Сказы деда Савватея. Борман

БОРМАН

   С раннего утра суета на дворе у Денисовых. Собираются колоть кабана. Долго ждали морозов, осень выдалась тёплая, и дожил кабан, по этому, до начала декабря. Вес ещё прибавил. В общем, огромный вырос, мощный.
   Митрофаныч, хозяин дома, послал сына за бойщиком. Баба Шура - жена хозяина, шмыгая старческими ногами, подготовила всё необходимое: клеёнку, тряпки, тазы и тёплую воду.
   Заправив паяльную лампу, Митрофаныч приготовился смолить потом тушу. Когда у калитки появилась крепкая фигура бойщика, невестка с двумя ребятишками выскользнула через парадный вход и увела детей на другой конец села, в дом своих родителей. Детей нельзя стращать, да и самой жутко.
   Баба Шура, взглянув на пришедшего, потупила глаза и перекрестилась. О нём по селу ходили страшные слухи. Будто бы одним ударом кулака он валит бычка. Что всё там, на скотобойне, улито кровью и он, бойщик, ходит по пояс голый, в длинном кожаном фартуке. Руки у него по локоть тоже в крови. Но самое страшное, что пьёт он каждый убой кружку тёплой бычачьей крови, отчего лицо и накаченная его шея пунцового цвета.
 - Господи оборони! Морда полыхаить, хоть прикуривай,- прошептала баба Шура и засеменила в дом. Там, прикрыв плотно двери, уселась у стола, прежде сделав некоторые приготовления. Взяла из пудреницы невестки вату и, скрутив из неё затычки, засунула плотно в уши. Проверяя слышимость, похлопала в ладоши и осталась не совсем довольная. Полезла тогда в шифоньерку и, достав оттуда мужние тёплые шерстяные носки, сложив их вчетверо, подсунула под свой штапельный платок, надёжно прикрыв ими свои уши. Удовлетворённо крякнув, уселась и призадумалась:
 - Жалко кабанчика, долго растили, попривыкли к няму. Живая всё жа душа! Бывалочи трётся о ногу, приветствуить. Чистоплотнай. Не гадить там где исть и спить.
   Баба Шура всхлипнула. Но тут мысли, расслабившейся в жалости своей старушке, подсунули услужливо и другие, противоположные воспоминания:
 - Два раза мене забижал кабан. Раз во время кормёшки сунул рылом под зад, да так, что упала прям в корыто. Расшиблась вся, страсть! Вываракалась жуть как! А в другой-то раз, через яво руку сломала. Так кинулси на жратву, что с ног сбил. Осклизнулася и хряпнулась в хлеву-то. Ялозила долго, встать всё не могла.
   Постепенно жалость к кабану, которому предстояла ужасная смерть у бабы Шуры стала улетучиваться:
 - Да вот ещё! Как жа запамятовала-то я? Вярёвку для качелей внучке перякинули на перерубы в дровянике, а тама и закуток кабану отгорожен. Обрезок доски дед примостил, качайся, сколь хошь! Высоко лятала, прям над закутком, аж взвизгивала от радости внучка. Один раз захотелося ей скатнуться стоя на коленях. Понятно, антирес другой так-то качаться. Досочка возьми да и выскользни и упала дявчонка спящему-то парасуку на спину. Тот подхватилси, вскочил, выбил рылом дверку и вылятел на двор. А внучка на яво спине. Еле прибегла да схватила её, а то б затоптал бы, поди. Нескольких кур тады помню, подавил, гад!
   Всё! Жалость как рукой сняло у бабы Шуры. А тут ещё Митрофаныч пришёл за нею:
 - Пошли-кась с ливером и потрохами разбираться.
   Спустившись с заднего крыльца, увидала баба Шура, подвешенную на двух мощных крюках, тушу кабана. Её уже посмолили и вымыли.
