Моя книга. Глава 3. Аржаткины

                Мой дед по отцу Василий Иванович родился в семье Аржаткиных Ивана Тереньтьевича и Степаниды в 1903 году. Кроме него в семье были еще три брата и сестра. Жила тогда семья в селе Таволожка Пугачевского района Саратовской области. Иван Тереньтьевич был сапожником. В селе он был пришлым. До революции таким крестьяне земли не давали, но Аржаткина уважили, дали ему надел земли. Видно, уж очень хорошие сапоги он тачал. Сыновья с малечку тоже были приучены к сапожному ремеслу. С утра до позднего вечера раздавался перестук молоточков, приятно пахло варом и кожей из их дома.
               
   В 1914 году началась мировая война. Ушел на фронт старший сын Варлаам и вскоре погиб. Второй сын, Кирилл, тоже воевал, но остался живой. Потом он женился и переехал в Глазуновку Орловской губернии. Алексей осел в Астрахани. Грянула революция 1917 года. Принесла в семью неприятности. Ленин объявил продразверстку. Поехали по деревням продотряды. Подчистую выгребали они хлеб и все съестное у крестьян, реквизировали. Совершенно ничего не оставляли семьям. Если кто-то пытался прятать хлеб, то того расстреливали. Вой и стон тогда стояли над деревнями. В 1920 году случилась в Поволжье страшная засуха. Как последствие- неурожай. Начали люди умирать от голода. Видела я кадры документальной съемки. На них скелеты, обтянутые кожей, горы трупов. Никто не знает точно, сколько людей тогда погибло голодной смертью. Зарубежные исследователи пишут, что около пяти миллионов. Как говорится, гибель одного человека- трагедия, а гибель миллионов людей- статистика. Такая вот статистика кровавой политики большевиков.
               
   Но вернусь к семье моего деда. В то время проезжал мимо их села красноармейский полк. Иван Терентьевич слезно просил, умолял командира взять с собой самого младшего сына Васю. Тот сжалился, взял. А Иван, Степанида и их младшая дочка умерли от голода в 1921 году. Тогда же, в армии, Василий стал коммунистом. Оставался им до последних своих дней. Куда ни посылала его партия, везде он ехал, работал. Может это кажется сейчас наивным, но таких, как мой дед были миллионы. За родину, за Сталина. К чести деда, он никогда не рвался к кормушке. Не был партийной "шишкой". Всю жизнь работал, воевал, служил.
               
   После службы в армии дед поехал в Астрахань. Там встретил и полюбил совсем юную девушку Шурочку. Это была моя бабушка. Александра Михайловна Кирюшина родилась в 1909 году в семье крестьян Рязанской губернии. Из детей она была самая старшая. За ней родились Василий, Нина и Александр. Шура была грамотная, закончила два класса церковно- приходской школы. Поэтому могла читать и писать. Старшая дочка Кирюшиных очень любила шить. Семья была небогатой и швейной машины у них не было. Шура обшивала своих младших руками.
               
   Подростком она поехала в Астрахань, стала работать на рыбных промыслах. Бабушка любила вспоминать, как она солила, вялила рыбу. В 16 лет она вышла замуж за Василия. Вскоре сбылась ее мечта- муж купил ей швейную машинку "Зингер", не новую, но очень надежную. С тех пор куда бы не забрасывала судьба семью Аржаткиных, машинка следовала за ней ценным грузом. Шура научилась шить так хорошо, что у нее не стало отбоя от заказчиков. В самые суровые времена профессия портнихи кормила, а бывало, что и спасала от голода. Ведь платили и деньгами. и продуктами. До самой бабушкиной смерти "Зингер" был с ней. В рабочем состоянии!
               
   Вскоре после женитьбы партия направила Василия на торфяные разработки. Аржаткины поселились там в бараке. Семьи жили, отделившись друг от друга занавесками. Дед идет учиться на машиниста тепловых установок. Потом работает на ТЭС, которая использует торф. Там же, в Саратовской области, в городе Пугачев в 1932 году родился у Аржаткиных сын Геннадий, а в1939 году- Герман. В 1941 году началась Великая Отечественная Война. Василий пошел воевать. В 1942 году после ранения его комиссуют из армии. Сколько радости было у Шуры, что муж вернулся живым!
               
