Ванечка

Прищуриваю глаза и затягиваюсь. В морозной колкости запах и вкус табака как будто острее, а дым как будто чётче. Снежинки медленно падают вокруг, но невероятно быстро делают стёкла моих очков абсолютно мокрыми, так что смотришь словно сквозь слёзы. Достаю из кармана тряпочку, протираю неспешно очки. Единственное место, где мне не нужно никуда спешить. Затягиваюсь ещё раз. Поворачиваюсь лицом к каменному памятнику. Ты же простишь меня? Позволяю себе курить рядом с тобой. Знаю, ты это не любишь и не любил, но, надеюсь, Там до тебя не сильно доносится запах. Видишь ли ты сейчас меня? Или только чувствуешь, как раньше? Чуть-чуть страшно, что ощущение твоего присутствия здесь плод моей фантазии или следствие невыносимого желания. Каждый раз мне страшно,вот я и курю. Замечательная иллюзия спокойствия. Чем-то напоминает чаепитие. Медленные повторяющиеся затяжки, словно какая-то традиция, повторение, то, что уже когда-то было, даже при внутреннем хаосе и неустойчивости как будто ставят тебя на место. А дым - как пар от чая. Тебе было не понять, не понять, что и рассматривать вонючие сероватые клубы тоже помогает. Особенно если ты художник и гонишься за чудесностями мира сего.
Тушу о скамейку окурок, заворачиваю в бумажку из кармана.
- Поставить бы здесь у тебя мусорку, - говорю, смотря на чёрно-белый портрет на надгробии. Вдруг охватывает страх, что я что-то забыла, забыла тебя. Вскакиваю со скамьи и, утопая в сугробах, подхожу к каменной глыбе. Смотрю в твоё лицо, словно пронизывающие, смотрящие насквозь, глаза. Даже не знаю, показатель ли это моего мастерства или совсем наоборот. Что физическую слепоту твою здесь не разглядишь, как ни старайся. А помнишь, как я рисовала этот портрет? Рисовала портрет человеку, который никогда его не увидит. Издевательство какое-то. Но во мне всё же теплится надежда, что ты можешь оценить его сейчас. Что, смотря не него, поверишь, словам о твоей красоте. Хотя ты всегда наивно удивлялся, зайди разговор про красивых и некрасивых людей. Это - твоё бремя. Это - твой дар.
Нити-воспоминания, чувствую, начинают пронизывать моё тело. И знаю, что наконец могу позволить им завладеть мной. Слишком долго я старалась не думать, впрочем, как всегда в обыденной жизни. Просто ты бы остановил мои будни, а здесь - словно могу. Встаю, иду снова к скамейке, кладу голову на колени. Только отпусти меня потом, ладно?


Помню тот день, когда я очередной раз прибежала к тебе, улизнув от одной из частых в моём кругу общения пьянок. Друзья мои, благо, привыкли не выспрашивать, в среде художников странных много, это никого не удивляло. Мне было страшно тогда, страшна эта невероятная тяга к тебе, граничащая с привязанностью и зависимостью. Поэтому, пока я могла преодолеть желание видеть тебя, я отвлекалась на что угодно. Но каждый раз наступал момент, когда сдерживать глубинную лавину уже не предоставлялось возможности, руки и мысли не поддавались, кисть я в руки взять просто не могла. Тогда я летела к тебе. Или напивалась до беспамятства. За последнее мне было жутко стыдно. Чем чаще я с тобой разговаривала, тем больше. И я исполняла первое.
В тот раз был такой же мороз, как сейчас. Пришла раскрасневшаяся и весёлая, с тортом и папкой для листов. Бабушка твоя, отходя от обыкновения, не стала расспрашивать меня о жизни, а сразу пустила в комнату к тебе. У тебя был День Рождения.
Как же ты обрадовался моему приходу. И как же была счастлива я.
За окном валил снег, небо стремительно темнело, а мы сидели вдвоём, пили чай с тортом, слушали подаренный мной диск Бесси Смит и болтали. Жаль, я сейчас просто не смогу воспроизвести то, о чём мы говорили. Я помню лишь свои эмоции. Да и внешность твоя от меня ускользает, в голове только портрет на надгробии. Со временем забываю. Остаются в памяти только твой образ, светящийся и искрящийся на разные лады.
В тот день я, ни слова не сказав, стала рисовать тебя. Правда,стоило мне начать штриховать, как ты уловил звук и усмехнулся. Ты спросил тогда что ж я рисую, честно ответила, что тебя. Как-то сама собой тут же зашла другая тема, словно все забыли про мою яростную штриховку. Мне так казалось. Я была счастлива, что рисунку не придаётся значения. Было стыдно перед кем-то, что ты не сможешь его увидеть. Что ты вообще не можешь увидеть плоды моей работы. После встречи с тобой я вообще стала странно относиться к своей профессии: с осознанием бессмысленности и смысла одновременно. Не помню о чём мы говорили в тот момент, когда ты резко оборвал фразу, с минуту словно смотрел на меня напряжённо, обратив лицо в мою сторону. Не знаю почему, но я продолжала рисовать. Страх тишины. Страх быть один на один. Ты подался чуть в перёд и положил руку точно на мою, как бы останавливая ей. Сказал, что не надо больше. Знаешь, мне очень стыдно признаваться, но я тогда словно вспыхнула. Это смешно. Не могу назвать это похотью, она низка, но это было... я не знаю как объяснить. На тот момент я уже потеряла счёт мужчин, побывавших со мной в постели, но никогда, чёрт возьми, я не чувствовала того, что чувствовала тогда. Прости. Я должна перед тобой стыдиться. Да ты и сам тогда смутился, но руки сразу не убрал. Если честно, сверхсмутно помню окончание того дня. Не помню, не помню. Но я знаю, что с того момента я стала позволять себе думать все дурацкие мысли, что приходили мне в голову, впускала и выпускала фантазии. Не скрывая ждала встреч.
Наверное... тогда я влюбилась.
Начались частые встречи. Я приходила чуть ли не каждый день. Дедушка с бабушкой как-то незаметно стали считать меня членом семьи. Через полгода (ты помнишь?) они предложили мне остаться жить у вас навсегда. Я отпиралась несколько недель, но под натиском, ликуя в душе, сдалась.
Тогда я была счастлива как никогда. С тобой.


