Испорченная шестеренка

     Заседание Сената не задалось с самого начала. Предложенная партией Прогресса инициатива была освистана, в ответ на что выступающий с докладом представитель партии растянул свою речь, которая резко изменила смысл и свелась к пустой демагогии, до неприличных размеров, лишая остальных сенаторов возможности высказаться и применяя, таким образом, классический прием обструкции. Его попытки затормозить ход заседания, к всеобщему облегчению, не удалась, и нарушитель был выпровожен подальше от трибуны, на свое место в зале. Но увы, это были лишь цветочки. Ягодки, точнее ягодка - в виде жесткого и откровенно крамольного выступления сенатора от партии Коалиции, была еще впереди. Очень быстро лорд-председатель пожалел, что прогнал прогрессиста.
     - Коллеги, - начал пожилой сенатор, поправив микрофон на высокой трибуне. Он относился к так называемой "старой школе" политиков, которые привыкли рубить с плеча и говорить все без обиняков (за что и снискали себе очень противоречивую славу - симпатию народа и ненависть противников). - Я не знаю, зачем вы все здесь собрались, поскольку толку от ваших заседаний ровным счетом никакого. Мы тратим деньги избирателей, которые нас не избирают, налогоплательщиков, которые платят налоги вовсе не на наше содержание, в конце концов - простых граждан, чьи интересы мы призваны представлять и отстаивать, однако занимаемся здесь черт знает чем, - несколько сенаторов то ли в знак протеста, то ли осознав тщетность их здесь нахождения, встали и покинули Высокий зал. - Я предлагаю, коллеги, несколько прояснить наше положение. Вот, - он поднял над седой головой несколько листов бумаги с мелко напечатанным текстом, - проект нового закона о Сенате.
     Лорд-председатель тяжело вздохнул и медленно закрыл лицо руками. Старый вояка, все ему мало. Не далее как месяц назад, он предложил инициировать процедуру отстранения от должности генерал-президента. На прошедшей неделе он умудрился найти поддержку в инициативе по урезанию полномочий Кабинета министров и почти сумел эту инициативу реализовать. Буквально позавчера он свалил - именно свалил, министра Государственной безопасности и тайн, а это был тот еще монстр. Говорили, что бывший министр обладает властью большей, чем сам генерал-президент, ну или, по крайней мере, властью равной. Это был человек, которого боялись и уважали, чей авторитет считался непререкаемым, чьи действия, даже когда он приказывал без суда и следствия казнить группу диверсантов, никогда не оспаривались. Но тут появился наш сенатор, несший подмышкой пачку каких-то документов, и карьера министра была уничтожена в одни сутки. Сенатор раздобыл где-то какие-то компрометирующие сведения, предъявил их сенату, направил генерал-президенту и в новостные агентства всех профилей и форматов. Довольно быстро маховик раскрутился, в огонь подбросили дров многочисленные враги и завистники министра, в результате чего система выбросила одного из своих руководителей на обочину власти и политической жизни. Тогда никто не успел сориентироваться и принять меры, тем более, что уж очень одиозной была фигура министра. Но теперь контроль над ситуацией упускать нельзя. В особенности потому, что старик, похоже, замахнулся на основу основ, на базовый кирпич властной пирамиды, которая категорически не хочет обрушаться.
     - Я предлагаю, - продолжал старик, - ввести общественный контроль над нашей деятельностью, создать рычаги воздействия, позволяющие избирателям устранять своих зарвавшихся и, простите, зажравшихся представителей. Кроме того, было бы неплохо уменьшить наши привилегии и денежное довольствие - уж больно велик соблазн вступать в наши ряды исключительно из-за вольготного положения сенатора в обществе, его возвышенности над остальными гражданами.
     - Вот с себя и начни! - крикнул кто-то из зала.
     - О, коллега, уже начал, - невозмутимо ответствовал старик. - Я, да будет вам известно, уже как полгода перевожу половину своего дохода в благотворительную организацию Жертв Катастрофы, что и вам всем предлагаю сделать, пока моя инициатива не обретет статус закона, - старик обвел зал исполненным презрения взглядом и ухмыльнулся. - Да, и несколько часов назад я уже направил проект закона в новостные агентства, которые его обнародуют в эти выходные. Ваш отказ от его принятия вероятнее всего будет расценен публикой, как отказ от обязательства по представительству ее интересов.
