Ротания

 
                Философия запретной жизни

«Все пройдет.  И это тоже пройдет».
Надпись на кольце царя Соломона.


Salve, Regina Marina!

К читателю

Пускай весь мир горит в огне,
Мы сами топим печи эти.
Пылать нам суждено на дне,
И прах рассеют наш по свету.

Ротан – уникальный представитель пресноводной фауны, способный обитать в самых невероятных и суровых условиях, промерзать до глубины костей и все равно возвращаться к жизни. Хищник, целью своей жизни ставящий лишь пожирание более мелкой и слабой рыбёшки.

Ротания – такое неординарное название получила Амурская область среди заключенных. Суровый край амурских лагерей, неизменно выделяющийся на тюремной карте огромной России. Общепринятые понятия «эволюционировали» здесь до своей крайней степени, вызывая замешательство и недоумение у заключенных из других регионов, но, совершенно точно, позволяя выживать под столь гнетущим нажимом обстоятельств. 

Ротания – это книга не о тюрьме, а прежде всего о людях, об условиях и об отношениях, которые эти условия порождают. Тюрьма интересна не сама по себе, а как набор совершенно особых обстоятельств, позволяющих взглянуть на нутро человека, вывернуть его наизнанку, выяснить, человек ли это или же все-таки животное,  попытаться понять его поведение, переживания, заглянуть в его мысли. Этика, эстетика, мораль, нравственность  -  все эти понятия растворяются как туман после восхода солнца, оголяя лишь один и самый главный инстинкт человека. Выжить.

Эта книга является противоположностью роману «Первоход», главной целью которого было показать ощущения и переживания человека, впервые попавшего в «серьезные» условия. Теперь нужно понять разум. Хотите узнать, в чем смысл жизни? Эта книга сама не знает этого. Она лишь собеседник в вашем диалоге с самим собой. Жесток ли этот мир или прекрасен, как писал Вольтер, называя его лучшим из возможных миров?

  Ротания - это глубокий аналитический труд, совместивший в себе элементы публицистики, документализма и толику романизма. На сей раз перед читателем откроются закрытые двери тайного графства, позволяя ему самому делать выводы, размышлять и анализировать.

Приятного чтения. Не заблудитесь в своих мыслях!

Введение

ГРЕХ. Вот то первостепенное слово, которое может заключать в себе все тайные замыслы человека. Первопричина всего - это грех, грех малый или большой, пугающий или пленяющий, заставляющий задумываться или пускающий тебя в водоворот эмоций и страстей.
 Он – начало. Начало твоего собственного подсознательного «Я», которое со временем проявляется у каждого человека в большей или меньшей степени. Воспитание? Образование? Корни? Все это становится пустым звуком, едва только грех начинает забираться в тебя все глубже и глубже, укореняясь и навязывая свою волю.
 Все начинается с малого.  Сначала на свет появляешься ты, а вслед за тобой тут же рождаются негодование, неудовлетворенность, нечто гнетущее тебя изнутри, но не причиняющее пока особого дискомфорта.  Со временем ты пытаешься осознать - Кто Ты? Изучаешь себя, пытаешься понять свои привычки, предпочтения, характер, но все равно ощущаешь себя чужим в собственном теле. Жизнь старается навязать тебе свои правила, воспитать тебя по своему образу и подобию, создать еще одну каплю в безликом и безграничном обществе. 
 Ты взрослеешь, получаешь образование, обретаешь личные представления о жизни. Незаметно для тебя самого возникают новые мечты, желания, всевозможные жажды, и вот уже твое собственное «Я»  расщепляется в этой бездне. Проходят дни, возможно, даже годы, но ты так и не видишь своего пути, не можешь понять, для чего ты сотворен, какие сверхъестественные силы создали тебя и для чего все еще оставляют здесь.  И наступает замешательство, смятение,  паника, тишина. Собственно, в  тишине зарождается вакуум, тот темный, черный человек, который был скрыт внутри тебя с самого рождения, который шел с тобой за руку всю твою жизнь, но держался немного в стороне,  не вмешиваясь и ожидая своего истинного часа.
 Теперь у тебя есть альтернатива, теперь тебе дано право выбирать, исполнять свои желания и тяги. Время - и выбор становиться все труднее, когда нет выбора, нет и смятения, с выбором приходит  и замешательство.  Ты начинаешь ощущать, осознавать что, то, как ты живешь, тебя не устраивает, тебе хочется большего,  недоступного, другого. С каждым днем это желание становиться все навязчивей, и ты уже не пытаешься сдерживать его, позволяя спокойно нести тебя по течению. 
То, второе, «Я», живущее в тебе, это вовсе не раздвоение личности, это лишь ее зеркальное отражение, противоположность, твоя вторая сущность, которой не нужно бояться, но которую нужно стеречь.  Она не проявляется в минуты покоя, ее не заметишь в беглой рутине дней, она заявляет о себе незаметно, неожиданно, в самый критический момент. В момент Провидения.
Искра, и вот уже пламя поглощает тебя целиком,  превращая из человека в Иное.




Глава № 1

Преступник – человек, преступивший закон. С одной стороны, все элементарно и ясно, но рождаются ли преступниками  или ими становятся осознанно?  Где кроется  начало? Что появилось первым - яйцо или курица? Только немногие знают, что изначально был кур. 
Для многих преступление может быть совершенно только сознательно, осмысленно и целенаправленно. Ложь!  Преступник сидит в человеке с момента его рождения, причем абсолютно никакого значения не имеют ни пол, ни раса, ни социальный статус и воспитание. Главное – это личность. 
Личность - вот что руководит  всеми нашими действиями.  Начало дороги к преступлению, как правило, лежит далеко в прошлом,  там, в одном, казалось бы, незначительном поступке, точнее, проступке, который с годами разрастается как снежный ком.  Стоит единожды нарушить запрет, и тебя потянет нарушить его снова и снова. Так, шаг за шагом, ты движешься в выбранном однажды направлении дальше, ничто тебя не отягощает, ничего не смущает, ведь большинство запретов, установленных в мире, - всего лишь общепринятые условности.  Твой разум сам выбирает, что позволительно именно тебе и что запрещено другим. Ты – это уникум, абсолютно эксклюзивный организм, которому не обязательно и даже вредно следовать всеобщему течению, который заслуживает большего,  требует специального к себе отношения, нуждается во всем.
Как только в человеке укореняется подобное мышление, начинается обратный отсчет времени, минут, оставшихся  до точки, после которой что-либо изменить будет уже невозможно.
Кто они? Эти синие от татуировок, точно кислородный баллон, угрюмые мужчины с железными «фиксами» вместо зубов? Да дети же! Прежде всего, это те юноши, которыми они были, когда впервые попали в места заключения. Тюрьма имеет необъяснимую особенность сохранять людей, «замораживать» их.  В одном случае человек сохраняется душевно, и в седине оставаясь юношей, в другом – сохраняет не только душу, но и тело, сформированное заново скудным  питанием, отсутствием обжорства и практически постоянным чувством голода. Рецидивисты составляют далеко не всю ту массу, которая находится в заключении.
Юность - вот оплот человечества. Именно в юности в человека закладываются всеобъемлющие понятия и взгляды, из которых выстраивается его личностное миропонимание.  На переломе эпох, в момент крушения старой системы и зарождения новой, дети смутных времен зачастую не ощущают на себе прикосновение простых истин, не осознают огромной разницы между добром и злом; старое понимание ушло, новое еще не сотворилось. Каждый  волен делать собственные предположения методом проб и ошибок, в том числе и на собственном теле и опыте исследовать человеческие истины. Лишь  жизнь со своей суровостью и нарочитостью преподает им уроки, простые, грубые,  неизменно нужные и все-таки жестокие. Ссоры, драки, борьба – путь практически каждого юнца, получившего дворовое воспитание, уникальное и досадно не схожее с золотыми принципами, прививаемыми заботливыми родителями «домашним» деткам.  Жизнь как будто с юности начинает готовить нас к грядущим испытаниям, тренируя нашу волю, тело и разум. Многие вспомнят, как в юности гоняли во дворе мяч, невзирая на погоду.  Дождь, снег, палящее солнце - все это не имеет никакого значения, терпи. Так тренируется тело. Бесконечные игры в прятки, тихое смиренное сидение в тени, секунда и… Ты уже мчишься к заветному столбу, чтобы победить, чтобы тебя не поймали и «не застучали» - так тренируется смирение и выносливость, чувство совладания с собственным страхом. «Пекарь» – игравшим когда-либо в эту игру непременно знакомо ощущение, когда в одиночестве ты отбиваешься палкой, защищая банку от своры твоих противников, а они со всей своей ненавистью такими же палками пытаются банку сбить. Ты один - их много. Они сильнее, не это ли главное жизненное правило? Так тренируется воля. И, конечно же, карты!  В детстве нам в руки попадают маленькие цветные бумажки, способные как Оракул предсказать наше будущее. Король, дама, туз - каждому в жизни выпадет свое. Так, в непрекращающихся многочасовой игре с грубым, но, увы,  непереводимым на приличный язык названием, дети с малых лет учатся исполнять роли, выпавшие им в слепом жребии. Король, имеющий все привилегии, способный перед началом выбирать самые козырные карты у своих подручных («проституток» и «смывал») и отдавать им все ненужное. Воин, рабочий, все остальные участники при удачном раскладе в любой момент могут занять место короля. Не это ли лучшая симуляция нашей жизни?
И, наконец, драка. Поистине волшебное слово! Без драки не обошлось ни одно детство. Драка, верно, линия предела понимания ребенка, та черта, за которой решаются все проблемы. Ты силен, значит, ты можешь позволить себе многое, ты слаб,  значит, твоя жизнь превратится в непрекращающееся испытание. Но как бы ты не был физически развит и вынослив, неизбежно (!) найдется кто-нибудь сильнее - непреложная истина, которую невозможно изменить.  И с этого начинается формирование твоей личности. Ты готов терпеть все их выходки? Значит, терпи, закрой свой рот и послушно выполняй их волю; если тебя сломает один, тебя сломает и другой, твой жизненный путь навсегда будет определен. Но если ты не согласен, если тебе плевать на то, что хотят от тебя другие – дерись, дерись до конца, с полной отдачей и неимоверной злобой, сражайся, бей, бей и ты победишь. Не важно, каких габаритов твой противник, насколько он мощнее и опасней тебя, тот второй «Я», который живет в тебе, способен на невозможное. 
Но если уж говорить о человеке, недостаточно ограничиться описанием его внешности, нужно передать и внутренний мир. Небольшой рост, маленький вес, полное отсутствие силы на вид, однако именно в этом и состоит парадокс природы.  Лев, живущий внутри хлипкого тела, достоин уважения.  Только характер расскажет вам о человеке.
Задиристость, целеустремленность, бесстрашие - это не черты сумасшедшего, это сокровище личности.  Видя перед собой более крупного оппонента, ты не видишь человека сильнее тебя, так как практически любой человек с виду мощнее, ты видишь цель,  конечную точку, а также путь преодоления препятствий до этой точки. Весит он шестьдесят килограммов или все сто, неважно. Чем дюже добыча, тем громче лавры!  Это всего лишь соперник, и над ним ты должен возобладать.  Здесь действует главное уличное правило – бей первым.  Остальное за тебя сделает страх.
Отсюда и начинается безвозвратное. Одержав верх над одним, вторым, третьим, ты приходишь к осознанию того, что ты, оказывается, выше других, тебе дано больше других и ты - особенный. Иллюзия нашептывает тебе: «Ты способен прогнуть отдельную личность, но и все общество. Ты способен диктовать всем свою волю.  Раз так, значит, они все должны тебе гораздо больше, нежели простое слово «здравствуй». Они должны тебе все, они обязаны тебе всем. И это все, все то, что принадлежит тебе по праву, ты должен забрать. Забрать не чужое, а, как ты считаешь, свое, кровное». Это и есть начало. Ты шагаешь на протоптанную еще до тебя  миллионами ног дорожку и тут  же оказываешься в тюрьме. У каждого свой путь, каждый «едет, согласно купленным билетам». Некоторые прокладывают его долгие годы, иные преодолевают за мгновения, испепеляя после себя все. Потом уже поздно, потом невозможно ничего изменить. Единственное, что тебе дано теперь - лишь мыслить, мечтать  и думать о том, как все могло быть иначе, как бы ты прожил свою жизнь заново, по-другому. Но.…  Поздно.


F


Глава № 2

Итак, начнем же мы рассказ,
В нем вы увидите все так,
Как есть на самом деле, без прикрас.
В нем встретите людей различных,
                и по душе, по уму и,
На первый взгляд порой приличных,
                потом поймете, что к чему.

Все дело происходит в паровозе,
Что вот уж несколько часов несет
Вагон «Столыпин», из тюрьмы который
Везет совсем особенный народ.

Все едут в маленьких рассечках,
Так издали похожих на плацкарту,
И в каждой маленькой ячейке
С десяток заключенных спят,
Тайком играют в замусоленные карты,
Грустят, дымят, чифирь «едят».

Давайте-ка зайдем к ним в гости,
Здесь тесно, но придется потерпеть.
Увидим мы  героя нашего у стенки,
Устроились? Осталось лишь смотреть.

- Максим, проснись, чифир давно остыл, - старик толкает в бок локтем пребольно. Максим глаза открыл и вмиг закрыл: «Все те же стены… Нет, с меня довольно».

Который год он здесь? Второй, да, точно.
Второй, а можно за десяток посчитать –
Тюрьма иглой засела в сердце прочно,
Назад, увы, нельзя перемотать.

Лишившись в миг всего на свете,
Свершил жестокий душегубный акт -
Убил другого он в ночном конфликте.
Теперь не жизнь – сплошной глухой антракт.

Давайте же рассмотрим мы его ближе:
Светловолосый, невысокий, симпатичный
Открытый взгляд, смешной курносый нос.
А что внутри него творится?
О! Вот еще вопрос!

Все детство он провел в детдоме,
Своих родителей встречая лишь  во сне.
И в памяти – как бил отец до крови,
То кулаком, то пряжкой на ремне

Бывало, злиться мамка очень
 И в погреб запирает на денек.
Там холодно, но выпустит лишь к ночи,
Схватившись вдруг, что где-то был сынок.

Но мамку он свою всем сердцем любит,
Пускай порой гоняла просто так.
Она одна – второй уже не будет,
И разве стоит обижаться на пустяк?

Сперва внезапно мать во сне кончалась,
Затем отец уплыл в царство Аида,
И что мальчишке оставалось?
Только мечтать о милости Брахмида.

Максиму школа – двор да подворотни,
Кулачные бои и стычки «за свое»,
Оттуда до тюрьмы, известно, путь короткий,
Но разве думает об этом пацанье?

Сейчас Максиму девятнадцать,
И столько же почти сидеть,
И столько «за свое» до дури драться,
И одного хотеть – не умереть.

Но он спокоен и в себе уверен,
Навел порядок в чувствах он и в мыслях,
Он знает - за тюремной дверью
Играть театр не имеет смысла.

Он будет честен хоть перед собой,
Другие… Там, на месте поглядим.
Пока же держится чуть стороной
Присматривается наш Максим.

А мы пройдемся по рассечкам взглядом,
В одной толпой сидят все первоходы,
Подследственные – с ними рядом,
Бесчисленная тьма народа.

А вот в другой рассечке
Сидят тихонько зечки,
А с ними, до удушья тесно,
Едут те, кому нигде нет места.

И так впритирку едут дружно
Исчадья ада для других,
Но все-таки друзья и братья
Между собой. И для себя самих.

- Какого будешь ты сословья? Чем дышишь, занимаешься, живешь? – Уж таково здесь предисловье, причем спасти не сможет ложь. Но у Максима нет ответа, а потому сказал он старику: «Ты погоди давать советы! Освоюсь – раскидаю, что смогу».

Тут слов на ветер – не бросай,
Иначе все тебе вернется
С лихвою, щедро через край,
Аукнется и отзовется.

Здесь каждому давно отведено
Единственно положенное место –
Проверят сразу, как заведено,
Какого ты, товарищ, теста.

Кто всю дорогу едет криво,
Тому внизу придется спать,
А коли ровно все, красиво,
Тебе – чифир, почет, кровать.

Всего же в жизни три несложных слова
Определить помогут наперед,
Какого будешь ты сословья,
И что за жизнь тебя здесь ждет.

Мужик – фундамент воровского,
Первооснова всех основ,
Надежная, как старая подкова,
И древняя, как пыль веков.

Мужик, он может быть простым,
Обычным, тихим, работящим.
А может быть он и блатным
Сердитым, хмурым и “смотрящим”.

Мужик покажет, как вам нужно жить,
Чтоб с совестью своей остаться,
Чтоб самого себя ценить
И в гадах никогда не оказаться.

Но это все же в идеале,
А кто сегодня идеал?
На деле ты найдешь едва ли
Того, кто совесть не продал.

Кто за красивыми словами
Не прячет черное нутро,
Не занимается торгами,
А просто делает добро.

Бродяга – вот ступень вторая,
Прислушайся к его словам –
Уж этот правду жизни знает,
Приближенный к самим Ворам.

Несет он слово воровское,
Ту мудрость, что научит выживать,
Он тайны все тебе раскроет,
Старайся лишь запоминать.

Запомнил? Значит, проще будет
Искать себя в застенках ледяных.
А нет – напомнят тебе люди,
Вот и пеняй потом на них.

Бродяга уважаем всеми,
Он – Вор без нескольких минут.
Хотя его и так все время
И ждут, и слушают, и чтут.

Стать Вором – значит, стать всех выше
И привилегий массу заслужить,
Авторитетом быть «под крышей»,
Не по чужой указке жить.

А наш Максим, являясь молодым,
Еще никто, зовут его никак,
А посему скорее относим
Он к касте многочисленной «стремяг».

Для тех, кто в Воры не стремиться,
На этом уровне решил остановиться,
Тот может просто быть блатным,
Смотрящим или побратим.

И все же нам пора прерваться –
Ведь поезд может скоро оказаться
У Среднебелой. Загудел народ -
Здесь лагерь строгий зеков ждет.


F


Глава № 3

Теперь мы приближаемся к пониманию современного менталитета, осознанию того, что творится вокруг нас. Того мира, который не все готовы принимать, тем не менее немногие начинают его отвергать, искать альтернативу и обретают  другой мир, возможно, подходящий им по духу.
Как попадают в это сообщество, в этот «кружок по интересам»? Вероятно, нарушив устои и законы «общепринятого» мира. Впредь ты наказан, тебя следует изолировать от большинства, лишить тебя свободы, дабы ты не имел возможности повторить свои злодеяния и, отчасти, осознать свои проступки и исправиться. Итак, система построена на двух основных принципах - исправление и наказание.
  Наказание означает, что тебя поместят в дискомфортные условия жизни, лишат элементарных свобод, что  немедленно сказывается на твоем состоянии, и за этим должно последовать твое исправление. Схема простая - оступишься еще раз, будешь наказан. Выбирай.   
Всю «систему» можно разделить на три отдельные составляющие, пройти которые предстоит абсолютно всем оказавшимся здесь. Первый этап – Изолятор Временного Содержания, своего рода мини-тюрьма на несколько камер в отдельно взятом городе или поселке. Как правило, ИВС располагаются в крупных городах и селениях, являющихся административными центрами сельских районов. В  Изолятор Временного Содержания люди помещаются непосредственно после совершения преступления и находятся там до вынесения судом  постановления о мере пресечения. Если преступление легкой тяжести, то до суда человек вполне может оставаться на свободе, если же деяние является тяжким или особо тяжким, он будет заключен на несколько дней в ИВС, после чего этапируется в тюрьму для дальнейшего ожидания окончания следствия и суда.
 Второй этап – Тюрьма. Огромное многоэтажное учреждение, состоящее из нескольких корпусов и насчитывающее сотни камер.  До признания их преступниками, умышленно совершившими преступление, все арестованные большую часть времени, не считая этапов, находятся в тюрьме.  В Амурской области это Благовещенский Централ.
Третий и заключительный этап, собственно, колония. После того как человек становится осужденным, его этапируют в колонию, согласно назначенным судом условиям содержания. Колонии, также как и преступления, имеют свою квалификацию в зависимости от тяжести совершенного: колонии–поселения, колонии общего,  строгого, особого и, наконец, «крытого» режима, по своей сути практически не отличающиеся от тюрьмы. 
Но тюремный мир - это не только система исправления и наказания, это еще и особый климат со своими правилами, обычаями, порядками и устоями. Жестокие и тяжелые, они окутывают этот «остров», являются основным катализатором  скрытых и потаенных чувств и эмоций, укоренившихся у нас глубоко внутри. Спрятанные в тени наших душ настолько, что о большинстве даже мы не имеем  абсолютно никакого представления, они проявляются в самые неожиданные моменты. Жизнь не раз поставит тебя перед выбором - остаться таким же, каким был, или измениться; пренебречь собственной совестью, своими жизненными принципами, тем сокровищем, что ты собирал много лет, или страдать, иногда выплачивая слишком большую цену.   
Хотя все происходящее имеет одно место и время, здесь сосуществуют две параллельные реальности: четко сформировавшееся правовое общество и анархичный конгломерат людей c порядками несогласных. В этом ином мироустройстве уже многие десятки лет идет противоборство двух начал, двух твердынь, противоречащих друг другу и непременно стремящихся заполучить абсолютную власть над умами людей. Черное и красное. Вот два цвета, обозначающие вечных противников.  Красное проповедует вам порядок, покорность, послушание, закон, как незыблемую основу всего сущего. Государство - его олицетворение. И противоположность - черное, синоним хаоса, анархии, беспорядка,  целью которого является главенство преступного элемента. 
Многие спорят, откуда истоки этого противоборства? Кто-то говорит, что оно зародилось в XX веке, кто-то даже считает, что сама формация «Auсtoritas» была создана в темных комнатах НКВД, чтобы было легче управлять массами людей, но разве само отрицание не появилось вместе с… человеком? Веками находились несогласные с устоями.  Эти «лихие» люди выходили на дороги, воровали, грабили, убивали. Ни виселицы, ни эшафоты, ни матушка-гильотина не могли избавить общество от такого исторического «наследия». «Лихих» секли до полусмерти нагайками, вешали на придорожных соснах, оставляя их тела раскачиваться на ветру до полного истления, мол, такой конец – другим наука. Даже это не помогало! Гай Юлий Цезарь, освободившись из плена, немедля  распял на крестах тысячи пиратов, осмелившихся его захватить.  Но разве в мире что-то изменилось?  Дело не  в том, что «лихие» голодали и бедствовали. Загляните в книжки по истории и узнаете, что самыми отъявленными и безжалостными флибустьерами были именно представители аристократии, цвет общества. Даже коронованные особы не гнушались наживаться, выдавая бесчисленное количество верительных грамот капитанам кораблей и отправляя быстроходные  каперы на кровавый промысел под флагами «веселого Роджера». Сам Одиссей, благородный царь Итаки из бессмертной «Илиады» Гомера, был никем иным как… морским разбойником! Кажется, жажда наживы сидит в людях так глубоко внутри, что выжечь эту грязную «привычку» не способен ни один напалм.
 И все- таки… Так ли уж различны эти идолы, противостоящие друг другу и ведущие эту безжалостную «бойню» за мысли людей? Структура, методы, цели…  Да они же - братья, рожденные от разных матерей.


F


Глава № 4

А поезд наш уж на перроне
Стоит, сгружает тех, кто долгий путь.
Потел в прокуренном вагоне,
Мечтая воздуха глотнуть.

Одни выходят почти гордо,
Степенно, тормозя других,
Как говорится, много понта...
Но смысл где понтов таких?!

Другие без разбору сразу
Слетают со ступеней впопыхах
Хватают сумки, что в ногах,
Послушно следуя приказам.

И те, и эти сядут дружно
Попарно, руки к голове прижмут
Уставясь в землю, как и нужно.
На корточках все тихо ждут.

Их облепила спецохрана -
Двойным кольцом конвой стоит,
У многих в кобурах наганы –
Стрелять тех, кто бежать решит.

Собаки лают и звенят цепями,
Пытаясь дотянуться, укусить.
И автоматчики рядами…
Как хочется, но все же страшно жить!

И осознанье постепенно
Цветком рождается внутри,
Пускай сейчас ты горе-пленный,
Но ты борись, дыши, живи!

Уж лучше поздно, а не рано
Ты понял, что твоя душа в цене,
Пускай сидишь в тисках охраны,
Почти как консул в варварской стране.

По одному конвойный вызывает,
Представься - год, фамилия,  режим, статья.
Порядок этот каждый знает,
Теперь такая биография твоя.

Как только ты назвался честь по чести,
Тебя посадят в «автозек» тугой,
Ни двинуться, ни выдохнуть нет места,
Как будто повезут вас на убой.

Остановились. Скрипнули ворота.
Твой новый мир – ты заключен в него.
Теперь проверим, кто ты, что ты…
Один… И стая против одного.
И у реальности есть новое названье –
Земля и мир теперь зовутся Среднебелой.
Твой строгий лагерь, боль, проклятье и закланье,
Давай, посмотрим все, какой ты смелый!

- Куда приехали, «отец»? – спросил Максимка при конвое.
- На черном лагере, сынок,  с тобою  вместе мы вдруг всплыли. Как знаешь ты, наверное, наш мир преступный тут и там поделен ровно на две части. Одна под ведомством страны,  другая – сами государство. Так вот, то место на земле неравный бой где процветает, здесь администрация ЗК закабалить желает.   
- А как понять мне ладный твой рассказ? Ведь я не ты и не был здесь ни разу.
- Все очень просто, сына, без сомненья. Милиции желанен до волненья порядок четкий, как устав, а мы не рады подчинятся так. Нам говорят: «Заправьте «шконки». «По-белому» создайте вид. Накройте быстро простынями, для образца возьмите щит». А мы не можем это сделать, ведь весь вопрос не в простыне, а в противоборстве всей стране. Мы жестко жаждем своей власти, своих обычаев в ходу и значит, будем долго бой вести, пока не смогут извести.

Дверь карцера захлопнулась со стуком,
И угрожающе повисла тишина,
Ни шороха, ни выдоха, ни звука…
Ни одного ослепшего  окна.

В кичмане -то солнца нет
И не увидеть белый свет.
Зато народу – двадцать зеков,
Сидят в фуфайках, чифирят, дымят,
И дым уже упруг и крепок
Почти на ощупь. Как глаза болят!

А нар здесь почему-то только пять,
Кому-то, видимо, придется спать,
На полу, устроившись плотней,
Матрац к матрацу и спина к спине.

Дым режет нос, глаза и повергает в шок,
За метр не видать ни зги.
Вот кто-то простыню над плиткою поджег,
Она горит. Взрываются мозги.

Привыкнуть нужно, а иначе туго,
Иначе можно день не пережить.
Прижмись к спине надежной друга,
Терпи. С волками быть – по-волчьи выть.

Но, растоптав последнюю надежду,
Наутро тебе выдадут одежду,
Черным-черно, под стать настрою,
Чтобы сливаться с мрачным строем.

Естественно, твое изымут сразу –
Кроссовки, простыни, рубаху…
Отнимут все, что интересно глазу,
Нагнав побольше мерзости и страха.

О, лютый шмон! Пощады ты не знаешь
И не оставишь ровным счетом ничего.
До боли в сердце унижаешь,
Всех вновь прибывших. Всех до одного.

Оставшись без всего совсем,
Вы следуете в карантин, мини-барак,
Здесь две недели жить придется всем,
Смирись. Иначе-то никак!


F


Глава № 5

После оглашения приговора у человека есть еще десять дней до того момента, как приговор вступит в законную силу, и он будет считаться не подсудимым, а заключенным. То есть государство официально признает, что он требует к себе особых мер, его гражданский статус понижен, он преступник.
Обычно через непродолжительный промежуток времени от нескольких недель до нескольких месяцев человека заказывают на этап, для перевозки его в места дальнейшего отбывания наказания. Все зависит от условий содержания, назначенных судом. Первая и самая легкая ступень - это колония-поселение. Такие есть практически при всех зонах, правда, сильно отличаются по условию содержания. Это обычный барак, который расположен вне периметра зоны. Он не окружен заборами, не охраняется ротой охраны, а на объекте, как правило, находится всего несколько сотрудников. Передвижение у заключенных практически свободное, но с условием обязательной работы в коровниках, на полях и так далее. При отказе от работ, самовольном оставлении объекта,  пьянстве  или при каких-либо иных прегрешениях заключенного вновь переводят в тюрьму. Назначается суд, и режим содержания меняется -  могут назначить отбывание наказания в колонии общего либо даже строгого режима.
В Амурской области существует пять исправительных лагерей разных режимов.  ИК–8, «Восьмерка», колония общего режима  в Благовещенске. ИК–3, «Среднебелая» или «Серобелая», колония строго режима на станции Среднебелая (в 75 км от областного центра). ИК –2, «Возжаевка», «Выживаевка», «Визжаевка», колония строгого и особого режима (названия говорят сами за себя) на станции Возжаевка (недалеко от Белогорска). ИК–5, «Тахлаг», колония строго режима на станции Тахтамыгда (в относительной близости с Тындой).  ЛИУ–1, «Суражевка», «Сурлаг», «Сурапеевка», лечебная колония для туберкулезных больных  в городе Свободном (общий, строгий, особый режимы).
Все эти лагеря обладают своим индивидуальным микроклиматом и очень сильно отличаются  друг от друга. Общепринятые в преступном мире понятия в каждом месте трактуются несколько по-своему. «Восьмерка» со своей не приемлющей никаких компромиссов молодежью. Холодная «Тахтамыгда», оставляющая отпечаток сурового климата в головах и душах осужденных. «Суражевка» с самым расслабленным режимом заключения из-за болезни контингента. «Среднебелая» -  оплот строгого режима и, конечно, «Возжаевка» со своей концлагерной аурой. Если грешники, сотворив дурные дела, после смерти попадут в ад, в подлунном мире их ждет «Выживаевка».
Разница в режимах мало ощутима, если не брать во внимание контингент и статьи находящихся в застенках людей. Общий режим – это, прежде всего, люди более молодого возраста, основной массе от 18 до 30 лет, статьи: воровство, угоны, квартирные кражи. Сроки, как правило, не превышают 5 лет. Строгий режим отличается наличием более «зрелого» народонаселения, здесь отбывают наказание судимые неоднократно, более опытные, и статьи у них соответствующие - от убийств с множеством их вариаций (обычные, многочисленные и жестокие) до реализации наркотиков, разбойных нападений и организации преступных сообществ.  Сроки, понятное дело, гораздо весомее - до 25 лет (магическая цифра - вся жизнь!).
И последнее, но наиболее важное, что следовало бы знать читателю, - это внутреннее мироустройство преступного мира. Каждый вошедший в этот мир имеет право выбора образа жизни, своих убеждений и воззрений. Перед ним два пути - черное и красное. Красное означает вступление в ряды активистов, полное следование букве закона, выполнение любых требовании администрации, иными словами,  покорность. Черное – отрицание, выбор чего-то другого, быть может, более топкого и трудного, но самостоятельного. Оно требует противоречить администрации во всем, в большом и малом.


F


Глава № 6

Ночь, темнота. Максим не спит.
Глядит на россыпь драгоценных звезд.
Одна сорвалась и дугой летит.
Эх, загадать бы! Только бы сбылось.

Когда вот так смотрел он в небеса?
На сердце защемило и запело.
Украдкой стерта подлая слеза,
Что выдать слабость юноши хотела.

А помнится, по набережной шел,
И небо было, прямо как теперь.
Он за руку тогда девчонку вел,
Свою любовь, надежду и потерю.

Но тут «дневальный» заорал: «Отбой!»,
Вернув Максима из мечты жестоко.
Сидел он долго сам не свой,
С щемящим сердцем, грустный, одинокий.

Потом он начал размышлять,
Как быть ему и «ножкой в жир не встать».
Вокруг творится черте что,
И не понять, кто здесь есть кто.

На первый взгляд, все вроде ясно,
Везде ЗК, менты, то есть, опасно.
Но нужно в корень заглянуть,
Чтобы понять самую суть.

Всех узников из местной части
Должны мы поделить на масти:
«Порядочные» и их кодекс чести,
Понятно, что особый, но есть.
Порвут любого без напряга, если
Заденет тот за воровскую честь.

С милицией в сотрудничестве тесном
Тот, кого «вязанным» презрительно зовут.
Не ценят этих в мире местном
За то, что подставляют, предают.

Он, якобы, блюдет покой,
Следит за целомудрием «локалки»,
Осведомляет обо всем конвой,
Ради своих поблажек жалких.

Зато он по УДО освободится
Пораньше всех, кто выше стукачей,
Ему плевать, как остальным сидится,
Сам за себя, по сути, он ничей.

И третья участь, что врагу не пожелаешь, -
Прислуживать, в отходах ковыряться,
На улице мести и убираться, -
«Обиженных» забота, как ты знаешь.

Итак, этап наш в карантине,
И время есть немного разобраться,
Узнать, кто при каком здесь чине,
Кого бы стоило тебе держаться.

Но тут заспорили про быт
(Любимый спор тех, кто сидит) -
Как надо шконку заправлять.
Народ давай шуметь, орать!

Но, накричавшись всласть, постановили
Не торопиться, посмотреть спокойно.
На этом разошлись и закурили,
И каждый был собой доволен.

Но наутро начальник явился
Без намеренья тратить слова.
Это ж надо – сам не запылился
Оперативной части «глава».

- Даю вам ровно два часа, уж лучше вам поторопиться. Иначе будет жесткий спрос, и как бы кровью не умыться.
 

Сумятица пришла, все спорят жарко,
Не зная, как ответить на приказ.
Вот-вот случится перепалка,
И точно кто-то словит в глаз.

Ведь только выйди на отряд,
Там «люди» станут задавать вопросы,
Их не волнует, виноват-не виноват,
У них свои порядки, свои спросы.

- Должны мы вместе рассудить - заправиться иль прокатить!  – кричали долго все и смело. В итоге выбор все же сделан: «Заправка всем!»

Один Максим против толпы пошел,
Решив придерживаться вековых идей,
В которых многое свое нашел.
Он поддержал порядки и «людей».

За что попал немедля в изолятор,
Как злостный уклонист, как провокатор.
Пятнадцать суток – на подумать хватит,
О том, что предстоит потом на «хате».

Знакомство, в общем состоялось,
Он о себе сказал и вслух еще посмел.
Система не сдалась и не сломалась,
Однако и Максим остался цел.
 

F


Глава № 7

Усевшись мирно за столом,
Максим взгрустнул, вспомнив о том,
Как вихрем жизнь его крутила,
Передохнуть давала редко,
Ведь было то, и это было…
А что сейчас? Стена да клетка...

