Последний старец Сталинградский снег 26

-А вы из каких частей, парни? - спросил Грюн, хоть мог бы приказать.

Разрешите доложить, герр обер-вахмистер, я... обершутцер Шеффер-Деккер... из 175-й пехотной. А это "хиви"... рус-Сергей, он из оперативного отдела штаба армии. Он вынес из под огня унтер-офицера Крейхеля. Я его прикрывал, а он вынес...

Грюн присвистнул, проведя рукой по чумазой рыжей щетине, что выступала по лицу жестким ворсом:

-Это подвиг, парни! Тянет на Железный крест 2-го класса, обоим! Жаль, что в этом ледяном аду он уже не понадобится, и некому вас наградить. Есть хотите? К услугам вашим тощих желудков - банка гусиного паштета из Дании. Открытая, правда... Поделите, как братья, на двоих! Смотрите слева, в углу... железный ящик! Нам неделю назад посчастливилось раскурочить сброшенный контейнер, пока не подоспели остальные бедолаги. Так что запаслись мы основательно - ещё на неделю пожрать...

-А неделю мы и протянем, - протянул густым басом Шенеманн, разворачивая "штурмгещюц" на одной гусенице. - Неделю... как много... Надеюсь среди нас все свои, доносчиков нет? Так вот, нам терять нечего. Помощи нам ждать неоткуда. Её не будет! Это ясно теперь последнему оборванцу в нашей армии. Фронт катится к Харькову и там выравнивается по доктору Геббельсу, - хмыкнул он. - Так он сказал, ср... свинья! Чёрт, лучше бы эта вонючая хромоножка распорядилась изъять все радиоприёмники, чем передавали бы всякую чушь! Похоже, в тылу этому уже не верят - выравниваем...

-И всё-таки мы держимся... - осторожно вставил Томас, глядя на Крейхеля, что мотался из стороны в сторону в замшевом кресле наводчика. - Русским нас просто так не взять. Хотя жить, конечно, хочется. И говорят - про корпус генерала Штудета, который сбросят на парашютах в "Шталинградскую крепость"...

-Вот ещё одна дерьмовая чушь! Ты что, идиот, парень?! - хохотнул Грюн так, что перекрыл рокот двигателя. - Чтобы верить такому дерьму... надо постараться...

-Это тоже говорили по радио... этот проходимец Ганц Фриче или сам... - протянул из себя Шенеманн.

Его белёсое лицо и глаза светились недобрым.

-Нет, это солдатская молва... мы так поддерживали...

-Вы дерьмом себя поддерживали, а за дерьмо... Стой!- внезапно выкрикнул Грюн, будто его заморозили или ужалили.

"Штуг" встал и замер как вкопанный, выпустив из выхлопных труб пучки искр и почти невидимый шлейф синтетического бензина.Со своей короткой пушкой, что выглядывала из плоской скошенной назад рубки, боевая машина напоминала железный гроб. Вокруг посреди каменных и пустых коробок, покрытых снежным саваном; среди сколков стен, брошенной и стынущей среди вьюги техники толпилось около двухсот замороженных оборванцев. Они были закутаны в одеяла и тряпьё, под которым угадывалась амуниция вермахта. Некоторые были без оружия; другие опирались на палки , ручные пулемёты или винтовки. Кто-то с замотанным лицом не мог стоять - сидел на каменных обломах, покрываясь ледяной коркой до глаз. "...Пожалуйста, парни, сжальтесь... возьмите нас - мы не можем идти... раненные из комендатуры... здание уничтожено, многих затоптали в давке... выбились из сил, умираем!.. - раздавались истерические мольбы со всех сторон. Грязные руки в оборванных рукавах, замотанные тряпьём, в суконных перчатках, вязаных рукавицах, даже обнажённые, почерневшие от мороза пальцы тянулись со всех сторон. Пар шёл от заросших, почерневших грязных лиц с пятнами морозной гангрены; глаза, похожие на треснувшее красное стекло, страшно сверкали.

Сергей смотрел на это сквозь узенькие триплексы и у него немело внутри.

