось еще  наше  озеро. Через лес и болото. Там всегда было хорошо. Но, после разведки выяснилось, что и там  то же …
  Лесорубы проложили туда дорогу, пригнали технику  и со дня на день должны были начать лесоповал.  То есть -  озера у нас уже нет,  туда  уже нет зачем.  Туда  тоже добралась цивилизация.   И Озеро умрет.
 
  Решено было не менять стоянку,  и  оставаться  на этой, до конца похода.
  Мы бродили по лесам, болотам, остаткам лесных дорог с каким-то грустно-прощальным ощущением... все менялось и очень быстро.

  А на  стоянке, мы  сумели подружиться с Норкой (Маней), которая жила в ивовых кустах под берегом.  С малышом Зарёнком,  слетком-сеголетком птицы зарянки.   С маленьким бурозубком Зюзиком.  Он жил в старом корне  недалеко от кострища. С Большим Пестрым Дятлом и Большой Синицей.  Заглядывали к нам  и другие соседи по лесу-берегу…  Белая Трясогузка, Ополовнички, Крапивник, Снегири… и еще десятка полтора разных   лесных жителей…

 Мелкие птицы прилетали стайками. Прыгали по  веткам, вроде что-то  искали, как и положено, но было заметно, что и на нас,  они тоже обращают внимание. Не меньше, чем мы на них...

  Снегири усаживались на березах. Сидели подолгу. Изредка, жалобно роняли свой грустный вздох-посвист.  Было ощущение, что они жалуются. Или им просто, очень грустно.   
Крапивник заскакивал на насколько минут отметиться, убеждался, что все на месте, и как шило с крыльями, уносился на свою поляну.

  Ополовнички прилетали часто. Иногда, по несколько  раз на день.  Стаей. в полтора-два десятка “ребятишек”,  они  с “ревизией - проверкой” шли по всем кустам и веткам, не останавливаясь, не задерживаясь, быстро, по деловому, вдоль берега…
 
  Белая Трясогузка прилетала  строго  на табор. Она  бегала по земле, всё внимательно осматривала, склоняла голову набок, казалось, что она запоминает или записывает в уме...заглядывала в палатки, осматривала дрова, посуду… и только сделав полный обход, улетала неизвестно куда и на сколько.

  Большая Синица прилетала раз по десять-двадцать  в день. Что-то  ее привлекало на нашем таборе.

  Большой Пестрый Дятел  жил на своем “Сладком дереве”. Там он от рассвета до заката долбил свои шишки.  К нам он привык настолько, что можно было подойти к нему на расстоянии вытянутой руки  и смотреть, как он добывает свою еду. .
Он на секунду отвлекался, поворачивался своим натруженным клювом, смотрел в глаза, моргал, облизывался  и опять принимался за шишку…  Иногда к нему прилетал сосед.. Такой же, Большой Пестрый.  И тогда они устраивали  безудержные буйные  игрища. Прятки-леталки - кричалки-догонялки…  Захваченные игрой, они вообще нас не замечали и жили так, как живут самые счастливые дети летом, в лесу, на берегу настоящей, чистой, живой реки..

  Бурозубчек Зюзик был очень маленький. Всего, сантиметра три  от носа до хвоста. Но жил как большой. Очень много бегал по табору. Носился  целеустремленно, сосредоточенно, и всегда - только по делу.  Зюзик был серьезный.

 Заренок… он просто жил  с нами. Всё время.  Почти  никуда не улетал.  Всегда был рядом. Сидел на ближайшей веточке и смотрел.  На  нас, на землю, на реку и  небо.... Или ходил по табору. Искал чего-то. Вроде как охотился. И что интересно - всегда успешно!  Непонятное  у него было к нам отношение. Подходил очень близко. Сантиметров на 30-40. Топтался по земле и заглядывал   в лицо  как в небо.  От этого взгляда, внутри у нас всё становилось как лес и небо.  Несколько раз случалось, что он вроде как собирался сесть, на плечо  или на руку…  но в последний момент передумывал и пролетал мимо, едва не касаясь крыльями.  Усаживался где-то неподалеку и было видно, что он стесняется.

  А норка  Маня… это была песня.  О ней одной можно написать три десятка рассказов, и то, всего не расскажешь. 
Она была Хозяйкой берега. Там, в берегу, в ивовых кустах, был ее дом. Ее дети были уже большие и  дома не сидели.  Но иногда, приходили к маме. И мама их угощала. Навсегда запомнил, как по песчаному закрайку у воды, бежит  ее ребенок. ..с большим подлещиком в зубах… бежит, подпрыгивая от радости,  сияя лицом и телом,  хвост торчком в небо, и  улыбка по всему телу.  Он бежал не быстро и не ровно. А как-то зигзагами…  больше подпрыгивал, чем бежал.  Я понял. Он  хотел  всем  показать, какого большого подлещика ему дала мама.
 