Вечер. Осень. Последние желтые листья опадают с омертвевших деревьев, умирающих из года в год и вновь возвращающихся к жизни весной. По лицу пробегает прохладный оживляющий ветерок. Вы вместе с четырьмя друзьями идете по улице у себя на районе. Вы смеетесь, шутите, радуетесь жизни, жизни, которая, как вам кажется, будет длиться вечно. Вы молоды, но такое ощущение, что на Земле уже бесконечно долго. И жизненного опыта вполне достаточно (вы не видели ее, эту самую жизнь?!), разве может быть в мире что-то еще? Родители, они не могут знать больше вас, куда им, поколению прошлого, их разум – уже пережиток, навязанный кем-то шаблон. Они будут всегда, и друзья будут всегда, и ваше собственное Эго тоже. Так будет вечно, ничего и никогда не изменится. Зачем думать о будущем, к чему его бояться, если есть настоящее, а руль всех событий прочно зажат в ваших руках?
О, как бы, наверняка, вы изменили свое мнение, хоть на секунду осознав, что и ваши родители когда-то были также юны, также не чувствовали будущего, также жили лишь настоящим. Вы бы поняли горечь.
Солнце уже зашло за высокие панельные  дома, и темнота постепенно отвоевывала свои позиции у света. Навстречу вам идет высокий темноволосый парень лет на десять старше вас. Он сказочно пьян и «грациозно» передвигается вдоль улицы, окруженной  старыми сутулыми тополями. Мальчишки быстро переглядываются. «Давай как в прошлый раз», – тихо шепчет кто-то, остальные лишь понимающе хмыкают. Едва парень поравнялся с компанией, вы накидываетесь на него. Что за чувство вы испытываете? Что это за ощущение, закипающее внутри тебя, когда ты ощущаешь себя хищником, добравшимся до своей жертвы? Это упоительная эмоция, она в момент согревает тебя зимой и охлаждает летом, она как сироп, так же приторна, как корица, так же терпка. Ее можно почувствовать лишь на секунду, эмоция превосходства над другим. Эмоция вершителя судеб – прикосновение свыше.
 Вы сбиваете парня с ног, несколько раз сильно и грубо бьете по голове, не давая опомниться. Пока одни продолжают бить, наслаждаясь запретным чувством, другие наскоро обшаривают карманы жертвы. Через мгновение вы скрываетесь в соседней подворотне. Центр города, главная улица, а всего несколько секунд, и все также спокойно, как и было до этого. Довольная собой компания забегает к себе во двор, останавливается возле «своего» подъезда, место встречи всех пацанов с района, и начинает делиться эмоциями. У всех еще зашкаливает адреналин в крови, сердце рвутся из груди, а они галдят точно дети. Настроение приподнятое, приправленное огромной дозой безнаказанности. Есть ли в вас сейчас сожаление? Нет. Внутри живо лишь память об этом моменте, которая в дальнейшем, сговорившись  с вашей совестью, не даст покоя.   
 Черная машина тормозит неподалеку от вас, чуть в стороне, в глубине спального квартала. В ней сидят два крепких взрослых дядьки  весьма угрожающей наружности.  Уличная шпана кучкуется возле подъезда «хрущевки». Сумерки завладели городом, ночь сменяет день, и начинается другая жизнь. Те люди, которые днем ходили в школу, институт, на работу, перевоплощаются. Как вампиры, они меняют свою личину и внутри перерождаются в «Иных».  Небольшие группы молодых гопников потихоньку начинают подтягиваться и коллективизироваться у себя на районах. Благодатная почва. Ночь делает свое дело.  Все местные, живут «на квартале»,  знакомы с самого детства, вместе росли, играли в одни игры, дрались между собой, в общем, были семьей. И каждый день «семья» выходит на улицы, на свою территорию.
Дорогая машина не может не привлечь внимания – компания с интересом рассматривает ее, каждый гадает, что кроется за тонированными стеклами. Наконец одно окно чуть опускается, и незнакомый мужик с легкой щетиной и холодными глазами делает знак подойти.  В черном велюровом салоне на заднем сиденье перекатываются две деревянные резные биты. На зеркале заднего вида висят черные «переберушки» из бусин в форме черепков и маковых головок. Шпана «на измене» - вдруг драку видели, и теперь будут проблемы? Все нервно переглядываются, однако бежать никто не решается, слишком уж стыдно друг перед другом. Бабульки-аборигентки уже собрали свои газетки и расползлись по домам, во дворе сумрак, происходящее тускло освещает один-единственный фонарь. Один из компании нерешительно подходит к машине, остальные остаются ждать.
  Он возвращается, и все разом окружают его. Пересказанная беседа с мужиком из машины позволяет вздохнуть с облегчением и даже пробуждает азартный интерес – вам предложили за отдельную плату «наказать» человека, живущего на соседней улице. Деньги хорошие, с учетом того, что в большинстве случаев вы деретесь просто так, ради удовольствия. И ведь делов-то - всего лишь еще одна драка, еще одно приключение, еще одна возможность разнообразить свою жизнь. Заявить о себе как о личности.  Все выражают согласие, и вот юноша  опять возвращается к дорогой черной машине с приспущенными окнами. Он садится в нее, и она уезжает.
 Полчаса проходят в нервном ожидании. Пацаны уже успели допить вторую бутылку хмеля, купленную на деньги того, с улицы.  Кто это был, вас не волнует, в конце концов, это ваш квартал, нечего здесь шляться в пьяном бреду. Вскоре возвращается уехавший на машине. Ему показали деревянный барак на соседней улице, где живет цель – тот, кого вам нужно избить. Вся компания дружно отправляется к месту. Один поднимается к «заказанному» в квартиру и вызывает его во двор.  Как только ничего не подозревающая жертва появляется в дверях подъезда, на него со всех сторон летят удары. Он успевает лишь закрываться руками, и тут же оказывается на земле. А потом его запинывают, как испортившийся мячик. Через секунду компания разворачивается и уходит, оставив избитого лежать и истекать кровью. Вы вернулись к себе в квартал. Всем «приключение» понравилось, теперь у вас есть свои собственные легкие деньги и желание заработать так еще.
Спустя несколько дней черная машина вновь появляется у вас во дворе. На сей раз, ее пассажиры выходят из шикарного салона, якобы хотят познакомиться лично. Кто они, становится понятно сразу и всем, тем не менее, решено «подружиться», не отпугивает даже тюремный срок за плечами у одного из новых знакомцев. Через пару месяцев они научат уличную шпану, как «надо жить». Мальчишки разбили в соседних магазинах несколько стекол, затем один из черной машины объяснил хозяевам этих заведений, что он может помочь обуздать разгулявшую молодежь.  Кто-то согласился, кто-то сперва отказался, однако разбитые еще неоднократно стекла сделали свое дело.
Жизнь заиграла новыми красками. Чувство «высшего» опьяняет. У вас есть свои «старшие», вы чувствуете себя командой, вы стали одним целым и больше никому не подвластны, никто не может вам диктовать, теперь  вы - хозяева этой жизни… Но нужно что-то серьезней, хочется большего. Скоро подворачивается случай: трое самых верных шпанцов, в числе которых и вы, садятся в незнакомую машину и едут с молчаливым мужчиной на какую-то «стрелку». Повод благородный -  некто «наехал» на него, и нужно помочь.  Один из вас прихватил с собой невесть откуда взявшийся «аргумент» - пистолет.  Он перезаряжает его в машине, показывая всем, что в случае чего можно не переживать. Правда, ваш водитель, кажется, уже не рад, что связался со всем этим. «Стрелка» назначена в пригороде в лесу, недалеко от одного из отелей. Темно, машина останавливается возле развилки посреди примолкшего леса. Вокруг ни души. Подъезжает такая же дорогая машина, тормозит напротив, и  оттуда выходят два мужчины крупного телосложения лет тридцати.  Двое из вашей компании и мужик-водитель  шагают к ним навстречу, внутри черного авто вы остаетесь один. Вы наблюдаете за происходящим со стороны. Вот они подошли, не поздоровались, сразу начался диалог, нервный, напряженный. Все бурно жестикулируют, беседа принимает явно агрессивный характер.  Вдруг ваш друг с района выхватывает спрятанный за поясом пистолет и стреляет в одного из оппонентов. На секунду выстрел оглушает.  Резкий, громкий, пронзительный. Пламя искр озаряет сумрак вокруг.  Тот, в кого целился ваш друг, падает на землю, из раны густо течет кровь. Все в шоке, в замешательстве. Участники случившегося быстро погружаются в автомобили и дают по газам, оставив раненого в лесу.  Все взвинчены, все кричат. «Зачем ты стрелял?!» – орете вы другу. « Все правильно!» - огрызается он в ответ. Только мужчина, вывезший вас на «стрелку», не проронил ни слова. Он всего лишь бизнесмен, он к такому не привык.  Ваш товарищ  звонит «старшим», и уже через полчаса вы встречаетесь возле заброшенного завода.  Бизнесмен пересаживается в черную машину, а вы отправляетесь к себе на район. «Пацаны за тебя рисковали, – говорят «старшие» перепуганному коммерсанту. – Нужно их отблагодарить, да и того «подмазать», чтоб никуда не обращался». Через три дня их карман отягощает  щедрая сумма денег. Но порой все не так, как кажется.
 За несколько дней до произошедшего. «Старшие» как обычно подъехали на район. Один из вашей компании (тот, что впоследствии открыл стрельбу) тут же прошмыгнул к ним в авто. «Те двое будут наши кенты, они в курсе. Здоровяк возьмет в деревне свинячьей крови, так что стреляй в его сторону, – и протягивают газовый пистолет,  заряженный холостыми патронами. – И главное, не забудь потом вернуться и забрать гильзу. Так, на всякий случай...»
Примерно также, наверняка, складывалась судьба и у нашего героя.

F


Глава № 8

Тюрьма и лагерь - два абсолютно разных понятия, два мира, отличающихся друг от друга ровно настолько, насколько отличается воля от самой тюрьмы. Если в тюремных условиях человек находится в полной изоляции от общества, заключен в строгие определенные рамки и преимущественно проводит время «наедине» с самим собой, то лагерь, а точнее колония, это маленькая «свобода», просто с более суровыми условиями проживания. Тюрьма – камерная система. Лагерь представляет собою систему отрядов, так называемых, «общежитий». Выглядят это как несколько стоящих отдельно  друг от друга зданий (бараков), в которых на каждом этаже размещаются отряды численностью от 120 до 200 человек. Само жилое расположение заполнено двух- и трехъярусными железными кроватями, «шконками». Плотность проживания неизменно высока, трех квадратных метрах запросто могут ютиться до шести человек. Каждый отряд имеет отдельный выход и прогулочную территорию размером  с само здание. Передвижение и внутри помещения, и снаружи локального сектора свободное. Сотрудников администрации в самом отряде нет, за исключением отрядника,  сотрудника, за которым  закреплен данный отряд (также к отряду закреплены оперативник и сотрудник безопасности).  Локальный сектор покрыт решетчатой проволокой и заперт на замок, что исключает передвижение по территории лагеря по собственной инициативе.
По прибытии этапа в колонию его заселяют в небольшом, отдельно стоящем от остальных бараков помещении, именуемом «карантином». С этого момента и начинается лагерная жизнь. С психологической точки зрения, «карантин» является ключевым и поворотным объектом, там-то и идет четкое определение состава новоприбывших. В течение двух недель с «контингентом» непрерывно и очень плотно работают: администрация внимательно наблюдает за поведением осужденных, рассматривая варианты по отделению одних от других. Как правило, подвигнуть к неподчинению администрации способны всего пару человек - основной скелет отрицания, к которому может присоединиться абсолютное большинство «сомневающихся», не определившихся в собственной модели поведения в этом месте. Еще одним различием между тюрьмой и колонией является позиционирование себя, как личности. В закрытом режиме содержания, в тюрьме, личность человека как бы ужимается до размеров первостепенных основ и инстинктов. Как только режим содержания меняется на более свободный, приходит осознание своего прежнего, дотюремного «Я». Если первоначально вы подсознательно отвергаете все чужеродное, все лишившее вас свободы, то с появлением ее ощущения, пусть даже самого малого, призрачного, поневоле начнете восстанавливаться в душе и мыслях. Человек, не осуществлявший преступную деятельность на воле, скорее всего, будет стараться  вернуться к своему первоначальному состоянию.  На это и сделана ставка администрации «карантина». В ходе постоянных бесед, путем нажимов и послаблений людей склоняют к предсказуемой модели поведения.  Тех же, кто четко выбрал для себя модель отрицания, отделяют от остальных, закрывая в штрафной изолятор, «обеззараживая» тем самым более послушных и внушаемых. Ведь чем сильнее расшатывается эмоциональная  обстановка в «карантине», чем меньше сплоченности и приверженности одной идее, тем четче прослеживается стремление людей к самозащите, безопасности и маломальским благам. Меры психологического воздействия  различны, но при этом законны. С самого начала, по прибытии, отрядник «карантина» (сотрудник администрации, ответственный за этот объект) создает график дежурства и уборки территории. По местным обычаям, «порядочному арестанту» заниматься подобными вещами неприемлемо. Каждый день в соответствии с графиком выбирается пара кандидатур и наблюдается их реакция и действия, отрицательно реагирующих сразу запирают в штрафной изолятор. Следующее - заправка постели «по-белому», то есть, в соответствии с установленным Законом образцом, что также считается неприемлемым. Каждый день,  раз за разом, идет эмоциональное подавление, склоняющее к подчинению. Жесткая форма разговора, непрекращающийся психологический натиск, даже дневальный и завхоз «карантина» (заключенные, работающие на администрацию) постоянно нагнетают обстановку нужными словами и репликами. Сама по себе атмосфера становится неуютной, нервы напрягаются, накал чувствуется буквально в воздухе. Ситуация может повернуться по-разному – «карантин» либо заправится, либо нет. Обостряет происходящее и тот факт, что, как только этапники будут распределены по баракам, к ним тут же возникнут вопросы по поводу их заправки со стороны остальных, «порядочных», арестантов. Если, конечно, сам лагерь не является «заправленным». Результат – «спрос» - несколько ударов по голове. По большому счету, это лишь установление порядков, заведенных в той же армии, ничего более. Вся разница в людях, а точнее - в эмоционально–психологическом настрое, в специфической атмосфере здешних мест. Вопрос, так сказать, этики.
Весь контингент лагеря можно разделить на две части – «порядочные» и «непорядочные» арестанты. Как и в обычной жизни, под этим понятиями подразумеваются честность и следование принятым правилам поведения. «Порядочный» арестант, прежде всего,  придерживается «Воровского кодекса», понятий, заведенных в преступном мире, неукоснительно им следует и готов на многое, если их вдруг потребуется отстоять. К «непорядочным» относятся все остальные, в первую очередь те, кто сотрудничает с администрацией, «стучит», исполняет непотребные работы, в общем, никак не соответствует установившейся этике здешних мест.   
Сделав необходимые выводы, администрация распределяет осужденных по отрядам.  В особых случаях администрация может принять решение об изоляции некоторых лиц от остального контингента. К примеру, заключенного, тесно сотрудничающего с администрацией, во избежание конфликтов с остальными арестантами, желающими наказать его за его поступки, могут закрыть на БМ (безопасное место, по сути дела, тот же изолятор, но одноместный). Или, напротив, заключенного отрицательно настроенной направленности после штрафного изолятора могут прямиком поместить в ЕПКТ  (единое помещение камерного типа, напоминающее маленький отряд  на 10-20 человек, но без возможности свободного перемещения как внутри помещения, так и снаружи).
Читатель может задаться вопросом: «А зачем нужно это противостояние? Почему большинству не принять правила, соблюдать режим и подчинится? » Ответ, вероятно, лежит глубоко внутри каждого человека. Гордость - если человек ощущает себя личностью, то, что он никогда не допустит ущемление своей сущности. Трения, возникающие от соприкосновения двух воль, и рождает пламя сопротивления в людях. Желание оставаться самими собой, не подчиняться другой, быть может, более мощной силе, и влечет возникновение этого пожара, погасить который можно лишь переломав топливо для этого огня -  душу. 


F


Глава № 9

Время без оглядки пролетело,
Только здесь тому никто не рад.
Вот уже Максим идет несмело
За дневальным в новый свой отряд.

Вдруг замешкался у входа,
Настороженность во взгляде
Выдает в нем первохода,
Это ясно всем в отряде.

Везде прохаживают люди,
То там, то там снуют шнырюги .
С Максимом были еще двое,
Совсем не ведавшие горя.

Шагнули в «чайник» , где сходняк,
Их приняли, точно гостей.
Спросили сразу, что да как,
Чифир налили без затей.

Потом посыпались вопросы:
Сперва узнали, кто по жизни,
Потом про путь их по тюрьме.
Спокойно, без давленья, просто,
Но будто бы прижав к стене.

Потом все дружно в круг прижались
И с «трубкой мира» распрощались,
Пуская в воздух дым пахучий.
Максиму он казался странным,
 Но сразу стало как-то лучше.

Сказали - встреча состоялась,
Правда, проблема отыскалась.
Решить должны дилемму те,
Кто за бараком на понте.

И вот Максим глядит вокруг
И смотрит с севера на юг.
Он видит две здесь располаги ,
В одной живут мужи, стремяги,
В другой там вязаных  пучок.
Рассеян рядом, где толчок,
Гарем султанский, под бочок.

И шконки в два и три ряда,
Свет тусклый, сырость, духота.
Смотрящие живут в конце,
Там место тех, кто при венце.

Они живут все вместе рядом,
На первом ярусе лежат,
Ведь это старый показатель -
Кто жил в углу, тот видел блат.

Такой порядок скроен прочно,
Его блюдут, за ним следят,
Зато все четко, ясно, точно,
Иначе люди не сидят.

И вот, собравшись на беседу,
В ходке сидят, чифирь едят,
Все положенцы и стремяги -
Доводят воровской уклад.

А остальные все при деле -
Кто смотрит в окна, как атас,
Кто точит, режет, что-то пилит,
А кто-то курит ганджубас .

Максиму есть, над чем подумать,
Что выбрать, чем себя занять,
Ну а пока на верхний ярус
Он на матрац улегся спать.

В ходке еще живут три парня,
Один в ответе за отряд,
Другой чернухой  занят, рад.
А третий трассу держит в аккурат.

Когда немножко пообвык,
Присел в сторонке, отвернулся скромно,
Достал из сумки свой дневник,
И строчки заплясали ровно.

Голубое небо. Степенно проплывают белые облака.  Солнце уже достигло своей высшей точки. Весенний ветер мягко обдувает вас. Не торопясь вы идете по центральной аллее. Справа – шеренга стареньких двухэтажек, окруженных решетчатой сеткой, за которой прогуливаются люди. Они напряженно ходят взад-вперед, разворачиваясь у невидимой линии. Кто-то мирно сидит на лавочке в беседке, покуривая утреннюю сигарету. Один мужчина напряженно подтягивает свое раскрашенное рисунками тело на турнике. Лица… Какие разные у всех эмоции! Сперва может показаться, что по выражению лиц читается внутренний мир каждого из гуляющих, их сущность. Злую, оскаленную, темную. Всматриваясь в глаза, вы не увидите своего отражения, вы не увидите дна этого колодца. Острота - вот, что вам кажется неестественным. Колючесть, та пронзительность, с которой они смотрят на вас, заставляет поежиться. Рентген - они как будто смотрят сквозь вас, знают о вас все, хотя даже не представляют, как вас зовут.
Вы продолжаете свой путь по пыльному плацу, под ногами клубится пыль, земля, истоптанная несколькими поколениями заключенных до порошка. Каждый клочок этой земли впитал в себя всю сырость, злость, скорбь, слезы и кровь. Каждый клочок помнит все те страдания, что выплеснулись здесь. Трава никогда не вырастет здесь, живое не растет в мертвом.  Вы останавливаетесь возле одного из зданий и видите табличку с грозной надписью из четырех литер – «Штаб». Вот он, центр управления колонией, ее мозг. Войдя в один из множества кабинетов, вы попадаете в просторное помещение с множеством окон, однако же отнюдь не утопающее в благости солнечного света. За решетчатыми окнами лишь огромный забор из железных пластин, напрочь отрезающий внешний мир. В центре кабинета стоит большой, еще советский стол, еще один символ нерушимой власти. Вдоль стен - множество стульев, тоже советских и простых, для посетителей не столь всемогущих. Это кабинет начальника колонии,  хозяина этой земли. На стульях  восседают представители  остальных должностей - начальники отрядов, оперативники. За столом же колоритно возвышается грозная фигура крупного седовласого человека. Русский медведь - вот подходящее сравнение! Один из присутствующих зачитывает доклад, дает вам полную характеристику и оценку вашего социального поведения.  С этого момента и начинается главное таинство, прямо как  на древнем рабовладельческом рынке в Греции, «торговля»: отрядники решают, кого забрать к себе в отряд, точно назначая свою «цену», и забирают заключенного лишь после того, как будет сказано последнее слово - слово Главного.
В сопровождении дневального, невысокого, сгорбленного заключенного, в низшем социальном статусе работающего на администрацию, вы следуете к своему новому дому, в отряд, который на ближайшее время станет единственным местом вашего существования. Остановившись у одного из секторов, огороженных сеткой, вы стоите и ждете, когда к закрытой на замок калитке перекрывающей путь в локальный сектор отряда, подбежит еще один заключенный со связкой ключей и не откроет вам путь к вашей цели. Ключник – куда более  антагонистичный человек, нежели дневальный. Он никогда не выпустит вас из локального сектора, а если и сделает исключение, обязательно мгновенно доложит об этом, кому следует, подставив вас и заработав себе очередной плюсик для досрочного освобождения.
Над входом в отряд висит табличка с цифрой «6», значит, вам достался отряд для туберкулезных больных, вернее, болевших ранее. Но вы-то знаете, что в большинстве из них все также живет эта палочка Коха, плодясь и размножаясь с каждым часом, выбрасывая в воздух свои смертоносные семена, стараясь оплодотворить все больше новой плодородной почвы – вас.  Вы поднимаетесь по узкой лестнице на второй этаж, ведь именно там и расположен сам отряд. Проходя мимо огромного окна, вы замечаете прекрасный вид, открывающийся с этой высоты, -  под вашими ногами лежит весь лагерь. Вы видите стройный ряд других отрядов, уходящий вдаль, отдельно стоящее строение ДПНК, оперативного управления всем лагерем, и вторую, нежилую часть колонии, ДОК, место, где немногие заключенные работают день ото дня, в мастерских, пилоточках, теплицах и прочих цехах. Своими одноэтажными постройками он больше напоминает вам ту маленькую деревню, в которую вы так любили ездить летом к своим родственникам.
Внутри все иначе. Такое ощущение, что вы попали в самый центр муравейника, везде сумрачно и сыро, кругом ходят толпы людей. Лица, новые лица везде, взгляд выхватывает из их череды отдельные черты и эмоции, мысленно создавая собственную картину здешнего мира, как художник рисует свое небольшое полотно масляными красками. Все столь ярко и необычно, что приводит вас в замешательство. На долю секунды вам кажется, что вы попали в какую-то сказочную реальность, в гости к волшебнику страны Оз. Водоворот страстей закручивается все сильнее, ведь то немногое новое, происходящее в этой спичечной коробке, где волей судьбы очутились почти две сотни человек, вносит невообразимое разнообразие в местную жизнь. К вам подходит неряшливо одетый запыхавшийся мужчина лет тридцати пяти и, хватая ваши сумки, приглашает пройти за ним. Пристальные взгляды не дают опомниться, и вы продолжаете свое путешествие по узкой «дорожке из желтого кирпича».  Шагнув внутрь небольшой комнаты, вы озираетесь: на стенах грязные засаленные обои, изображающие мирный пейзаж какого-то далекого побережья, помещение едва освещает тусклый свет из окошка в стене напротив входа. В углу стоит некое подобие дивана-уголка, собранное и обшитое, по-видимому, из подручных материалов, а рядом с лежанкой находится небольшой стол, застеленный скользкой клеенкой,  на нем – коробка нард. Вы садитесь возле стола, и несколько человек тут же занимают табуретки около вас.
- Кто такой, откуда родом? – задаются первые вопросы, с которых и начинается ваше знакомство с местными «людьми». 
Слово «люди» в данном случае используется как нарицательное, им обозначают  ту часть контингента здешних мест, что отличается своим авторитетом на общем фоне, находится при «делах» и занимается  определенной деятельностью на благо «воровского» сообщества.    
Начинается диалог,  вы четко и ясно излагаете все, что касается вас, вашей жизни, образа мысли и намерений, своего рода, собеседование, по итогам которого будет принято решение о вашем дальнейшем пребывании в отряде. Люди в каждом бараке разные, но понятия  одни, и если человек был  замечен в каких-либо аморальных действиях,  гадских поступках и прочих отрицательных действиях, причинивших страдание другим, с него тут же будет осуществлен «спрос», процедура наказания, причем ее суровость зависит от каждого конкретного случая. Самым легким наказанием является «постановка на вид» - своеобразный выговор в устной форме, в ходе которого провинившегося лишь немного пожурят, наказав на будущее не совершать подобных ошибок. По лагерю сразу пишется курсовка, чтобы сообщить всем «порядочным» арестантам  о случившемся, а также о наказании, примененном к провинившемуся. Более суровый проступок наказывается одной или двумя «варкухами» – ударами по голове внутренней стороной кисти кулака.  Так называемый «спрос». Если проступок был совершен человеком неоднократно и намеренно, то и подход к наказанию становится более жестким, «по всей арестантской строгости», то есть, виновника ожидает уже серия резких и сильных варкух по голове. Свое наказание «порядочный» арестант (ведь только по отношению к «порядочным» могут быть применимы эти меры) должен выдержать достойно и с честью. Стоять ровно, гордо, всем своим видом демонстрируя готовность к наказанию. Бывают случаи, когда человек начинает закрываться от сильнейших ударов, это лишь усугубляет дело: спрашивающий останавливает экзекуцию, дожидается, пока наказываемый опустит руки, и начинает заново. К слову сказать, спрашивать имеют право лишь избранные, в своих поступках ни разу не давшие повода усомниться в своей приверженности «идее». Последняя ступень, «получить как с гадья», самая жесткая и непримиримая форма наказания, используемая лишь в крайних случаях возмутительного поведения, к примеру, кражи у другого, вынутом при людях ноже,  стукачестве, серьезном обмане, игнорировании людских слов и пр.  Тогда спрашивающие собираются кружком и забивают человека ногами и палками.  Отдельный подход применяется в отношении «обиженных» – когорты людей, над которыми было совершено  аморальное физическое воздействие. Их категорически запрещается трогать руками,  чтобы, ни дай Бог, не приравнять их с остальным контингентом. Их удел – только палки.      
Если в ходе общения за вами не было замечено никаких гнусных поступков, то беседа переходит в сферу вашего статуса. Каждый должен сделать для себя выбор о нормах и принципах поведения. Формально все можно разделить на несколько групп и подгрупп. Изначально, как мы сказали выше, идет определение - «порядочный» или «непорядочный» арестант. Напомню, что  к «порядочным» относятся лишь те, кто придерживается «воровской идеи», а к «непорядочным» все остальные - сотрудничающие с администрацией «стукачи», «прессовщики», «обиженные»… «Порядочных», в свою очередь, можно разделить на два основных сословия - братва и мужики. Братва представляет собой сообщество людей, объединенных одной идеей, целью и образом жизни. Довольно топкий путь, ведь из-за «философии» братвы, именно на нее оказывается основное давление со стороны  администрации колонии. В компетенцию  братвы входит продвижение и защита воровских идей и понятий. Братва, в свою очередь, делится на несколько «ступенек развития»: это «стремящиеся» - люди, желающие получить признание в преступном мире и заслужить впоследствии «имя», своего рода лавровый венок Древнего Рима,  и «молодежь», подрастающее поколение, призванное сменить в определенный момент своих старших собратьев.
Второе местное сословие – «мужики», основа и фундамент воровской идеи. Большая масса заключенных принадлежат именно к нему. Но, как часто говорится в многочисленных спорах, «мужик мужику рознь». Условно их можно разделить на два основных контингента: «мужик-мужик», то есть работяга, человек, придерживающийся понятий, но в приоритете имеющий собственные человеческие ценности (семью, детей, работу).  «Мужик-блатной» уже более приближен к братве, возможно, занимается какими либо «делами» сам, но также осознает, что не собирается свою жизнь целиком посвящать  преступности. 
Беседа продолжается некоторое время, заваривается чай, выкуриваются сигареты, и в итоге о вас складывается определенное мнение, в соответствии с которым к вам и будут относиться в дальнейшем. До вас также доводят основные «постановы», правила поведения, касающиеся непосредственно лагеря. Каждый лагерь имеет свои особенности и специфику «Большой политики», отношений между администрацией и заключенными. Механизмы и рычаги этой политики выражаются в уступках друг другу в определенных моментах и получение взамен желаемого результата: заправка кроватей по-белому, в соответствии с образцом, стопроцентный выход в столовую и многое другое.
Допивая крепкий чай, вы всматриваетесь в собеседников. Один из них невысокого роста, лет сорока, с  железными зубами и странными словами, выбитыми на костяшках пальцев синим цветом, - «ЗЛО», «ЛХВС», «ЛОРД». Другой, чуть выше, коренастый, напоминает вам крестьянского пастуха, только что вернувшегося с пастбища. И, наконец, последний, статный молодой человек, наглый и, как вам кажется, самый выделяющийся  из всех. Разговор протекает в спокойной и миролюбивой обстановке, даже, наверное, дружелюбной. Перед вами открывают двери местного мироустройства, структуры управления выборными «менеджерами» из преступности. Все это очень напоминает корпорацию, роль каждого в «компании» строго регламентирована – прямо-таки структурная иерархия. Во главе всего стоит «Президент компании», человек, за которым остается последнее слово в принятии решений и в сложных вопросах лагерной жизни. Его окружает круг братвы – «Совет правления». Все вместе они и проводят «большую политику» в лагере. Следующий уровень в точности повторяет предыдущий. На уровне отряда также имеется «Глава филиала», компетентный решать различные моменты жизни в отряде. Его также окружает круг братвы, «начальники отделов», занимающиеся «делами».
 «Смотрящий за чернухой» следит за  организацией процесса нарезки нард, шкатулок, переборов, четок, икон и прочей кустарной продукции по сложившейся десятилетиями назад традиции. Вся чернуха, изготовленная в лагере, идет на «уделение внимания», заботы людям,  «греющим» лагеря, передающим «быт» - сигареты, чай и тому подобное.  Это именно «уделение внимания», ибо коммерческие отношения любого рода здесь не приветствуются. Это нельзя назвать бартером, это именно жест души, проявление доброй воли в ответ на искреннее сочувствие с другой стороны.
«За атасом». Кроме того, в каждом отряде строго отлажен процесс наблюдения за перемещением сотрудников по территории. Как правило, человек, стоящий на «атасе», «атасник», сидит на окне или находится в локальном секторе: как только сотрудник приближается к отряду, тут же следует  моментальный прогон по всему отряду. Процесс «атаса» отлажен круглосуточно и составляет примерно по 4-6 часов на человека. 
«За общим» - человек, ответственный за «мешок» (за весь «быт», чай, сигареты, которые выделены на благо общего).  «Смотрящий за игрой» – тот, кто регулирует любые споры, касающиеся азартных игр, будь то карты или нарды.
 Не успев договорить эту фразу, один из ваших собеседников прерывается. Воздух разрывает громкий вопль, сначала не совсем понятный вам. «Огонь»,- эхом разносится по отряду. Вокруг начинается неразбериха, все суетятся, бегут в разных направлениях. Паника на тонущем корабле - со стороны это выглядит именно так. Но на самом деле это отлаженные коллективные действия, вполне целенаправленные, вызванные «прогоном атаса» о том, что в локальный сектор заходит сотрудник. И все не просто бегают, а прячут в заранее приготовленные «тупики» (надежные, безопасные места) все нелегальное и запрещенное к обороту в колонии. Дневальный, стоящий у входа, громко провозглашает: «Отряд, внимание!», и в дверях  появляется начальник отряда. Вы смотрите на него – высокий, лысый, крупного, массивного телосложения,  одетый в военную форму с погонами майора он заходит к себе в кабинет. 
Начальник подзывает к себе дневального и приказывает позвать этапников.
- Не провоцируй его лишний раз, – коротко советует вам один из собеседников, - постарайся сгладить острые углы.
Через минуту вы входите в кабинет, дверь за вами закрывается. Вы один на один с тем, кто сидит перед вами за небольшим столом. Над его головой висит портрет Ленина, наверное, намек на своеобразный юмор владельца кабинета.
- Присаживайся, – ненавязчиво предлагает он вам. А затем  спокойным и ровным голосом задает главный вопрос:
 – Как жить будем?
Пристально вглядываясь в ваше лицо, неторопливо оценивает вас, ваше поведение, внешний  вид, неуловимый эмоциональный фон.
 – Многие будут говорить тебе, как себя вести и что делать, но у тебя ведь есть своя голова на плечах? Если хочешь досрочно освободиться по УДО, то никуда не лезь, заправляй койку по образцу, и тогда все будет без проблем. 
- Все будет нормально, – стараетесь вы максимально корректно уйти от ответа.
- Тогда все! Можешь быть свободным, – хитро улыбаясь, провожает он вас.
Вы выходите из кабинета и направляетесь к тем, с кем не успели закончить свой разговор.
- Ну как, нормально? Наверное, про досрочное освобождение говорил и все такое? Не заморачивайся, для них все равно хорошим не будешь. Порядочному арестанту по УДО уходить неприемлемо. Получил срок - сиди (всего через несколько лет все изменится, плавно начнут меняться и устои, придя к тому, что условно досрочно начнет освобождаться большинство).   
- Пока все, ходи, общайся с людьми, присматривайся, шконку тебе покажут,  – подводит итог высокий парень лет двадцати.
Однако картина еще не закончена. Для полноты ощущений следует изобразить и ваше внутреннее мировосприятие. Итак, вы попали в тюрьму. За что - не имеет никакого значения, будь то кража, убийство, разбой, наркотики. Вам все равно кажется, что с вами поступили несправедливо, что вас обманули, что это именно вы жертва, а не кто-либо еще. Все вокруг стараются сделать вам хуже, желают вам зла. И олицетворением всего негатива является одно - форма с погонами, которую носят сотрудники Федеральной службы исполнения наказания. Большинство запретов и отрицательных эмоций связано для вас именно с ними, ведь это они вынуждены наказывать вас.  С самого начала вы испытывали неприязнь к ним, впрочем, как и многие другие. Но причину этой неприязни объяснить хоть сколько-нибудь внятно не может никто. Быть может, это лишь промахи PR-службы, но еще до попадания в эти места вы заведомо отрицательно настроены.  Здесь лишь происходит процесс осознания своей нетерпимости. Как ни странно, но она не слепа, она строится из межличностных отношений, а не из голого стереотипа. Эмоции формируются по отношению к каждому сотруднику в отдельности на основе отрицательных или положительных выводов от общения  с конкретным субъектом, а также пропорционально масштабам его власти.  Чем больше перевес в сторону негатива, тем больше нехорошего копится в душе уже не только по отношению к нему, но ко всем его коллегам в форме.
Именно с таким грузом вы, и прибываете в лагерь, причем, взращивается все это на разной почве по-разному. Если лагерь «черный», отрицательно направленный, негодование продолжает расти. Лагерь «красный» -  и все  негативное тут же поглощается местной средой, меняя человека, сливая его с окружающим миром, приспосабливая под него. В редких случаях негодование лишь черствеет и держится внутри, впадая в своеобразную спячку. 
Вы идете вдоль коридора и попадаете в большое помещение, разделенное на две своеобразные «улицы» с разносторонним движением. На одной, той, что заметно короче, живут «вязаные», а в ее конце, возле туалета ютятся «обиженные». На другой «улице», более длинной, расстоянием примерно в полбарака, по обе стороны узкого коридора расселились порядочные.  Вы продвигаетесь вдоль прохода: и слева, и справа наставлены двух- и трехъярусные «шконки», с них лианами спускаются ноги тех, кто занимает самую верхнюю «ветку» на третьем ярусе. Тут и там развешены ширмочки, простыни или одеяла,  разделяющие соседей со стоящих вплотную «шконках», чтобы создать хоть какое-то  впечатление  уединенности. Везде на приделанных к «шконкам» крючках болтаются вещи, на табуретах, стоящих перед каждым проходом, лежат чьи-то робы. Туда-сюда снуют люди, много людей, дым затуманивает все пространство, и только запах пота, спертого воздуха и никотина напоминает вам, что это еще не геенна, место вечных мук грешников. Вам показывают свободную койку. Нырнув в « ходок» между «шконками», вы кладете свой  матрац и облокачиваетесь на тумбочку. «Вот и все, - мелькает мысль, - лагерная жизнь началась».