   Семья Аржаткиных переезжает в город Казань. Василий идет служить в милицию постовым. С этой должности он уйдет на пенсию. Ему дают квартиру, по тем временам прекрасную. Да наверное, после углов и бараков она показалась Васе с Шурой дворцом. "Дворец"- две небольшие комнаты в коммунальной квартире с еще двумя соседями. Дореволюционной постройки двухэтажный дом, без воды, канализации был населен, как муравейник. Окна первого, каменного этажа, а по сути подвала, были вровень с землей. Там тоже в коммуналке жила куча народу. На втором, деревянном этаже жили Аржаткины с соседями. Сверху возвышался мезонин, где тоже жили люди. За водой надо было ходить за квартал на колонку. Во дворе стояла уборная, куда по нужде бегали жильцы трех домов. Рядом- тоже деревянный, ящик, густо посыпанный хлоркой. Это помойка, "благодаря" которой в домах роились полчища мух. Дом этот в первозданной своей красе простоял до конца 80-х годов. Тогда его снесли, наконец-то дали людям нормальное жилье. И тогда стало жаль его, как человека, который уже нажился, состарился, замучил всех. А когда он умер, то всем стало чего-то не хватать.

   Сколько этот дом видел за свою долгую жизнь. У Аржаткиных росли сыновья. Хулиганистые мальчишки нередко получали ремнем по мягкому месту. Но вот, пробежало время. Гена после седьмого класса пошел учиться в авиационный техникум. Когда же закончил, его призвали в армию, и он потом стал приезжать к родителям только в гости. Младший, Герман, выучился на инженера- строителя. Тоже, как старший брат, стал офицером. Так последний птенец покинул родительское гнездо.

   В 1971 году умер от инфаркта мой дед, Василий Иванович. Баба Шура осталась одна в четырех стенах. Но тут, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. В это время папа мой служил в пустыне на озере Балхаш. Климат там очень тяжелый: летом сорок градусов жары и песчаные бури. Зимой- сорок мороза и тоже бури. Я начала сильно болеть. Врачи тогда порекомендовали поменять мне климат. Но легко сказать, а труднее сделать. Папа начал хлопотать у командования перевод на службу в другое, более подходящее место. Меня же, пока суть да дело, отвезли к бабушке в Казань. Это было в 1972 году.

   Вспоминаю год, который я прожила в этом красивом городе на Волге, как счастливое время. Конечно, мне не хватало родителей, сестренки. Но бабушка так любила меня, так заботилась обо мне. И еще. После пустыни, где только песок и жалкие кустики, где не за что взгляду зацепиться, я попала в такую красоту. Бабушкин дом был в центре города. На берегу реки Казанки, недалеко от Кремля. (Теперь там живут в своих замках миллионеры- нефтяные короли.)

   Дорога в школу пролегала через большой парк. Я очень любила идти неспеша, разрывая ногами опавшие листья. Накрапывал дождь, и капли его катились по медно- золотым покрывалам деревьев. И было немного грустно и хорошо. Или зима. Утром мы с бабушкой идем в школу. Она провожает меня каждый раз, забирает мои валенки, сушит дома за печкой, а потом в конце занятий приносит мне их. Еще горят редкие фонари. В их свете снег такой искрящийся, голубоватый, как сахар- рафинад. За ночь насыпало так много, и мы торим тропинки вместе с редкими прохожими. Раздается только скрип.

   А какой был праздник, когда по радио сообщали, что 35 градусов мороза и детям не надо идти в школу! Я надевала овчинный солдатский тулуп, пуховую шаль, хватала санки и бегом к друзьям на улицу. Очень здорово было кататься с заснеженного обрыва над Казанкой.

   Воскресное утро. