Расправа Верреса... Цицерон. Ч. 38-41, 45-46

«Расправа Верреса с командирами кораблей» Цицерон
(Отрывок заимствован из речи, подготовленной Цицероном для происходившего в 70 г. до н.э. процесса Верреса. С 73 по 71 годы Веррес был наместником в Сицилии и в течение этих лет занимался неограниченным вымогательством и взяточничеством. После окончания срока его наместничества сицилийские общины обратились к Цицерону, бывшему в 75 г. квестором (казначеем при римском наставнике) в Сицилии, с просьбой выступить против Верреса в специальной судебной коллегии, разбиравшей дела о лихоимстве. Цицерону удалось уже в первой речи, обильно подкрепленной свидетельскими показаниями, доказать виновность Верреса и вынудить его к добровольному изгнанию. Вторая речь, подготовленная Цицероном, не понадобилась и не была им произнесена, но сохранилась (в обработанном виде) как памятник его ораторского искусства. В последнем, пятом разделе этой речи, откуда с сокращениями взяты приводимые ниже главы, Цицерон рассказывает, в частности, о том, как римская флотилия в Сицилии, ослабленная непрестанными вымогательствами Верреса, потерпела поражение в морском бою с пиратами, сам же Веррес, свалив вину на командиров кораблей (навархов), велел их казнить).
XXXVIII. Posteaquam e portu piratae non metu aliquo affecti, sed satietate ezierunt, tum coeperunt quaerere hominess causam illius tantae calamitatis. Dicere omnes et palam disputare minime esse mirandum, si, remigibus militibusque dimissis, reliquis egestate et fame perditis, praetore tot dies cum mulierculis perpotante, tanta ignominia et calamitas esset accepta. Haec autem istius vituperation atque infamia confirmabatur eorum sermone, qui a suis civitatibus illis navibus praepositi fuerant. Qui ex illo numero reliqui Syracusas, classe amissa, refugerant, dicebant, quot ex sua quisque nave missos sciret esse. Res erat clara, neque solum argumentis, sed etiam certis testibus istius audacia tenebatur.

XXXVIII. После того, как пираты вышли из порта (не от какого-то страха, а от пресыщения), люди начали спрашивать о причине столь большого несчастья. Все говорили и открыто рассуждали: этому нечего удивляться, и такой большой позор и бедствие не могли не пасть на нас, ведь претор отпустил на берег воинов и гребцов, оставшихся погубили голод и нужда, а сам он пьянствовал с распутными женщинами столько дней. Этот его позор и бесчестие были доказаны рассказом тех, кто были поставлены от своих государств во главе этих кораблей. Те, кто из этого числа остались в Сиракузах, а затем потеряли флот и бежали, говорили, сколько матросов и гребцов были отправлены им на берег*. Дело было ясным, и его дерзость была уличена не только аргументами, но и бесспорными доказательствами.

* «…сколько матросов и гребцов были отправлены им на берег». – Матросы и гребцы, давшие Верресу взятки за внеочередной отпуск.
XXXIX. Homo certior fit agi nihil in foro et conventu toto die nisi hoc, quaeri ex nauarchis, quem ad modum classis sit amissa; illos respondere et docere unumquemquae, missione remigum, fame reliquorum, Cleomenis timore et fuga. Quod posteaquam iste cognovits, hanc rationem habere coepit. Videbat, illis nauarchis testibus, tantum hoc crimen sustinere se nullo modo posse. Consilium capit primo stultum, verum tamen clemens. Nauarchos ad se vocari jubet; veniunt. Accusat eos, quod ejus modi de se sermonis habuerint; rogat, ut in sua quisque dicat navi se tantum habuisse nautarum, quantum oportuerit, neque quemquam esse dimissum. Illi enimvero se ostendunt, quod vellet, esse facturos. Iste non procrastinat, advocate amicos statim: quaerit ex singulatim, quot quisque nautas habuerit; respondit unusquisque, ut erat praeceptum; iste in tabulas refert, obsignat signis amicorum providens homo, ut contra hoc crimen, si quando opus esset, hac videlicet testificatione uteretur…