  Всю пойманную нами рыбу  Маня считала нашей общей. И если ей было нужно, она брала,  не стесняясь, не спрашивая, как и положено у себя дома. Не важно, где была рыба. В садке или в тазике, в миске или висела сушилась в палатке.  Больше всего трогало и забавляло то, что Маня брала рыбу не только поесть самой, но еще  детям и про запас.
Милое, дикое, ласковое существо Маня была очаровательна, доверчива, но… хозяйка.

  Мы кормили  ее  с рук. Она брала рыбу вежливо, но с достоинством.  А то, что иногда терлась щекой об руку,  это не из подхалимства, а просто, ей так хотелось. 


  По утрам, слышно было как в километре -полутора, от табора, токуют тетерева. Загадочное явление природы… осенний ток тетеревов. 
 Мы нашли это место. Построили там скрадок.  И каждое утро,  если не было дождя (в дождь они не токуют) - ездили на ток.
     Поднимались  за полтора - два часа до рассвета.  На костре делали чай.  Пили. Брали фотики   и в лодку. Километр с небольшим по реке,  в темноте и предрассветном тумане,  потом в лес, через болото и в скрадок. 
   Когда начинало светать, тетерева прилетали и садились на деревья у края болота. Садились и ждали рассвета.  Солнышка. А мы в скрадке ждали их. Когда они всей шумной  компанией  в тридцать -  пятьдесят  или семьдесят  птиц, одной дружной стаей, слетят с деревьев на площадку для танцев под нашим скрадком.
 И они слетали.  Большие. Дикие.  Древние. Рассаживались по токовищу.  И начинали.  Заполняя  музыкой,  шипением   и   шепотом  своих песен и танцев. всё   предрассветное пространство  тумана, леса, реки  и  болот.. 


  Сложное это явление,   тетеревиный ток  осенью. Он совсем не такой как весенний.  Весной другое. Весной жизнь просыпается, закипает, начинается, бурлит и клокочет…  А осенью…  то же жизнь.  Но другая.

  Мы сняли сотни кадров тетеревов  разного  вида и возраста. Тетеревиных дам и девушек сеголеток.   Разные красивые группы,  позы и  па.  Снимали лес, реку, болото и небо.  Очень хотелось оставить это себе. С собой. Чтобы навсегда.


  Два месяца,  это не так много.  В последние дни мы ходили прощаться со своими местами. Такие места были у каждого.   И там нужно было побыть. И проститься.

  К концу похода, ощущение того, что  мы сюда больше не вернемся,  окончательно  оформилось.  От этого, прощаться с местами  и жителями было сложнее.   Мы простились. 
В последний день, когда снимали  табор,  наши друзья-соседи как будто  знали, что мы уходим, и тоже, вроде прощались. 

 Загрузили всё  своё имущество  в две лодки, вторую подвязали к передней, моторной, и  тихо, на моторе, связкой из двух лодок  пошли  вверх по реке. К месту,   куда  за нами должны были приехать.

  Шли не торопясь. Куда спешить. Мы много раз возвращались из похода по этой реке,  по этому маршруту.  А теперь шли в последний раз.  И  хотелось оттянуть, отсрочить конец.

  Перед последним поворотом  в полутора метрах от лодки, на воду села утка. Морянка. Самочка.  Я заглушил мотор.  Она сидела  рядом, ни куда не улетала.  Ветер сносил лодки, утку, а она всё сидела рядом и смотрела в нашу сторону.  Я достал фотик и автоматически сделал несколько снимков.  Утка не улетала.   А когда ветер прибил ее и обе  наши лодки к берегу, я завел мотор и начал выруливать  на фарватер.  Утка поднялась, пролетела через всю реку (метров 60-70) и скрылась за лесом. 
Странная утка. Странная встреча. 

    Приплыли на наше место, с которого мы всегда уезжали.  Поставили палатки.  Попили чаю.  Тут тоже нужно было походить, попрощаться с местами.  Цивилизация наступает. Уже в километре отсюда,  лесорубы  тянут свою дорогу.  Значит скоро придут. 

  Это место для меня было очень важным. Тут произошло много из того, что в существенной мере поменяло мою жизнь.  Тут был мой камень.  И я решил  оставить ему свой живой  нож. С которым проходил 25 лет.  И сделать это,   перед самым отъездом.  А пока еще было время  и можно было быть с этой местностью. 

  Утром, в день отъезда  мы уже ни куда не пошли.  Попили чаю, и  потихоньку  стали собираться.  За нами должны были приехать в  2 часа дня.  Стало быть, можно успеть спокойно собраться и потом сходить к камню.   
 Но…  за нами приехали на два с половиной часа раньше, и мой   нож опять остался со мной. 
  Мы уехали. 


Дома, на компьютере, смотрел фотографии.  Лицо утки, которую мы встретили на последнем переходе,  меня поразило.  Оно напомнило мне разговор с Шаней   в походе:
- Странно…    я не помню, что бы когда-то, столько времени, здесь держалась такая погода…
- Ага.  Весь поход странный .-
- Почему?
- Наверное, по тому, что последний… 
 Я посмотрел ей  в лицо и не понял, улыбается она или плачет...

 
На фото та утка,  она, наша Морянка.

Фотоотчет о походе тут