-Чёрт, ребята... я не могу всех взять! - заорал Грюн, выбравшись наружу сквозь раскрытые створки. Его лицо стало жёстким, даже злым; губы болезненно тряслись. - Только раненых... только лёгких раненых, никаких тяжёлых! Остальные - идите пешком, как есть... до Красной площади недолго топать...

Вокруг на мгновение стихло. Затем страшные чёрные рты вновь раскрылись - грязный пар повалил со всех сторон:

-Я в тебя кину гранаты - у меня связка...

-Я тебя сейчас застрелю, свинья... хорошо устроился...

-Ребята!У ну, хватайте это дерьмо из его скорлупы - я ему выколю штыком глаза...

Грюна словно ахнуло тяжёлой плитой, он мгновенно сполз вниз. Железные створки судорожно звякнули - он провернул трясущимися пальцами винт замка. Шенеманн двинул рычагами передач - штурмовое орудие брыкнуло, как живое.

По корпусу уже стучали - броня будто содрогалась...

-Свинячий бог, дерьмо проклятое! - заревел Грюн, снова приоткрыв железные створки: - Я же ясно сказал - только раненых... только... для них есть место на броне! Эй, ты, засранец... хочешь кинуть связку гранат?! Ах ты, грязный ублюдок, мать твою! Обос... свинья... Может, кто-нибудь другой вместо меня поведёт "гвоздь"?! Что, нет?! Тогда вообще никуда не поедем... У меня полный бак, полная боевая укладка! Тут все разнесёт к чертям свинячьим... к гребаной русской матери... Подонки...

Его уже не слушали да и не слышно было. На "штуг" лезли все, кто мог. Здоровые топтали слабых, отпихивали раненых. За место на броне били и душили грязными, чёрными руками. Вскоре вокруг боевой машина образовалась давка их сплетённых оборванных тел. Они захлёбывались руганью из страшной смеси германского, русского. Грюн спешно прикрыл люк и дал выстрел из "штуммеля". Короткий 5-калибровый ствол, точно спиленный у основания, выбросил сноп морозного дыма и лоскут бледного пламени.Тела с воплями полетели в снег, но это не помогло. Новые лезли по ним, топча их грязным тряпьём на ногах...

"Штуг" сделал рывок... раздались дикие вопли угодивших под гусеницы. Томас закрыл лицо грязными перчатками. Сергей ничего не чувствовал - смотрел перед собой в сгущающиеся чёрные точки...

На лице Шенеманна появилось зверское выражение.

-Святая Дева... Иисус наш спаситель, с нами бог!Простите... - забормотал Грюн. - Жми на всю катушку, иначе мы пропали!

-Да я вижу, командир, на нас пикируют... три "железных мясника"!

В следующее мгновение, когда "штуг" рванул вперёд через тела, распластывая их гусеницами, три Ил-2 вышли из штурмовки. На том месте, где толпились, дрались и лезли на стальной камуфляжный борт через траки, презирая себе подобных, клубились облака чёрно-жёлтого дыма и зияли воронки. Кучи кровавого тряпья и дымящихся конечностей, куски тел устилали всё вокруг. "..."Акация", цель накрыта! - докладывал командир штурмового звена; он приказал пулемётчику в заднем куполе сделать отметку в полётной карте. - До роты пехоты в районе площади борцов и театра Горького. БК и топливо на исходе... Возвращаемся на базу! "Штугер" ушёл, зараза, пусть живут... пока..."

Тяжёлый прицел из литого металла , без резиновых наглазников он сложил наверх ещё до атаки. Он старался не пользоваться им вообще, доверяясь своему глазу и сноровке. Можно было запросто расшибить лоб или переносицу, попадая в "воздушную" яму. Кровь мгновенно заливала глаза - наложить пластырь или перевязку было некогда или некому, если бортстрелок был занят очередями, крутясь в турели. А в боевом вылете такие травмы нередко приводили к крутому пике и кончались похоронкой.

Это была война, на которой никто никого не жалел. Жалости не находилось места и в помине, хотя она упорно пробивалась как росток через асфальт, как цветок через тернии, как родник через камень...

***