     Лорд-председатель подозвал своего адъютанта, притянул его к себе за галстук и прошипел на ухо:
     - Вернуть. Что б никто не успел опубликовать.
     - Так он же опять все разошлет, - удивился адъютант.
     - Это тебя не должно беспокоить. Исполняй!
     - Да, господин, сию секунду.
     Проводив взглядом выбегающего из зала адъютанта, лорд-председатель отключил микрофон сенатора и включил свой.
     - Спасибо, коллега. Боюсь, однако, сегодня мы уже не успеем вынести ваш проект на голосование. А коль скоро сегодня последний рабочий день на этой неделе, мы сделаем это в первый же день следующей, то есть в понедельник, - сенатор раскраснелся и начал горячо высказывать свое возмущение, требуя включить микрофон и вынести проект закона на голосование сей же час, но лорд-председатель сделал вид, что не замечает его. - Спасибо, господа. Полагаю, мы можем сворачиваться. На сегодня все.
     Сенатор хватил микрофоном по кафедре и дрожащим от напряжения голосом выкрикнул:
     - Нет, не все! Вы не имеете права!
     - Все, все, коллега.
     - Да как вы смеете?! Это противозаконно! Плут, вы эта..., - сенатор тяжело оперся на кафедру и схватился за сердце. Старик, ну куда он полез? Ему уже пора думать о душе и подыскивать подходящее место под урну с собственным прахом, а он все воюет. Больное сердце. Это, пожалуй, вариант. Возможно, все удастся разрешить гораздо проще, чем представлялось в начале.
     - Не стоит так переживать, коллега. Отдышитесь, - посоветовал лорд-председатель, но старик  так уже почти оправился. - Дайте ему воды.
     - Сами пейте, - сенатор выплеснул воду в сторону трибуны лорда-председателя и разбил стакан об пол. - Яду мне еще подольете. И вычтите из моего оклада цену этого стакана. Руки прочь! Я ухожу.
     - Стакан – несущественная мелочь, - сказал лорд-председатель и выключил микрофон, добавив про себя: - И травить мы вас уж точно не собираемся.
     Есть много других способов, много более изысканных способов избавиться от человека. Тем более, если у этого человека больное сердце.

     Сенатор вышел из Дворца сената затемно, хотя заседание закончилось немногим позже четырех вечера. После разыгранного лордом-председателем фарса он направился в столовую, где пропустил стаканчик коньяка для успокоения расшалившихся нервов. Потом уже он подумал, что, быть может, зря это сделал, что стоило поберечь подорванное на почве частых переживаний здоровье, но отбросил эти мысли закурив большую сигару и на несколько секунд забыв обо всей земной суете. Когда-нибудь эти привычки загонят его в крематорий, но только не сегодня.
     Он шел по освещенной высокими фонарными столбами улице и думал, что надо было, пожалуй, отправить свой законопроект в газеты на пару дней раньше. Что, если лорд-председатель предпримет какую-нибудь гадкую акцию? Или кто-то другой? Вот это будет прецедент! Тогда можно будет смело сказать, что он разворошил осиное гнездо.
     Вдруг что-то выскочило из-за угла, и сенатор, вскрикнув, отскочил в сторону. Собачка. Мелкая гадкая животина, ах как же он не любил собак. Точнее, не любил, а боялся. В детстве он оказался заперт в одной комнате с большущей страшной псиной (которая лишь казалось большой малому ребенку - то был обыкновенный терьер), которая все время рычала и лаяла на него. Детская травма и все такое... В кармане зазвонил телефон. Сенатор поправил упавшую на лоб прядь седых волос, отдышался и взял трубку.
     - Слушаю вас.
     Ответа не было. Какие-то скрипы, тихий, приглушенный скрежет.
     - Алло? Кто это?
     Сопение. Звук, будто включили на воспроизведение старый проигрыватель, который использовал некогда популярные параллелепипеды с коричневой лентой внутри, называвшиеся, вроде как, магнитными кассетами (он видел такие в музее лет так с пятьдесят пять назад). Странная, опять же приглушенная мелодия и, наконец, голос. Вкрадчивый, вежливый. При этом неживой, отдающий металлом и холодом. Смертью.