XXXIX. Веррес становится увереннее в том, что весь день на площади и на собрании ничего не случится, и у навархов спрашивается лишь одно: каким образом был распущен флот? Их допросили по отдельности и доказали, что гребцы были отправлены на берег, оставшиеся голодали*, а Клеомен* испугался и бежал. Узнав об этом впоследствии, Веррес начинает разрабатывать следующий план. Он видел, что со свидетельскими показаниями навархов он никак не сможет опровергнуть столь тяжкое обвинение. Вначале он принимает глупое, но милостивое решение. Он приказывает позвать к себе навархов – они приходят. Он обвиняет их, и они слышат от него речь такого рода: он просит их, чтобы каждый из них засвидетельствовал, что у них на кораблях было столько моряков, сколько следует, и ни один моряк не был отпущен на берег. Те, разумеется, обещают ему сделать так, как он хочет. Тот без отсрочки собирает друзей и спрашивает каждого из них поодиночке, сколько было моряков у каждого; ему отвечают то, что было предписано; тот записывает показания на табличках и – предусмотрительный человек! – скрепляет их подписью друзей, - очевидно, для того, чтобы воспользоваться этими показаниями в свою защиту, если это когда-нибудь понадобится…

* «…оставшиеся голодали…» - голод на кораблях – это тоже следствие злоупотреблений Верреса, который присвоил себе значительную часть денег, отпущенных на провиант.
* Клеомен – сицилиец, близкий к Верресу и поставленный им во главе флота; при нападении пиратов Клеомен первым обратился в бегство.
XL. Ubi autem videt illorum confessionem, testificationem suam, tabellas sibi nullo adjumento futures, init consilium non improbi praetoris (nam id quidem esset ferendum), sed importune atque amentis tyranny; statuit nauarchos omnes, testes sui sceleris, vita esse privandos…

XL. Когда же он видит их признание и понимает, что его таблички – свидетельские показания – ему ничем не помогут, он принимает решение – не решение бесстыдного претора (хотя его, без сомнения, следует считать таковым), но решение претора беспощадного, решение безумного тирана: он решил, что всех навархов – очевидцев его преступления – должно лишить жизни…
XLI. Haec posteaquam constituta sunt, procedit iste repente e praetorio inflammatus scelere, furore, crudelitate, in forum venit, nauarchos ad se vocari jubet. Qui nihil metuerent, nihil suspicarentur, statim accurunt. Iste hominibus miseris innocentibus injici catenas imperat. Implorare illi fidem praetoris et, qua re id faceret, rogare. Tum iste hoc causae dicit, quod classem praedonibus prodidissent. Fit clamor et admiration populi tantam esse in homine impudentiam atque audaciam, u taut aliis causam calamitatis attribueret, quae omnis propter avaritiam ipsius accidisset, aut, cum ipse praedonum socius arbitraretur, aliis proditionis crimen inferret; deinde hoc quinto decimo die crimen esse natum, postquam classis esset amissa.

XLI. Приняв это решение, он внезапно выходит из претория*, возбужденный намерением преступления, яростью, жестокостью, приходит на площадь и приказывает призвать навархов к себе. Они, хотя ничего не испугались бы и ничего не заподозрили бы, немедленно прибегают. Тот приказывает надеть на несчастных невинных людей кандалы. Они умоляют претора о защите, просят его оказать ее. Он же говорит им, что причина в том, что они, якобы, предали разбойникам флот. Удивленный народ издает крик от такого бесстыдства и дерзости. Люди кричат о том, чтобы он или приписал бы другим причину несчастья, которое могло из-за жадности случится с каждым, или обвинил бы в предательстве других людей, так как сам считался союзником разбойников; затем, на 15-й день после того, как флот был распущен, его вина всплыла.