F


Глава № 10

Дни полетели хороводом,
Хотя не дни, а День Сурка.
В текучке с остальным народом,
Другими мрачными ЗК.

Сначала утром все встают
Подъем ведь тут к шести дают .
Потом на завтрак медленно плетутся,
А там чем есть уж перебьются.

Их кормят, как скота. Нет - хуже,
Но есть ведь что-то все же нужно.
И все жуют, давясь, с трудом,
Отнюдь не будучи скотом.

Вернувшись хмуро со столовой
К восьми утра все ждут прибора,
Который громко говорит:
«Всем на проверку выходить».

Отряд вдоль плаца растянулся,
Кто-то споткнулся и матюгнулся.
Отрядник всех пересчитал,
Кого-то строго отчитал,
 но снова голосит прибор
И всем велит идти во двор.

Играет марш «Прощание славянки»,
Отряд гуськом идет в барак,
Колонной строгой, без толчков и перебранки,
И ты шагай, коли себе не враг.

Затем опять поход к столовой
Обедать кашицей перловой,
Потом проверка ровно в пять
И ужин перед сном опять.

И вот отбой всем объявляют,
К десятке свет весь выключают.
Но на «запретке» яркий свет -
Но сон нейдет, покоя нет.
 
Открыв на шконке свой дневник,
Максим опять совсем поник.

Как все это выглядит? Все очень просто, день ото дня одна и та же процедура. Тюрьма - страна бескрайней пустыни. Не столько физической, сколь эмоциональной. День, еще день, еще и еще. Со временем это изводит. Вам начинает надоедать абсолютно все - место,  где вы живете, люди, которые рядом, даже сон  уже давно не вызывает радости. Каждый плывет по своему течению: кого-то спасает бессмысленная болтовня, кто-то рад погрузиться в забвение травяного угара, кто-то уходит в себя. Страсти понемногу утихают. Больше нет того негодования, приводившего вас в бешенство во время суда, нет злости на приговор судьбы, есть лишь жизнь, продолжающая свое безмолвное течение в никуда. Время… Вы просто тоните в том количестве неисчислимых секунд, которым были одарены для прозябания своего существа в этом болоте. 
Как проходит это время? Вы просыпаетесь, каждое ужасное утро дневальный кричит: «Подъем!» и зажигает дневной свет. Нужно вставать, но вставать так неохота, ведь на часах всего без пятнадцати шесть, и сон – единственное, чего требует организм. Но нужно идти, через полчаса ваш отряд выходит в столовую. Завтрак. Кому он нужен в такую рань? Дождь, мороз, слякоть - все это не имеет значение, выход обязателен. Медленно, один за другим, весь отряд вытягивается на плац и сбивается в кучу. Дежурный надрывается: «Строимся по пятеркам!», но никто его не слушает, все стоят, как хотят.  Последними из отряда показываются «обиженные», значит, пора выдвигаться. Все сто восемьдесят человек начинают движение, но контролер становится на пути и басом орет: «Стоять! Повторяю, строимся по пятеркам». Возникает минутная пауза - никто спросонья не хочет подчиняться, все молча шлют проклятия горластому представителю администрации. Скучковавшись еще плотнее, отряд все-таки начинает свой путь к пище. Вся масса заключенных ползет вдоль плаца в направлении столовой, находящейся в самом дальнем конце лагеря. В руках почти у каждого небольшая тряпичная сумочка, специально сшитая для того, чтобы носить в ней ложку, кружку и тарелку. Некоторые просто несут тарелку в руках, несут аккуратно, чтобы не рассыпать заранее выложенную приправу. Зачем они так делают? Никто в этом не признается, но, очевидно, для того, чтобы не делиться приправой с другими, ведь стоит только достать пакетик с приправой, как тут же несколько человек попросят поделиться. А из тарелки, вроде, и отсыпать неудобно!
Достигнув столовой, отряд цепочкой проходит внутрь, отправимся за ними и мы. Зайдя внутрь, вы оказываетесь в большом просторном помещении. Всюду ровными рядами стоят старые деревянные столы непонятной формы, выкрашенные синей краской в несколько слоев. Вам кажется, что кто-то лет двадцать назад собрал их вручную. Все присутствующие распределились по столам, каждый знает свое место, каждому своё. Отдельно сидят «порядочные», отдельно – «шныри» и «вязаные», а в углу, немного в стороне от всех остальных, стоит стол для «обиженных». На стол ставится  небольшой казанок, рассчитанный на десять человек, и кто-то один начинает раздавать пищу, предварительно размешав содержимое, чтобы гущи хватило на всех. Каждому по два черпака, пайка - это святое. Никто не имеет права забрать то, что ему не принадлежит. В это время перед входом стоят те, кому неприемлемо есть в столовой. Специально для них «шнырь» наберет баланду в небольшой контейнер и принесет в барак. Дневальный кричит: «Кто поел, выходим!», и весь отряд точно покидает столовую. Здесь заключенных уже ждет дежурный наряд сотрудников. Они знают, что отряд своевольничал, не хотел строиться, и теперь начинается досмотр выходящих. Всех тех, кто несет с собой контейнера с пищей, останавливают и заставляют вернуться в столовую доедать, в случае непослушания еда сразу летит на землю
Блатные внимательно следят, сможет ли их «шнырь» пройти незамеченным, но, увы, тормозят и его. Содержимое сумки выпотрошено, сегодня блатные остались без завтрака, а значит, очень голодные и злые. Кажется, «шнырь» расстроен этим обстоятельством не меньше, ведь получать придется только ему.   
По возвращении тут же объявляется всеобщая проверка. На часах восемь утра, и вся огромная масса людей уже стоит, сгруппировавшись по отрядам на плацу, - одна ровная линия. Возможно, лишь грозные римские легионы создавали столь внушительное зрелище. Полторы тысячи человек выстроились в правильные геометрические фигуры. Громкоговоритель объявляет начало. Каждый сотрудник, стоящий у определенного отряда, произносит фамилии, одну за другой, названный заключенный проходит вперед, повторяет свои данные, после чего встает в ряд, выстроившийся по пять человек. Процесс продолжается, и вот уже через полчаса весь лагерь пересчитан. Сотрудники делают доклад, и из граммофона звучит «Прощание славянки», команда: «Зайти в локальные сектора», и толпа этих «легионеров» в шеренгу по одному утекает в свои локальные сектора. Жизнь продолжается. «Атасники» занимают свои места  у окон, зорко наблюдая за перемещениями сотрудников в лагере, «чернушники» достают укромно спрятанные принадлежности для нарезки деревянных изделий, кто варит чай, кто умывается, кто спит. День ото дня одно и то же. Обед. Вечерняя проверка. Ужин. Вот и весь перечень ежедневно обязательных мероприятий.
 Что происходит днем? Ничего. Чем занято свободное время? Ничем.  Лишь немногие, кто работает в доке или учится в школе, не прозябают впустую.  Все остальные предоставлены сами себе.
Обилие свободного времени начало погружать Максима в уныние. Наш герой, чтобы спастись от скуки,  взялся за книги. То, до чего он не снисходил даже в детстве. Сперва они  просто ненадолго отвлекали, уводя его сознание за пределы колючего забора, но постепенно Максим распробовал вкус чтения. Особенно ему полюбились исторические романы. С каждой новой книгой он будто бы погружался в загадочный и неизвестный мир, становился героем, мыслил как он, страдал, переживал, сочувствовал. Средневековая Франция поражала Максима разнузданностью королевского двора, Имперская Россия - великолепными духовными устоями ее офицеров, Германия времен Фридриха Великого - бесконечной борьбой. Он представлял, как впитывает в себя проницательность Чингисхана,  целеустремленность Тамерлана и упрямство Наполеона. А что ему оставалось делать, если не мечтать?!  Не нужно забывать, наш герой всего лишь юноша, быть может, рано повзрослевший, оступившийся, но в душе все также остающийся ребенком.
Книги успокаивали и немного выбрасывали из заколдованного круга прозаичности. Но эта обыденность нередко  обманчива. За всей рутинной пустотой скрывается невероятный накал нервов и каждодневный всплеск эмоций, нереального стресса и уничтожающего психологического давления. Все это не заметно для глаз, не чувствуется в воздухе. Это можно лишь испытать, лишь пережить на собственной шкуре. Очень скоро  вам становится ясно, что все здесь движется по собственным законам, по своей инерции, со своим вердиктом Ньютона и выводами Гегеля. Всё движется. Все движутся, но движутся, вопреки своей воле. Скользят по течению этой стихии.  Не хочешь – придется. Не сможешь – заставим.  Главный бог здешних мест – Необходимость.
Молодежи необходимо «двигаться», сеять в окружающей среде принципы воровской идеи. «Чернушникам» необходимо точить на нужды общего. «Шнырям» необходимо не спать сутками, стирая чужие вещи и намывая посуду. Всем вместе НЕОБХОДИМО приносить пользу.
Как выбираются роли? Иногда человек делает выбор, иногда выбор делает его. Сильные, волевые, наглые выбирают себе «места» поудобнее в иерархии человеческих отношений. Слабые, менее агрессивные подпадают под влияние, под чужую волю. Чем уязвимей собственная воля, тем ощутимей зависимость от чужой.  Это театр, спектакль  с множеством лицедеев, примеривших различные роли. Хочешь быть властвующим, становись Королем – «смотрящим» за отрядом. Хочешь быть одним из князей – занимайся «делами», будь рядом с Королем. Тебя не манит романтика местных краев?  Тогда стань простолюдином, человеком, возделывающим  среду, не изменяя ее. Но некоторым комедиантам выбор не был дан. Некоторые из них не успели к моменту раздачи ролей, им осталось только то, что осталось, но без чего не было и не будет здешних мест: «шныри» и «обиженные» - шуты, фигляры и буффона. Все готово. Роли розданы, каждый знает свои слова, каждый изучил свое амплуа, свой удел. Но театр не театр, если на нем нет сцены, декораций, атмосферы. Вот и она – зона. Небольшая территория, пропитанная горькими слезами, потом и каплями крови наших актеров.
Итак, занавес. Король правит своим прекрасным тридесятым королевством. Оно такое не одно, подобных много, они похожи, но и несравнимы. Король правит справедливо, а, может быть, лишь рисует образ справедливости и чести, совести и добродетели. Он говорит перед народом и в своей речи клянется в любви к нему, к этому народу, ведь он и они - едины. Они вместе идут к общей мечте, к свободе, к равенству и справедливости. Но! Всегда это порочное «но» «Не все спокойно в Датском королевстве».   Слова короля расходятся с его действиями. Незаметно, тайно,  он проводит свою игру. Он движется к цели, но к своей собственной цели, подсказанной Люцифером, купившим «душу» короля в обмен на мифическое «бессмертие», на то, чего так страстно жаждал король в глубине своей черной и гнилой души.
 Антракт. Небольшая пауза в представлении. Кто эти актеры? Кто в этой пьесе боги? Кто мерзкий Мефистофель? Кто король  и люди? Зрителям нужно всего лишь воображение для воссоздания всей картины, вот и напрягите свою фантазию.
Продолжим. Занавес.
 Постепенно король затягивает в болото своей души князей, окружающих его, ведь одному ему не справиться, нужна поддержка. Ему нужны такие же алчные вурдалаки, упыри, демоны, оборотни. Вся эта свита – люди только днем, но стоит взойти луне, и они меняют свой образ, хоть внешне и остаются прежними. Король не дремлет, он трудится в поте лица, неистово высматривая пороки в своих приближенных, он соблазняет их знакомством с Мефистофелем, его силой, возможностями, будущим. Он искушает их, предлагая продаться ему, стать его любимыми слугами, к которым он непременно проявит свое великодушное снисхождение. Ему нужен совершенный пустяк - ваша душа и ваша совесть. Что это для многих? Пустой звук, метафора, пыль. Ничего не значащая возможность превратить свои грязные мечты в явь. Немногим удается устоять, остаться чистыми и непорочными в своей душе, в своих мировоззрениях и совести. Они остаются преданными своей идее, но…
Вокруг те, кому уже нельзя доверять. Декорации меняются, и на чистом солнечном небе начинают сгущаться облака. Мрак обрушивается на королевство, окутывая все и вся своей черной мантией. Люди гибнут, сломлена их воля, утрачен их дух независимости, разбита мечта.  Король продолжает клясться на коленях перед народом в собственной любви к нему, и народ верит. Народ полагает, что это лишь момент, еще немного - и солнце вновь озарит все вокруг. Время размеренно наматывает свою катушку, и понемногу король начинает навязывать мысль народу, что, быть может, люди сами виноваты в собственных несчастьях. Быть может, они сами накликали на себя немилость богов? Но он знает, что нужно делать, он знает, чем усмирить кровожадность Высших сил. Нужно принести жертву. Нужно вознести на жертвенный алтарь все самое чистое и лучшее, что есть у народа. Нужно пожертвовать этим, и тогда боги точно смягчаться, облака разойдутся, чума уйдет, и все станет как прежде. Жители Олимпа вновь убудут в свои мифические владения. 
Люди в замешательстве, они не знают, как вести себя, что делать и как быть? Они боятся, однако с ними их король, он не предаст их никогда. Момент настал.  Жертва принесена, и душа каждого истекает невидимыми слезами. Все ждут чуда, но чудо так и не произошло. Ничего не меняется.  Король клянется, что хотел, как лучше, что он не виноват, наверное, ему не совладать с богами. Месяц, два, три. И больше ничего нет. Весь народ под властью Лукавого. Он продал их всех. Отдал, проклял, предал. Сатана лишь легонько ухмыльнулся. В этом споре он опять одержал победу. Занавес.


F


Глава № 11

На улице сумрачно. Вдоль «запретки», как сотни маленьких звезд, зажглись лампады огней, разгоняющие  мрак вокруг. Вы прогуливаетесь под темно-синим небом и созерцаете прекрасную картину надвигающегося спокойствия. Все тихо и безмятежно. Нагулявшись и почувствовав тяжесть в ногах и упоительную расслабленность в душе, вы возвращаетесь в отряд. Поднимаетесь по узкой темной лестнице, освещенной одной-единственной лампочкой, качающейся под потолком. Добравшись до  второго этажа, вы входите в задымленное помещение.
Здесь все иначе, не то, что на улице. Муравейник - так можно описать картину, разворачивающуюся перед вашим взором. Миновав закрытую железную дверь кабинета отрядника с пластилиновой печатью,  вы движетесь дальше по длинному коридору. Воздух пропитан тяжелым табачным дымом, ядовитым, от самых дешевых сигарет.  Везде сумрак, вам кажется, что вы попали в какую-то пещеру Робинзона. Слева - небольшое помещение с одним маленьким оконцем, больше похожим на форточку, там десять человек, усевшись на специально укороченные низкие табуретки, занимаются изготовления всего, что только может представить воображение человека. Уютно разместившись в углу, один из каторжан бойко выстукивает маленьким молоточком небольшую железную пластину, которая с каждым новым ударом превращается в браслет от наручных часов с вензельками и рисунками. Рядом с ним заключенный с голым черепом и татуировкой в виде паутины  на макушке, весь в поту, острым резаком старательно выводит узоры на большой заготовке для коробки нард. Вся она испещрена арабской вязью и орнаментами. Центр коробки украшает панорамный вид Тадж-Махала.  Чуть поодаль расположился мужик, нервно покуривающий сигарету «Максим». Он весь сосредоточился на маленьких черепках, выточенных из какого-то непонятного материала и нанизанных на веревку, один к одному. Поочередно он пристально натирает черепки зубной пастой, отчего они начинают сверкать, будто в руках умельца не кусок обычной деревяшки, а маленький африканский брильянт. 
Шкатулки, рамки под фотографии, даже прозрачные, закрученные в причудливые формы пишущие ручки - чего только не сотворят эти мастера! Но верхом искусства многие считают работы высокого лысого арестанта, сидящего немного в стороне от других. В его руках из нержавеющей стали рождаются… зубы. Фиксы - их он сотворит для обитателей здешних злополучных гетто. Скоро весь рот очередного заказчика будет состоять из одной длинной пластины железа с  аккуратными силуэтами зубов.
Пройдя далее по коридору, вы попадаете в большую секцию, где умудряются уживаться почти две сотни человек. Это чем-то напоминает джунгли – кругом высокие спальные места, чьи-то конечности, сохнущая роба, только узенькая тропинка посередине.  Двигаться можно исключительно в одном направлении, разойтись двоим гораздо труднее. И везде этот смок, везде почти непроглядный туман. В нос с силой бьет тяжелый спертый «аромат» человеческой жизнедеятельности, пота, затхлых вещей.  Минуя ходки, те маленькие оазисы, вокруг которых и стоят «шконки», позволяя их обитателям находиться в их собственном тесном коридорчике, вы видите, как в одном из них, опираясь на тумбочку, арестант пьет крепко заваренный чай.  В соседнем двое играют в нарды, а третий при этом сидит рядом и внимательно наблюдает за игрой, в случае спорной ситуации он выступит в качестве рефери, будет иметь последнее слово, если азартная игра с большой суммой зайдет слишком далеко. В других кто-то спит, кто-то ест, ведет разговоры, ругается, смердит,  горюет - это место нескончаемо переживаемых эмоций, плохих и хороших, печальных и безвозвратных.
Не найдя того, что искали, вы возвращаетесь в коридор, где, как по заказу специально для вас, разыгрывается трагедийное действо.  Один из заключенных хватает стеклянную бутылку с пола, резко разбивает ее о стену на две части, и с криком «Сука!» бросается с зажатой в руке «розочкой»  на стоящего немного в стороне арестанта. Вокруг много народу, поэтому смертельного удара не получается - находившиеся рядом успевают остановить его, поймав за руку и отняв  острое бутылочное горлышко.  Все происходящее заняло буквально минуту. Позже вы узнаете, что стало причиной столь агрессивного  поведения. Оба – нападавший и его потенциальная жертва - пользовались одним мобильным телефоном.  Тот,  кого едва не порезали, во время очередного разговора получил СМС для второго товарища, однако не сообщил об этом и болтовню не прервал.  Через некоторое время «совладелец» мобилы взял ее и прочитал злополучное СМС. Оно было совсем коротким: « Мне надоело все, я ухожу».  Это писала его жена, которую, к счастью, успели вовремя снять с петли. Простая ситуация, а ведь она чуть не превратилась в трагедию для многих людей.
   

F


Глава № 12

Максим попал на лагерь тот,
Где вольно жизнь всегда идет.
Здесь правит балом вороньё,
Черным-черно уже давно.

Везде есть “люди”, басота,
Чернуха точится без дна.

Котел  есть общий, он один,
Деньжата крутятся за ним.
С азартных игр, с прикупов,
Идет процент для общаков.

Ну, в общем, все как должно,
Однако всё же есть одно…

Как-то Максим услышал случайно,
То, что привело его в отчаяние:
Опер и обычный зек шептались о своем за переборкой,
Максим притих, стоя за шторкой.

Он еще долго в шоке стоял,
Дыша по разу через раз.
Слышал, а все же не представлял,
Что означает сей рассказ.


- Не хочешь ль стать смотрящим ты пока? – Спросил тихонько зека без кивка работник оперативного департамента.
- Не знаю даже что сказать? Но кто же станет помогать?  Ведь выбор этот будет там, где люда много, ну а вам, я думаю, не хватит власти, ведь только я продал за «сласти» свою погубленную душу. Так как же сможем сделать все мы лучше?
- Не думай много ты о том, все будет сделано потом, ну а пока бери кисет - здесь много химки вам на вред. Кури, мечтай, гуляй, кайфуй. Все остальное будет, лишь блатуй, –  на этом речь вся прервалась, фигура
Мефистофеля улетучилась.


Он стал свидетелем невольным,
Как «Мефистофель» завладел душой,
И это страшно, это больно,
Максим заспорил сам с собой.

Толпились мысли – что же дальше?
Поведать и другим о фальши,
О лжи, предательстве, подставах?
Поймут его при здешних нравах?
О, как же поступить ему?!
Задать вопросы? Но кому?!

Решил он просто поступить –
Молчать и ничего не говорить.
Со временем все станет ясно –
Кто «черный» здесь, а кто здесь «красный».

Древние римляне называли его «daemon». Он  живет в каждом, он - это твое второе «Я». Даймон – твой личный демон, который всегда рядом с тобой, который думает так же, как ты, который дышит тем же воздухом, что и ты. Твой демон – это твоя неудовлетворенность, твоя злость, ненависть.  Как только ты начинаешь злиться, он становится сильней, больше, ненасытнее. Время - и он начинает расти, с каждой минутой все ощутимей навязывая тебе свою волю. Однажды ты проснешься и поймешь, что изменился, поймешь, что ты это уже не ты. Daemon завладел тобой, теперь ты - это он. Теперь ты делаешь то, что пожелает Он.
У каждого человека этот демон свой, он выглядит и думает отлично от других. Кто-то способен в момент его власти убить, кто-то своровать, кто-то изнасиловать. Каждому своё, своё - не каждому. Он появляется из ниоткуда, из пустоты. Вот ты спокоен, всего секунда, и, словно кромешная тьма, он обволакивает тебя своим черным естеством, застилает разум, ведёт твое тело. Везувий эмоций вырывается из твоего палящего сердца, оно стучит, разрывается, воет, кричит. Кровь пылает в твоих жилах, земля горит под ногами, ты бесконечен, ты всемогущ.
 Мгновение проходит, он исчезает, и ты понимаешь, нет, ты чувствуешь - он был здесь.
Священная книга не зря предостерегает нас о нем. Он имеет много лиц, много масок, много личин.
Грех, Гордыня, Алчность, Ненасытность, Порок, Ненависть.  Все они сидят в нас, день ото дня стараясь пленить своей сладостью, приманить, одурманить.  О, как они неповторимы, как манящи, они зовут нас, тянут к себе, убеждают, что они то, что ты так давно хотел. Они становятся тобой.  Так первостепенная чистота, данная нам с рождения, прощается с нами, мы сами провожаем ее, она нам больше не нужна, мы нашли другую истину.  Истину неимоверно тяжкую  и сумрачную. «Я» – вот ключевое слово этой молодой религии, вот то, чему мы теперь поклоняемся, принося к алтарю все новые и новые безвозвратные жертвы. Этот бог ненасытен, он требует большего, ему нужно Всё. Ты весь, без остатка. 
Никто не говорит тебе, что ты не прав, никто не останавливает тебя. Ты живешь так, как сам захочешь, так как посчитаешь правильным, забыв при этом, что нужно жить не так, как легче, а так, как Надо. По совести. Совесть – луч света в нашем темном царстве, частица Бога, посеянная в нас, этот Александрийский маяк, указывающий нашему кораблю путь в бушующем океане жизни.  Нравственность отошла в сторону, устои, формировавшиеся в мире столетиями, растворились как мираж. Нет больше правил, нет осуждения и назидания. Каждый волен сотворить себе свой мир, но правильный ли это мир? Эго - разве стоит жить только ради этого? Эгоизм затмил все, люди больше не хотят жить ради других, предпочитая жить только ради себя.  Сознательно лишая себя самого наивысшего доступного человеку на земле чувства – Любви-АГАПЕ, выведенной еще Платоном в древности. Любви самопожертвованной, бескорыстной, белоснежно чистой, прозрачной, как горный хрусталь. Лишь немногим дано ощутить его, отдать всего себя ради другого.  Поистине божественное чувство.

В раздумьях пролетели дни,
И вот «стрела» уже в пути.
Собрались все для сходняка
Решить вопросы, а пока
Им нужно выбрать Главшпанца
 
Теперь, немного перебив, добавлю имена других. Но чтобы слаще был рассказ, пускай неведом персонаж возьмет не просто имена - уже забытые в веках названья римских богов и древних греческих жрецов.      
   
Все мирно высказали мненья
И к общему пришли решенью:
Все указали на Ареса,
Светловолосенького беса.

Максим был ужасом смущен -
Неужто это точно он,
Тот подлый прихвостень судьбы,
Продавший жизнь за полцены?!

Но все слепы и все довольны,
Ареса хвалят, поздравляют.
А может… Они тоже знают?!

Тогда понятно – нечисти вокруг,
Побольше, чем в аду, мой друг.

В раздумьях грустных нас Максим,
Тоскою прочь от всех гоним.
Достал дневник и стал писать,
Не будем ж парня отвлекать!

Сострадание. Жестокость. Противоположности. Имеют разное значение. Разное название. И вызывают разные эмоции. Ненависть, злоба, гадость, изуверство. Они разнятся, но одно появляется после другого. То, что когда-то было черным, имеет возможность стать белым.  В нашей жизни мы всегда совершаем поступки. Ни одна минута не проходит без какого-либо действия, творения, мысли, деяния. Каждая секунда дает нам право выбора, чему посвятить  эту секунду, какому богу отдать ее - богу Добра или Зла.
Тюрьма и есть тот Апокалипсис, который наступает для каждого отдельного человека, как только он попадает в нее. Здесь и просыпается в нем стремление к необъятному, хотя бы внутри себя.  Лагеря - это «черные церкви» со своими молитвами и богами. Все «сливки» человеческих душ собраны в одном месте, концентрация «нечисти» и всех самых смертных грехов на небольшом клочке земли неповторима.
 Как можно бояться демонов сатаны, когда многие из местных аборигенов с легкостью «спилят им чешки»,  примерят их рога, напялят черные нацистские формы СС и с нечеловеческим рвением примутся выполнять их функции? Пытать, «стучать», бить, насиловать, убивать. Привыкаешь ко всему. Жалеют ли они, испытывают ли угрызения за бесчеловечные действия, совершенные ими в момент одержимости?
 Люди  способны настолько трепетно уверовать в собственный мирок в их головах, что даже не замечают той бесчеловечности, творимой ими же по отношению к другим. В этом закрытом, «загробном», мире ты встречаешь много людей. Такое ощущение, что ад уже давно придуман, он не лежит в нескольких километрах под землей, его нет в другом измерении, он уже давно здесь, на нашей земле. Мука, которую мы сами создали для людей,  преступников, вынужденных вечно волочить валуны вверх по горе. Снова и снова. Они скатываются назад, огромные, тяжелые, невыносимые, а ты волочишь его вновь и вновь, раз за разом.
Этот мир уже не такой, каким ты его представлял. Это подобно наказанию, когда в одно прекрасное мгновение из твоей жизни разом убирают все хорошее, все теплое, все греющее.  Остается лишь сторона эмоций, дарованная нам при рождении. Сначала вы боитесь за себя, за родных, за близких. Потом приходит апатия, черная апатия ко всему на свете. Вам не интересно, что происходит вокруг, у вас больше нет этого «вокруг». Затем вас посещают гнев и раздражение на все существующее в этом мире. Вы проклинаете тот день, когда явились на этот несправедливый свет, вы проклинаете того, кто послал вас на Землю, где даже в ад можно попасть, не дожидаясь смерти. И, как всегда, в конце остается лишь пустота. Голод, холод, одиночество, отвращение, злость – это лишь младшие сестры, сопровождающие вас в ваших несчастиях. 
Но что ощущают эти приговоренные «страдальцы», те люди, чей внутренний мир сопоставим разве что с кабалой, которую они тянут? Представьте на секунду мировоззрение другого человека, не вас. Уберите из него все то, чему вас учили с детства. Отставьте в сторону те принципы морали, которые были заложены в отрочестве. Немного исковеркайте собственные понятия о чести, превратив их в скомканную бумагу. И разгневайтесь на весь мир, который не дает вам покоя. Вот оно. Вот ваш новый внутренний образ. Теперь вы готовы попасть в тартар. Давайте пройдем по нему с непродолжительной экскурсией, стараясь не задерживаться у местных экспонатов надолго. Но не забывайте – это идете не вы, но тот новый человек, которого вы на секунду создали. Тогда местные «звери» не обратят на вас внимания, не увидят в вас жертву, обнаружив лишь такого же хищника.
Начнем с убийц, упивающихся своей жестокостью. Вот мы приближаемся к одному из них. Перед нами сидит молодой человек, почти юноша. Светлые волосы, милый взгляд и приятная улыбка. На вид ему чуть больше двадцати, и срок ему назначен судом такой же.  С виду молодой человек ничем не отличается от тех парней, которые окружают вас в повседневной жизни. Он такой же, как и все пробегающие мимо вас на улице. Он спокоен, ровен в разговоре, непринужден в общении и даже в меру воспитан, со своим скромным этикетом.  Однако жестокость его поистине необозрима. Он прекрасно осознает, что совершил. И будет рассказывать об этом абсолютно ровно, ни один мускул его лица не выдаст никакого напряжения. Самый обычный рассказ, так обсуждают погоду или вчерашние новости. Он помнит каждый момент случившегося, помнит каждое действие. Тот удар ножом, один, еще один, еще один, вот уже ненависть берет верх, еще один, еще, еще, еще... Два десятка ударов  в плоть жертвы, но он все продолжает, уже не в силах остановиться, не в силах прервать это душегубство. Жертва лежит без сознания, и все-таки пока она жива. Дыхания почти нет, но последние искорки жизни тлеют. Это не кино, здесь нет красивого финала, нет умиротворяющего конца. Зато есть скрип раздробленных костей, есть сип умирающего тела, есть воздух, надувающий кровавые огненные пузыри из отверстий на теле, и ужасающий хрип, хрип погибающего существа, холодящий, мертвецкий, животный.
В убийце не останавливается кавалькада Варфоломеевской ночи, все ведьмы Вальпургиевой тьмы слетелись к нему в душу для своего черного шабаша. В нем просыпается мнимая жалость - нужно все это кончать. Но как убить, зная, что в жертве еще теплится жизнь? Он творит последнее жуткий акт милосердия. Перерезает горло, медленно, дотошно, омерзительно. Из раны хлынул густой поток крови, алой, темной, вязкой. Тело все еще сопротивляется, оно дергается в последнем исступлении, проклиная своего мучителя в завершающем извержении чувств. Стоп. Все замерло. Все затихло. Лишь на мгновение вы улавливаете ужас в его глазах от нахлынувших воспоминаний, в своем сознании он еще раз оказался на том месте, в тот момент, и ему страшно. Еще мгновение, и  хладнокровие  возвращается к нему.
Но хуже не это! Ужаснее то, что, по его собственным рассказам, сидит только он один. А ведь их было несколько - настоящая  маленькая стая молодых волков. Он не жалеет своих соучастников во мнимом благородстве, он знает, что за группу дадут больше, и потому выгораживает себя. Берет всю вину. А на свободе спокойно разгуливают те, кто достоин такой же участи, но и они, естественно, молчат.
Постепенно создается впечатление, что все жуткие качества заложены в нас генетически, а тюрьма – служит тем фильтром, который собирает эти отрицательные молекулы в одну емкость. Кажется, этими отрицательными частицами заражено огромное число людей,  просто кто-то больше, кто-то меньше, но совершенно точно они есть и различаются не слишком сильно. После долгого нахождения в этой субстанции, кипения в столь тягучей жиже, начинаешь смотреть на людей по-другому. С виду они – самые обычные хомо сапиенс, вам даже порой становится жаль некоторых из них, но со временем приходит осознание, что эти люди – отнюдь не простые пассажиры в этом «автобусе». Абсолютно все попали сюда, следуя определенному алгоритму, приведшему  заблудших к такому печальному результату. Вам встречаются различные персонажи, иные из них сперва крали по мелочи, получали условные сроки, но потом крали еще, пока их не закрывали на длительные сроки. Вам кажется, это несправедливо, ведь нельзя проводить полжизни в заключении, всего лишь украв несколько куриц, но здесь действует другое правило – спираль. С каждым новым витком она развивается все больше и закручивается сильнее, следуя своей строгой формуле. Сначала он украл, затем открыто похитил, напал как разбойник и в итоге совершил убийство. Вы смотрите, как они, освободившись, возвращаются на прежнюю сцену в новом, более тяжком амплуа. На манеже все те же. Сначала это было воровство, затем изнасилование.
Как бы странно это ни звучало, но преступников, скорее всего, следует делить более наглядно, исходя из его характера. В этом окружении встречаются достойные и сильные львы, высокомерные тигры, заносчивые гиены, хладнокровные волки и беззащитные овцы. Еще одно правило - забавно, но даже внешность способна передавать черты этих существ. Порой вы удивляетесь, увидев представителя местной фауны с нарочито вытянутым носом и торчавшими ушами, который всем своим внешним видом вызывает неприязнь и отталкивает вас, а потом, немного ознакомившись с ним, вы понимаете, насколько внешнее созвучно внутреннему.   
Обратим свой взор немного в сторону. Еще один интересный экземпляр. Перед вами опять же молодой человек, высокий, стройный, с наивным юношеским лицом, явный мальчишка в душе. Сколько ему? Двадцать, не больше. Вы спросите, за что же он оказался замурован? Наемный убийца, представьте себе. Он не рожден хищником, в нем нет жажды крови, это просто заблудившийся в трех соснах путник. В момент формирования личности, жажда значить хоть немного привела  его к тому, что он убивал людей за деньги. Причем за небольшие, бессмысленные суммы, желая тем самым выразить свое превосходство, показать, что он - тоже личность, тоже чего-то стоит. Собравшись в маленькую стайку, подобные ему идут на дело, чувствуют себя мужчинами, совершают поступок неаккуратно, а затем, испугавшись, погружаются в себя и задаются вопросом: «Зачем я это сделал?!» Кто-то обязательно не выдерживает, срывается и первым идет сдаваться, только бы снять с души этот непреодолимый страх перед неопределенным будущим.  Ими двигало желание хоть на секунду приблизиться к образу жизни тех героев, которых они видели в фильмах, хоть на секунду, но стать похожими на них. Они из неблагополучных семей? Нет. Просто они такие, какие есть. Вы всматриваетесь в него и не можете понять, как этот юноша отважился на сотворенное им. Пытаетесь, но так и не находите ответа.  Так, лишивши кого-то жизни за тридцать серебряников, они лишаются заодно и своей собственной.
 Особой группой немного в стороне стоят те, кто связан с наркотиками. Их много,  они никогда не признают, что ими движет наркотик, ни за что не согласятся с тем, что зависимы. Разве может быть  какое-то вещество сильнее их, могущественнее их воли? Нет, это всего лишь лекарство, натуральный продукт, успокоительное, трава - как только не прикрывают свою зависимость к канабису. Есть те, кто не курит сигареты, предпочитая употреблять конопли, но за нее они способны на многое. Как только зависимые увидят сверток с одурманивающим зельем,  жизнь меняется, обстановка оживляется, настроение возрастает, теперь они уже не смотрят друг на друга, как на врагов. На время они - лучшие друзья, братья, увлеченные одним хобби единомышленники.  Неважно, какие поступки совершал обладатель этого сокровища прежде, не интересно, что он совершит впоследствии, важно то, что есть сейчас. Радость, уход от реальности, удовлетворение.
 Блеск в глазах выдает их жажду. Пока они курят, все неповторимо, и тюрьма не тюрьма. Кто-то может сдерживать свои эмоции, пересиливая себя, но иногда вы с удивлением видите, как ради небольшого бумажного свертка, они готовы отдать последние вещи, переданные в посылке родственниками, продать, обменять, выпросить. Как должна быть сильна зависимость, чтобы ломать человека морально и психически? Конопля – это валюта, которая не теряет в стоимости, это то, что является беспроигрышным вложением своих «активов», гарантированной властью над людьми.  Они сидят за нее немыслимые сроки, сопоставимые с наказанием за убийство, но все равно не откажутся от этой части себя. Вы только и слышите, как они мечтают, грезят о том моменте, когда наконец окажутся на свободе. Теперь они чисты как хрусталь, в крови больше нет черной жижи, однако выходят на свободу обновленными лишь с одной целью. Опять сесть на «систему», хотя бы чуть-чуть, еще разок.
Мы пройдем дальше по парку этих мифических существ. Впереди нас ожидает еще один экспонат. Он садится напротив нас и начинает описывать тот сладострастный миг, испытанный им однажды. Он стесняется его, стыдиться для виду, но лишь потому, что содеянное им презирается другими. На самом деле он чувствует удовлетворение. Он испытал, как думает, собственное превосходство, на секунду побывал вершителем судеб. Его рассказ скрыто эмоционален. Он описывает в деталях, как подкараулил девушку, замеченную им еще давно на соседней улице. Ему не хватает ласки, заботы, теплых отношений, он не получает их, а раз так, то возьмет их сам. Вот она, юная и прекрасная, осталась одна, такая беззащитная, хрупкая, мягкая. Вокруг никого, он натягивает темную маску на лицо, оставив открытыми лишь жестокие звериные глаза. Зверь нападает и валит свою жертву. Насильник  - мерзкий зверек, обитающий в здешних просторах пепелища. Подлый, гнусный, покрытый язвами в душе.  Он утолил свою жажду, насытил свою плоть, выплеснув вожделение, долгое время не дававшее ему покоя.
И последние, быть может, самые распространенные представители этого острова – «крадуны». Особые люди, сознание которых работает немного в другом направлении. В их представлении мир устроен иначе, чем у остальных. Они – это Альфа и Омега всего. То, что не принадлежит им, должно непременно быть в их владении. Человек видит предмет,  желает им обладать и получает, не обращая внимания на то, что это чья-то   собственность, он лишь забирает «свое по праву».   
Все они живут и варятся в одном котле, где-то дополняя друг друга, где-то давая возможность задуматься. Многие считают, что проблема рецидива возникает из-за субкультуры, существующей в тюремном обществе, но это не так. Весь вопрос в людях, в тех, кого устраивает такая жизнь, и изменять ее они не имеют никакого желания. Люди создавали Великую стену, строили высочайшие пирамиды, научились летать, покорили космос, но так и не захотели справиться с самими собой.
 Чувствуют ли они вину за содеянное? Скорее, им понятно следствие их проступка. Они помнят, отлично  помнят все, но не жалеют. Никто из них не согласился бы поменяться местами со своей жертвой, будь этот вариант спасения предложен им перед вратами небес. Они охотнее попадут в геенну, лишь бы не признавать своей ошибки. Хотя… Все они уже в ней, ведь там, также как и в колонии, вас окружают одни только грешники.
 