А однажды я пришла терзаемая своими мыслями. Бесконечное обдумывание утомляло и непременно было видно на моём лице, но ты не мог его видеть. И не почувствовал. Почему-то именно ночью я решила всё сказать тебе. Уже взвесив всё.
Встала со своей постели, натыкаясь на стулья подошла к тебе. С минуту сидела на краешке кровати, а потом легла рядом.
Ты как-то незаметно проснулся и, я уверена, сразу понял, что это я. Потому что терпеливо ждал моих слов. Минут десять я собиралась с мыслями, а потом меня словно прорвало. Темпераментным шёпотом, задыхаясь, я рассказала тебе, что лучшим ученикам нашего курса предложили съездить с выставкой в Израиль. Думала, это мой шанс.
В какой-то момент я начала захлёбываться в предложениях, повторять то, что уже говорила. не знаю с какими чувствами должна я вспоминать сейчас, наши губы, как будто сами собой слившиеся воедино. Да, это я виновата. Делать этого я была не должна. Безмерная колкость отвратительности...


Поднимаю голову с колен, выгибаю спину. Ты прости, я закурю. Мне так проще.
Сожалеть глупо. Я знаю, что стоит мне пойти дальше в дебри воспоминаний, как горечь эта будет тихонечко есть меня. Но не могу не поддаться искушению, колесо уже раскручено. И единственным правильным решением будет, наверное, просто держаться на поверхности.
Глупость какая-то.


Очень скоро я уехала в Израиль. Выставки, как будто успех. Но город сам давил и отторгал. наличие противоположностей: ощущение и осознание присутствие некогда Христа и отвратительная базарность. Всё заключает в себе противоречия, но зачем я их ищу?
При любой возможности звоню тебе. разговоры недолгие, но именно они, как мне казалось, держали меня в форме.
А дальше, толком и не помню как, нам предложили какую-то халтуру на вид клёвые чуваки, мы сразу согласились. И я не успела тебе позвонить. Сборы, сборы, нежданная радость, автобус, ехавший к карьере. Очередной раз счастье.
Так кучка 22-летних придурков фактически попала в рабство. Мы жили в каком-то огромном помещении, там же каждый день рисовали подделки. И всё было не так уж плохо, как могло бы быть. Сказали нам, что если будем делать всё, как надо, то через 3 года будем на свободе. Естественно, обещания смерти при будущем обращении в правоохранительные органы или просто разглагольствовании. Нас даже не били. И иногда выгуливали под присмотром. Плакали мы недолго, привыкли. А я постепенно перестала думать о тебе. Тогда казалось, что я всё делаю правильно, а сейчас это висит на моей душе грузом. Каждый день прошу у тебя прощения, но прощаешь ли ты? Три года одинаковой и даже вполне спокойной жизни. Нас сразу посадили на самолёт и отправили домой.
У меня тогда не было никакого ликования. Вулкан совести уже брызгал во все стороны, в чему примешивалось что-то ещё.
Ощущение твоей смерти.
Разрыв сердца. Ночью. Через три недели после того, как я перестала звонить.
После этого умерла бабушка.
А дед начал пить. И я не смогла даже узнать что с ним случилось. Наверное, замёрз в какой-нибудь подворотне.
И в этом всём виновата я.
Так я вернулась. и меня поглотила пустота. Каждый день я приходила сюда, к тебе на могилу, и лежала рядом с закрытыми глазами. Без мыслей, без чувств. Не было сил даже умереть.
А потом за мной прямо на кладбище приехала скорая. Как-то ж нашли меня. Человека, которого не было на этом свете, не существовало. Год психиатрической больницы. И вот она я, такая, как сейчас. Вроде бы снова могу что-то чувствовать, и вроде бы снова живу, Ванечка.


Тушу сигарету и встаю. Как-будто стало легче. Я приду завтра, ладно?
А ты жди меня, пожалуйста. Жди меня.