Броня

Ему 89 лет, но покой только снится. Опять с утра позвонили: в 11 часов заседание Совета ветеранов. «Иван Гордеевич, надо выступить с позиции фронтовика и заклеймить иванов, родства не помнящих».
Надел пиджак с панцирем из орденов и медалей. Сходил. Выступил, заклеймил.
А к вечеру пригласили в колледж. Пришел, сразу попросили в президиум, под аплодисменты студентов. Лица молодые, одухотворенные.Выступил прямо с места , сказал напутственное слово:
-Мы, ветераны, передаем вам Родину с особой надеждой. Крепите её, преумножайте богатства, защищайте так, как защишали её мы. Вот мне пришлось прошагать дорогами войны все 1418 огненных дней и ночей. Каждая награда на моей груди заслужена солдатским потом и кровью.Вот орден Отечественной войны 2 степени. И хоть нашел он меня спустя сорок лет после войны, но я и сейчас вижу себя в окопе под Глуховом, где орден мне вручил генерал – заместитель командира дивизии по политической части. А вот – видите, тускло мерцает под светом? Медаль «За отвагу». Она мне дороже всех орденов, потому что настоящая, солдатская. Я её заслужил при формировании Днепра. Чудом выжил, хотя потерял многих настоящих друзей.
От волнения Иван Гордеевич долго дребезжит горлышком графина о стакан и продолжает, отхлебнул чуть-чуть, по-птичьи, чуть оттопырив подрагивающий мизинец:
-А вот орден Трудового Красного знамени. Это – годы восстановления народного хозяйства. Нам, фронтовикам досталась нелёгкая доля не только защищать Родину, но и восстанавливать её. И хоть работал я тогда всего нормировщиком на харьковской стройке, но мой комсомольский задор позволил мне добиться исключительных трудовых успехов.Как орденоносцу, мне было не трудно заочно закончить вуз.
А потом много лет служил я в системе юстиции и соцобеспечения. Очень часто и много пришлось помогать сослуживцам, фронтовикам. Я очень чутко всегда относился к тем, кто пережил войну. Это проявлялось не только в государственной службе, но и в общественной работе. Я много лет был членом партийной комиссии при обкоме партии, входил в Совет ветеранов, и ни разу не отказался от выступлении я перед учащимися и студентами. И знаете, что горько? Всё чаще я вижу равнодушие в глазах молодежи, неискренность. А ведь мы, ветераны, уходим. Кто,кроме нас,честно расскажет о суровых испытаниях, кому мы можем доверить бесценный боевой опыт?
Иван Гордеевич опять отклёвывает из стакана и с горечью продолжает:
-Но так получается, что даже среди нас, ветеранов, еще остались опасные скептики, ревизионисты. Два часа назад, например, на заседании Совета ветеранов мне доверили дать отпор одному из таких. Кажется – ты же всё прошёл, всё испытал. Офицер, на костыле, в шрамах, а туда же – Сталин ему преступник, Жуков профан . Я ему прямо в бесстыжие глаза высказал: да если бы не Сталин с Жуковым – стоял ли бы ты сейчас тут на колодяжке?
Иван Гордеевич  говорил , распаляясь. Скоро ему удалось увлечь и студентов, в зале начался опасный спор о цене победы.
И домой ветеран попал только к вечеру. В прихожей, подавая жене тяжеленный пиджак, нашпигованный фронтовым железом, он с удовольствием сказал:
-Очень нужен я людям. Много нынче развелось врагов, которые предали нашу Победу. Сколько осталось жить – столько и буду открывать народу глаза. Да я сам – ходячий пример непобедимости русского оружия. Броня!


* * * Все 1418 дней Великой Отечественной войны рядовой Иван Гордеевич Аниканов служил писарем при штабе 31 Армии генерал-лейтенанта Глуздовского, и ближе сорока километров к фронту ни разу не подступал.