   
F


Глава № 13

Полдень. Нестерпимое солнце проливается на раскаленную землю.  Всех в отряде мучает духота, спровоцированная жарой и отчасти самими заключенными, укрывшимися от лучей в бараке. Все окна наглухо закрыты и заклеены со всех сторон толстым слоем газет и журналов. Ни одна форточка не пропускает зной внутрь отряда. Наверное, температура в помещении действительно немного ниже той, за окном, но запах от сотен разгоряченных тел доводит до головокружения. Все валяются на своих «шконках», нет сил даже шевельнуться. Воздух пропитан влагой настолько, что спички не зажигаются, стоит ли говорит о невозможно сырых одеялах. «Огонь! Отрядник идет!» – раздается громогласный клич  «атасника».
В отряд поднимается высокий лысый сотрудник. На сей раз он не идет сразу к себе в кабинет, а прямиком направляется в самый дальний угол, где живет «братва».  Общий язык опять не найден, поэтому отрядник молча снимает со стены последнее, что доставляло хоть какое-то удовольствие в здешней хмурой обстановке, – зеркало. Как и многое другое, что было до него - телевизор, магнитофон, даже аквариум с большим сомиком -  зеркало отобрано им за «плохое поведение».  Наблюдая, как уносят зеркало, кто-то из заключенных недовольно произносит: «Опять шизит». Наконец, отрядник вернулся в кабинет, и жизнь потекла своим удручающим чередом.
Примерно через час в отряде наметилось какое-то оживление. В другом конце расположения слышалась ругань и пререкания. Через мгновение в ходок смотрящего за отрядом ввалились двое арестантов – высокий молодой человек с короткой стрижкой и  коренастый мужичок, отбывающий в колонии несколько лет.
- Че случилось?  - начинает разговор смотрюган.
- Вот - проиграл, а расплачиваться не хочет, – шумно недовольствует молодой, махнув рукой в сторону мужичка.
- Заходи, садись и… Эй, там! Шуманите смотрюгана за игрой, момент порешить надо, – смотрюган уселся на шконке, подогнув под себя ногу.
Через минуту в ходок зашел старый заключенный с железными вставками вместо зубов, ответственный за игру в отряде. Устроившись напротив двух виновников переполоха, он приготовился внимательно слушать.    
- Начинай, – кивнул «за игрой» молодому скандалисту, рассматривая  свои татуировки в виде двух ухмыляющихся котов Базилио в старинных котелках.
- Все просто! Играли в нарды, он продулся до тридцатки рублей в сигаретном эквиваленте, а платить отказывается, а расчет, условились, должен быть до конца месяца, два дня всего осталось, – надрывался тот.
- Ты че скажешь? – спросил смотрюган у второго.
- Да врет всё, это он проигрался, а отдавать не хочет, –  мужичок даже не успел договорить, в него тут же  вцепился его оппонент.
Завязалась небольшая потасовка, через несколько секунд всё утряслось, смотрюган за отрядом лениво поднялся со «шконки»:
-Вы че?! Попутали тут?!
Несколькими сильными ударами он вмиг успокоил сначала одного, а затем и второго, для равновеса.
- «Тычковку» вели? – продолжил ответственный за игрой.
- Да-да, все записано на листочке, каждая партия, кто выиграл, кто проиграл, – затараторил высокий и  побежал за требуемой бумажкой к себе в ходок.
Его не было несколько минут, и один из «круга Братвы» пошел за ним. Вернулись они уже оба.
- Вот кукусик,  - ухмыляясь, поведал тот, что «из круга Братвы», - захожу к нему в ходок, а он «тычковку» от руки и пишет.
- Все с тобой, короче, понятно, - мрачно изрек  смотрюган барака и, подойдя к уличенному, отвесил ему  целую кучу тумаков.
С разбитым в кровь лицом виновный присел на шконку.
- Теперь твоя очередь, – продолжил смотрюган, подзывая второго участника происшествия.
 Отхлестав по лицу и его, велел:
 – А теперь садись, поясню, за что тебе. Потолок в игре сколько? Правильно, три штуки. Больше этого придела игра идти не может, в исключительных случаях вы могли продолжить только с одобрения смотрюгана за игрой.  Так что, на будущее, будешь умнее. Ну, а чтобы впредь неповадно было, с каждого из вас по половине суммы, которая была в игре, уделите на «общее» в котел, срок - до конца этого месяца. Всё, момент убит, курс за вас напишут и пустят по лагерю.
Еще один день минус.


F


Глава № 14

Летели дни, пока все тихо,
Но не будите лучше лиха!
Особых изменений нет.
ЧеХэ , ЧеХэ, сомненья - бред.
Но наш Максим, не ровен час,
Не дремлет, точно ждет «атас».

 Все дело близится к жаре,
Ведь лето скоро на дворе.
ЗК выходят на лужайки,
Сидят в тени своей локалки.

Иные ходят взад-вперед,
Загар от солнца плечи жжет.
Раздевшись до трусов ЗК
Катают нитки из пупка.

Забавно то, что мода здесь
Имеет собственный разрез:
Трусы здесь шьют из простыней
Фасоном – «бриджи для друзей».

Здесь носят шапки, не меха,
А-ля ушанка, вот она -
Большая, толстая, кожзам,
И уши кверху - не отдам.

Но это в холод, а пока,
Нам солнце жарит за бока.
Но мы стоим в локалке душной –
Пройти проверку еще нужно.

На градуснике плюс тридцатка,
А все пекутся в поте жарком.
В «своем соку» стоят и тают,
О квасе ледяном мечтают.
Но гаркнул тут отрядник всем:
«Надели берцы до колен!
Штаны, рубаху, вашу мать,
И кепку. Живо исполнять!»

Зимой такой прикид не греет –
ЗК зимой почти колеет.
А летом жарко до удушья,
Один вопрос – кому так нужно?

И вот июль к нам подступил,
В отряде хаос наступил.
Идет ремонт в бараке всём,
Известка, краска там кругом.

Но как же людям можно жить,
На свежий воздух выходить!
Все дружно взяли свои шконки,
Все вещи, тумбочки, иконки.

  В локалке вырос городок -
Трущобы, гетто, теремок.
Один большой навес прозрачный
Из целлофана, видом мрачный.

Пристроив шконку под навес,
Максим опять в дневник полез.

Утро. Солнце еще не доползло до своего зенита, а духота уже давит. Отрядник со всей значимостью своего положения сообщил, что начинается ремонт. Но как это?! Как возможно делать ремонт в помещении, где и так нет свободного пространства ни вверху, ни внизу? Все очень просто – почти целый месяц будем жить на улице под открытым небом. Как же дожди, ветер, непогода и прохлада по ночам? Разве это кого-то волнует! Весь отряд - сто восемьдесят человек - начинает растаскивать свое убранство, по частям вынося на улицу в локальный сектор шконки, тумбочки, табуретки, свои вещи и пожитки. Вся «локалка» потихоньку превращается в «блошиный» рынок, заваленный всяким барахлом, хламом, вещами, тряпками и непонятными предметами быта и культа. Она забита до отказа, свободного места практически нет.
Постепенно на голом месте вырастают трущобы. Шконки располагаются вплотную одна к другой, выстраиваются многоэтажные конструкции в три яруса высотой, и неожиданно вы замечаете, как  образуются своего рода улицы, проспекты, даже свои закоулки - настоящий нищий городок. Вы идете по одной из «улиц» и прикидываете, как добраться до нужного места. Под ногами путаются провода от удлинителей и переносок, проложенных для проводки электричества. Солнце поднимается все выше. Невыносимый зной захватывает все «гетто». Через полчаса над половиной шконок вырастают небольшие навесы из старого грязного целлофана, призванные защитить от непогоды: их натягивают на наспех сколоченные каркасы из деревянных досок. Водонепроницаемые плакаты с рекламных щитов спасают остальных, и лишь немногим достаются бумажные ошметки, из которых они вылепливают свои «хижины», вроде папье-маше. Воздух раскаляется, солнце добралось до своей крайней точки на небосклоне. Под прозрачным целлофаном становится невыносимо душно, арестанты начинают ощущать себя огурцами и помидорами, заботливо высаженными кем-то в теплице.  А солнце все жарит…
Проходит несколько дней, и небо заполняется грозовыми тучами. Солнце прячется за ними, как будто предчувствуя беду. Ливень обрушивается на новое поселение. Быстрый, стремительный, сильный поток проверяет на прочность целлофановую крышу. Еще четверть часа, и изо всех щелей и дыр льется вода, мигом пропитывая все личные вещи, попадая на лицо, на вашу одежду, превращая вашу постель в мини-бассейн. Но это ливень все не заканчивается, даже не стихает. Вода собирается в лужи и понемногу подтекает внутрь палатки. Начинает холодать, легкий озноб пробегает по вашему телу.
Вече тянется и тянется. Теперь земли совсем не видно, она вся превратилась в одно сплошное болото, сумки намокли, те, кто успел убрать их на верхние ярусы, смиренно сидят на влажных матрацах. Уныние и равнодушие на грани раздражения. Делать ничего уже неохота - поскорей бы кончилось это наказание небес! Чьи- то тапочки проплывают мимо, точно  детские кораблики, пущенные по речке. К отбою дождь смолкает. Вода понемногу отступает, сырой воздух тяжело вдыхается  арестантами. Романтика.
Мухи -  вот то, чего не ожидал никто. Рой, армия, целый улей этих насекомых, оказывается, поселился вместе с вами. Они облепили все вокруг. Темнота, ночь, весь потолок устлан ковром из занудно жужжащих мух, они везде. Сейчас они еще спят, но едва начнет светать, они сотнями атакуют вас, усеют ваше лицо, шею, тело, ноги, руки, окутают вас полностью. Невозможно что-либо сделать, мухи летят снова и снова, садятся, ползают, кусаются, щекочут. Вы не можете прилечь отдохнуть, прячетесь от насекомых под простыню, однако вскоре жара становится невыносимой, и вы не в силах лежать под одеялом, а они летят и летят. Бешенство затуманивает разум. Но спасения нет.
 

F


Глава № 15

Казалось, смог Максим понять,
Чего и от кого здесь ждать,
Но все же за полгода, что на зоне.
Понять не смог он, что в законе
Не все у всех всегда o’k –
Есть нечисть и среди «друзей».

Все странно как-то и не так,
Бедой может стать любой пустяк.
Здесь много зэков из седых,
Из старых, умных и немного злых,
Но точно очень справедливых,
По-своему весьма правдивых.

За перестроечные годы
Сломалось множество народа,
Те старые прогоны и законы,
Немного изменили все каноны.
Всё стало проще и подчас
Халатно очень в иной раз.
 
И стал он думать, как же быть,
Какою жизнью нужно жить.
Немного мысли подсобрав,
Чайку глотнув, на шконочку упав,
Вздохнул, потом достал дневник,
Задумался и ко столу приник.

«Auсtoritas» – латинский термин, включающий в себя такие понятия как власть, положение в обществе, звание, влияние, значительность, авторитет, ручательство, надежность, достоверность. Прежде всего этим словом обозначается способность влиять на события при помощи личной репутации.
Сначала был хаос, потом появился Auсtoritas. Что это такое? Есть ли у него оболочка, как его можно почувствовать? Нет, его можно только самостоятельно пережить.  Одно из немногих ощущений, доступных далеко не для всех.  Среди огромного числа людей всегда найдется тот, кто будет выделяться из состава остальных, тот, кто внушает к себе совершенно особое отношение и почтение.
Остатки животного инстинкта. Среди своего племени стая выберет себе вожака, предводителя, который явится средоточием лучших качеств  и поведет остальных за собой. В животном мире все гораздо проще - тот, кто сильнее, тот и прав. Как только начинается конкуренция среди индивидуумов, тут же возникают всевозможные трения, и их результатом станет эволюционный выбор доминирующего самца. В мире же человеческом этого недостаточно. Человеку был дан разум, чтобы созерцать происходящее вокруг, и сила воли, для того, чтобы это окружающее изменять.  Поэтому у животных – инстинкт, у людей –  авторитет.
Все начинается с малого. Те задатки, которые были заложены в человека с его рождения, в будущем дают ему неоспоримые преимущества. Несокрушимое величие духа, сила воли, чистый разум и прозрачная  совесть – вот тот набор качеств, который  присущ истинному Auсtoritas.  Почему именно совесть? Природой заложено в человека тянуться к более чистому и светлому, подсознательно или машинально, но выбор падет на справедливого человека .  «Primus inter pares», «Лучший среди равных». Многие искусственно стремятся к статусу, даже не осознавая, зачем им он необходим, и что это на самом деле. Им не дано понять, что это «идеал», эталон того внутреннего мира, который должен жить в каждом, та калька, с которой должны переводиться поступки и мысли в свою личную «книгу души». 
Лишенные сего неповторимого чувства считают, что с его помощью смогут добиться чего- то недосягаемого, а в итоге довольствуются исключительно собственными благами и привилегиями, все заканчивается лишь на мелком Эго. Ведь как сладко, когда к тебе на поклон идут люди, тянутся к тебе, верят тебе! Гордыня - отсюда и начинается расслоение людских идеалов. В конечном счете, вожаком становится тот, кто сильнее, порочнее, «грязнее». С этого момента авторитет преобразуется из уважения и почитания в один сплошной страх, но ничего более. Не многим удается остаться верным своим идеалам.   
Кто для Вас авторитет в повседневной жизни?  С самого детства это - ваши родители. Незыблемая основа всего в детских глазах. Вера в их истинное превосходство непоколебима, ее вряд ли что-то способно пересилить. И это истина. В нас генетически заложено заботиться о своем потомстве, делать все от нас зависящее, чтобы помочь им, сделать их жизнь лучше. Сама природа-мать наделила нас этим инстинктом, но порой и она дает сбои. Как только это светлое чувство угасает в родителях под тяжестью глубоко личных стяжательств,  стремлением к личным усладам, к зеленому змею, дарующему хоть на мгновение удовлетворение собственных амбиций, процесс меняется. В наших глазах они уже не звезда на небе, к которой нужно стремиться, а всего лишь еще одно досадное препятствие в жизни, которое стоит обойти, не замечать, игнорировать и пренебрегать. Начинается поиск нового идеала, чтобы им заполнить вакуум, образовавшийся в душе.  Новым авторитетом становится улица, как особенный сказочный мир, со своими эльфами, гномами и злодеями. Ребенок, как тот дикаренок Маугли, учится  взрослую жизнь, борясь за себя чисто инстинктивно, не осознавая, к чему на самом деле. Им руководят сугубо насущные цели, но что делать?! Дальше у каждого свой путь: кто-то встретит свою участь в бесконечных скитаниях, побираниях и грязи, кто-то, в силу своего нрава, вывернет на темную дорожку,  будет искать в подворотне новую жертву, как паук выжидает добычу сидя в западне. Увы, выбраться сумеют немногие, в основном те, кому были даны разум, чувства, совесть.  Общество нуждается в защите от неспособных следовать сложившемуся течению жизни. Им предоставляют альтернативу - тот мир, где они ощутят себя совсем по-другому, из хищников превратившись в жертвы, найдут себе ровню. Правда, сразу начнется конкуренция.  Животный мир - в огромной стае всегда будет грызня за право главенства и привилегии.  Преступный мир тем и уникален, что расставляет все и всех на свои места: на передний план выходят не образование, воспитание или статус, а только характер, воля, дух.  Жесткая иерархия налаживает свою последовательность. «Кто на что учился».
Слабый характером будет помыкаем, сильный сможет вести.  Вы спросите себя: «А как бы я повел себя в тех условиях?» Если у Вас есть характер, ответ ясен, если его у Вас нет, то вы бы туда и не попали. Круговорот.
Можно долго притворяться тем, кем ты не являешься, но под маской невозможно существовать вечно. «Любую проблему решит время», -  говорил мясник Гитлер.  Как часто в наши дни человек прячет свое лицо под личиной, пытается жить не своим образом жизни, играть и подстраиваться, но рано или поздно время смоет с него грим, вся его игра рассыплется, как песчаный замок при наступлении прилива. Я говорю не только о тех моментах, когда пустоголовые юнцы пытаются навязать окружающим свою значимость, создать иллюзию своего превосходства, имея за душой и в душе лишь максимализм и неуверенность в себе самом (ведь всегда легче убедить другого, что ты не бестолковое существо, чем признаться в этом самому себе). Но говорю и о повседневной жизни, той жизни, в которой большинство слепо следует образам и канонам, навязанным им крохотной кучкой людей чуть более интеллектуально одаренных.

«Ты значишь то, что ты на самом деле,
Надень парик из миллион кудрей,
Встань на ходули, но в душе своей
Останешься лишь тем, кто ты на самом деле».
                «Фауст», Гёте.
 

F


Глава № 16


Всё б ничего и жить так можно -
 Под солнцем ясным не так сложно,   
Но сырость, слякоть и вода
Здоровье пошатнули навсегда.

Максим ослаб, его клонило в сон,
Устав терпеть, решился он,
Сходил в медпункт и вдруг узнал -
Туберкулез его съедал.

Проходит день, еще денек,
Этап прибыл точненько в срок.
Собрал он вещи за часок,
И сумку шнырь в миг уволок.

Этап, этап и вот уже
Вы долго ждете на тюрьме.
Для вас здесь создан блок специальный
Для туббольных официальный.

Эмоции накрыли вас,
Хоть раньше были здесь не раз.
Еще неделю ожиданья –
Как будто агнец на закланье.
И вот этап везет в Сурлаг
Всех заболевших бедолаг.

И вот он - карантин глухой,
Но что-то он совсем другой.
Никто не требует заправки,
Всем все равно на ваши тряпки.

В нем есть две секции больших
Одна для вязаных, иных.
Одна порядочных, блатных.

Совсем герой наш, видно, сник,
Раз снова взялся за дневник.

Вас вернули на тюрьму. Теперь она кажется немного другой. Примерно такое же  чувство возникает, когда человек возвращается в какой-либо город, где был когда-то очень давно в детстве, и старушка-ностальгия заговаривает его воспоминаниями. С одной стороны, все знакомое и родное, а с другой – неузнаваемое, непривычное.
Весь этап разводят по нескольким отстойникам, небольшим помещениям шесть на четыре метра, с обваливающейся со стен штукатуркой и неким подобием окошка, почему-то заколоченным дырявым листом железа.  Под потолком тщетно борется с мраком тусклая лампочка, возле входа  - туалет, вернее, «параша», иными словами назвать данное приспособление, забитое бумагой и отходами человеческой жизнедеятельности, никак не отгороженное от жилой части помещения. В сырой отстойник сотрудники загоняют по двадцать пять человек: все топчутся, наталкиваются друг на друга, но дверь захлопывается,  только когда арестанты оказываются прижатыми вплотную друг к другу как в набитом автобусе. Человеку, впервые попавшему в подобную ситуацию, трудно это пережить. Вам просто кажется, что такое невозможно. «Хорошо, – думаете вы, – сейчас пройдет немного времени, и всех разведут по другим помещениям». Но нет,  этого не произойдет. Усугубляет дискомфорт еще и то, что каждый арестант держит в руке огромную сумку (прямо как в походе, на этап все берут с собой все необходимое, прекрасно осознавая, что назад они могут уже не вернуться). Невыносимо воняет сыростью и «парашей». Однако народ понемножку оживляется, принимается устраиваться, торчать-то тут еще, как минимум, сутки! Кто-то достает свое одеяло и расстилает его на полу. Впритирку друг к другу, арестанты усаживаются на нем, как на ковре, подтянув под себя ноги. Тем, кому одеяла не хватило, остается приютиться в углу на сумках или примоститься на маленькой лавочке. Время тянется неумолимо долго. Сначала все разговаривают, потом, как водится, закуривают. Двадцать человек, как по команде, вынимают сигареты, и дым махом заволакивает все вокруг. Дышать становится трудно, ведь отверстия для вентиляции отсутствуют, а окно заколочено, воздуху попросту  неоткуда взяться. Проходит час, и  духота доходит до такого предела, что все раздеваются до трусов. Из-за влажности спички не загораются, но курить никто не перестает. Дышать все тяжелее и тяжелее,  пот бежит струйками. Пришло время чая, но кипятка взять негде, ведь розеток здесь тоже не предусмотрено. Арестанты находят выход - оторвав вилку от шнура кипятильника, они, немного повозившись, подсоединяют его к проводам, на которых висит лампочка. Испарения от нагревающейся воды еще больше усугубляют положение. Через пару часов все тело, каждый сустав, каждая мышца затекли так, что сидеть больше нет сил. Но и пройтись тоже не получится - везде люди. Вы стучитесь в «кормушку», и через некоторое время она открывается.
- Чего тебе? – спрашивает заспанный голос сотрудника.
- Командир, дышать нечем, оставь хотя бы эту маленькую «кормушку» открытой, мы же тут задохнемся, – просите вы.
- Не положено! – звучит краткий ответ.
Пытаясь хоть как-то отвлечься, вы пробуете заснуть прямо так, сидя с подогнутыми под себя ногами, но не выходит. Спустя час вас по одному вас выводят «на шмон», полностью проверяют, отнимают неположенные вещи. Затем вас возвращают в другой отстойник. Вы надеетесь, что сейчас-то вас разведут по разным помещениям или хотя бы  отведут в камеру, но нет, история повторяется. Только через несколько часов вас распределяют по камерам. 
Что изменилось? Вы вспоминаете, как раньше в отстойниках арестанты, узнав, что вас направляют в специальное отделение для туберкулезников на тюрьме, собирали для вас сигареты, кто, сколько мог, у кого что было, лишь бы немного порадовать больных, ведь им еще тяжелее, чем остальным. Но в этот раз почему-то просили сигареты именно у вас, и никого не интересовала ваша история.  Отношения стали надменней, каждый теперь был сам за себя. 
Прожив в транзитной камере пару недель, вы невольно скучаете по лагерю с его хоть и эфемерной, но все-таки маленькой свободой. Даже тамошние каша и хлеб кажутся вам намного вкуснее, чем здесь, ведь тот хлеб хоть и кислит, но зато не так «жидок».   
Вот подходит день этапа, и вы надеетесь, что это будет спецэтап, в котором заключенных из тюрьмы транспортируют не в вагоне Столыпина, а в «автозеках», специальных  грузовых машинах, укомплектованных для перевозки людей.  Но -  не судьба, жребий пал на поезд. В пять утра «кормушка» на железной двери отворяется, и скрипучий женский голос сообщает, что вам пора собираться на этап. Упаковав свои пожитки, вы  ждете, когда же пройдут эти нескончаемые минуты. Через полчаса корпусной отпирает двери и выводит вас в специальный отстойник, где собирают всех заключенных, направляемых на этап.
Ближе к восьми вас загружают в «автозек» и везут на железнодорожный вокзал к вагону Столыпина. Там  уже стоит поезд с обычными пассажирами, которые и не подозревают о странных соседях, находящихся совсем неподалеку.
Назвав свою фамилию, вы спокойно переходите в вагон, не обращая внимания на грозные выкрики конвоиров с собаками и автоматами, взведенными в боевое положение.  Весь вагон состоит из  множества ячеек, своеобразных купе, отделенных друг от друга перегородкой. Вместо дверей – решетки с толстыми прутьями.  Вы ныряете в одну из рассечек, за вами захлопывается дверь, и вы осознаете, что здесь, в этом тесном пространстве размером два на три метра, находится еще минимум двенадцать человек с сумками и майданами. Сунув сумки под нары, вы ждете, когда тронется поезд, и все смогут немного рассредоточиться. Впрочем, это, похоже, нереально: дополнительная лежанка на втором ярусе ощутимо уменьшает пространство на первом, люди там пребывают в полусогнутом состоянии либо сидят на месте, почти не двигаясь. На второй ярус забираются сразу четверо и  укладываются спать штабелями, спина к спине. На третьем ярусе разместились двое «обиженных», предпочитающих сидеть тише мыши и лишний раз не привлекать к себе внимание – мало ли, что взбредет в головы попутчикам!
Наконец, внизу освободилось чуть места, и вы вместе с оставшимися устраиваетесь поудобнее, путь-то  предстоит ОЧЕНЬ долгий. Это в «автозеке» пришлось трястись каких-то пару часов, но вот не повезло! С поездом все иначе: хоть расстояние остается прежним, дорога значительно удлиняется из-за десятичасовой стоянки в Белогорске, всего в тридцати минутах езды до лагеря. Все это время вы проведете в рассечке без выхода в той позе, какую нашли для себя наиболее удобной.
А на улице зной, под солнечными лучами вагон раскаляется до такого состояния, что вам кажется, будто вы путешествуете по Африке, точно раб, закованный в кандалы. Тесно, душно, неудобно, клаустрофобия так и хочет предъявить права на ваш мозг, но вы терпите.  Час, еще пару часов, бока уже занемели до боли, пот течет рекой, вы раздеваетесь до трусов, хотя и это не помогает. 
- Конвоир, открой окно, – то и дело раздается из рассечек.
- Не положено! – буркает тот в ответ, меланхолично рассматривая что-то сквозь оконное стекло, специально замазанное матовой краской.
Всем хочется в туалет, но как бы вы не просили, вас не выведут раньше, чем через два часов. Многие спасаются, справляя нужду в припасенные заранее пластиковые бутылки. Прямо в рассечке, сидя сгорбившись. Соседи на ваши извинения тактично отвернутся в сторону: «Не помирать же!»
 Через пять часов качки в поездке начинают выдавать кипяток и по одному выводить в туалет. В него ходят даже те, кто уже не хочет, чтобы не упустить единственный шанс  хоть как-то размять ноги, пройтись по длинному коридору, заглянуть в соседние рассечки, поздороваться с друзьями и знакомыми.
Ближе к вечеру температура в вагоне немного спадает, подступают сумерки, и к Столыпину начинают стекаться странные личности. Сначала они стоят вдалеке, внимательно присматриваются, затем подбираются  ближе и ближе.  Один из арестантов, едущий в рассечке напротив вашей, подзывает конвоира, одиноко слоняющегося по проходу:
- Слышь, давай красиво сделаем? Сейчас к окну подойдут, откроешь его и скинешь записку от меня. Там ее прочтут и принесут гашиша, тебя в накладе не оставим.
Конвоир думал не дольше секунды:
 - Ладно, пока начальника караула нет, давай записку.
Зэк протягивает кусочек бумажки, после чего конвоир приоткрывает матовое окошко, выкидывает записку и наблюдает в маленькую щель:
- Все, забрали ее.
Через несколько минут в окно стучат и передают конвоиру небольшой сверток.
- Держи, - он через решетку просовывает передачку заключенному и довольным голосом прибавляет, – про меня не забудьте.
Рассечка мигом оживилась, все ее временные обитатели встрепенулись, активизировались.
- Ты, – командует обладатель свертка соседу, -  доставай бумагу. Ты -  растабачивай сигарету.
Команды выполняются тут же и без возражений. Самый «популярный» заворачивает гашишное масло, смешанное с табаком, в маленькие свертки бумаги и снова подзывает конвоира:
- На вот этот, отнеси в третью рассечку. Держите, родные!
- Все видим, спасибо-спасибо, ну теперь и жить можно! – раздаются радостные голоса.
- Вот эти - в пятую и вторую, а этот - для тебя,– в руки конвойному перекочевывает самый большой сверток.
Спустя пару минут весь вагон наполняется густым едким дымом и грубым глубоким кашлем курящих.
Настроение у всех заметно поднялось, завязалось общение, из одной рассечки в другую полетели «мальки». Самая большая «корреспонденция» шла, как и полагается, к каторжанкам. Поездка подходила к концу. Поезд тронулся и вскоре был на нужной станции.       
Новый лагерь. Душу переполняет романтика. Интерес переполняет всего тебя, дух скитальца поселяется в вас. Вам кажется, что нет места на земле, куда не смогла бы закинуть вас ваша судьба. Весь мир у ваших ног. Вы - первооткрыватель, плывущий навстречу новым приключениям в поисках славы и богатств. Вы – Невельской, исследующий свой бескрайний Амур.
Смена обстановки немного проясняет ваши мысли, даже просыпается какое-то любопытство.  Тепло. Вокруг высокие тополя и ели - вы давно не видели их вблизи, разве что за забором, за «запреткой». А теперь они здесь в пределах вашей досягаемости, вы подходите к одному дереву, прикасаетесь - сказка ли?! Сам лагерь намного меньше предыдущего, в нем нет промышленной зоны. Здания и корпуса отрядов расположены в разброс, а не выстроились в строгую линию. Такое чувство, что вы очутились в деревне. В самом центре «Суражевки» раскинулся просторный забетонированный плац, непосредственно к нему примыкает новая столовая. Напротив - длинная главная «улица», почти что бульвар. В одном его конце находится баня, в другой – больница с операционной и здание для отрядов. В самом центре расположились  два трехэтажных барака с отрядами. Немного в стороне стоит еще один, для выздоравливающих. Вот и весь лагерь. Вот и все пространство, здесь в ближайшее время вам придется жить.
 
Дни незаметно пролетали,
И карантин по лагерю раздали.
Максим попал в седьмой отряд
Чему был даже очень рад.

Отряды здесь – теснее нету,
Народу меньше, меньше света.
А в целом также все черно,
«Движуха» прёт уже давно.

Здесь в лагере были «бродяги»,
И значит, будут все стремяги
Их чутко слушать и внимать -
Слова способны много дать.

Но отношения другие,
В беде стоят все друг за друга,
Настали времена такие,
Что без поддержки очень туго.

Как только ты набрал здоровья,
Будь добр ехать на пособье
К себе в свой прежний лагерёк,
Отколь этап вас приволок. 

Но тубик - дело не простое,
Его не вылечит алоэ.
Здоровье просто не вернуть,
Здесь долгий нужен будет путь.

Лекарств придется выпить много,
 Иначе на погост дорога.
От них и бред, и голова тупеет,
Но будешь жить – и это греет.

А то, что кровь вместо мочи,
Зажмурь глаза и не кричи.
И если очень повезет,
То через год само пройдет.

А все же страшно все вокруг,
Особенно, когда страдает друг
И кровью кашляет, хрипит,
И с ужасом в глаза глядит.

Вопрос терзает и во сне:
”Придет ли смертушка ко мне?
Как будет выглядеть она?
Смешна, страшна или черна?»

Здесь мертвецы – простая штука,
Их даже больше, чем живых,
И это не простая мука-
Себя представить среди них.