 - Хозяйка, принимай своего Ваську! Ох! Помотал он нас! Силищи в нём было не меряно, а хитрости и того больше,- откровенно признался бойщик.
 - Ну, во-первых, он не Васька, а Борман, а во-вторых, само собой с карактером, а как жа иначе?- заметила ему баба Шура.
 - Борман? Это какой же?- удивился мужик.
 - Тот самый, партайгеноссе,- пояснил сын,- отца личный враг был.
   Вытирая руки тряпкой бойщик удивлённо, с интересом посмотрел на Митрофаныча.
 - Точно,- подтвердил слова сына дед,- было дело.
   Мужики присели на скамейку и закурили.
 - В войну я служил в разведке,- начал Митрофаныч,- до Берлина дошёл. А там получили мы задание выкрасть Бормана, личного секретаря Гитлера, в то время. Хитрый он был, изворотливый. Мы всё про него выведали. Семью имел он большую, детей аж десять человек. И главное, всех сыновей в честь фашистских руководителей называл: Генрих, Адольф ну и так далее. Окружили мы его в бункере, караулили дня три, не евши и не спавши. Все выходы из норы его заткнули. Ну, не куда было ему деваться! А он взял, шельмец и отравился! Прям второго мая, гад! Обиду нам всем нанёс. Выходит, мы не выполнили задание. Так-то.
   Затянулись, помолчали чуток мужики.
 - А поросёнка назвал так сразу, как с базара принёс,- продолжил Митрофаныч,- уж больно вёрткий и хитрый был. В первый же день помои разлил, кота загнал на печку, бабкины чуни изжевал, гадёныш! Да и потом, не лучше было, резвый оказался, уж помучил нас с бабкой. Во оно как!
   Управившись на дворе мужики пошли в дом за стол, баба Шура накрыла. Свежатины нажарила с луком большую чугунную сковороду, картошку отварила, солёности поставила. Ну и конечно самогоночки, как без неё-то? Только пригубили, как в приоткрытую дверь просунулась голова соседки:
 - Здрасьте вам! Разговляетеся свининкою? Никак Бормана закололи? А я думаю, чавой-то палёным пахнить?
 -Ты хотела чаво, аль так припёрлась?- сердито спросила вездесущую соседку баба Шура.
 - По делу я. Коль какие обрезки останутся, вы уж тады мому кобелю не забудьтя, оставьтя,- ответила соседка.
   А Митрофанычу не ловко:
 - Проходи к столу, чё трёшьси, стопочку хряпни.
   Та не заставила просить себя дважды и уже через пару минут, опрокинув стопку самогона, говорила с набитым мясом ртом:
 - Вы ж все знаитя, моя-то дочка замужем за беларусом. Так сватья уж така мастерица, куды нам до ней! Я гостила тама, она кабанчика разделала от пятака до хвоста, отходов не было! Вялила, коптила, зельц делала, сальтисон, колбасы разные, даже кровянку. Не, наши бабы так не могуть! Отходов нету вообче!- заявила соседка, выпивая очередную стопочку, жеманно держа её двумя пальцами, отставив при этом мизинец.
   Тут нервы бабы Шуры не выдержали:
 - А ну кась, вали отседова! У нас тожа не будить отходов твому кобелю. Не надейси! Ишь ты! Исть и хаить,- заключила она, когда дверь за испуганно ретировавшейся соседкой закрылась.
   Целые сутки семейство Денисовых перерабатывало кабана Бормана. Насолили полный ящик, обложив чесноком и обсыпав перцем, пластами сложенное сало. Намололи фарша, сделали сальтисон, натопили смальца и сварили холодец. Вечером следующего дня, сидя за ужином, баба Шура накладывая на тарелку разварной картошечки, а сбоку дрожащего ароматного студню, щедро сдобренного тёртым хреном, рассуждала между прочим, вспоминая слова соседки:
 - Чё нам её беларуская сватья! Мы и сами кое-чё могём. Скусно, однако!