Стертая жизнь...

В тихих осенних сумерках, на диване, в полумраке комнаты лежал человек, небрежно укрытый старым, потертым пледом. Густые седые волосы, недельная щетина на щеках и подбородке, тусклый свет старческих глаз, и изборожденное морщинами лицо составляли его портрет. Человек захрипел, силясь встать, но не смог. На его глазах навернулись слезы. "Проклятье, - прохрипел он – проклятая болезнь!". Он собрал последние усилия, и попытался сползти со своего лежбища. В висках застучало, и комната поплыла перед его глазами. Он застонал. Еще месяц назад он был другим, подвижным, полным жизни, а теперь дряхлая развалина. А ведь ему нет и пятидесяти лет. Он откинулся на подушку, и уставился в потолок. Жизнь, промелькнув с невероятной космической скоростью, исчезла в черной дыре прошлого. А ведь все могло быть в этой жизни иначе…
Полуголодное, нищее детство в разваленной, разграбленной и нищей стране, в которой он родился, и о которой никто уже не помнит. Работа, что б ни быть обузой в семье. Учеба, на которую он сам себе зарабатывал, умудряясь оставлять существенный кусок матери, ограничивая себя во всем. Много раз предлагали быть пресмыкающимся. Не согласился. Не позволила гордость, хотя сейчас жизнь могла сложиться иначе, согласись он на эти предложения. А потом он затормозил, что б оглянутся, взвесить, оценить достигнутое, и обнаружил пустоту. Фактически разменяв третий десяток жизни, он не достиг ничего! Все достигнутое было подобно эфемерному призраку, которого спугнул солнечный рассвет. Тогда он задумался…
Семья…
Семья та нить Ариадны, что связывает, прошло и будущее. Из двух семей получается одна. А там калейдоскоп жизни выбрасывает бессчетное количество комбинаций, на которых род человеческий и зиждется. Кто был в эго жизни? Самовлюбленные потаскушки, наивные до умильной глупости простушки, верящие во все сказанное им. С кем создавать семью? Где тот человек, что станет опорой по жизни, верным другом, любящей женой? Иногда вспоминается присказка: "Ох, ох, что я маленький не сдох!". Воистину жить нужно молодым, и умирать молодым, пока старость и немощь не прикуют твое тело к кровати, делая тебя растением. Потом появилась она…
Редкостная комбинация ума, характера. Он понял, что именно на таких, не разменявших себя на встречного-пеперечного и женятся. Такие становятся любящими матерями и женами. Но кем был он для нее. Впрочем, он с выбором определился, оставив ей право окончательного решения. И она его сделала. Она стала той, о ком с гордостью можно сказать: "вот моя жена, моя вторая половинка!". Он не ошибся. Почти. Нет ничего в этой жизни идеального! Его разменяли, как мелочь на сдачу на базаре. Он, не имеющий ни волнующей тяжести доспеха на своей груди, чело не тяжелит шелом, руку сладостно не оттягивает холодная сталь меча, но он верит, что главное - преданность и верность. Он клоун и шут. Идеалы вызывающие ироничную улыбку окружающих. Он был верен, и за это его ждала расплата. Его разменяли! У его сына отобрали его фамилию, вычеркнув его из жизни детеныша. Кровиночки. Плоть от плоти. Разменяли, когда сын еще не сделал первых шагов, не сказал первого осмысленного слова. За две тысячи лет мир существенно подешевел со времени тридцати сребреников. Он просил, молил жену, ломая себя, не делать того, срытого, что делала она. Она обещала. Она смеялась ему в глаза, на которых были слезы. Она продолжала жить как жила, каждым новым днем причиняя ему боль, и упиваясь ею. А он был верен. Ей верен. Ей, матери его единственного сына. Он видел как хрупкий, только, что рожденный мир, его мир, их мир, рушился. Она все делала для этого. А он прощал, верно, служа ей. Матери. Но ничто не вечно. Его разменяли, и выбросили…
А потом….
Сколько прошло лет? Может быть веков? Он не помнил. Бытие, черной тяжелой массой горного обвала обрушилось на него. Где-то мелькали солнечные зайчики чего- то светлого, но чего он так и не понял. Не разобрал, столь быстротечно во мраке они промелькнули мимо него. Он исподтишка видел, как рос его сын, который называл отцом совершенно другого человека и носил его фамилию. Сын не знал его.
Тягучая черная патока времени, из которого выпадали дни, месяцы, годы. Он был чужим везде и для всех. Он был чужим для себя. Прошлое иногда накатывало, и он на мгновение преображался, и все шарахались от него. Могилы не должны говорить, а он был ею. Он заживо погребенный. Живой труп.
Однажды утром у него подкосились ноги, и мир поплыл перед глазами. Он, собрав волю в кулак дополз до своего дивана, и счет времени окончательно прекратился для него.
Смутная серая пелена умалялась, и он видел в светлом проеме окна увядание последних дней лета, приход осени. Он заставлял себя подняться. Выйти к людям. Но не мог. С каждым новым днем он слабел все больше и больше. Он изгрыз кромку пледа, которым был укрыт от бессильной злобы на самого себя. Но сделать ничего не мог с собою. Жизненные силы оставляли его. Он не знал, что весной, когда ручьи талого снега высохнут, а деревья еще не успеют покрыться молодым пухом зелени, дверь его квартиры будет осторожно взломана слесарем из местного ЖЭКа, в комнату войдут пятеро, трое из которых в форме. Они пришли исполнять решение суда, и наказать злостного неплательщика квартплаты. В штатском неприятно разочарованы его полуистлевшим состоянием, и отсутствием жизни где-то с полгода. Один из людей в форме озабоченно чиркнет пару строк в строгую бумажку, и два дюжих молодчика, завернув его в плед, увезут его из его квартиры. Не дождавшись этого, один из штатских будет лебезить перед людьми в форме, суля им златые горы, и в конечном итоге добьется своего. Он будет похоронен как неизвестный, с жестяным номерком на ноге, и фанерной табличкой вместо креста. Эпитафией на его могиле будет несложный порядковый номер, как у любого неизвестного. В эго квартире уже через два месяца будут жить другие люди. Его сын будет нянчить своих детей, так и не узнав о нем. Бывшая жена нежится остаток жизни в объятиях другого. А его могилку сроют через пару лет для очередного номерного, найденного замерзшим на местном железнодорожном вокзале зимой. То, что было им, завернутое в полусгнивший целлофан отвезут в крематорий, через дымовую трубу которого он, смешавшись с ветром, обретет свободу. Да только зачем теперь она ему……………………..