Максим в дневник свой углубился,
От мыслей страшных отключился…

Удовольствие – вот новая цель жизни, жизни пустой, никчемной, рано или поздно все равно прекращающейся и угасающей.   Итог неизбежен, чувствовал ли ты все блаженства мира, насыщал свое чрево, ублажал ли свои чресла, тебя ждет смерть.  Смерть – то царство, в которое  попадет каждый из нас. Многие ее боятся, но так ли она ужасна? Быть может, она лишь освобождение от истинного кошмара – нашей жизни.  Все ждут ее с ужасом, непременно задумываясь и гадая, когда старушка придет к их постели? Притянет, обласкает и утянет за собой, оставляя плакальщикам твое бренное бездыханное тело. «Мы всего лишь блюдо на пиру у червей», - писал Шекспир.
Лучше всего говорить о смерти там, где ее много, где ее можно прочувствовать, уловить ее запах, унюхать тягучий формалин. Там, куда людей ссылают умирать, где она такая же обыденная вещь, как воздух, вода, земля.  Туберкулез – болезнь нищих, социальная хворь. Чахотка - недуг, который не смогли победить и в наши продвинутые дни. Она незаметна, она спокойна, удивительна. Смерть сеет в вас свое семя, крохотное, черное.  Она начинает прорастать в вашем легком: вы дышите, а оно растет, с каждым новым вдохом становясь все больше. Маленькое пятнышко на флюорографическом снимке, почти не заметное, но уже живое. У вас ничего не болит, вы чувствуете себя прекрасно, вы бодры, веселы, улыбчивы. Ничто не выдает смертоносное семечко в вас.  Но оно не спит, оно растет, и вот едва считываемое пятнышко становится пятном,  огромной черной дырой, которая поглощает ваши легкие. Вы худеете, а все равно ничего не болит! Каждое утро вы подходите к зеркалу и видите, что меняетесь, замечаете, как болезнь сжигает вас изнутри, сжирает вас. Вы поворачиваете кран, окатываете лицо прохладной водой, выпрямляетесь, опять заглядываете  в зеркало в немой надежде и… не узнаете своего отражения – перед вами другой человек, да, он очень похож на вас, но гораздо более худой и испуганный.  День ото дня все хуже и хуже, вы сгораете. Через месяц из зеркала на вас смотрит измученный узник концлагеря. Лицо словно состоит из острых углов – выпирают скулы, нос заострился, глаза ввалились. Просыпается смутное беспокойство, неужто костлявая старушка решила прибрать вас к рукам?! Затылком вы уже ощущаете ее дыхание, шипящее, холодное, мертвое.  Бессилие! «Не хочу так!» – жалобно произносите вы сами себе. Как это - ощущать смерть, искоса поглядывающую на вас? Вы ловите ее режущий взгляд, начинаете незаметно для себя самого задумываться о ней, представлять, какая она и … бояться. Сильно бояться. Вы всегда были уверены, что не страшитесь ее, считали, вернее, нет, не считали, что она когда-либо обратит на вас свое внимание. Ведь этого не может быть! Ведь вы избранный, ведь у вас с Ним все хорошо. Все должно быть иначе, вы должны жить вечно.  Лучшими подругами для вас становятся печаль, обида и волнение. Три эти грязные, уродливые сестрицы с чумными телами теперь играют с вами в свои детские игры. 
   Теперь болезнь очевидна, вы начинаете пить лекарства, по-прежнему свято веря в силу прогресса, во всемогущество нашей цивилизации, но…  Таблетки не помогают. Вам увеличивают дозу, а эффекта все равно нет, зато вы начинаете харкать кровью, нет, вас начинает рвать собственной кровью. Распад. Это когда ваши легкие гниют и разлагаются, постепенно выходя через рот. Вам снова делают снимки, но на них уже нет того пятнышка, нет даже пятна, равно как и ваших легких. Они растаяли, растворились в вас самих. Теперь вам тяжело дышать, тяжело ходить, тяжело думать. Вас не покидают сонливость, бессилие и вялость. Через пару дней вас переводят в отряд к тяжело больным. Но вы-то знаете, что это отряд смерти, отряд, откуда в большинстве случаев выносят безжизненное тело. И страшное знание только усугубляет процесс, в глубине себя вы понимаете, чем все это закончиться, но упрямо продолжаете цепляться за надежду. День, два, три - и вот  вокруг тишина. Она пришла за вами. Старая мерзкая старуха с высушенным лицом и пустотой вместо глаз, вы видите ее в дверях, правда, больше никто вокруг не замечает вашу гостью, вы оглядываетесь в поисках поддержки. Вы моргаете, и она уже сидит у вас на постели, поправляет вашу простынь, небрежно упавшую на пол, своими пугающие длинными костлявыми пальцами. Вы замерли, заледенели, ужас сковал ваше тело, теперь вы не можете дышать, только наблюдать. Она гладит вас так аккуратно, так нежно, как самый родной человек, как мать убаюкивает своего сына перед сном. Вокруг больше нет запахов, нет звуков, только мороз, его вы чувствуете всем телом - ледяной, зимний, парящий. Вы ощущаете ужас и приближающийся финал. И тут она целует вас, целует в глаза как перед расставанием, целует своими отвратительными морщинистыми губами. Умирают не вместе, умирают в одиночестве. Наутро окружающие заметят, что вы лежите без движения, без дыхания. Так, еще один предмет интерьера. Снимут простынь с головы, как будто заботливо накинутую кем-то на вас, и увидят окоченевшее мраморное изваяние, которое уже покинула жизнь. Вы умерли во сне. Один. Совсем один. И миллионы «Коховских» зерен выплескиваются в воздух из остатка ваших легких, как пыльца, орошая посмертно все вокруг. 
Фортуна - извечная спутница отважных. Как только не заигрывают со смертью, узнав, что на тяжелой  стадии болезни человека могут освободить досрочно. Смельчаки начинают играть в игру, на кону которой их собственные кости. Они просто перестают лечиться. Неделя, месяц, два, вы наблюдаете со стороны, как молодой человек на глазах превращается в старика. Его походка становится медленной и неловкой, ему тяжело, появляется отдышка, теперь не хватает воздуха, все время приходится дышать ртом, кожа сереет, отдавая трупной темнотой, сам он апатичен и вял. Врачи говорят ему: «Одумайся, что ты творишь!» Но он упорно идет к намеченной цели.  Еще немного, и он получит свою свободу, но…  Через несколько дней он умирает, внезапно, но все же предсказуемо. Вы смотрите в окно: его кладут в  салон «Газели» и увозят в последний путь, на свободу. А ведь парню года до конца срока оставалось всего полтора.
Все пугаются смерти, но никто и никогда думает о том, что до твоего рождения была точно такая же смерть, пустота, темнота, сущность. Однако потом из пустоты появился ты, живой, красивый, дышащий. Так стоит ли бояться всего лишь неизбежного возвращения в пустоту? Будет там яркий свет или зарево пожарищ, неизменно сопровождающихся всепоглощающим запахом серы Дантова ада? Я не знаю. Никто не знает. Мы можем лишь гадать, предполагать, надеяться, верить. Но мне кажется, это было бы слишком легко. Слишком легко жить, зная, что за плохие поступки тебя ждет тартар, а за хорошие - спасительный рай. Слишком просто. Легко верить, зная, что тебя ждет, попробуй верить, зная, что там ничего нет! Вот искренность. Вот та истинная чистота поступков, когда ты не стараешься творить благое в расчете на награду. Только тогда твои деяния действительно чего-то стоят, когда ты понимаешь, что там будет темно, пусто, там ни будет НИЧЕГО, но все равно поступаешь честно. Смерть подобна дурацкой детской игре, в которой кто-то из друзей в шутку давит на твое солнечное сплетение, ты перестаешь дышать, разум покидает тебя, рассудок мутнеет, р-р-раз и… все! Ничего нет. Ни запаха, ни страха, ни вкуса, ни сожаления, ни печали, ни зависти, просто тишина. Та самая, гробовая.  Это подобно сну, только без сновидений, сон – родной брат смерти. Александр Македонский завоевавший половину мира, опасался его, считая погружение в царствие Морфея финалом. И вот ты приходишь в себя лежа на земле и понимаешь, что несколько секунд тебя не было на этой земле, ты был где-то там,  далеко, одной ногой в месте, откуда пришел, в безвестности. А мир жил, жил даже без тебя. «Остановите планету, я сойду».
 Но каким бы ни был конец, я хочу, чтобы этот промежуток времени, называемый жизнью, не оказался пуст и бессмысленен и не ушел вместе со мной в молчащую бездну. 
Наши поступки - вот наше наследие. Наши дела будут жить после нас, сохраняя наше имя, продлевая нам жизнь, делая нас бессмертными. Так пусть это будут Великие дела. Пусть наши потомки, оглядываясь на наше тяготящее время, будут восхищаться теми странными, но  непременно сильными людьми, которым пришлось его пережить. Пусть поэты воспевают наши тяготы в сладких песнях, а скульпторы высекают на обелисках посмертные панегирики.  Значит, мы жили не зря, значит, мы жили ради них.


F


Глава № 17

Но он решил впредь не бояться,
И до последнего сражаться.
Усердно начал он лечится
Поменьше думать и сердиться.

Ходил на курсы и учился,
Уже, как прежде, не ленился,
И чтоб в бараке не скитаться,
Он делом начал заниматься.

Сперва сидел он на «атасе»,
Пристроившись к холодному окну.
И думал нудно, час за часом,
Думу нелегкую одну:

«Причина страха - в чем она?
Пугает больше, чем чума.
Наш организм так уязвим,
Когда болезнь владеет им».

Максим боролся сам с собою,
Болезни вызов смелый бросив.
Он не согласен был с судьбою –
Он будет жить, ее не спросит!

Страх...  Как он выглядит? Мы постоянно сталкиваемся с ним в течение всей жизни. Сначала мы боимся темноты, затем нам жутко оставаться одним, боимся других, боимся чего-то сверхъестественного, боимся общества, нас окружающего, даже самих себя. Мы постоянно чего-то боимся, тревожимся, волнуемся.  Страх сидит где-то глубоко в нас, живет там, плодится и разрастается. С каждым годом он становиться лишь больше, но мы не можем от него избавиться, забыть его, спрятать.  Зачем он нужен?  Природа заложила страх в наших предках, чтобы дать им способность выживать, спасаясь от самых ужасных напастей. Страхом был одарен каждый, как будто кто-то посадил в нас эти зерна, с течением времени прорастающие выше и глубже. Он есть в каждом - в большом и сильном, в маленьком и худом. Он как дополнительный, но крайне важный орган нашего организма, который помогает нам жить, дышать.  Он как электронный ограничитель скорости, который в момент предельного напряжения эмоций заставит нас сбавить обороты, отшвырнет назад, охладит разум. Это происходит у  всех, однако есть те, кто смог заглушить в себе голос страха.
Это не происходит сиюминутно, но продолжается постепенно, медленно, неторопливо.  Человек начинает познавать себя, «оглядываться по сторонам», замечать в себе те мелочи, на которые раньше просто не обращал внимание. Шаг за шагом, он идет к этому, понемногу понимая, ничто не властно над ним, в этой жизни нет ничего не доступного для него, нет ничего пугающего, что могло бы его остановить, нет предела полета его сознания. Он думает, анализирует, а затем действует, сначала робко, неуверенно, стесняясь. Раз за разом, и он уже не боится, он отбросил страх в сторону, остались только концентрация и невероятное напряженное сознание. Так пилот гоночного болида не ощущает скорость, преследуя цель. В итоге он приходит к тому выводу, который ему необходим, и исправляет нужное.
Тюрьма начинается со страха.  Она начинается с того самого момента, когда вы начинаете бояться по-настоящему. Страх идет за вами везде. Вы стоите перед камерой, которая вот-вот должна открыться, и боитесь того, что может ждать вас за дверью, тех, кто за ней может оказаться, того, что они способны с вами сделать.  Вы боитесь засыпать, зная, что в этом закрытом помещении находятся еще два огромных тела, жаждущих скрутить вас, надругаться, унизить. Удар, еще удар, внутри вас все возмущается. «Почему так?!» – утайкой вы задаете вопрос самому себе. Вы сопротивляетесь, но страх сковывает вас, вы стараетесь бороться, но, осознавая свою физическую слабость, боитесь еще больше. Не испытывает страх только тот, для кого уже все кончено, для того, кого начинают насиловать, повалив на «шконку», затянув горло полотенцем  и сдавливая его из всех сил так, что человек не может сделать ни одного глотка воздуха.  Человек брыкается, сопротивляется, пытается что- то предпринять, но все тщетно, его воля уже не значит ничего. Зло. Человек  теряет сознание, все кончено. Через несколько минут он придет в себя и поймет, нет, он почувствует, с невыносимым ужасом осознает, что над ним надругиваются, его насилуют как портовую шлюху, используют как девку. И не будет бояться, ему останется лишь  бесконечная обида, мокрая, кровяная, слизистая, желчная. Ему уже поздно.   
Как действует страх?  Он начинается с малого. В маленьком помещении в бараке лагеря собрались все самые отъявленные отрицательно настроенные элементы. Их много, наверное, десятка полтора, и это полтора десятка не людей, а волков, хищников, голодных, свирепых и злых. Они «затягивают» к себе одного зека, жертву, свою добычу. Они имеют претензии, претензии к образу жизни этого человека,  образу жизни который отличается от их мироустройства. И в нем с самого начала появляется страх, вылупившись из яйца из тревоги. Тревога всегда предшествует страху. Но вот он уже  в центре круга, жертва посреди хищников. Страх постепенно нарастает в нем как лава, накатывающая на все новые земли.  Начинается разговор, ему приводят факты, убеждают, навязывают своей точки зрения. Тревога усиливается, а с нею растет и страх. В определенный момент он достигает той «красной линии» и за нею становится уже неподконтрольным. Объективность ума теряется, ясность мысли попадает, остается лишь какой-то ступор, тупик, угол, в который его загнали как корабельную крысу. Теперь он уже не мыслит, он лишь плывет по течению. Страх застопорил его, поставил на паузу. Еще момент, и все накидываются на него, затаптывают ногами, как волки терзают свою пойманную жертву на куски мяса. 
Легко ли не бояться? Легко ли побороть себя, справиться со своим страхом и перешагнуть через предмет страха? Страх смерти, страх врага, страх высоты - как много всех этих страхов.  Как так получается, что кто-то способен совершить поступок, а кто-то никогда не осмелиться? Два мальчишки стоят на высокой вышке, боясь спрыгнуть в воду. Они видят перед собой глубину, пустоту, естественно, им страшно. Но один перебарывает себя и свой страх, он отпускает его и, не боясь за свою жизнь, делает шаг в неизвестность, даже не подозревая, чем это для него закончится. Он летит, он в невесомости, в неопределенности, в ожидании, достигает воды, погружается в ее освежающую прохладу. Он сделал это, он победил сам себя. Ощутил полет, равнозначный победе над собой. Второй мальчуган так и не прыгнул, он струсил, а значит, он никогда не испытает этих волшебных ощущений. Как не выпрыгнувший из гнезда птенец никогда не научится летать, так и человек, ни разу не переборовший свой страх, никогда не почувствует вкус настоящей жизни.
Его  остановила та боязнь, тот трепет, холодный ужас, который моментально сковывает все тело подобно студеному льду. Каждый чувствовал это, каждый, встретившись со своим «противником», ощущал свою слабость. И ничего не мог поделать. Но почему? Страх не проходит сам, его «отключают».
Перед вами предмет вашего страха, вы смотрите на него, понятно, вы его боитесь. Вы не можете даже шевельнуться. Что делать? Вы как кролик, застывший в исступлении перед питоном, еще одно мгновение, и он схватит вас, поглотит вас. Либо всего один шаг, и он отступит, нужно всего лишь сделать одно крохотное  движение навстречу к нему,  как тот мальчик, прыгнуть в пустоту, в неизвестное. И вот уже он сам боится вас, вот уже он сам понимает, что подвластен вам.
Вы в тюрьме, вас окружают сотни людей, сотни других существ. Каждый со своим суровым миром, со своим собственным «Я», пропитанным агрессией и желанием подавлять слабейшего. Вы как рыбка в озере, наполненном пираньями: если вы не перестанете бояться их, если мы не поймете, что ничем не отличаетесь от них, если не осознаете, что вы и есть пиранья, хорошего не ждите. Животные чувствуют друг друга, волк всегда поймет, что перед ним другой волк, он увидит, что перед ним не его жертва, перед ним такой же хищник, тогда он проявит уважение и обойдет соплеменника стороной, выберет другую дорогу. С волками жить, по-волчьи выть. 
Достаточно всего несколько эмоциональных эпизодов  в жизни, и все, механизм природы отключен.  Сперва человеку дается подсказка извне авторитетным для него человеком, быть может, отцом, братом или другом.  Вторая подсказка исходит из общества, из окружающей среды, среды, в которой вы воспитаны. И лишь под конец человек начинает искать выход  внутри себя, он анализирует, думает, решает.  Со временем немногие приходят к выводу – это все бессодержательно. Зачем бояться того, что и так неотвратимо, что и так произойдет независимо от ваших страхов. Эпиктет говорил: «Тот, кто желает или избегает того, что не в его власти, никогда не может быть истинно свободным – ведь ему приходиться меняться вместе с внешними обстоятельствами, он гоним ими, словно бурей, и вынужден подчиняться тем, у кого есть власть добыть или предотвратить то, чего он хочет или боится».
Так зачем тратить время на пустую эмоцию? Нужно просто жить.
«Не дана ли тебе способность перенести все, что бы ни случилось? Не дано ли тебе величие души? Не дано ли тебе мужество и терпение?». Теперь он готов. Теперь он вернулся к инстинктам. Животное. 
Страх не исчезает без следа, он остается с человеком, но уже не сковывает его. Теперь он может жить с ним, теперь он ему помогает.


F


Глава № 18

Леченье шло, и сердце билось,
Держался Макс на этом свете.
Но в гости осень заявилась,
Укутанная в стылый ветер.

Осень не зря рыдала - вскоре
По «трассе» новость пролетела:
«Убит Япончик, Вор, «Отец».
Потеря страшная, большое горе!
Всем траур, скорбь для всех сердец».

Стремяги чифиря сварили,
Всех мужиков оповестили.
И помянули по традиции,
Презрев угрозы от милиции.

Традиции живут веками,
Их берегут и свято чтут.
15-го каждого месяца
Ушедших непременно помянут.

И первый день отметят тоже,
То день рожденья – можно пить.
И повод вспомнить, подытожить,
За месяц умерших почтить.

Так и живут в сердцах людей,
Их память чтят для черных лагерей.
 «Трассовик» забежал в широкий ходок, где находилась вся молодёжь отряда. Они сидели кружком  и смеялись, слишком уж забавным был телефонный разговор одного из парней по громкой связи с какой-то девицей. Незнакомые молодые особы частенько названивали на тюремные номера из любопытства и желания поболтать. Правда, едва разговор заходил о том, где живут болтушки, они тут же начинали мяться и увиливать от ответа. Собственно, с одной из таких любопытных искательниц приключений и беседовал молодой «пуржинец».
- Пацаны! Прогон из-за «светофора»! Вор умер! – «трассовик» так запыхался, что с трудом произнёс имя погибшего. У него в руке была зажата трассовая труба, телефон с занесенными в память номерами других отрядов и лагерей, постоянно включенный в каждом бараке.
-  Из какой области пришёл? - спросил кто-то из присутствующих.
-  С Челябинска, говорят прогнать его дальше по трассе, так что я пошёл, - ответил «трассовик» и удалился.
Через час все мужики и молодёжь собрались вместе в одной из частей секции. На большом столе стояло огромное ведро свежеприготовленного чифиря, от него поднимался теплый пряный дымок. Рядом россыпью лежали сигареты «Максим», а немного в стороне находилось блюдце с долгоиграющими конфетами, как в шутку их называют в здешних местах (все производные от глаголов «сосать» и «лизать» строго  не употребляются). 
-  Тишину поймаем, - громогласно обратился к присутствующим один из молодых, все тут же примолкли, - мужики, давайте заслушаем обращение от людей лагеря.
 И, развернув двойной тетрадный лист, начал читать. Заканчивалось послание громким: «Жизнь Ворам!», дружно подхваченным арестантами: «Жизнь Ворам!» После чего все по очереди стали подходить с кружками к столу, и парень литровой чаркой разливал им чифирь. Всего по нескольку глотков  каждому, а ведро быстро опустело, только на самом его дне осталось не меньше килограмма сырой заварки. Взяв по нескольку сигареток и конфет, мужики уселись кругом и, поминая, завели беседу.
Традиции! Этот ритуал совершается ежемесячно: первого числа «порядочные» заключённые  отмечают дни рождения воров. Совершенно неважно, из какой именинник области, молод он или стар. Вслух зачитываются все имена воров, полные даты их рождения. В пятнадцатых числах, наоборот, поминают воров, ушедших из жизни в этом месяце, независимо от того, в каком году они умерли. 
- Мужики, — прервал затянувшуюся тишину чей-то голос, – может, поговорим о наболевшем? У кого какие проблемы? Может, кто не доволен чем или считает, что где-то что-то не на должном?
 - Нормально все, — один за другим ответили несколько человек.
Но все было не столь безмятежно.  Немного позже, ближе к вечеру, человек девять-десять молодёжи собрались в небольшой комнате. На потолке ярко светила лампочка без абажура, все устроили кружком, кому-то стул достался, кто-то занял место на кровати, остальным пришлось примоститься на корточках. 
-  Наверное, все знают, по какому поводу мы сегодня собрались, - начал беседу невысокий молодой парень с оттопыренными ушами. Несколько дней назад вы были шокированы, увидев, как его рвало кровью в умывальник, а сейчас он ведет себя, как ни в чем не бывало.  - Но начнём с другого.  До конца месяца осталось несколько дней, а в котле ещё пусто, если мы не соберем еще, будем глупо выглядеть в глазах других. В этом отряде постоянно собиралась такая сумма, так что давайте подтянем все свои возможности и за эти дни переведём все на адрес. У тебя как дела обстоят?
- На днях из Ингушетии переведут, пока только так, - ответил тот, к кому он обращался. Это был высокий молодой ингуш  с худощавым лицом, на котором явно угадывалась печать страшной болезни. В боку ингуша, возле ребер, торчала маленькая трубочка – через нее из легких в специальную баночку вытекала жидкость,  смешанная с легочной кровью.
- Ты че? – повернулся ушастый в сторону худенького парнишки лет двадцати. Он только виновато отвел глаза:
— Пацаны, у меня в этом месяце никак.
- Ладно, думаю, никто не станет спорить, что ты и так двигаешься по лагерю больше, чем любой из здесь присутствующих. Вы должны понимать, что раз назвались кем-то, то должны этому соответствовать. Назвался молодёжью — копыть. Не можешь, тогда бери наждачку и шкури нарды, как другие мужики.
В этот момент в комнату зашёл молодой кавказец.
- А вот и ты, а мы все тебя ждём.
- Ну, вот и я, говори, че по чем, - дерзко парировал новоприбывший.
- Ты кто по жизни? – спокойно спросил один из присутствующих.
- Я - шпанюк, - последовал абсолютно равнодушный ответ.
- Но как ты можешь называться шпанюком, если ты этому не соответствуешь?
- Почему не соответствую, в чем? - с тем же равнодушием продолжал кавказец. 
- Кто такой шпанюк по нашей жизни? Поясни-ка нам, ты ведь представляешься им, но сам не понимаешь даже этого значения.
За полчаса разговора кавказец так и не смог оправдаться, зато ему припомнили все по-полной  - и как сотрудник забрал у него телефон, и что он не разбил трубку, как того требуют здешние правила (лучше сломать, чем дарить администрации), и что высказывался нелестно за спиной у других. В итоге было принято решение:
- Так как на вид мы тебя уже ставили, будет спрос с тебя за несоответствие.
Ушастый парень и кавказец встали в центре условного круга.
- Прими достойно, - с этим словами ушастый трижды ударил провинившегося сжатым кулаком.
Закапала кровь. Тут в комнату заглянул высокий седой мужик лет сорока пяти, пользующийся большим уважением у остальных, но живущий особняком.
- Ради чего собрались, молодёжь? – поинтересовался  он.
- Вот, спросили за несоответствие, - пояснил ушастый, вытирая окровавленную руку.
- А ты сам-то соответствуешь? – Мужик нервно прищурился. - Ты кто по жизни?
На несколько секунд собравшиеся примолкли в нерешительности. Даже  самый говорливый стоял, не зная, что ответить. Наконец, испуганно выдавил:
- Я - мужик, живу образом жизни мужика.
- Так какое право тогда ты имеешь учить жизни другого, если сам не обладаешь достаточным знанием?!
За строгим выговором последовала двадцатиминутная лекция:
- Понятия - та же Библия. Так говорил один человек. Это вам  не просто свод правил, это идеал. Идеал внутреннего, идеал человека, идеал поступка и его чистота. Особенность, ставящая превыше всего совесть, человеческое, Людское. На этих постулатах и держится «кристалл» тюремного мира.  Мало осталось тех, кто непререкаемо следует этим заповедям. Какая странная ирония! Однако моральные постулаты практически не отличаются: все, что поощряется «там», строго осуждается «здесь». Непонятная абстракция с необозримо проведенной границей. Крадешь у них – воришка, у нас – «крыса». Мерзкое пакостное животное, которому следует переломать все кости, вывернуть пальцы и перебить дубиной руки. Не кради, не обманывай, не ври, не злоупотребляй, не расслабляйся. Будь достойным, честным, справедливым, прощай, уважай. Будь Человеком. Разве не всему этому учит нас священная Библия?
  В чем столь существенная разница и соответствие? Внутри. От них отвернулись, их предали, их покинули. Но они не перестали быть людьми. Все то, чем человек может гордиться, осталось внутри. Волшебство осталось внутри. Тот мир отверг их, тогда они создали свой. Свой собственный мир, первоосновой которого не станут деньги, алчность, жадность, нажива, гадость, подлость, мерзость, ничтожество. В начале будет Справедливость. Вот она - Атлантида. Потерянный мир, мир как туман, рассеявшийся во времени. Они создали его для себя, они воссоздали его заново. Здесь они короли, они хозяева собственных судеб, титаны этого мира. Небесные вершители. Все остальное не имеет значения, все остальное «не наше».   
Вначале было слово. Не действие, именно слово. Первооснова всему этот маленький, тонкий звук, несущий некоторую информацию, несущий идею, значение, суть, доходящую до умов людей, заставляющую их думать, осознавать и понимать. Нет ни одного писаного свода этих правил, есть только звук, неуловимый, незаметный, не оставляющий следов в пространстве, только в умах. Десятилетиями эта философия передается из уст в уста, не позволяя кому-либо запечатлеть ее, сделать слепок, получить видимую копию. Как некая тайна переходит она от одних людей к другим, аккуратно, четко выбирая людей, подбирая только тех, кто достоин услышать ее. Да, она родилась в запретном мире, да, она родилась в тюрьме, но смысл ее обычный, человеческий.
Есть сущность, бытие, мир, среда. Вокруг мы - люди, странные, отличающиеся друг от друга настолько разные, что неспособны сосуществовать вместе. Мир, населенный людьми, никогда не будет спокоен. Начиная с момента своего рождения человек должен выбрать свою сторону, свой путь, свое собственное кредо, которому будет следовать на том коротком промежутке времени, называемом жизнью. Как интересен этот мир для нас! Он интересней, чем у рыбок, он интересней, чем у птичек, ведь мы можем выбирать, мы способны так же, как и они, спокойно жить, кормить, воспитывать потомство и тихо умирать, но можем выбрать и другое. Можем сами выбирать себе страдания, сами себе назначать наказания и с трепетом с ними  бороться, плакать, страдать, реветь, мучиться. И именно это свободный выбор, в том числе и той степени сложности, того уровня страдания, который может быть ему по силам. А может быть, и далеко нет. Мы способны сами выбирать - вернуть ли кошелек, оброненный впереди идущим прохожим, или оставить его себе, сами решаем - сочувствовать ли действительно человеку, у которого случилось горе, или же просто равнодушно кивать головой, изображая  на лице лживое сочувствие. Многие ли делают честный выбор? В этом и заключается основа этого «кристального» закона. Все должно быть по совести. Но следовать ли этой заповеди или нет - каждый волен выбирать сам, каждый свободен в своем поступке, в своей совести.
 Итак, первостепенное значение имеет совесть, ваша совесть, все понятия с лихвой уместятся в этом небольшом наборе  из семи литер. Вот и все. Все может решить это слово. Поэтому и нет нужды писать многотомные трактаты, исписывать километры бумаги, ведь достаточно всего лишь его. Все ваши поступки, все самые сложные и запутанные проблемы может решить она. Любой человек может следовать ей, и итоговый выбор будет правильным, ведь он исходил из собственной совести.
Спрашивать с ушастого не стали, тех слов было достаточно, - это было сильнее, чем просто поколотить.


F


Глава № 19

День сегодня очень важный -
Груз должен с воли поступить.
Самым сильным и отважным
Предстоит его ловить.

Вот поймают – чудно будет,
Водочки народ глотнет,
Праздновать посылки будет,
Конопли сверху курнет.

Оговорен час и дата,
Ровно в выбранный момент
К месту встречи воровато
Пробирается студент.

С силой ввысь подбросил груз,
Тот взлетел, перевернулся и упал в зеленый куст.
Ещё попытка и ещё бросок
Вот и груза зэк поволок.
Один упал не там, где надо,
Не долетев и до ограды.

Пришлось тогда юнцу дерзнуть,
Локалку в миг перемахнуть,
Бежал он быстро по запретке
И ждал, не стрельнут ли по кепке.

Бежал с пакетом, задыхался,
Едва охране не попался –
Спасло лишь то, что на дороге,
Упал другой ментам под ноги.

Мальчишка спасся, слава Богу,
И груз попал-таки в барак.
Делились все всем понемногу,
А по-другому здесь никак.

Хотели как лучше, получилось как всегда. За несколько дней до броска вы подходите к смотрящему за лагерем и ставите его в курс, что скоро будут кидать «запрет», добро вам дают без затруднений. Все, как и должно быть. Дальше вы  договариваетесь с парнями на воле, которым предстоит перебросить нужные вам вещи через забор. Это должны быть физически крепкие люди, способные зашвырнуть посылку на несколько десятков метров.  Вы назначаете  время, выбираете место, там, где расстояние «запретки» максимально узкое. На сей раз вы решаете немного схитрить: бросать будут сразу с двух разных сторон, первый груз будет пустышкой, он отвлечет на себя внимание сотрудников, как только сторожевой на вышке заметит метнувшийся предмет, поднимет тревогу, и наряд дежурных выбежит в этот квадрат, в другом конце лагеря через забор благополучно перекинут «запрет». Кидать запланировано возле девятого отряда, их локальный сектор находится ближе всего к забору, так что перебросить посылку будет проще.  Перекинуть там легче всего. Человек с воли подходит к высокому покосившемуся забору и швыряет посылку изо всех сил. Расстояние-то серьезное – один забор, пятнадцать метров пустого поля, затем второй забор, более устойчивый, с натянутой проволокой, находящейся под напряжением, по его периметру расставлены вышки с автоматчиками, плюс еще несколько метров вглубь лагеря перепаханной земли, на которой в случае побега обязательно останутся следы, еще один забор из сетки, наконец, тропинка для обхода территории сотрудниками. Венчает все небольшая территория,  примыкающая к забору из железных прутов, что отделяет локальный сектор от запретной территории. Вот и прикиньте, сколько должна пролететь посылка!
Но вопреки старательно выстроенному плану у вас все сразу пошло не так. Груз приземлился на «запретке», не долетев всего пару метров, и кому-то нужно было его доставать. Время на раздумье нет - автоматчик с вышки уже подал сигнал сирены о нарушении границы лагеря, в эту минуту несколько контролеров бегом направляются к месту ЧП. Один из заключенных, молодой парень лет двадцати трех, бросается через забор локального сектора. Сердце ускоряет темп, адреналин выбрасывается в кровь, дыхание учащается, все происходит за доли секунды. Оказавшись по ту сторону, он бежит к грузу, хватает его и, заметив в метрах в тридцати контролеров, бросается обратно к забору. Карабкается, сбивается, но видит, как один из них уже вбегает в локальный сектор с другой стороны. Зеки пристально наблюдают за ситуацией, и тот, что еще моложе смельчака, преграждает контролеру путь, умышленно задерживая его и не давая пройти. Вот все внимание сотрудника переключается на него, паренька валят на землю и уводят в штрафной изолятор. Спрыгивая с забора обратно в запретку, парень с грузами пускается наутек, сотрудники за ним. Запнувшись, он перелезает через забор в «локалку» соседнего отряда, забегает в барак. На ходу сбрасывает с себя майку, оголяя торс, и передает груза другим заключенным, чтобы те их спрятали, а сам падает на первую попавшуюся шконку и притворяется спящим. Следом за ним в помещение врываются сотрудники, все тихо, спокойно, уже ни какой суеты. Никто из них не запомнил беглеца в лицо, они ищут его по одежде, но никого похожего не обнаруживают. Обойдя все на несколько раз, они уходят. А парень одевается, забирает свой груз, спокойно выскальзывает в специальное отверстие в заборе между отрядами и идет домой. Вероятно, к вечеру следует ждать «шмон».


Раскрыли груз и «попилили»,
Достали «дым» и закурили.
Так повелось с веками тут -
Никто не спорит, все дают.

Не лично ради ты кого-то
Даешь на пользованье что-то.
То для общего блага и дела,
Пойдет она на нужды срочно,
На карантин , чтоб встреча грела.
И попадет, поверь уж, точно
На изолятор, чтоб блатным
Сиделось легче остальным.
И на санчасть она пойдет,
 Чтоб не хворал больше народ.

Вернемся мы в барак, пожалуй,
Хотя от здешних о пейзажей
Застряло в сердце с ядом жало
И с каждым днем в нем только гаже.

В окне сидят ребята на атасе,
В чайной - чернушники на трассе,
В ходках курят ганжубас,
И с телефоном ходят на верхах.

Внезапно крик здесь раздается,
Кричат: «Милиция к нам рвется!»
Все врассыпную, каждый со своим,
Один – чтоб сообщить другим,
Второй – чтоб спрятать телефон,
На зоне очень ценен он.
И третий тоже не дурак -
Он прячет под полы резак.
А этот с «пяткой» заметался,
Курить, бедняга, собирался.

И вот идут сотрудники по трассе
По располаге, между массы.
Зайдут в ходок вначале к одному,
Всё перевернут, идут устроить кутерьму
В соседнем, в  третьем, пятом,
Обыщут рядом, кто что спрятал.

Стоит парнишка вдалеке
К нему идут, посмотрят налегке,
Проверят руки, что в карманах,
Ощупают места от шрамов.

И вот идут сотрудники по трассе
По располаге, между массы.
Зайдут в ходок вначале к одному,
Всё перевернут, устроят кутерьму.
В соседнем, в  третьем, пятом,
Обыщут быстро, кто что спрятал.

Стоит парнишка – его сразу
Обыщут полностью, заразы.
Проверят руки, что в карманах,
Ощупают места от шрамов.

Но все-таки не все спасли –
Металлоискатель в барак принесли.
 Тут же прибор применили на деле –
Искали «улики»  у парня на теле.

«Доставай», - приказ звучит,
Грозен сотрудник, суров и сердит.
Пришлось с себя трусы снимать,
За нитку принародно вынимать
Обычный самый телефон,
Но тут же был расквашен он.
Такое правило – «трубу»
Не отдавай, это табу!

Конечно, паренька скрутили
И на шизо  в миг поместили.

Милиция ушла,
Все выдохнули дружно.
Неужто пронесло?!
И не нашли, что нужно?!

На игру это чем-то похоже:
Одни прячут, другие ищут.
А бывает, дадут по роже,
Тяжеленным пыльным сапожищем.

Или впятером зайдут в отряд –
То-то клочки от ЗК полетят!
Сгребут что надо и не надо,
Все разом вскроют тайники,
Находки тащат, как награду,
Набив огромные тюки.

Нарды, карты, телефоны,
Зарядки, плееры, айфоны -
С такою щедрою добычей
Еще обыщут всех на киче.

Колонной человек по пять
Детектором начнут искать
Запрятанные телефоны
В местах, невыгодных для шмона.

А зеки, чуя кутерьму
В носки все прячут, под стопу.
Надежда тут бывает в том,
Что пятки трогать здесь в облом.

А кто-то может закопать,
Уж так-то точно не сыскать.
Найдут! Отнимут и накажут,
Уж лучше изломать все сразу.

Но это все бывает редко,
А в основном «стреляют» метко
Все потому, что кровь и носу,
Строчит ментам стукач доносы.

Вечное противостояние двух сторон - одни прячут, другие ищут. Все, что не положено иметь заключенным, и все, чем они незаконно располагают, должно быть найдено и изъято. Это может быть не только нож, телефон  или карты, простые ножницы для ногтей, плечики для рубашки, изображения полуобнаженных девушек, туалетная вода, фарфоровые кружки, туфли, шорты  и прочие приятные мелочи, которые не представляют никакой опасности, но зато ощутимо скрашивают местный быт. Каждый день на проверке, при выходах в столовую и при приближении сотрудников все это добро молниеносно прячется. В подушку, в матрац, под пол, тумбочки, под двойное дно табуреток, в сумки, закапывается в землю в локальном секторе,  убирается в пустые тюбики из-под пены для бритья. Способов укрыть великое множество, но все они по большому счету бесполезны: сотрудники администрации, благодаря доносам «стукачей», очень быстро устанавливают любые тайники. Раз за разом круг повторяется. Прячут - ищут.