*Преторий – дом претора.
XLV. Includuntur in carcerem condemnati; supplicium constituitur in illos, sumitur de miseris parentibus nauarchorum; prohibentur adire ad filios, prohibentur liberis suis cibum vestitumque ferre. Patres hi, quos videtis, jacebant in limine matresque miserae pernoctabant ad ostium carceris, ab extreme conspectus liberorum exclusae; quae nihil aliud orabant; nisi ut filiorum suorum postremum spiritum ore ecipere liceret. Aderat janitor carceris, carnifex praetoris, mors terrorque sociorum et civium Romanorum, lector Sextius, cui ex omni gemitu doloreque cert amerces comparabatur. “Ut adeas, tantum dabis, ut cibum tibi vestitumque intro ferre liceat, tantum”. Nemo recusabat. “Quid? Ut uno ictu secures afferam mortem filio tuo, quid dabis? Ne diu crucietur, ne saepius feriatu, ne cum sensu doloris aliquot spiritus auferatur?” Etiam ob hanc causam pecunia dabatur. O magnum atque intolerandum dolorem! O gravem acerbamque fortunam! Non vitam liberorum, sed mortis celeritatem pretio redimere cogebantur parentes.

XLV. Осужденных помещают в карцер; кара, установленная от несчастных родителей навархов, была назначена в том, что им было запрещено приходить с сыновьям, запрещено приносить им пищу и одежду. Эти отцы, которых вы видите, лежали у порога, а несчастные матери ночевали у входа в карцер, отделенные от самого вида детей, чтобы суметь принять устами их последний вздох. Присутствовал страж карцера, палач претора, смерть и террор союзников и граждан Рима, ликтор* Секстий, кем приобреталась определенная плата из всякого вздоха и страдания. «Чтобы тебе разрешили прийти, дашь столько-то; чтобы разрешили передать еду и одежду – столько-то». Никто не отказывался. «Что? Что дал бы ты за то, чтобы я не принес смерть твоему сыну одним ударом топора? Чтобы его долго не распинали, чтобы реже били, чтобы его душа не была унесена куда-нибудь с чувством горя?» Деньги давались даже вследствие этих причин. О, большое и невыносимое горе! О, тяжелая, суровая судьба! Родителей принуждали выкупать не жизнь детей, но быстроту смерти».

*Ликтор – член свиты римских магистратов (их обязанностью было, в частности, приведение в исполнение приговоров).
XLVI. Quibus omnibus rebus actis atque decisis, producuntur e carcere, deligantur. Quis tam fuit illo tempore ferreus, quis tam inhumanus praeter unum te, qui non illorum aetate, nobilitate, miseria commoverentur?.. Feriuntur secure. Laetaris tu in omnium gemitu et triumphas: testes avaritiae tuae gaudes esse sublatos. Errabas, Verres, et vehementer errabas, cum te maculas furtorum et flagitorum tuorum sociorum innocentium sanguine eluere arbitrabare; praeceps amentia ferebare, qui te existimares avaritiae vulnera crudelitatis remediis posse sanare!

XLVI. Когда все было выполнено и закончено, их выводят из карцера и привязывают к столбу. Ты был настолько жесток в то время, настолько бесчеловечен, претор, что тебя не остановил ни возраст, ни знатность, ни несчастье этих людей?.. Им отрубили головы. Ты радуешься в каждом своем вздохе и ликуешь: ты радуешься тому, что очевидцы твоей жадности уничтожены. Ты ошибаешься, Веррес, ты сильно ошибаешься, так как пятна краж и бесчинств над своими невинными товарищами ты смоешь кровью; слишком безрассудно с твоей стороны думать, что ты смог бы излечить раны жадности средствами жестокости! (О.Кайдалова, ноябрь 2013)
*На иллюстрации - Марк Туллий Цицерон