     - Добрый вечер, господин сенатор. Соблаговолите выслушать одну короткую притчу о шестерне. Наша шестерня – элемент механизма, к примеру, часов. Таких старых механических часов, ну вы, наверное, их еще помните. Шестеренка мала, совершенно проста. Примитивна и вроде бы даже малозначима. Однако, стоит ей перекоситься или обнаружить в себе какой-нибудь дефект, вся система, до того момента работавшая без малейшего нарекания, начинает давать сбои и рискует прийти в полную негодность. Этого ведь нельзя допускать, верно? Часы остановятся и перестанут выполнять свою функцию, а мы хотим узнавать по ним время, использовать их. Поэтому такую шестеренку, сколь она не была бы сама по себе интересна или дорога, приходится удалять из механизма и выбрасывать, ведь она нам более не нужна. Избавившись от нее, мы находим ей на замену другую, неиспорченную шестеренку. Система не должна давать сбоев. Система не может этого допустить, поэтому система защищает себя. А теперь сделайте выводы и помолитесь.
     Связь оборвалась и последовавшие за этим гудки показались сенатору не менее зловещими, чем услышанные слова. Да как ни посмели опять запугивать его, его – сенатора! Значит, на правильный путь он встал, если его враги так реагируют. Что ж, дожмем, раздавим их – чего бы это ни стоило! Характерный хруст треснувшего пластика и боль в руке вернули его из пучин праведного гнева в реальный мир. Разжав кулак, сенатор обнаружил, что невольно уже приступил к воплощению своего воинственного порыва, раздавив телефон. Он выкинул вышедшее из строя средство связи в ближайшую урну, заметив, что от него на руке осталось несколько кровоточащих порезов, и быстрыми шагами направился в сторону дома. Сердце бешено колотилось, на лбу выступил холодный пот. Плохой признак. Напряженный выдался денек – а тут еще этот чертов телефон. Хорошо бы, чтоб этим все на сегодня и закончилось. Во время последнего обследования врачи предупреждали его, что нужно поберечь себя и постараться избегать стрессов. Но вот только не сказали, как это сделать при его-то работе. Все же обидно, что без телефона труднее будет узнать, от кого был звонок, и кто это такой смелый посмел ему угрожать. Ну да ладно. Все равно им всем скоро достанется.
     - Все. Хватит, - пробормотал он, остановившись перед крыльцом своего небольшого особняка. Надо успокоиться и отдышаться, а то сердце опять прихватило. Сенатор оперся о перила и закрыл глаза, пытаясь восстановить дыхание.
     Из кустов справа от крыльца послышался шорох. Старик бросился к двери, но тут шорох сменился утробным рычанием, будто там прячется бойцовая собака, собирающаяся кинуться на него и вонзить свои желтые, кривые зубы в его горло. Рычание становилось громче, сердце колотилось как бешеное, а дверной замок все не поддавался.
     - Ох, - выдохнул сенатор.
     Ключи выскользнули из ослабевших пальцев и со звоном упали на мраморное крыльцо. Будто острый нож вонзился в грудь старика. Сенатор попытался ухватиться за перила и устоять, но руки ему отказали. Его ноги подкосились и, падая, он к собственному удивлению почувствовал даже некоторое облегчение от своего скорого ухода. Всякий рано или поздно исчерпывает свой предел прочности. Даже будь он шестеренкой в нормальной системе, он рано или поздно устал бы от нее и себя. А так... Но хватит. Мыслей больше нет. Эйфория облегчения после острой боли сменилась пустотой и холодом. Смертью.

     Из кустов вылез невысокий человек, одетый в неприметный костюм темных цветов. Лицо скрывал капюшон, что вместе с поздним часом не позволяло разглядеть его гримасу, одновременно выражавшую целую палитру общих, неявных чувств, которые были слабы, можно сказать - притуплены, как то бывает у мясника, привыкшего к своему ремеслу и давно научившегося не переживать из-за очередной жертвы своего топора. Человек выключил небольшое многофункциональное устройство, издававшее очень реалистичное рычание, и убрал его в карман куртки. Облаченной в кожаную перчатку рукой он проверил пульс старого сенатора и, удовлетворившись результатом, пошел прочь.
     - Надеюсь, господин будет доволен, - пробормотал он. - Эх, жаль старика. И так скоро помер бы, но пришлось его поторопить.