F


Глава № 20

Отбой. Три часа ночи, в бараке почти нет никакого движения. Темнота, все погрузились в глубокий сон, лишь единицы сидят по ходкам и занимаются своими делами не в силах побороть бессонницу. Только что прошел обход, и ничего не предвещало ничего экстраординарного. Вы спокойно спите у себя на шконке и видите сон, мутный, непонятный, после какого обычно остается тяжелое ощущение на душе.
Вдруг сквозь сон вы слышите какие-то звуки, канитель, топот. Вы просыпаетесь и замечаете, как на вас летит какой-то человек. Вмиг исчезает всякая сонливость, вокруг заваривается настоящая каша, вы стараетесь понять, что же все-таки происходит, и, главное, чем это грозит вам. Наконец до вас доходит – лично вас происходящее никак не касается.  Несколько человек избивают кого-то другого, валят его на пол, пинают. Тот сопротивляется, пытается подняться, гам стоит невообразимый. На несчастного одна за другой падают тяжеленные тумбочки, он сжимается в комок и только стонет: «Что вам надо? Что вам надо?!» В ходок забегают еще несколько зеков, хватают упавшего за руки и ноги и уволакивают в темноту. Все стихло, теперь вы спокойно можете разглядеть лица нападавших. Среди них вы узнаете парня, живущего в ходке напротив, мужика с соседней шконки и еще одного, предпочитающего бодрствовать по ночам. На ваш вопрос «Что случилось?», все трое, утирая пот со лба, поочередно принимаются объяснять. Вам рассказывают про одного из «обиженных», вы не раз его замечали из-за постоянных припадков эпилепсии, причем, в самых неподходящих местах. В памяти сразу всплывает, как он в конвульсиях и с пеной изо рта валялся прямо в локальном секторе, а гуляющие заключенные только обходили его, стараясь не замечать. Так вот -  этот больной оказался еще и лунатиком и после очередного ночного приступа отправился в отряд, но не в специально отведенный для «обиженных» закуток, а прямиком к «порядочным». И, что совсем неслыханно, даже успел присесть на чью-то кровать. Тут-то  его и заметили, подняли крик, а затем и накинулись в ярости на несчастного нарушителя устоев. Повеселив слушателей «анекдотом» про эпилептика, рассказчики вернули упавшие тумбочки на место и мирно разошлись по своим местам. Звонкие смешки, впрочем, еще долго не утихали то там, то здесь, но постепенно барак опять погрузился в сон.
Наутро арестанты вставали нехотя, ночное происшествие помешало полноценно выспаться, поэтому на построение все выходили медленно. С горем пополам отряд выстроился, и сотрудник начал подсчет осужденных, в этот момент вышел еще один припоздавший  ЗК. Сотрудник вопросительно уставился на завхоза отряда, но тот, быстро сориентировавшись, отчеканил: «Этот последний был». Счет продолжился, сотрудник уже перешел к другому отряду, но его прервал громкий смех – из барака появились еще трое.  «Вот счетовод!» - гоготали заключенные.  Но не стоит думать, что все сотрудники столь безалаберны. При подсчете чуть в стороне стоял капитан, явно заслуживающий честь носить звание офицера. Все арестанты недолюбливали его за его педантичность, строгость и дотошность в соблюдении уголовно-исправительного кодекса. Однако открыто противостоять капитану не решались, ограничились оскорбительным прозвищем. Под его напряженным взглядом все немного успокоились и затихли.
Недалеко  от места построения росли большие кусты пальмы, не дававшие покоя арестантами, отчасти из-за своих больших, мягких, зеленых ощетинившихся шишечек – ими так приятно бывает покидаться друг в друга! Плюс  ходили легенды, что пальмовые шишки  -  еще и галлюциноген, если умять с десяток, вполне можно «выхватить приход».  Однажды такое действительно произошло: один ЗК наелся шишек, забредил и проснулся в «гареме», натворив разное за время своего «отсутствия». Правда, шишки были от совершенно другого растения, разве что издали похожего на комнатные пальмы. 
От нечего делать кто-то из ЗК бросил шишку в толпу рядом стоящего отряда, в ответ сразу же полетел другой «снаряд», и через полминуты на площадке воцарился хаос, маленький безобидный бунт - заключенные перекидывались шишками уже десятками. И вдруг одна из них попала прямо в лицо вышеупомянутому капитану.  От громкого крика вздрогнули все:
- Кто это сделал?
Заключенные молчали, украдкой косясь на капитана.
– Если ты мужчина, а не баба, назови себя, – продолжил он, однако ответа не добился.
Не будем сурово судить заключенных, хотя, возможно, многие и на самом деле не признались бы, но вряд  ли кто-то в пылу бомбежки шашками заметил, куда полетел брошенный им «снаряд».
- Сделаем по-другому, – угрожающе кивнул  капитан  и отправился в штаб.
Проверка не успела закончиться,  еще не весь отряд зашел в барак, как раздался звонок дежурного телефона. В штаб вызывали смотрюгана отряда. Он вернулся только через десять минут, весь в напряжении.
- Давай барак собирай, – велел смотрюган своему близкому, – сейчас был в штабе, там собралось пол режимного отдела, они меня прямо там чуть не поклали. Чё, смелости не хватает сознаться ни у кого?
Через четверть часа меткие стрелки шли «на покаяние» в штаб. 


F


Глава № 21

Тем временем в далеких кабинетах,
В Москве, где песнь России спета.
Указ издал Совет министров -
Все тюрьмы переделать быстро.

Все зоны строго разделить,
Народ рассеять, расселить.
Отдельно будут первоходы,
Подальше от бывалого народа.
А многоходов нужно впредь
В отдельный запереть.

Всех раскидать по областям,
Пусть кто-то здесь, а кто-то – там.
В Амурской области все проще -
На ВЖВ собрали больше
Рецидивистов и жульё,
На «Серо-белой» лишь одно «новьё».

 Сначала думали, что басни,
Что опера всем  «пудрят масти».
Но вышло всё ж наоборот -
Этап давно уже всех ждет.

Прошло еще с десяток дней,
На Среднебелой «запрягли коней».
Администрация решила поскорей
Отправить на Возжаевку людей,
Которые давно ей не угодны,
Порядкам не послушны, в общем, непригодны.

Ушел этап, и слух идет -
В Возжаевке их встретили, как сброд.
«Козлы» им руки поломали,
По голове сверху раздали.

В итоге по приезду карантин
За мётлы взялся, стал мести локалки.
Нет уважительным для этого причин –
Пускай хоть бьют тебя до смерти до палкой.
Ведь если взялся подметать -
«Порядочным» тебе не стать.

Сложно пересказать, что чувствовали те парни, которых отправляли на этап первыми. Нужно попытаться передать всю тяжесть эмоций, клокотавших у них в душе. Во всей этой истории они были первыми, теми людьми, которые, как представлял каждый из них, примут основное давление на себя. В тюремном мире происходили большие изменения, предстояла небывалая доселе миграция двух разных по своей «культуре» лагерей. Все отдавали себе отчет, опираясь на рассказы бывалых о том, что ждет их там, но понимали они еще и то, что для внушения страха с ними обойдутся жестче, дабы прибывавшие следом за ними были загодя  морально изувечены.
Этап был небольшим - человек тридцать не более. В основном старались отправить тех, кто «мешает» установить порядок. Этап прибыл на Возжаевку, всех сопроводили в карантин.
- Ну, здорова, «чернобурки», – начал свою приветственную речь завхоз карантина.
Это был невысокий заключенный лет сорока, на запястьях которого красовались татуировки в виде кандалов. В его источающей злобу улыбке, обнажившей оскаленные стальные зубы, все узнали своего недавнего знакомого.
Эта история произошла несколько месяцев назад еще на Среднебелой. Человек, стоявший перед карантином, отсидел к этому моменту в общей сложности пару десятков лет, отбыл, как говорили тогда, достойно, пуржил, блатовал. Его сущность отлично иллюстрировала  фраза, набитая у него на ногах: «Затопчу, замучаю, козлотню вонючую».
Однажды кто-то случайно поднял вопрос, касающийся его прошлого. Слово за слово, и начали выявляться невероятные подробности, в итоге даже встал вопрос: «Не обиженный ли он?». Через пару дней его заказали на этап на ВЖВ. Все понимали, что попросил об этом он сам.
 Но вернемся в карантин. Сейчас перед ним стояло несколько человек,  когда-то решавших его судьбу. К ним он, собственно, и обращался.
- А теперь представлю вам местный «обиженный спецназ», – жестоко ухмыльнулся завхоз карантина, указывая на зашедших в этот момент людей.
В карантине появилось десять огромных, чумазых и перепачканных заключенных, «обиженных». Под расстегнутым лепнем одного из них на все пузо было наколото: «Разорви меня, гороховая каша».
Не прошло и нескольких минут, как через окно карантина, разбив вдребезги стекло, вылетел этапник. Другой этапник со сломанной рукой лежал в кругу запыхавшихся «обиженных».
- Заплевать его? – предложил один завхозу.
- Не, он еще пригодится, - удовлетворенно отвечал завхоз, - а остальные, похватали метелки и бегом мести локалку.

Проблема состоит лишь в том,
Что лагерь «красный», тут дурдом.
Здесь опера по части ходят,
Приказы зекам раздают,
И те прилежно, им в угоду,
Друг друга радостно сдают.

И если хочешь с кайфом жить,
Ради наживы денег, личных благ,
Привыкни «красным» ты служить,
Завхозом  стань и заживешь ништяк.

А что поделать – все одно,
Куда не глянь, кругом г..о.
Затравлены ЗК, отравлены их души,
Их злоба изнутри  годами тихо душит.
 
Вернемся к началу. С момента создания нас в утробе слепой жребий судьбы распределяет и закладывает в нас определенные функции и способности, дает нам наши собственные интеллектуальные данные, на которые мы подчас несказанно сетуем.  «Почему ты не дал мне….» - пожалуй, самый распространенный вопрос, украдкой задаваемый в душе практически каждым человеком, который он адресует чему-то сверхъестественному. Но так ли слеп этот жребий? Разве мы не получаем то, чего заслужили, или расплачиваемся пусть за тот долг, что не отдали наши пращуры, а следовательно, и мы сами?  Разве может девушка жаловаться на отсутствие красоты, отвечая поневоле за то, что ее мать не смогла найти себе мужа с более впечатляющими генами? Разве сын должен сетовать на отсутствие силы при полном отсутствии мужественности у его кровного родителя, в жизни не исполнившего ни одной физически трудной работы?  Все взаимосвязано, отбирая в чем-то одном, жизнь дает в другом, она дает право выбора, право изменить все, создать все так, как этого хочешь именно Ты! Ты не обладаешь красотой прекрасных гурий, тогда затми ее блистательнейшим заревом своего ума, который будет приводить в исступление сознание мужчин.  В тебе нет сил побороть соперника, но в тебе живет дух, способный задавить своей волей самого ужасного ворога, стоит только сделать выбор, стоит только пожелать что-то изменить.
Многие скажут: «Эта философия слишком груба!» Все религии мира учат нас снисхождению, состраданию, заботе о ближнем, готовности поделиться милостыней с просящим.
Нет! И у благородства есть свои каноны. Не нужно смотреть на следствие, нужно смотреть на причину, корень, суть. Милостыня предполагает соучастие, сочувствие, но все ли заслуживают этой щедрости? Разве вы не поддерживаете тем самым бездельника, в свои дееспособные годы предпочитающего побираться, только бы не трудиться  честно?  Речь не о недееспособных людях, не об инвалидах, лишь о тех, кто прикрывается ими. Не кривя душой, цель вашего благодеяния – последующее получение «плюсика» где-то там. Но разве вы не совершаете зло, уделяя внимание тем, кто не достоин его, и отказывая в помощи тем, кто в ней по-настоящему нуждается?
Смотрите в корень - не в ситуацию, не в иллюзию, которую вам показывают, смотрите глубже, на человека, в его душу. Большинство из тех, кто получит ваше внимание, не заслуживает его, более того - окажись они на вашем месте, они бы вам отказали.
Во времена Второй мировой войны живодерные служители отрядов СС практиковали свои бесчеловечные опыты в концлагерях. Излюбленным  развлечением была психологическая «проверка на вшивость». Стоя посреди плаца в своем черном костюме эсесовского палача с неизменным изображением человеческого черепа на месте кокарды, офицер подзывает к себе двух узников концлагеря.  «Копайте могилу!» – кричит он своим фрицевским басом.  Повинуясь ему, они выкапывают глубокую траншею величиной в человеческий рост. «Идите сюда и прыгайте в низ», – приказывает офицер двум проходящим мимо заключенным. Они послушно спрыгивают и в ужасе, в непонимании своей дальнейшей судьбы жалостно смотрят на вершителя своих судеб. «Закапывайте их живьем!» – следует неумолимый приказ тем, кто выкапывал могилу. Те в недоумении, они шокированы, они парализованы! Человеческое еще живо в них, они смотрят на себе подобных и не знают, как им быть, даже в жути этого тартара они остались людьми. «Закапывать! Или на дне окажитесь вы!» – орет немецкий палач. Они бросают лопаты, они не сотворят ужаса, пусть даже это угрожает их жизни. Следует еще один страшный приказ человека в черной форме, они меняются местами, те, кто был на дне, сейчас стоят с лопатами, а их спасители оказалась в глубине траншеи. «Закопайте их или умрете!» – последнее, что произносит фриц, такой же человек, из плоти и крови, такой же, как и они.  И они повинуются! Один за другим в яму летят тяжелые сырые куски земли, холодной, мокрой, поглощающей. Вот на поверхности остались только головы, и люди уже начинают задыхаться, им не хватает воздуха, им тяжело дышать, их трясет. «Остановитесь!» – неожиданно повелевает офицер, и их вытаскивают из-под земли, но не ради того, чтобы спасти, ради нового испытания. Они вновь меняются местами, теперь палач и жертва вновь поменялись масками, их мучители теперь стоят на дне ямы. Офицер вновь повторяет свой приказ, данный им в самом начале. Прошло всего несколько минут, и все изменилось, изменились обстоятельства, изменились люди. Как вы думаете, они закопали их? Не стану отвечать на этот вопрос, тот, кто знает человеческую сущность, ответит на него сам.
Кто был из них прав? Кто сделал верный выбор? А есть ли вообще правильное решение?! Замкнутый круг. Ценна ли жизнь сама по себе? Ведь именно страх смерти подвигнул их к самому отвратительному проступку в их жизни.  Природой в нас заложено множество инстинктов, один из них - самосохранение. Мы боимся потерять свою жизнь, даже осознавая, что в итоге все равно ее лишимся, как бы хорошо себя не вели, но не знаем почему? Выключите этот рубильник, и что вы получите? Она окажется вам просто не нужна, так, безделушка, бессмысленная вещь, придуманная кем-то лишь для того, чтобы было. Лишившись самого главного - страха потерять самого себя -  человек становится представителем «другого мира», он теряет ту зависимость, что делала его слабым, он  обманул природу, он стал сильнее ее. Мы лишь продолжатели рода, самих себя, безмолвная субстанция с заложенной в гены программой, которой необходимо покорно придерживаться,  а где конец? Где успешный или провальный финал?


F


Глава № 22

Покой тут сохранишь едва ли,
И все на панику припали,
Но ехать надо все равно
Туда, где «солнца» нет давно.

И начал думать каждый сам,
Как он выжить сможет там?

Все вспоминали, как когда-то,
«Козлов» теснили, били гадов.
А вот теперь они в почете.
Эй, люди! Ну вы, блин, даете!

Все понимали, будут мстить -
И бить, и резать, и «любить».
 
Буквально через десять дней
Пришли этапы с лагерей
Из тех, кто заболел и так
Сумел добраться на Сурлаг.

Загляни на возжаевский ты карантин –
Там страхов натерпишься до самых седин.
Там били, стравливали масти,
Как пережевывали в пасти.

Серьезных самых били так,
Что те летали об косяк,
Ломали челюсти, крошили зубы,
После такого жизнь не люба.

Иные же ломались сразу,
Писали, следуя приказу,
Что будут делать все, как надо,
Служить ментам лишь будут рады.
 
Из-под пресса ушли лишь те,
Кто и так уже были в беде –
Тубиком больных всех сразу
Увозили, как заразу.

И ведь они болеть хотели,
Только б быть подольше на Сурлаге, 
Хоть и смерти в лицо смотрели,
Но назад не желали, бедняги.

Максима же везут обратно,
Что по-своему приятно:
На Среднебелой ждут давно,
Там встретят с чаем всё равно.

Вот он идет по улице пустой
И видит свой барак родной.
И замечает Максим вдруг,
Как изменилось все вокруг.

Он сразу в угол, где имел знакомых,
Но там не встретил никого.
Глядят все, словно на чужого,
И сторонятся все его.

А дело получилось так -
Что наш знакомый, лысый командир-остряк,
Ненужных вытеснил людей,
Своих набрав поборников идей.

Впредь зеки все ходили до столовой,
Хоть раньше не любили каши той перловой.
«И на зарядку становись, - кричал отрядник, -
Ну-ка, брысь».

Так, взяв всех жестко под зажим,
Создал он собственный режим.

Судьба же расщедрилась –
Все обсуждают там и тут,
Что всех «козлов» толпой собрали
И из Возжаевки везут.

И каждый сможет отомстить
За боль, за страх, за униженье.
«Ну все, теперь «козлам» не жить, -
Шипят, - мы выразим почтенье!
Мы за своих еще ответим -
Побьем, сломаем и «отметим».

И вот этап пришел большой,
Полтинник человек привез с лихвой.
Все вышли дружно на локалки,
Чтобы встречать этап, но не без палки.

Толпа большая собралась,
И в каждом секторе «атас».
Все очень злы, и очень строги,
Встречают тех, кто «на изжоге».

«Козлы» идут, согнувши шеи,
Их мысли слышно почти вслух:
«Менты бы только подоспели,
Иначе все испустим дух».

Они-то помнят, как других терзали,
Не били – натурально убивали.

Война! Война! И нет слова
Точнее этого, другого.
Одно сословье, все ЗК,
 воюют долгие века.
Без жалости и без пощады
Давить друг друга только рады.

Кругом - лишь кровь и желчь порой
Течет пугающей волной.

Два тяжелых «автозека» прогрохотали мимо открывающихся огромных ворот. Ворота захлопнулись, несколько сотрудников подошли и распахнули дверцу машины.
- Называю фамилии, выходим, представляемся и садимся на корточки в ряд, – громко пояснил начальник караула.
Один за другим на земле оказались полсотни человек.
Тем временем по лагерю уже разнеслась весть о том, что из Возжаевки прибыл большой этап. Любопытные лица моментально облепили часть «локалки», откуда хоть и смутно, но возможно было разглядеть новоприбывших. Что выражали эти лица? Казалось, кровожадные хищники приготовились к тому, что к ним в клетку забросят новую жертву.
- Мужики, - разнесся вопль по всем отрядам, – пойдемте все в «локалку» встречать «козлов» возжаевских! Не пустим их в отряд, прям в «локалке» и поставим их на лыжи!
Постепенно в локальных секторах каждого отряда скопились огромные толпы людей, некоторые, особо поддавшиеся эйфории, попрятали штакетины. Так, на всякий случай.
В середине дня эпатируемых начали разводить по отрядам, на каждый приходилось примерно по десять человек. Сгорбленные, зажатые, перепуганные, взяв свои сумки, они медленно шли за сотрудником, сопровождавшим их до локального сектора.
Сотрудники учреждения, дежурившие в ту ночь, были предупреждены о напряженности ситуации.
Прошло еще с четверть часа, и к штабу с вещами бегом начали возвращаться некоторые из этапников.
- Меня убьют там, сделайте что-нибудь, переведите меня на другой отряд, – в испуге умоляли они.
Но давайте приблизимся к одному из отрядов и понаблюдаем за происходящим.
Вот этапников подводят к «локалке», все полсотни человек тут же подтягиваются к ее началу, стараясь разглядеть прибывших «пассажиров». Раздаются первые возгласы радости. Это «порядочные» арестанты рады, что наконец выбрались из того пепелища и встречают своих давних знакомых, но тут же послышались и  первые разраженные возгласы.
-  Вот ты и попался, «красноперка», сразу вставай на лыжи отсюда! Столько народу от тебя пострадало! – в ответ некоторые молча разворачивались и возвращались в штаб.
- Ну а вы, - обращались крикуны к оставшимся, - если за собой ничего не маете, просим в наш дом, проходите, устраивайтесь, но помните, будет общение, но если что-то всплывет, смотрите сами, подход будет соответствующий.
  Конечно, самых «отъявленных» этапников, которым угрожала реальная опасность, из тех, кто в свое время творил беспредел настолько, что на их руках осталось много крови, а на совести - десятки загубленных жизней, сразу же закрывали на БМ, в безопасном месте, фактически карцере. Держать их там предстояло долго. В бараки же перевели только совершенно не представляющих интерес для администрации.
В бараки отправили только тех, кто не представлял никакого интереса для администрации.
И еще не один час  дежурная команда металась от барака к бараку, подбирая новых избитых из минувшего этапа. Понаблюдаем со стороны, как это происходило. В ходке одного из отрядов собралась молодежь.
- Короче, я все выяснил, те, что назвались мужиками, работали в доке, к ним претензий нет. А вот те два пассажира были ключниками и лютовали не по-детски, мужиков поносили, как могли, – сообщил один из молодых людей.
- Тогда делаем, -  отвечал второй, - иди к ним и по очереди вызывай в чайную, мы там будем.
Приглашенный шел по коридору, невольно содрогаясь в ожидании. Сопровождавший его малолетка в чайную проходить не стал, приглашенный шагнул туда сам, и свет тут же погас. Перед глазами вспыхнуло, и разум отключился. Приглашенный повалился, со всех сторон  на него сыпались удары палок. «Спрашивали как с гадины». Но не во всех отрядах все происходило так гладко. К примеру, в соседнем в ту ночь дежурил уже упомянутый нами высокий лысый отрядник.
- Хоть пальцем кого тронут, потом сами пожалеете, –  многообещающе оповестил он свой отряд.
- Опять зеркало заберет, – раздался тихий смешок в ответ.
 И действительно, в эту ночь никого из прибывшего этапа не тронули. Зато наверстали упущенное уже на следующий день.
Обеденный выход в столовую, весь отряд скопился  в узком проходе двери, создавая толкучку, половина народа пропихнулась в столовку. В этот момент подошел невысокий парень из другого отряда, поздоровался с братвой, которая ждала на крыльце, пока отряд поест,  и шагнул внутрь. В столовой он почти сразу увидел нужную ему кандидатуру, этапника, отвел его в сторону и… Удар еще удар - он начал избивать ничего не понимающего и перепуганного заключенного, который был главным ключником в лагере и имел ключи от всех локалок. Несколько мужиков присоединились к драке, и вот уже до братвы доносились тупые удары и писклявые возгласы потерпевшего. Формальность была соблюдена - в отряде его никто не тронул.
С распухшим лицом, больше напоминавшим красный арбуз, шатающегося этапника под руки повели в отряд. Отряднику он сказал, что упал сам.


F


Глава № 23

Инь и Янь. Черное и белое. Все в этом мире имеет равновесие. Ничто не берется из ниоткуда и не уходит в никуда. Закон бесконечности. Равновесие будет достигнуто.
Предопределенна ли наша судьба или каждый волен выбирать ее  сам? Как бы то ни было, Провидение всегда предоставляет нам выбор, мы не марионетки в руках бородатого кукловода. Мы люди, люди из плоти и крови, но имеющие право выбора. Именно выбор отличает нас от животных. Животные не могут выбирать, они способны лишь следовать своим инстинктам – питаться, бояться, размножаться. Каждый же из нас волен сам выбрать свою судьбу. Создать ее из ничего, сотворить ее такой, какой пожелает. Не удивительно, что в результате мы всегда получаем то, чего заслуживаем. Каждому свое, свое - не каждому. Винить в своих неудачах и проступках кого-либо другого - слабость, сильные притязательны только к себе. Фортуна любит только сильных, балует только достойных, закон джунглей, закон животного мира. Слабый падет, слабого не будет. Какие испытания не выкинул бы тебе слепой жребий судьбы – терпи. Терпи до конца, до слез, до крови. Не жалуйся, не скули - иди, награды все равно не будет.
Мироустройство таково:  во всем проявляется цикл, весна неизменно последует за зимой, гусеница превратится в бабочку, зелень, как и заложено природой, исчезнет с приходом снегов, земля сделает полный оборот за сутки. Цикл - он везде.  Так и люди неизменно воспримут все то, что преподнесет им судьба,  за поступки, сотворенные ими ранее. 
Мудрецы Средней Азии считали, что над каждым человеком существует невидимый сосуд,  с любым порочным поступком в него капает черная капля, человек совершает одну подлость за другой, кувшин наполняется.  И однажды приходит момент, когда он становится полным, тогда вмиг вся черная желчь проливается на человека карающим дождем. Вся та ненависть, злоба, ничтожество, зверство, грязь возвращается ему. Возмездие пришло. Круг продолжается.
Стоит ли пенять на свою судьбу, когда в абсолютном большинстве мы сами виноваты во всех наших бедах? Должна ли девушка жаловаться на то, что ее донимают настырные поклонники, пытаются познакомиться, запустить руки к самому сокровенному, когда сама, осознанно или нет, подает окружающим тайные знаки,  надевает соблазнительные одежды, украшает свое лицо яркими красками и посещает места, пригодные лишь для распутниц?  Не сама ли она выбирает свой путь? Разве ощутит на себе порочные взгляды юная леди, ведущая себя достойно, чтящая заветы своих родителей и стойко их придерживающаяся? Нет, будет наказана лишь та, которая этого заслуживает. 
Могут ли старики ощущать негодование, жалуясь на своих детей за отсутствие внимания, если в молодости они тратили время не на воспитание собственных чад, а лишь на сладкие вожделения, пьянство и радости? Нет, они тоже получили то, к чему стремились. 
Как может быть недоволен взрослый человек, сетующий на свою судьбу и плохую работу, если он сам  безалаберно пропускал образование мимо собственной головы? Разве в этом виноваты его родители, гены, собственная собачка? Нет, в этом виноват только он сам. Цикл.
 Наказание не приходит нежданно, оно приходит своевременно. Наркоман будет наказан СПИДом, блудница - бесстрастием к любви, преступник - туберкулезом, беспризорник - отсутствием будущего. Каждому предназначен свой удел.   
Судьба не человек, она не проявляет слабости, не питает никаких иллюзий, не испытывает привязанностей и предпочтений, она адекватна, она - сама объективность. Достоин? Получи! Не нужно никакой жалости, сетований и сожалений, они лишни, каждый все равно получит то, что заслужил.  С судьбой не стоит заигрывать, запутывать ее и уж тем более обманывать, нужно всего лишь жить достойно, по собственной совести, и снисхождение обязательно проявится.
Но что в наше время является снисхождением? Что такое счастье? То, к чему все так упорно стремятся. Счастлив человек может быть по-своему:  кто-то видит счастье в деньгах, не осознавая, что его там просто нет, кто-то - в карьере, забывая, что ей тоже когда-то придет конец, кто-то его уже даже не ищет. Что это за мифическое состояние – счастье?
Вы листаете страницы в «Одноклассниках», одну за другой. Люди, тысячи людей, и в каждой фотографии вы видите исключительно желание показать  то, чего на самом деле нет, нарисованную картинку, мнимый образ, якобы отражающий душу человека. Все они «счастливы», у всех «жизнь удалась». Вот человек фальшиво улыбается в объектив, пытаясь изобразить свою самореализованность. Вот парень стоит рядом с дорогой машиной, своей или чужой – не суть важно, главное, показать то, что кажется правильным. 
Но самое интересное впереди! На соседней страничке позирует очаровательная девушка. Несколько часов в профессиональной фотостудии, пара штрихов «Фотошопом», и шикарная картина маслом готова, из уличного подорожника сотворена прекрасная лилия. Непременно надутые губки, немного задранный носик, подсознательно выдающий отношение этой дамы к окружающим, и вот мечта готова, настоящая «Барби». Смех! Она бесконечно горда собой, она думает, что на свете нет ничего прекрасней ее благоухающей красоты. Ложь. Иллюзия!
 Она надевает свое лучшее платье, приготовленное для особых случаев, едет в самый гламурный клуб, танцует, «звездится» – светская львица. Она чувствует себя на вершине мира, Эверест для нее не соперник. Блаженная. Все смотрят на нее, все волнуются при ее появлении, все хотят ее. Она это знает, ее это забавляет. И вот наша «королевна» выходит из клозета, манящая, парящая, неземная, а за неземной ножкой тянется столь же неземная длинная туалетная бумажка, прицепившаяся к неземному каблучку. Апофеоз. Пиковая точка ее «возвышения».
Всмотритесь в суть. Разве ради всего этого дана человеку его бесценная душа, его единственная жизнь? Разве всего лишь «это» - предел его мечтаний? Где настоящие эмоции? Где горечь от разлук, печаль по жизни, где естество, настоящие эмоции, реальная жизнь? Почему никто не пишет, как плохо ему в данный момент, почему никто не говорит, как он одинок, как бессмысленно и пусто проходит его жизнь? Среди миллионов оставаться одинокими - вот удел современности. Нас окружают тысячи людей, но ни один из них не знает нас настоящих, не думает о нас, не сочувствует нам. Вселенское одиночество.
  Деньги… Что может осчастливить человека больше, чем маленькие шуршащие ассигнации? Монеты - это лишь средство, позволяющее получить недоступное, бедные стремятся стать богатыми, но сами богатые почему-то впадают в меланхолию, достигая заветных рубежей.  «Не стремитесь наверх, там пусто», -  слова, сказанные Мавроди, человеком, деньги которого вывозили из офиса грузовиками. Все дело в Алчности. Этот червь ненасытен, он не знает меры, ему постоянно нужно что-то еще, больше и больше. И вот со временем столь желанное благополучие приедается, вещи уже не доставляют удовольствия, новые покупки становятся лишь очередным хламом, оказывается, деньги не могут заменить человеческого тепла. Итог - апатия, жизнь теряет свой смысл. 
Распутство - еще одно наказание, оно поселяется во многих. Раз деньги не сыплются с неба, тогда воспользуемся  более доступным удовольствием, человеком. Любовь была дана нам как нечто чистое,  бескорыстное и дарующее смысл. Поколениями девы хранили свою драгоценность для единственного, избранного, того, кому пошлет им судьба, осознавая ценность отношений, их святость.  Все меняется - зачем жить, как надо, можно же жить проще?! 

«Ты начала теперь с одним,
потом другой придет за ним,
когда до дюжины дойдет,
к тебе весь город побредет».
                «Фауст», Гёте.

Теперь отношения строятся на правах партнерства, бизнес - ничего большего. Не получилось с этим? Ничего страшного, получится с другим. С третьим, пятым, десятым… Какая разница? Все равно найдется тот, кого это устроит. Но стоит ли следовать этому?  Порочная девица саму себя и накажет.  Ее сердце будет метаться в бесконечных скитаниях:  « А, может, следующий будет лучше?»  Успокоение – то, чего оно никогда не получит. Круговорот.  Итог всегда один, все приходят к одному, но пользуются при этом разными посредниками, разными демонами: гордыней, алчностью, злобой, трусостью, наглостью, «иудством», завистью…  Это лишь немногие лики тех существ, при помощи которых люди совершают сделки с Мефистофелем.
Но главное все-таки не в поступках, главное, это то, что жить по правилам гораздо сложнее, нежели просто плыть по течению существования. И в этой сложности есть некое благородство. Веками люди делились на социальные слои - дворяне и простолюдины, патриции  и плебеи, господа и слуги. Отличались они не составом крови или цветом кости, а своими принципами, воспитанием, тем, что неизменно выделяло их из серой массы. Словесное оскорбление приводило к дуэли, потеря чести - к самоубийству. Сейчас градации нет, и количество денег далеко не показатель. Но времена невежества и глупости проходят. Доблесть и Достоинство вновь обретут свой смысл и станут уделом избранных, Особенных.  «Homo Novus» , новые люди, придут.


F


Глава № 24

Но мы вернемся все ж к «локалке»,
Где наготове уже палки.
 «Порядочные» без оков,
Этап ведут до секторов.

Все точно знают, кого ждут,
Однако их все не ведут.
Вот приключилась незадача -
Этапом первым вывезли с той «дачи»
Обычных самых «мужиков»,
А не безжалостных «козлов».

Активист один с толпою слился
И трусит себе, поджавши хвост,
Правда, столько б он сегодня не молился,
Неминуем самый строгий спрос.

Календарь листает страницы,
Вновь этап за этапом уходит.
Обновились в лагере все лица,
Незнакомые люди лишь бродят.

И барак разделился на части –
На ВЖВ большинство отправились,
Их сменили иные масти –
Что «козлами» однажды прославились.

Так получилось, что теперь
На «черном» лагере довольно упырей.
Аборигены злятся и грызутся,
Только «козлы» так просто не сдаются.

Пусть и заслуженно плюют им в спину,
Уже заправлен лагерь наполовину,
Не все согласны заправляться,
Решили многие бороться, не сдаваться.

Впятером собравшись в чайной,
Зовут на разговор по одному
И, налетев толпой отчаянной,
Ему «внушают, что к чему».

Свет гасят и колотят палкой,
А жертва лишь лепечет жалко.

А те же монстры, что тогда
На ВЖВ решали судьбы на ура,
Ломали души, били, ржали,
Те на БМ  сразу сбежали.

Их в изолятор спрятали от мести,
Велев держаться только вместе.
Ведь их проступки не забыли –
Попались, тут же бы забили.

Но ярость разбавило время,
Да и контингент уже не тот.
Многоопытное вытеснил  племя
Доверчивый, наивный первоход.

У руля, как глупо б не звучало,
Команда из Возжаевки вдруг встала.

Один теперь за «общаком» смотрящий,
Другой чернухой занялся вплотную.
Весь лагерь в тисках их власти,
И махом душат власть другую.

Тюрьма прошла. Как бесконечно рады вы тому, что одолели этот нелегкий путь. Пережили всю ту ложь, мерзость, гадство и беспредел, которые творятся на Новом корпусе. Ценой невероятных эмоциональных усилий вам удалось все-таки остаться человеком. В лотерее счастья вам выпал удачный билет на «черный» лагерь. Там Люди, там справедливость, там порядок. Вы приезжаете туда, начинаете обживаться, постепенно забывая все ужасы, пережитые на централе, вы отдыхаете. Вокруг все в порядке, все на должном, все так, как и было в рассказах старых арестантов. Страна, где миром правят сами заключенные, где нет «прессовщиков», «стукачей», «гадов», а если и есть, то они строго знают свое место.
Так кажется вам в начале. Но вот проходит еще немного времени, и вы вдруг замечаете что-то не то. Предчувствие опасности, выработанное долгим временем пребывания в закрытой системе, не дает вам покоя. Оно подсказывает вам - где-то фальшь, где-то обман. Вы приглядываетесь и открываете для себя все больше и больше несуразиц, моментов, которых, как вам доводили раньше, быть не должно. С виду - не придраться. Ход «наш». В отряде люди при «делах», все точится, все пилится. Но откуда тогда предчувствие?
С каждым днем моментов все больше. Вот «стремящиеся» собрались в чайной решать насущные проблемы, они советуются, улыбаются друг другу, смеются, они едины. Взаимовыручка, поддержка, все так и должно быть. Но что это? Стоит кому-то выйти, и отношение к нему сразу меняется, про него сплетничают, его поносят и высмеивают. Разве это «по-людски»?!
«Это только исключение из правил, - решаете вы, - ведь в стаде всегда есть паршивые овцы». Однако со временем приходит печальное осознание того, что все братство,  единство - всего лишь красивый миф. В реальности каждый живет своей компанией, своей «семейкой». Лицемерие пропитывает пространство. Лживые улыбки,  ложные слова, бесчестное поведение. Обман. Сомнение проникает в ваш разум: все ли так в порядке как вам казалось на первый взгляд? И жуткое ощущение поселяется у вас в душе: «Это те же тройники…» Но гораздо скрытнее, изощреннее и тоньше. Вы опять замыкаетесь в себе. Везде враги. Вам кажется, что так везде, так будет всегда, ведь это и есть тюрьма, место скопления грехов. В глазах пустота. Туман лжи без разбора скрывает плохое и хорошее, все сливается в одно целое. Теперь вам незаметна и другая сторона, достойная, которая несмотря ни на что существует в этих отравленных условиях.
Дни, дни…  Вокруг творится что-то непонятное. С виду не к чему придраться, все так, как и должно быть. Но что это?! Некоторые шепчутся у вас за спиной, некоторые проворачивают какие- то темные делишки тайком от всех. Природное чутье подсказывает вам:  «Здесь уже все продано». За что они продали свои души? За свидания, за канабис, за досрочное освобождение.  Вы начинаете думать: «Когда произошла подмена?» Вы вспоминаете, как вскоре после вашего прихода в отряд перевели всех, кто был «при делах», а на их место заселили других. Так оперативный отдел поставил своих людей у руля, чтобы те понемногу, аккуратно, но упорно проводили политику, угодную администрации. А вот вам и пример - смотрящий за бараком собирает всех мужиков в «располаге».
 – Зеки, администрация давит, нужно немного уступить, - сотрясает он воздух, - все это временно, они просят немного - всего лишь полный выход в столовую, чтоб ходили все, без исключений. 
Заключенные подумали и согласились. Затем очередная «реформа».
- Зеки, администрация затягивает гайки, нужно уступить еще немного, временно, – вновь произносит речь смотрюган перед собравшимися.
Это повторяется  вновь и вновь. Все, конечно, всё понимают, но что-либо доказать никто не может. Через  полгода уже половина мужиков заправляет свои шконки «по-белому». Что будет дальше?  Негодование растет, но всех недовольных тут же переводят в другие отряды, заменяя более сознательными. 
Как-то утром вы заходите в штаб колонии для подписи свидания и неожиданно видите огромную очередь перед дверьми начальника опер отдела. Кто стоит там? Вы присматриваетесь: «Ба! Знакомые лица». Что они здесь делают? Естественно, решают насущные проблемы, так они говорят. Вы лишь удивляетесь и проходите мимо. 
- Неужели все продано? – задаете вы вопрос себе без конца.      
«Сопутствие». Термин, введенный в тюремном мире, очерчивающий момент проникновения чужого греха в вас самих. Вы не делаете ничего дурного, не творите гадкого, не ухудшаете чью-либо жизнь. Но при этом вы и не меняете то, что могли бы изменить, то есть пассивно поддерживаете творящееся вокруг. Да, вы ничего не произносили вслух, но и молчание имеет свое послесловие.


F


Глава № 25


Сколько не смотри – не узнается
Лагерь тот, что помним раньше,
«Козлота» пирует и смеется
В своем царстве беспросветной фальши.

Вокруг раздрай, все точно на ножах,
Сквозит презренье в недовольных взглядах,
Порядки в этих новых лагерях
Придутся по душе лишь скользким гадам.

Забрали «тэхи» , чтобы звонки
Не смог кто сделать за буйки.
Чтоб не звонили за кордон,
Не жаловались на такой дурдом.

Оставили три телефона -
На весь отряд не хватит для отзвона.
Звонки впредь будут мужики
В присутствии блатных вести.
   
Всех раздражает это очень,
Привыкли ж жить, кто как захочет.
Тогда волненья начались,
Все дружно вместе собрались,
Претензии все хором выражают
И многих очень проклинают.

По лагерю призывы зазвучали,
Вернуть порядок тот, что был в начале.
Пусть станет все, как принято, как надо,
Но смуте этой, ясно, не все рады.

Смотрящий объявил всеобщий сбор,
Явиться всем на важный разговор.
Перепроверил лично сам –
Пустил по секторам.

Неравнодушные собрались
В один отряд, в один клубок,
Сперва немного разорались,
И каждый выступил, как мог.


- Здесь все не так! – кричат в бараке.
- Все «люди»  в курсе, всё без напряга, – парирует смотрящий тем, ему с десяток приближенных  помогает во всем.

И спор затянулся надолго,
Причем, без особого толку.

Но все же один момент,
Один весомый аргумент.
Того, кто вспомнил про него,
Пришлось вмиг на общуху вызвать,
Чтоб разобраться, что-кого,
По максимуму дело вызнать.

Собрался в чайной коллектив,
Всю комнату заполонив.
Уселись тесно полукругом,
А в центр поместили «друга»,
Того, что рот посмел раскрыть,
Пообещав: «Не будем бить».

Итак, общуха началась,
И ругань сразу полилась.
Они кричат ему:  «Замолкни!
Ты смуту сеешь, мы ж не волки!»

Но тот совсем не умолим,
Твердит им, будто бы глухим.

- Вы жизнь ведете не к добру, избиты будут посему, кто всё сопутствовал тому и гадство делал по нутру.
- Да как ты смеешь говорить, сумей сначала пояснить, – все жестче требуют слова, нервозно произносят голоса.
- Тебя я знаю, ты - барыга, продав «отраву», маешь прибыль…

Он слова не успел сказать –
С ног сбили и давай пинать.
Забыли про понятия и честь,
Лупили без разбору вместе.

А ведь он правду говорил
И возмущен был справедливо,
За что избит жестоко был,
Лежал в крови и встать не в силах.

Случившееся многих возмутило,
И разговоры поползли опять.
И так уж неспокойно было,
А здесь такое! Надо все менять!

Так люди, в общем, не живут,
Себя как быдло не ведут.
И началась тогда возня,
Звонки в другие лагеря.

Все спорят, виноватых жаждут,
И кто-то хочет власть переменить,
Потребуется – силой даже,
Низвергнуть, растоптать, сломить!

Но те, кто бил толпою одного,
Рассказывают людям по баракам,
Что виноват он сам, и ничего –
Не умер же никто от драки!

И незачем назло всем смуту сеять,
То есть, вести себя, как тот избитый,
 Он кто? Он лжец, тупая челядь!
Ну неужели этого не видно?!

Проходит еще ровно час,
Уже другие зазывают вас.
И говорят, что все неправда,
Что ТЕ обманывают нас.

У мужиков все ходит кругом,
Никто понять не может, что друг с другом.
Такое ощущенье, что
Гражданскую войну ведем давно.

Но времени прошло чуток,
Этап привез «бродяг» в итог.
Их сразу трое к нам пришло,
Искоренят они все зло.

Собрали «стрелку», сходнячок.
И высказались все, кто мог.
По результату разговора,
Извлекши истину из спора,
Барыге голову разбили.
Избили палками того,
Кто вел толпу на одного.
Кто ногу поднял ни за что.

Все душу славно отвели,
Валяя подлеца в пыли.
Досталось палки ему знатно,
А значит, будет неповадно!

И все ж творится ерунда,
Вокруг раздрай и чехарда.
Скрипим, но едем, ничего,
Глядишь, уедем далеко.

Максим расстроен, он убит,
И сам не свой в углу сидит.
Ему пришла дурная весть:
На ВЖВ его ждут - жесть!

Как мог забыть он про урок –
Был у него условный срок,
А значит, он не первоход,
Из-под удара не уйдет.

И вот судьба закинула скитальца
На самый страшный для страдальца
Ужасный лагерь, лагерь злой,
Вот и поспорь теперь с судьбой!

Молодость. Как она прекрасна и умиротворяюща! Тот мед, который скрашивает горечь оставшейся жизни. Молодость – наше лучшее, волшебное, максимальное время. Это единственное, пожалуй, единственный отрезок времени, когда мы действительно живем. Мы свежи, хороши собой, великолепно себя чувствуем и непосредственно ощущаем этот мир. Все только начинается, перед нами нет границ, мы вольны делать то, что хотим, мы вольны создать все так, как хотим. Мы - Боги собственной жизни. Как она чудесна! Нет никаких проблем, нет никаких условностей, способных запретить полет нашего сознания, мы чисты, как лист белоснежной бумаги. На этой-то бумаге мы и начинаем писать черными чернилами собственную судьбу. Мы не смотрим вперед, видя перед собой лишь конец этой строки, даже не оглядываемся на конец предполагаемого абзаца. Как первоклассник учится писать правильно, старательно выводя мелкие каракули, так и мы делаем нерешительные поступки, которые и создадут нас в будущем.
Какая разница, как мы поступим, кто будет судить? Ведь все равно ничего нет, ведь все равно никто не сможет нас отругать, пожурить, сказать, что мы не правы. Кто? Никто.
Только мы можем сделаться для себя самих судьями. Только мы сами можем наказать себя, как никто другой. Только сами. Но зачем? Кому это нужно? Для кого эти муки, для кого эти скитания совести, зачем? 
Для себя самого. Для того чтобы знать - та частичка человеческого, посеянная в тебе наравне со зверским, не исчезла, не испарилась, не ушла в небытие. Ты остался индивидуален, ты остался человеком в этом мире плюшевых зверушек. Это и есть награда. Только твоя награда. Никто не увидит ее, никто не почувствует ее, даже не заметит. Она твоя, только твоя. Вот твое наследие, ты пришел в этот мир человеком, смог прожить человеком и уйти из мира тем, кем пришел.

 
F


Глава № 26

Чтобы вопросов меньше было,
Наверно, стоит разъяснить.
Как система с веками сложилась,
Как и чем здесь принято жить.

Итак, сперва такая тема -
На тюрьмах много беспредела,
Творят лишь только те разбой,
Кому на все плевать порой.

Кто мутит явки, бьет, прессует,
Подставить ближнего не комплексует,
Тот, какой уж тут секрет,
Заслужит свой авторитет.

Но это все до той поры,
Порядочные зеки пока,
Сидят подальше, взаперти,
Не могут покарать таких ЗК.

Но все-таки момент придет –
И месть виновников найдет.
Спасутся от его едва ли,
Те, кто крушили и ломали.

Так что же делать, что им ждать?
Милиции их нужно охранять.
Поэтому решили их собрать,
И на ВЖВ  всех вместе задержать.

И постепенно, с годом год,
Набралось множество «господ» -
Теперь они здесь и князья,
Бароны, графы, и «царя».

Они всё держат в своей власти,
Встречают новых, раздают им масти.
И всех склоняют под себя,
Мол, будем все – одна семья.

Вот и пугают всех уже:
«Поедешь ты на ВЖВ!
Грицена там, Акула-мразь,
Прихлопнут вмиг. Захлопни пасть!»

Теперь им нечего боятся,
Всё жестче начали стебаться.
Спасенья нет, всё беспредел.
Здесь год за два, коль уцелел.

Едва пришли со Среднебелой
И тут же растворились, во тьме,
Судьба, ну как же ты посмела
Губить людей, пусть и не лучших на земле?!

Их были сотни – не сталось никого,
Все смяты в массу, все до одного.
А ведь могло быть по-иному-
Увы, никто не следует канонам.

Но наш герой живет надеждой,
Дневник свой прячет под одеждой
И хочет верить – все пройдет нормально,
Не пострадает он морально.

Итак, сменились декорации -
Стоим теперь мы всем этапом
В средине сумрачной «плантации».
На ВЖВ уж больно лют режим,
Вступительному слову внимает карантин.

С самого начала все пошло как-то не так. Все отправлялись на этап в приподнятом настроении. Ехало сразу два «автозэка», почти восемьдесят человек из «черного» лагеря.  «Едем режим шатать!» - кричали самые воодушевленные. А почему нет? Они ехали большой компанией, были на «черном» лагере, значит, все будет нормально. 
Как только на горизонте замаячила Возжаевке, настроение у всех резко изменилось, не в лучшую, понятно, сторону. Эйфория вмиг испарилась. Арестантов выгрузили на плацу и построили в шеренгу. В их сторону тут же направился коренастый подполковник. Поравнявшись с заключенными, он рявкнул:
- Блатные есть?
В воздухе повисла пугающая тишина. Конечно, в шеренге находились и те, о ком он спрашивал, но они предпочли отмолчаться.  Слишком уж наслышаны они были про подполковника, поговаривали даже, что, заходя в ЕПКТ (единое помещение камерного типа, где содержатся самые отрицательно настроенные элементы со всей области), он приказывал немедленно убрать иконы, висевшие в углах. И подобные слухи только еще больше придавали мистики к его одиозному образу.
- Правильно, что молчите, здесь один блатной - я. Я вам и Вор, и «Бродяга», –  сурово продолжал он свой монолог. – Иллюзий не испытывайте, вы все станете активистами, это я вам обещаю.
 Закончив речь, подполковник размеренным шагом продолжил свой путь.
Вопреки правилам приехавших не стали помещать в двухнедельный карантин, а сразу после проверки вещей их начали распределять по отрядам. В каждый попало примерно по десять человек. В итоге не у дел  осталась лишь горстка, которую направили в определенный отряд. Подхватив сумки, этапники зашли в небольшой локальный сектор. Около двухэтажного барака столпилось две сотни человек, кто ходил взад-вперед, кто просто переминался с ноги на ногу - места не хватало катастрофически. Первое впечатление  - значит, все это правда.  Побывавшие на ВЖВ ранее часто рассказывали, что активисты, заключенные, работающие на администрацию, не пускают здесь арестантов в отряд весь день, заставляя, несмотря на погоду, будь то лето или зима, находиться на открытом воздухе. Но верить в это начинаешь только тогда, когда увидишь эту картину собственными глазами.  В поисках поддержки этапники высматривают знакомых: вдруг повезет увидеть тех, кто прибыл со Среднебелой на несколько этапов раньше. На их лицах ни печали, ни радости, одна безысходность.
Вместе с этапом вы продолжаете свое движение в отряд и словно в музей попадаете: всюду цветы, чистота,  все кровати заправлены строго «по-белому», даже полотенца аккуратно сложены на подушке треугольником. Муха не пролетит мимо, кажется, здесь просто не могут жить люди. Разительное отличие от других лагерей. Весь этап собирают в просторной комнате, через некоторое время туда входят трое заключенных - завхоз, человек назначенный администрацией ответственным за отряд, и его свита. Все крупные, уверенные в себе, они здесь хозяева.
- Ну чё, блатные есть? – пытаясь подражать своему кумиру, спрашивает завхоз.
В ответ ни единого слова. Все молчат. Только два этапника чувствуют себя здесь комфортно. Один из них поднимается с места:
 – Чего вы молчите?! Мне-то все равно, я «вязаным» и на Среднебелой был,  а ты, – указывает он пальцем на одного из заключенных, – ты-то чё молчишь? Ты же там смотрящим за отрядом числился, подзатыльники мне раздавал, когда я дневальным был.
- А ты, –  переключаясь на другого, продолжает он, -  ты же за «общим» в ответе был, а здесь как рыбка немая себя ведешь.
-  Подожди, – прервал его завхоз, – вот этого я и сам помню.
 И пристально вглядывается в лицо  героя нашего повествования. Максим долго не мог понять, откуда ему знакома физиономия завхоза, но тут его как молнией осенило: два года назад, он стал невольным слушателем разговора оперативника и заключенного. Арес! Это был он.
- Вот с тебя-то мы и начнем, – злорадно оскалился Арес.
Через секунду Максима окружили прихлебатели завхоза и принялись методично избивать. Били кулаками и ногами, жестоко, целенаправленно. Максим упал, и кто-то сильно пнул его несколько раз в голову. Сознание, сжалившись над нашим героем, отключилось. Никто из наблюдавших не попытался вмешаться, даже словом, все были точно загипнотизированы страхом. Аура этого места буквально сковывала.
     Шустрый шагал вдоль коридора, когда услышал какие-то звуки и хлопки в ПэВэРке. Это был крепкий молодой человек лет тридцати трех, совершивший преступление десять лет назад и уже около пяти от этого огромного срока находящийся здесь. Его уже ничего не могло удивить, слишком многое повидал за время пребывания в этой геенне.
Из комнаты навстречу Шустрому завхоз со своими прихвостнями выволок избитого молодого парня с окровавленным лицом. Он зашел в комнату, и улыбка застыла на его лице. Перед ним сидели десять этапников из «черного» лагеря с бумагой и ручками.
– Вы же еще даже страдать не начали, вы чё, в натуре?! Вас же даже еще никто не бил, так припугнули, а вы уже похватали ручки и заявления пишите о вступлении в активисты, вам самим не стрёмно? – Шустрый был в шоке от увиденного. Все притихли, арестанты задумались, некоторые, немного успокоившись, отложили ручки, но были и те, кто продолжил старательно подписывать заявления.
 – Времена меняются, меняются и нравы, нужно приспосабливаться, – пожимали плечами они.


F


Глава № 27

Прожив неделю на санчасти,
Максим, страдалец наш без масти,
В свой барак спокойно шагает
И вскоре Шустрого встречает,
Ведет неспешно диалог –
Тот рассказал ему, что мог.

– О! Здорово были. А у меня для тебя новость, а точнее, даже две, – улыбнувшись, заговорил Шустрый, - во-первых, ты практически единственный со всего этапа, кто не вступил в активисты. Поздравляю. А во-вторых, что совсем забавно, сообразуясь с новыми веяниями моды, у нас завхозы начали предоставлять новую «услугу», специально для ваших ребят. Хочешь стать «мотрящим за бараком - плати и дерзай. Вон у нас теперь появился в отряде свой смотрюган. Его даже на улицу не выгоняют тусоваться, сидит в ходке, книжки читает, а говорили, коммерческие отношения не канают.
- Что-то как-то не радостно. В отряде полторы сотни мужиков, козлов от силы с десяток или два, почему никто не вмешался, когда завхоз начал беспредел? – поразился Максим.
- Страх. Забудь понятия, каноны, все, чему учили тебя там. Как говорили на Сахалинской каторге в Царские времена: «Здесь всяк за себя».
 
Пришла пора сплошных страданий,
Без смысла, веры, созиданья.
Одно расстройство, зло и месть -
Не потерять бы свою честь.

Начнем мы с утренних подъемов:
Вас в шесть утра разбудят без обломов.
Потом на улицу идете,
 Там завтрак рано утром ждете.

Шагаете в ровном строю,
Каждый думает думу свою.
Никто не смотрит по сторонам,
Не спросит тихо: «Ты как сам?»

И вот теперь вы все в столовой,
Уж здесь заставят есть любого.
Хотя есть личности, коим по жизни
Не по нутру приемы пищи.
Завхоз прослышит о таком,
И вот уже гордец «веслом»
Рубает кашу, будто не в столовой,
А в ресторане, скажем, на Рублевой.

Затем проверка, а потом
В «локалке» ходите кругом.
Неважно вовсе - дождь иль стужа,
До вечера топтаться нужно.

Лишь к семи часам под вечер
Пустят внутрь, но то не легче –
От усталости не чуя ног
Каждый с радостью б прилег,
Но если уж отрядник там,
Сидеть на табуретах вам.

Ни спать, ни грезить вам нельзя -
За этим смотрит козлотня.
Как только те заметят что- то,
Так сразу и разбудят, то-то.

И вот, присев на табурет,
Вы с Шустрым продолжаете глядеть
 На весь этот глупейший бред.   
 
 Максим уселся на небольшую табуретку.
- Что только я себе не представлял, но это перекрывает все мои ожидания! Как все это случилось, ведь в девяностых этот лагерь тоже был «черным», а теперь, посмотри, что здесь творится, – сетовал Максим своему собеседнику. – И делают это сами зэки, сами устраивают для себя каторгу.
- Ничего не поделаешь, так устроена жизнь. Я здесь уже пять лет, а такое ощущение, что все десять. Смотрю на них и не перестаю удивляться. Ради наживы, личных благ, они стараются устроиться поудобнее, занять должность получше, нахапать побольше власти. А дорвавшись до нее, начинают лютовать, потом проходит немного времени, и их же приближенные «пилят им чешки», чтобы самим занять их должности. Так раз за разом, не люди – животные, – без лишних эмоций полушепотом рассказывал Шустрый.
- Смотри, – продолжал он, указывая на двоих зеков, –  вдишь, какие они радостные? Сейчас коноплю  курить будут. Только тот, что поменьше, еще не знает, что его товарищ несколько часов назад сдал его насчет какого-то проступка, за что и получил эту самую коноплю. Забавно, теперь с ним же он ее и выкурит. У меня уже складывается такое ощущение, что здесь заговоренное место. Семейники, друзья здесь превращаются в лютейших врагов. Да что там! В десятом отряде есть два брата, один из них стал активистом и так начал мутузить и сдавать своего же родственника, что посылки, которыми им на двоих привозила мать, забирал только себе.
Максим оглядывался по сторонам и везде видел лишь удрученные, пустые лица. По расположению постоянно разносились крики дневальных. «Ты че, Машка дырявая, попутал?!»- орали они на простых мужиков, нанося своими словами смертные оскорбления, но все молчали, все знали, скажи хоть слово, и через несколько минут тебя будут мутузить в каптерке, как сидорову козу.
Читатель может высказать свое мнение и недовольство: «Как так? Ведь их там много, ну и дали бы отпор!». Так может рассуждать только человек, ни разу не существовавший во враждебной обстановке. Не был в тех условиях, когда твои инстинкты напряжены до предела, когда всем телом ты чувствуешь опасность, не можешь только определить, с какой стороны она придет. Воздух, аура - все здесь наполнено отчаянием. Кажется, так выглядел бы мир, если б в нем отсутствовала всякая цивилизация.
-  С завхозом будь аккуратнее, – инструктировал Шустрый, -  все, что здесь происходит, делается с его ведома, стоит ему только заиметь к тебе какой-либо интерес, будет печально. Вон того «обиженного» видишь? Еще совсем недавно блатовал, насколько это возможно в этих условиях. Всё разорялся, кто его родители, какие у него связи, так завхоз прослышал, как-то вечером затянул к себе в каптерку, там его скрутили, поводили по губам, сам понимаешь, чем, и засняли это на телефон. Пришлось ему платить деньги, чтобы компромат не вышел наружу и он мог жить с мужиками. Как видишь, деньги все-таки закончились. Как ни хочу, не перестаю удивляться той мерзости, которая заложена в людях с рождения. На что они только не готовы ради легких денег! 
 Наказание это или дар судьбы? Это не те капиталы, которые вы зарабатываете на работе, проводя все свое время за станком, рабочим столом или кассой. Они выглядят также, они ощущаются также, они даже пахнут одинаково, но они другие. Это как будто и не деньги вовсе, а ваши меленькие грешки, прошедшие свою капитализацию. Каждый замечал, как они мимолетны, как они ветрены, невесомы  и неуловимы. Найдя кошелек на улице, человек ощущает небывалый прилив счастья - что-то досталось ему просто так. Сколько бы не было денег в подобранном с земли кошельке,  вы их даже не почувствуете. Вы их даже не заметите.
Многие играли в казино. Многие знают, каково в секунду обзавестись тем, что тебе не принадлежит. И как в одно мгновение ока этого лишиться. Черная дыра затягивает все тело. Вы хотите все вернуть, но противно, вы не можете. Здесь же рождается обида на себя самого, на свою глупость, на свою фортуну и ангела-хранителя, отошедшего в туалет.  Попробуем еще...
 Кто крадет, тоже не ощущает своих «дивидендов». Они уходят от них точно также, как и пришли, с одной поправкой -  за это еще предстоит «расплатиться».
Алчность – проклятие. Маленький гремлин живет в каждом, жаждая наполнить свой «зарытый в саду горшочек с золотом». Жадность развивается как флора. Азарт – ее единоутробный брат. Он садится вместе с вами играть в нарды. Интерес – так обозначается эта зараза между игроками. Вы выбираете ставку, вначале небольшую, разогревающую, раздразнивающую. Игра начинается. Он сидит и подсказывает вам, как нужно ходить, как обмануть, как обыграть, как победить. Игра идет, но вы не знаете, победите ли вы или нет. Ведь вы не угадаете, с каким настроением он пришел к вам сегодня.  Все удается, все идет как надо, «камень», эти маленькие кубики даруют вам нужные числа, это он дарит их вам. Вы в эйфории, он касается вас, вам кажется, он пригласил и усадил рядом свою подругу Фортуну, теперь они вместе помогают вам, они очаровывают вас. Вы повышаете ставки, вы хотите большего, Он хочет большего. Вам нужно еще и еще, много. Но вот эта капризная сучка Фортуна меняет свое настроение, и все рушиться. Игра не ладится, «камень» больше не выдает заветных цифр, вы злитесь, вы раздражены, адский котел пылает у вас внутри, вызывая лютую ненависть ко всем: к противнику, к этой чертовке и, наконец, к себе. Вы проиграли. Вы потеряли все! Вы опустошены, вы разгневаны. Котел закипает, и вы хотите мести. Пусто.
Человек всегда жаждет вернуть то, что потерял. Внутренний червь требует этого, он призывает к этому. Вы теряете контроль, вы уже далеко не вы, вы - это тот червь, который дергается и извивается у вас внутри. Он заставляет вас действовать, он делает за вас ваши ошибки. Еще мгновение и… Вы проигрались окончательно, у вас не осталось ничего, карманы пусты, сумка выпотрошена, даже мозг работает на инстинктах, как у бабочки. Что остается? Только то, что потребует поступиться собственными принципами. Неважно, что это будет, оно заставит расстаться вас с вашим достоинством. Некоторых Азарт и Жадность окутывают так сильно, что ставят на кон последнее, что у них осталось – собственную задницу. А вдруг повезет? Тому, кто предлагает это, даже не нужно уже проигрывать, он и так остался без нее, на словах.

«Живи, безумец, трать, пока богат,
Ведь ты же сам - не драгоценный клад.
И не мечтай, не сговорятся воры,
Чтоб вытащить с могилы нас назад».
                Омар Хайям.
 

F


Глава № 28

Прошло несколько месяцев, прохладную осень сменила студеная зима. Но по какой- то неведомой причине здешние обитатели были совсем не рады выпавшему первому снегу. Все боялись мороза. Ведь даже в заморозки заключенным не разрешалось проводить все дневное время в отряде. Снимая кепки, арестанты надевали толстые шапки-ушанки, душегрейки и послушно выходили на улицу, где и находились почти по десять часов в день. Как ни странно, но здесь существовала и своя мода. Ушанки перешивали на особый манер, утолщали настолько, что порой начинало казаться, что это не предмет скудного арестантского гардероба, а шапка боярина, такая же объемная, цилиндрической формы. Душегрейки также обшивали, как могли, превращая их в удобные и относительно красивые бушлаты. Максим немного оживился, увидев, как над землей затанцевали первые крупные снежинки.
- Смотри, что будет через полчаса, – ухмыльнулся подошедший Шустрый.
Максим наблюдал, как несколько заключенных начали собирать лопатами только что выпавший снег. Снегопад усиливался, и арестанты уже явно не справлялись. Трудно сказать, чья это была прихоть, но чуть позже снег убирали не просто лопатами, а ловили растянутыми одеялами. Столь необычную картину трудно представить, если не видел ее сам. Десяток зэков бегают с одеялами и ловят еще не успевший упасть на землю снег. Кто-то в этом лагере очень любил чистоту.
       Но мы немного отвлечемся и заглянем в ту дальнюю часть локального сектора, где возле турника и брусьев стоят два заключенных из другого отряда. Один из них, взрослый мужик лет сорока, с большим отсиженным сроком за плечами, с фалангами рук, украшенными татуировками в виде перстней. И второй - молодой, высокий, с вытянутой формой черепа и сроком лет на двадцать, кстати, ему самому было примерно столько же. Они говорили тихо, почти шепотом, так, чтобы ни одна мимо проходящая душа не слышала их.
- Надоело все, сил уже нет, нужно что-то делать со всей этой движухой, надо ломать этот режим, – расстроено ворчал молодой каторжанин.
- А что ты здесь делаешь? Только что-нибудь вздумаешь предпринять, как об этом уже знает завхоз, тянет тебя к себе и устраивает экзекуцию, - ответил более опытный и зрелый собеседник. Но молодая кровь не унималась:
- Так значит, с завхоза надо и начать!
- Ну, тогда я могу тебе немного поспособствовать советом, - обрадовался второй, имеющий на завхоза немалый зуб за недавнее унижение,  – ты ведь сидишь за двойное убийство, сроку у тебя двадцать лет, так что тебе терять! Нужно поставить себя раз и навсегда, и больше никто к тебе не полезет.
- И как это сделать? – заинтересовался молодой урка.
- Все очень просто, тем более тебе не привыкать. Возьми молоток да и разбей завхозу всю башку, после этого ни одна козлотня к тебе не подберется.
На этом вся беседа прекратилась, все выходили на обед, собирая развешенные по всей «локалке» мешочки, у иных еще с завтрака немытой посудой. «Зачем ништяки смывать?» - говаривали аборигены.
    Все решилось через несколько дней. Завхоз отряда медленно шел с планерки в штабе, в голове перебирая лишь только ему известные планы по наведению «порядка» в отряде. Ключники сняли замок с входной калитки, и завхоз увидел знакомую картину - толпа людей занимала  все пространство локального сектора. Сделав пару шагов, он что-то вспомнил, остановился, и в этот момент у него за спиной мы и замечаем молодого парня у него. В руке у него увесистый молоток. Взмах - и железный наконечник размозжил завхозу затылок. Странно, однако завхоз устоял, только кепка слетела на землю, а из пробитой головы потекла струя крови.
Не долго думая, парень пустился наутек, выбежал из «локалки» и быстро направился вдоль плаца. Фатум ли, роковая случайность? Но именно в этот момент по плацу в сторону выхода из лагеря шагал уже известный нам коренастый подполковник, без чьего ведома в лагере даже снег не ловили. Сильный удар правой рукой, и юноша оказался на земле. Через мгновение набежали активисты, скрутили парня и уволокли в изолятор. Не будем вдаваться в подробности происходившего там, скажем лишь одно - судьба у него сложилась печально даже для этих мест.


F


Глава № 29

Естественно, Максим наш приуныл
И новый мир ему совсем не мил.
Ни надежды, ни просвета,
Словно песня его спета.

Кругом лишь крамола идет,
Друг друга пустят в оборот.
Для того, чтоб курить «пятку»
Душа и совесть нужны вряд ли.

Хотя о чем здесь рассуждать –
Здесь надо выжить и Бог с нами.
Осталось разве что мечтать
О жизни за тюремными стенами.

Пока ж остатки нашей чести
Пускай валяются без действий.
Если уж тут сволочам дорога,    
Надо приспособиться немного -
Тогда и наши прегрешенья
Останутся без сожаленья.

А как все было безмятежно,
Ведь многие не жили так же прежде.
Стремились справедливость повидать.
На общее побольше подсобрать.
«Смотреть» зачем-нибудь порой
И с молодежью резаться игрой.

Но в мире пошлом
Все забыто, шито-крыто.
Сменилось только ведь жилье,
Но почему везде жульё?!

Меняется и наш Максим,
От мерзости, гадья, пройдох
Быть в стороне уже нет сил,
Не избежать ему грехов.

Соблазны мучают его -
Ведь он же может все равно
Вступить в актив и жить как надо,
И поиметь всего со стада.

Какая разница уже,
Ведь нет суда теперь в душе.
У человека есть природа
И даже совесть, честь для рода.
Но это все пустой лишь звук,
Когда так мир меняется вокруг.

И кто решает – что в чести и не чести?
Подумаешь, попросят подмести!
Ну где они затронут вашу честь?
И разве это жесть?
И не такое можно потерпеть.
Прикажут петь – и будешь петь.
Прикрикнут, чтобы вы “стучали”?
И это подло? Да едва ли!

Моральный кодекс просто устарел,
Порядок прежний вдруг остался не у дел.
В таких раздумьях дни Максим проводит,
А время перемен уже подходит.

Трудный выбор. Он терзает вас все сильнее, как только обстоятельства нажимают жестче. Как трудно переступить через собственное «Я»! Все, что воспитывал в себе наш герой, в один миг оказалось под вопросом. Все моральные принципы и устои вмиг превратились во что-то ненужное, мешающее, презираемое. Человек, попавший во враждебную обстановку, постепенно начинает поглощаться этой обстановкой, вливаться в нее. Вначале вы не хотите этого замечать, просто не хотите в это верить, затем вам становится ясно, что все заходит слишком далеко. «Зачем это нужно?» - задаете вы вопрос. Мир кажется не таким, вернее, вам начинает казаться, что, может, и вы в чем-то заблуждались. Вам уже непримиримо горько от того, что вы терпите, а другие нет, они получают всё – вы ничего. То, что вы когда-то знали, растворяется как летний зной. Все те люди, которые, как вам казалось, являлись непоколебимыми, перевоплощаются в других существ, уже незнакомых вам. И встает главный вопрос: «А не потеряетесь ли вы сами?»
Максим предпринимает последнюю попытку спасти самого себя, как можно крепче держаться прежнего. Проходит время, формируются новые группки, и вот он уже среди тех немногих старающихся придерживаться прежних устоев, конечно, насколько это возможно в этих условиях. Их осталось всего четверо. Тех людей, кто не захотел изменить собственное «Я». Затем обстоятельства вновь проверяют их на прочность. Все вместе они объявляют голодовку в несогласии с каким-то решением администрации. Через неделю что-то неуловимо меняется, Максим начинает замечать, как один из его «семейников», потихоньку оглядываясь по сторонам,  пока никого нет, ест из тумбочки - торопясь, наклоняясь к ней и придерживая дверцу у лица, смачно пожирает хлеб. Другой его близкий начал чересчур часто наведываться в каптерку к завхозу, выходя оттуда непременно сытым и довольным. Третий… третий просто отказался от голодовки, объяснив это тем, что его припугнули. Так через неделю Максим оказался единственным, кто еще голодал, кто еще оставался самим собой. 
Время шло, но не приносило облегчения. Воздух становился тяжелее, теперь на него обратили свое пристальное внимание хозяева здешней жизни. Максим совсем одинок, недавно он узнал, что те трое уже начали платить завхозу деньги, лишь бы их существование в тюремном сумраке немного скрасилось.  Теперь они не ходили в локальном секторе сутками, отмораживая свои конечности и натирая ноги до волдырей, а спокойно и чинно слушали музыку и читали книжки, лежа на своих шконках в бараке, при этом оставляя за собой статус особых людей.  «Как они могут поступать так?» - задавал Максим себе вопрос, тщась понять стремление людей обеспечить собственный комфорт, полностью отказывая в сострадании другому.
Тяжело было всё, но особо терзало нашего героя то, что вокруг была относительно благополучная жизнь. Мучительней  всего было осознавать - кто-то рядом живет без проблем, в свое удовольствие и наслаждается этим бытием. Совесть, вероятно, самая непозволительная роскошь, которую могут позволить себе люди. Смотреть, как другие продали ее и обесценили ее значение, вот что тяготило Максима больше всего.
Кругом царило отчаяние, людьми распоряжались, словно ненужным хламом. К человеку могли подойти, наорать последними словами, неприемлемыми для преступного мира, и раскрошить все лицо за одну маленькую оплошность. Максим смотрел, как людей «по беспределу» загоняли в «гарем», как их унижали, ломали, «перемалывали». Телефонной связи не было, вернее, она была, но только у завхоза. Ею ты мог воспользоваться, если представлял для него хоть какой-то интерес. Больше всего было мерзко от того, что те несчастные, не располагающие возможностью позвонить, не могли даже спокойно писать письма. Все, что ты пишешь и отправляешь на волю, по закону подвержено цензуре. В этом нет ничего гнетущего, когда сотрудник – он же цензор - просматривает твою писанину и письма, адресованные тебе. Но здесь все обстояло гораздо печальней. Перед тем, как это письмо попадало на стол к цензору, его прочитывал завхоз или его приближенные. С особенным любопытством  изучалась переписка с женами, поэтому горстка нечистых душой людей знала про тебя все, всю твою жизнь, даже самую интимную, всю твою подноготную.
Близкие заботились о своих родственниках, оказавшихся за решеткой, но и это не уходило от внимания местной «знати». Как только человек заходил в локальный сектор с сумкой передачи, собранной для него его семьей, тут же подбегали помогайки и уносили сумку в каптерку. Когда человек поднимался туда, он слышал только одну фразу: «Ну, что там твои родные НАМ собрали?». И выходил с крохотной долей от того, что родные принесли ему с любовью.
Кажется, участь узников Освенцима была понятна здешним обитателям. Столь гнетущую и удручающую ауру не способна передать ни одна книга. Такую ауру, при которой человек начинает задумываться, зачем ему вообще жить? Чувствуя опасность своим природным, почти звериным инстинктом.
 Так и наш герой, доведенный до отчаяния, позволил этим мыслям закрасться в его разум. Теперь ему думалось,  что самоубийцы - это мудрецы, открывшие некую тайну, недоступную для остального человечества. Незнакомые с философией Шопенгауэра, они стали его самыми ярыми последователями с его отрицанием жизни, с его вселенским пессимизмом отвержения этого мира и необходимости существования в нем.
Максиму начали сниться тревожные сны. В них он раз за разом погибал от того, что из его груди, разрывая стонущую плоть, рождался демон. Он просыпался в поту, не в силах совладать с эмоциями. Вскоре сны и вовсе прекратились за исключением редких случаев, когда ему снилась тюрьма. Казалось, что от этого он отбывает двойной срок. Он стал молчалив, задумчив и в каждом человеке, независимо, знал ли его раньше или нет, видел врага, предателя, угрозу, опасность.
Во время бесконечных прогулок он наблюдал за окружающими, за людьми которых, заранее начинал люто ненавидеть. Он часто смотрел за «обиженными», собирающими бычки от сигарет по всей «локалке», а потом  раскуривали свою добычу. Было ли ему жаль собравшихся здесь? Нет! Он презирал их уже только за то, что они допустили такое обращение с самими собой. За то, что они стали волками самим себе.
Спустя год он все-таки изменился, нескоро, зато планомерно.  Так из гадкой гусеницы на свет появляется  прекрасная бабочка.
Мечта – наш внутренний голос, наша душа, наше все. Мечту мы выбираем, или порой она сама выбирает нас? Это то чистое, светлое, ласковое, тот нежный бисквит, спрятанный бабушкой для своего внука. Мы не делимся ей, мы стережем ее, дорожим. Никто не должен ее видеть, они могут ее украсть.
С младенчества мы начинаем диалог с самим собой. Беседуем, спорим,  восторгаемся. Тогда в нас живет Он. Кто он? Ангел? Он - наш брат близнец, думает, как мы, мечтает. Взрослея, мы забываем о Нем, перестаем общаться с Ним, как если бы поссорились с другом. Мы оба молчим, и вот со временем один уходит, тихо закрыв за собой дверь. Мы стали реальны. Перестали мечтать.
Мир не был таким изначально, его создали мечтатели. Так, как мечтали. Только тот юный мечтатель, которого вы закрыли в детстве в комнате и оставили одного, может все изменить.


F


Глава № 30

Наш герой вышел из штаба и с серьезным выражением лица уверенной походкой направился в свой отряд.  Его белокурые волосы теперь гладко зачесаны на бок, невольно создается ощущение, будто их обладатель является истинным арийцем. Никого не замечая в локальном секторе и не отвечая на вопрос о сигарете, он поднялся в отряд и направился прямиком к завхозу.
Читатель невольно изумится и подумает: «Что мог он делать в штабе?!». Скажу лишь одно, там он очутился добровольно. Но! Не будем торопить события и проследим все по порядку.
В каптерке, куда шел Максим, кроме завхоза как всегда находилось человек десять заключенных, тоже «при должности».
- О! Ну что? На покаяние пришел? – Арес встретил Максима торжествующей ухмылкой. – А то я уже думал начинать принимать к тебе спецмеры. Не заходишь, не здороваешься - здесь себя так не ведут.
- Я хотел бы поговорить с тобой,– хладнокровно ответил наш герой своему старому знакомому,  осматривая при этом окружающих, - наедине. Может, пойдем в чайную да купца попьем? Заодно все и обговорим.
- Ну, пойдем, коль не шутишь, – согласился Арес и вместе с Максимом направился в чайную.
Это была небольшая комната с большим кирпичным столом у стены, на нем  стоял огромный титан, нагревающий воду, а рядом с окном - небольшой журнальный столик  и две табуретки. На них наши персонажи и устроились. Помогайка завхоза тут же принес две кружки и удалился.
- Ну, слушаю тебя внимательно, – приготовился к выслушиванию мольбы Арес.
Максим насыпал в обе кружки заварку и направился к титану налить кипятка:
 – Я решил начать жить по-другому. Мне все надоело, так продолжаться больше не может.
- Наконец-то ты понял, кто тут царь, - довольно протянул завхоз, отхлебывая дымящийся кипяток, - ну, не знаю, не знаю… Может, по старой дружбе я и придумаю для тебя что-нибудь, все-таки в одном отряде блатовали.
- Так-то оно так, не зря ведь говорят, самый конченый завхоз - бывший блатной, ведь он знает все, – ответил Максим.   
На том и разошлись. До проверки оставался еще час, поэтому Арес  направился отдыхать. До проверки оставалось всего пятнадцать минут, а «шныри» все никак не могли его разбудить. Внезапно он открыл глаза и скорчился от боли. Ничего не соображая, Арес вскочил с кровати, но тут же рухнул, как подкошенный, на пол.  Помогайки в панике подхватили его с двух сторон и попытались поставить на ноги, но он снова упал, разбив лицо об пол до крови. Все прихлебатели Ареса собрались кружком, пытаясь сообразить, что же с ним происходит. Таким завхоза видели первый раз. Его глаза были расширены настолько, что невольно создавалось ощущение, будто перед вами сидит душевнобольной. Он водил головой из стороны в сторону и что-то бормотал, изо рта текла слюна. Один из помогаек ткнул его иголкой в ногу, но тот даже не почувствовал этого. Через несколько минут пришли сотрудники
 – Что с ним? – задали они один-единственный вопрос.
- Шишек каких-то галлюциногенных объелся вроде, – прокомментировал стоявших неподалеку Максим.
Через пару дней Арес очнулся от бреда и увидел, что находится в изоляторе. Завхозом он уже не был.
Максим, как и несколько дней том назад, шел из штаба в отряд. На сей раз на его лице сияла довольная улыбка. 
Собрав всех в расположении отряда, он зычно объявил:
 – Ну что, Машки, будем жить по-новому! Теперь я - ваш завхоз, я вам теперь папка и мамка. Сиська у меня одна, и сосать вы ее будете по очереди. 
Так и произошло конечное становление характера нашего героя. Думаю, читатель понял сам, что в тот момент, когда Максим наливал кипяток в кружки, он добавил Аресу, транквилизаторы заготовленные заранее. Ему нужно было создать ситуацию, после которой Арес потерял бы в глазах администрации свой авторитет  хранителя порядка. Хороша ли метаморфоза Максима или нет, судить не нам. Ведь это - жизнь, жизнь, которая сталкивает лбами, меняет людей, заставляет их приспосабливаться и изменяться.

Dixi et salvavi animam meam
F


Заключение

Ночь. За окном сильно и волнующе завывает непроглядная вьюга. Карниз методично бьется  о кирпичные крепления, норовя оторваться от своего основания. В бараке полная тишина, только несколько заключенных время от времени проходят мимо, растворяясь во тьме также, как и появились. Час назад объявили отбой, вы лежите на своей «шконке», гоняя в полусонном сознании одни и те же грустные мысли. Очередная волна ностальгии накатывает и медленно отходит, перед глазами проплывают годы, проведенные в этом царстве,  радостные и грустные, печальные и импульсивные, те, которые вы уже никогда не вернете, никогда не переживете заново. В сознании, словно падающая звезда, проносится день вашего «приезда», первые эмоции, волнения, переживания.  Вы вспоминаете, какими были изначально, - бесхитростными, прямыми, простодушными. Усмехаетесь с того, как наивно и просто смотрели на вещи, на людей, на их поступки. Вам интересны эти воспоминания, ведь  таким вы уже не будете никогда.
Прошло шесть безвозвратных лет.  Из юноши вы превратились в мужчину, причем это становление полностью свершилось в «апокалипсическом» мире.  Сколько всего произошло за это время?  Сколь много возведено воздушных замков и разрушено несбыточных мечтаний? Горе, злоба, ненависть, сочувствие, страдание - все эмоции мира извергались вулканом, посыпая своим пеплом разочарования ваши дни.
Можно ли сказать, что действия, разворачивавшиеся  на страницах книги, имели место быть в жизни? Ответ однозначен: период, обрисованный в повествовании, включает в себя несколько последних лет первого десятилетия XXI века. Исключение составляют лишь небольшие  детали, а также хронология событий – жертва, необходимая для сохранения структуры рассказа. Все те люди, творившие или  разрушавшие, существуют и в нашем мире. Кроме главного героя. Он единственный является собирательным образом, вылепленным из тысячи разнообразных кусочков, осколков системы. В  нем мы видим человека, мыслящего, переживающего, борющегося со своими тревогами и душевными муками.
Как возможно вставить нереального героя в реальные события? Он просто проекция ситуаций, очевидцем которых являлся сам автор или окружавшие его люди. Все это, как водоворот, кружилось вокруг, затягивая в свой волнующий танец  все новых и новых людей.
Многих читателей интересует один и тот же вопрос: «Как сложились судьбы героев «Первохода» в лагере?». Утоляя человеческое любопытство, могу ответить следующее - все они пришли к тому, к чему и стремились.
Двое прессовщиков из 242-ой камеры через некоторое время отправились на Возжаевку, где переругались, но спустя полгода вновь по отдельности оказались на Благовещенском централе, занимались своим излюбленным делом и изредка выезжали в «командировки» на различные мероприятия в изоляторы временного содержания области. Их жертва – Ёжик - по прибытию в один из лагерей поселилась в «гареме».  По странному стечению обстоятельств, главным там был другой участник трагедии – Монета. Для Ежика каждое утро начиналось с уборки территории локального сектора и мытья туалетов.
Находившийся в камере при избиении Монеты Вова благополучно добрался до лагеря общего режима, где первое время даже сидел на «атасе» и зорко наблюдал за происходящим. Но в дальнейшем кто-то смог его узнать (не удивлюсь, если это были те самые парни, что в той камере участвовали в «криминале»), после чего Вова был жестоко избит и отправился жить к «непорядочным».
Судьба спортсмена Лёни, одолевшего «прессовщика» Кита, отчасти будет описана в одном из нижеследующих рассказов. Остается к чести заметить, что спустя пару лет его подвиг смог повторить его друг – спортсмен, попавший на тюрьму за какое-то не самое серьезное преступление. Он, наученный опытом своего предшественника, сразу поломал двоих кровожадных «прессовщиков», выбив одному зубы и загнав другого под нары.
Молодой свободненский боксерчик Андрей, с кем мы находились в 219-ой камере, перебрался на «Восьмерку», в колонию общего режима, и, как впоследствии выяснилось, решил,  так сказать, не особо оглядываться на условно досрочное освобождение. В итоге оказался в ЛПУ, тюрьме при лагере, где содержатся только отрицательно настроенные заключенные. 
Что касается самого автора, то во время моего пребывания на «Суражевке» произошел неожиданный для меня разговор с одним из основных свидетелей обвинения. Мы еще раз вспомнили случившееся несколько лет назад.  Мне была сказана лишь одна фраза: «Простить я тебя не могу, но, оставив в стороне эмоции и повзрослев, теперь я тебя понимаю».
Заканчивая эту историю, хотелось бы повторить важную мысль, упомянутую в «Первоходе»: «Каждый видит тюрьму по-разному, для каждого она своя».


F


Послесловие

Дабы описанная выше история не выглядела слишком однобокой и недалекой,  предлагаю вашему вниманию несколько рассказов. Надеюсь, им удастся немного разрядить атмосферу и помочь вам взглянуть на все происходящее чуть с другой стороны.

 «Кристалл»

Вот и наступило утро прохладного осеннего дня. Высокий, немного ссутулившийся мужчина лет пятидесяти заваривал чай, сидя  у себя на шконке.  Был ли это старик или быстро увядший человек в рассвете сил, определить довольно трудно. Одних здешние места сохраняют юными надолго, иных, напротив, старят до неузнаваемости. Ясно только то, что судьба утроила этому мужчине множество нелицеприятных испытаний.
Тем не менее, он пребывал в приподнятом настроении. Кстати, он уже давно не испытывал подобной бодрости и прилива сил, как в тот день. Да что там! Такую эйфорию не вызывало и постоянное курение папирос с наркотиками, в этот же раз каждая затяжка приносила какое-то особенное удовольствие. Сегодня он должен был освобождаться. Через несколько минут подтянулись гости, все те, с кем он проводил эти долгие годы - кореша, кенты, товарищи. Вся многочисленная братия уселась вокруг на «шконках», все пришли проводить человека, которого безгранично уважали и ценили за его смекалистость и справедливый норов, выработанный за долгое отсутствие на воле. Еще мгновение, и по кругу от одного к другому поплыли  «взорванные костыли»   и кружки с крепким чифирем. Каждый делал пару глотков и пару затяжек веселящего зелья, а потом непременно передавал следующему. Традиции гостеприимства, как в лучших домах Лондона и Парижа, соблюдались неукоснительно. Кругом стоял смех веселье, ажиотаж. Многие были рады за своего товарища, который будто бы вместо них освобождался из этих трущоб. Конечно, где-то в самой  глубине души присутствовала и зависть, но не будем судить их слишком строго, скорее всего, это была все-таки белая зависть, не несущая грубого подтекста.
Проводы подходили к концу, и наступал, пожалуй, самый волнующий момент, ожидаемый с особым трепетом.  Виновник торжества достал свою огромную сумку, сшитую вручную и за десять лет изрядно поношенную, новенький спортивный костюм, выигранный пару лет назад в карты и специально припасенный для освобождения. Не спеша переоделся, напялил кепку-восьмиклинку и кожаный жилет. Теперь он был полностью готов. Через пару минут сумка опустела – освобождающий от души раздавал все свои тряпки, постельное белье, кто-то даже от трусов не отказался. Наконец на посту дневального раздался телефонный звонок.  Внутренний телефон советского образца, но без характерного барабана для набора цифр прозвучал лучше любого музыкального инструмента.
- Освобождающийся, на выход, –  зычно позвал дневальный.
Наш герой еще раз обнялся с товарищами и направился к выходу. Впереди его ждала воля.
    Минуло несколько месяцев с памятной нам встречи, вестей от покинувшего лагерь мужчины не было, и все текло бы своим чередом, если б не странный случай, произошедший в самом дальнем уголке одного из отрядов. В ходке сидело двое молодых людей, и один из них показывал фотографии из своего личного альбома. Вот фото родных, а вот девушки, с которой он чудесным образом смог познакомится по переписке, затем шло наиболее любопытное – тюремные фотокарточки, добытые с неимоверным трудом и потому представлявшие особую ценность.
- А это, кстати, ваш зёма , недавно освободился, вот такой мужик! – сообщил парень, ткнув в одно фото и показав большой палец руки.
Его собеседник, тоже совсем молодой, прибывший из другого  региона, внимательно пригляделся к чертам своего земляка. И тут его лицо точно парализовало.
- Так... А че вы с ним обнимаетесь? – поразился он.
- Как почему?  Кореша мы, его тут все уважали, –  невинно ответил владелец фотоальбома.
- Так он ведь у нас в зоне лет пять, как «обиженным» был....
Долго  с непередаваемым ужасом смотрели друг на друга два заключенных. А потом отставили кружку, из  которой вместе пили чифирь, в сторону.
 
«Боль»

Январь. Новогодние торжества еще не успели отшуметь, народ на воле продолжал гудеть за праздничными столами, а в колонии уже объявили чемпионат по армрестлингу. В клубе и, по совместительству, штабе, большом просторном помещении, наполовину заполненном лавочками для зрителей, и с небольшой площадкой, имитирующем сцену, собралось много народа. Основную часть составляли крупные крепкие мужчины, представлявшие богатырскую силушку разных отрядов. Немного в стороне стояли два колоритных кавказца, напротив - молодые, но не менее внушительные ребята, в основном боксеры и «тайцы», а у самого входа топтались рослые «качки». Вот уж воистину -  кого только не закинет жребий судьбы в эти варварские края!   
Через полчаса списки выступающих были составлены, и состязания начались. К сожалению, наш читатель не сможет насладиться всеми захватывающими битвами этого дня, так как поединок, о котором мы будем беседовать, случился в самом начале соревнования. Два друга, молодые парни, осужденные за убийства, сомкнули руки за столом. Крепко стиснув кулаки, после сигнала принялись тянуть каждый в свою сторону. Поначалу силовой перевес был на стороне одного, более плечистого и физически развитого, но затем второй, зафиксировав руку еще крепче, дал достойный отпор. Напряжение росло,  уже казалось, окажись зажатым между двух этих наковален какой-либо предмет, он просто был бы превращен в бессмысленный порошок. Еще немного, и второй, тот, что уступал по габаритам,  решился поднажать. «ХРЫЦ!» - заполнил зал гулкий, резкий щелчок. Он был настолько отчетливым, что все присутствующие подумали, что это не выдержал чей-то  стол. Соревнующиеся остановились.
- Это что? – недоуменно спросил один у другого.
- Не знаю, – ответил тот и отпустил руку.  В тот же момент она безжизненно упала, точно плеть. – Наверное, это я.
Других слов он не нашел, только подхватил свою несчастную покалеченную руку и прямо в футболке вышел на улицу. Нет, сейчас он не испытывал ни боли, ни даже ужаса. Видимо, мозг, пожалев своего хозяина, временно отключился. Только на выходе парень спросил:
– Сзади ничего не торчит?
А после шагнул на улицу. Через пять минут спортсмен уже был в лазарете, к этому моменту шок прошел, и нестерпимая боль впилась в сломанную руку всеми зубами.
В голове помутнело, перед глазами все поплыло. Парень присел и тяжело задышал, как пытается отдышаться загнанный хищник. Боль скручивала уже все тело, выжимая остатки сознания. Он старался повернуть руку в удобное положение, которое доставляло бы меньше страданий, но добился только нового оглушающего приступа.  Заключенный-санитар колол обезболивающее сначала в ногу, затем в руку, однако ничего не помогало.
- Да ничего! Наверное, мышцу порвал, – ободряюще сказал дежурный врач, укладывая пострадавшего на кушетку для рентгена.
 - А я думал все-таки мышца, - удивился доктор, протягивая снимок, на котором кость руки была разделена поперек надвое. В эту щель смело мог поместиться палец взрослого мужчины.
- Нужна операция, – все, что постановил доктор.
 Вся сложность заключалась в том, что в колонии необходимого специалиста не было. Заключенного пришлось бы везти на Благовещенский централ, где и находилась больница. 
- Нельзя, сейчас усиление режима, праздник, – дежуривший в тот день заместитель начальника колонии был непреклонен,  – придется подождать пару дней.
Для парня со сломанной надвое рукой его слова прозвучали новым приговором.
Через час кому-то все-таки удалось связаться с начальником колонии, и с его разрешения в его же УАЗике несчастного отправили в путь в сопровождении конвоя, двух автоматчиков и начальника санчасти. С собой ему позволили взять лишь полотенце и тапочки, да наскоро перевязали бинтом руку, дополнительно обколотую обезболивающим.
Дороги, дороги… Извечная русская проблема. Автомобиль то и дело попадал колесами в ямы, его трясло и качало. Каждый толчок отдавался в руке страшным всплеском боли.  Казалось бы, теперь проблема решена, но заключенному не становилось легче. «Сейчас праздники, специалистов на месте нет, а дежурный врач сможет назначить только валерьянку», - обреченно думал он, качая сломанную конечность, как неспокойное дитя.
- Отвезите меня в вольную больницу, все равно мы будем проезжать мимо! -  без особой надежды попросил он.
Начальник санчасти только рявкнул:
 – Не положено!
Вскоре наш герой шел по узким коридорам Благовещенского централа. Троя заключенных-санитаров издали наблюдали за ним, точно голодные стервятники.  Не имея возможности гарантировать им безопасность в лагере, их укрыли на больнице и дали работу - проявлять «опеку» над пострадавшими ЗК.
- Блатовать мы здесь не дадим, – с ехидной улыбкой сообщил завхоз санчасти, сопровождая пациента.
 Наконец его загипсовали и отвели в палату. В небольшом помещении с несколькими шконками, заправленными строго в соответствии с образцом, находилось еще трое тяжелобольных, двое со сломанными конечностями и один с психическими проблемами.
Время шло, операцию все не назначали, что только усиливало тревогу. Связи не было, не было и нормального питания, дни пролетали в нестерпимых муках, порой усиливаемых сумасшедшим соседом, будившим нашего героя по ночам, дергая за больную руку. Он кричал на умалишенного, угрожал, однако для того это не имело никакого значения.
- Будь внимателен, – советовал лежавший на соседней шконке парень со сломанными пятками,- он мочится, где попало, может и задеть.
Через пару дней психа перевели в одноместную палату, на что он реагировал лишь усиленным приступом  белой горячки. Привязывали, но он продолжал лишь орать. Даже кляп, засунутый в рот, не всегда помогал.
- За что мне это? – крутилось в голове каруселью под  рев душевнобольного.
К слову сказать, операцию ему провели лишь спустя неделю после перелома.


«Жажда»

Лето, жара, пот и жажда. Контролер в форме, высокий плечистый парень с простодушным лицом, стоит посреди перепаханной земли, нервно и утомленно переминаясь с ноги на ногу. Солнце жарит в полную силу, буквально сжигает все вокруг.  Чуть поодаль несколько заключенных перепахивают землю специальной конструкцией, оставляющей после себя глубокие борозды на поверхности. Так выстраивается система защиты лагеря на запретной территории, ограждающей его от остального мира. Любой, вступивший на эту почву, тут же оставлял свой след.
Со стороны многим могло бы показаться, что вся ситуация полностью копировала масляное произведение художника Колесникова «На пашне», только роль вола в нашей картине выполнял невысокий ссутулившийся заключенный.
Сотрудник недовольно осмотрелся в поисках хоть чего-нибудь напоминающего тень, но ему не повезло. Спустя полчаса горло нашего героя иссохло настолько, что при всем желании он не мог даже сглотнуть собственную слюну. Так и подмывало пробежаться до бараков, это совсем недалеко,  всего несколько десятков метров, и там преспокойно напиться прохладной воды, однако оставлять этих головорезов без присмотра не представлялось возможным.
 В таких случаях нередко желания человека начинают провоцировать самые настоящие миражи. Вот и наш герой в своем воображении представлял стакан ледяного кваса, почти ощущал, как спасительный напиток стекает по горлу.  «Как жаль, что я не взял с собой бутылку обычной воды, пусть даже из-под крана», - думал он,  не переставая бороться с жаждой.
Рядом с работающими заключенными лежала бутылка прозрачной воды, предусмотрительно прихваченная ими про запас. Для точности рассказа читателю следует узнать еще один немаловажной факт:  заключенные эти были не простые, а неприкасаемые. Брать у них что-либо строжайше запрещалось негласными правилами тюремного мира, если, конечно, человек сам не желал оказаться в их числе.
Так вот, по прошествии еще двадцати минут мучений, воля нашего героя постепенно начала слабеть. В голову все чаще и чаще закрадывались мысли о той бутылке: «А почему бы и мне не воспользоваться ей?» . В конце концов, он ведь не  заключенный, следовательно, все местные предрассудки на него не распространяются.
- Принеси мне бутылку с водой, пить хочу, – не выдержав, скомандовал конвоир мужику в оранжевой накидке с надписью ХЛО, часто используемой дорожными рабочими.
Заключенный не сдвинулся с места, видимо, глубоко озадаченный этой просьбой.
- Так нельзя, мы же «обиженные», – с трудом выдавил он.
- Неси, все равно никого больше рядом нет, – и через несколько секунд  страдалец уже утолял свою жажду.
Наверное, эта история так и осталась бы втайне, если б «гастарбайтеры» не разнесли ее по всему лагерю. Мораль сложная штука, если бы наш герой знал, чем все обернется, то, возможно, нашел бы в себе силы перебороть жажду, но, как говорят люди, учатся только на своих ошибках.
 Через несколько недель конвоир заступил на очередную смену, предусмотрительно захватив с собой пакетик домашних, еще теплых пирожков. А так как он был воспитан в простых традициях, то с удовольствием предложил их своим сослуживцам.
- Нет-нет, кушай сам, спасибо, – вежливо ответили все.
Наверное, читатель и сам догадался, почему они отказались.

    
«Счастье»

В зеркале маленького трюмо, раскорячившегося в углу небольшой комнаты с обшарпанными стенами, отражалось личико юной девушки. Оно прямо лучилось от счастья, точно красавица предвкушала нечто прекрасное и очень для нее значительное. Причесывая одну длинную золотистую прядь за другой, она мечтала о том, что сегодня, в свои полные восемнадцать лет, станет замужней женщиной.
Все началось совсем недавно и во многом напоминало сладкий сон. В один пасмурный, но все же волшебный  день зазвонил телефон. Ничего не подозревая, она ответила и  услышала приятный голос молодого человека. Оказалось, звонил ее односельчанин, высокий парень, живший совсем неподалеку от ее дома.  Последний раз они виделись пару лет назад, ей тогда было всего шестнадцать. Он был немного старше ее, быть может, вовсе не так красив, как представляла она в своих мечтаниях, но все-таки он ей нравился.  Потом его посадили, за что, правда, она так и не узнала. И вот судьба вновь свела их вместе.
Ночи напролет они болтали по телефону, ей было интересно, а для него их разговоры стали глотком свежего вольного воздуха. Старые знакомые, друзья, погода, отношения, чувства… Говорили обо всем, и с каждым днем общение затягивало ее все больше и больше. Вскоре она уже не могла представить себе вечер без его спокойного голоса. И однажды, немного замявшись, он спросил:
 – Ты будешь моей женой?
Сердце тут же нырнуло в пятки, по телу пробежала сладкая теплая волна. Ей наконец-то сделали предложение! Осуществилась мечта любой молодой девушки. И в этот момент она поняла, что это ее судьба. Ее не пугали трудности, препятствия и расстояние, отделявшее их друг от друга, наоборот, преодолевать все это казалось безумно романтичным. Она готова была терпеть, ведь, по его словам ему, ждать осталось всего пару недолгих лет. Что это по сравнению с целой счастливой жизнью?!
 – Я согласна, – прозвучал тихий ответ.
Через несколько дней дата была назначена, оставалось только сказать родителям. Подходящих слов она не нашла, потому решила поступить по-своему: «Ведь я уже взрослая женщина и сама могу распоряжаться своими поступками, узнают потом».
 Приготовления шли полным ходом, несколько раз она сбегала в загс, договорилась о выездном бракосочетании,  у подружек заняла лучшие сережки и взяла напрокат красивое пышное свадебное платье.  Вскоре они встретились на краткосрочном свидании, увы, все общение происходило лишь через стеклянную перегородку. Длительные свидания с проживанием в одной комнате несколько дней полагалось лишь родственникам и женам.
Все было готово. За день до наступления счастья она сидела у комода и мечтательно расчесывала свои золотистые локоны. Тесная комнатушка для свиданий напоминала чулан с двумя кроватями у стен и шатким столиком,  но для нее она стала Дворцом бракосочетания. Женщина-регистратор негромко зачитала  церемониальную речь, они расписались, и прекрасную невесту смог поцеловать ее чуть менее прекрасный принц-заключенный. Все удалились, оставив молодых одних. Страсть бушевала в крови новоиспеченных супругов всю ночь. Счастье для нее началось.
Только вот нашу принцессу ждал еще один сюрприз - отбывать наказание ее любимому мужу предстояло еще долгих тринадцать лет. 

«Сочувствие»

Лето. Плечи гладят последние августовские лучи стремящегося к линии горизонта солнца. Все мероприятия, выходы в столовую и проверки выполнены, дневная смена уходит из лагеря вместе с администрацией, оставляя на территории только дежурную. Заключенные скопились в локальные сектора, в надежде хоть как- то проветриться от тяжелого барачного воздуха. В одном из секторов парни, обнажив торсы, играли в волейбол. Игра проходила на равных, команды периодически менялись, но вдруг кто-то из  игроков заметил, что все больше и больше людей, игравших на плацу в футбол, начало активно подтягиваться к зданию старой столовой.  Давайте же и мы последуем за ними, чтобы самим увидеть, что там произошло.
Возле барака, где на первом этаже размещалась столовая, столпилось много народу.  Все кричали, кругом царили суматоха и неразбериха. Из высокого деревянного сарая, стоявшего чуть в стороне, выносили бесчувственные тела заключенных, перепачканных в какой-то слизи. Один, второй…  Затем из сарая выбежал седовласый завхоз столовой и, с трудом отдышавшись, хрипло крикнул:
 – Там еще двое, их надо вытащить! 
Несколько мигом парней скинули свои робы и кинулись внутрь. Там, в большом огромном железном чане шириной и высотой несколько метров,  вперемешку с квашеной капустой без сознания тонули два человека, один на другом. Кто-то из парней, набрав в легкие побольше воздуха, буквально нырнул в чан, чтобы вытянуть тонувших, хорошо еще, за ноги его придерживал товарищ.  Но схватить покрепче безжизненные тела оказалось почти невозможно, руки только соскальзывали по соленой слизи, да и воздуха не хватало катастрофически. «Нечем дышать, попробую вдохнуть хотя бы немного», - успел подумать парень и, сделав маленький глоток воздуха, тут же обмяк. Газ, скопившейся от квашения капусты, отключил его сознание мгновенно.
В это время на улице  пытались хоть как-то вернуть к жизни тех, что успели вынести. Кто-то старался проводить непрямой массаж сердца, с усердием вновь и вновь обеими руками давя на грудь. Кто-то, накинув на лицо потерпевшим платок, делал искусственное дыхание. Понять, дышат они или все же уже мертвы, никому не удавалось. Это было отчасти странно: люди, находившиеся здесь за страшные смертные грехи, делали все от себя зависящее, чтобы спасти других. Как бы они не относились друг к другу, какими бы не были сами – сейчас это не имело никакого значения.  Главное – помочь.
Один говорил: «Оставьте их, с ними уже кончено», но подходил другой и упорно пытался проделать все заново – а вдруг сработает?! Через несколько минут все облегченно зашумели - спасенные очнулись. В полубессознательном состоянии, отрыгивая забившуюся в дыхательные пути капусту, приходили в себя люди, одной ногой побывавшие в могиле, возвращались к жизни. Слизь текла по их измученным лицам, они жадно хватали воздух ртами и жили!
       А по плацу уже бежал начальник колонии, успевший после вечерней проверки добраться до дому, но по   первому тревожному звонку сразу отправившийся к месту ЧП. Только через полчаса на горизонте показались доктор и начальник санчасти. Неторопливым прогулочным шагом, будто ничего и не произошло, они направлялись к пострадавшим, явно недовольные сверхурочным вызовом.
     Уже потом, со слов находившихся там с самого начала, удалось воссоздать картину произошедшего. Двое работников столовой пошли в сарай, чтобы набрать капусты для приготовления пищи. Каким-то образом под верхней коркой образовалось огромное количество перебродивших газов, которые вырвались наружу, как только в чан опустили черпак.  Воздух наполнился газом, и заключенные попадали внутрь как сонные мухи. Оказавшиеся рядом подняли шум и кинулись спасать, в итоге в чане без чувств уже пятеро тонуло. Что происходило дальше, вам уже известно.  Несмотря на все усилия, одного так и не удалось спасти. Вероятно того, кто первым бросился вытаскивать людей. В завершение добавлю - на следующий день весь лагерь отказался есть предложенную на ужин капусту.   

«Жизнь»

Завершая подборку коротких рассказов, хотелось бы все-таки оставить чуточку положительных эмоций нашим читателям. Поэтому, исключительно из этих соображений, финал будет выглядеть следующим образом…
Обычный серый день, каких бывает тысячи в нашей жизни, в общем, ничем примечательным или же завораживающим он не был. Мужчина лет тридцати с коротко стриженными темными волосами и смолянисто-черными  глазами  мирно занимался своим делами, сидя в ходке и перебирая моток ниток, предусмотрительно сохраненный им еще в бытность пребывания в тюрьме. Каково было его настроение? Пользуясь психологическими терминами, назовем его флегматичным.
Идиллию и тишину нарушил пронзительный  звонок внутри лагерного телефона. Дневальный заметался по отряду в поисках, через несколько минут он уже был возле нашего флегматичного героя  и, запыхавшись от суеты, тихо произнес:
- Там тебя в штаб вызывают, в спецотдел.
Немного заинтригованный, но по-прежнему равнодушный мужчина отложил в сторону клубок черных ниток, надел свою черную робу и отправился в штаб. По пути ему встретился драный кот Леша с оторванным в пылу боя с другим местным котом Пыриком за территорию левым ухом. 
И вот наш герой стоит перед дверью кабинета, легонько стучит костяшками пальцев и входит. В большом просторном кабинете за одним из двух столов, заваленных бумагами и документами, сидела женщина.
- Проходи, - нежно и ласково сказала она.
Мужчина подошел к столу и, расставив ноги на ширине плеч, привычно убрал руки за спину.
- Представьтесь, пожалуйста, полностью, -  столь же чувственно продолжила женщина.
Флегматичный мужчина отчетливо произнес свою фамилию, имя, отчество, дату рождения и статью.
- Все правильно, вот, пожалуйста, распишитесь, – она ткнула пальцем в строчку на каком-то документе и протянула ручку.
Заключенный склонился над столом и уже готов был поставить свою подпись, но не удержался от вопроса:
- А за что я расписываюсь?
- Как за что? – удивилась сотрудница. – Вы сегодня освобождаетесь.
Наверное, у каждого из нас, попавших в подобную ситуацию, от счастья снесло бы крышу, однако наш герой прекрасно помнил дату своего освобождения. В  самом лучшем случае она должна была наступить через три года. «Что делать? Как быть?» - от волнения у него даже закружилась голова.
- Но как?! Мне же еще рано… – все, что от радости смог выдавить мужчина.
Теперь уже от недоумения вытянулось лицо приятной женщины.
- Данные сходятся, все правильно, – попыталась настоять она на своем.
- Да нет же, я за убийство сижу, у меня сроку десятка, а я здесь нахожусь всего пару лет.
Теперь ситуация по-настоящему перестала быть забавной. Служащая забеспокоилась:
- Хорошо, тогда мы еще раз проверим по нашей базе данных и сообщим, если что.
Мужчина развернулся и грациозно направился обратно к себе в отряд, там его ждал драный кот Леха и моток черных ниток, оставшийся с тюрьмы. Больше его никто не вызывал.





F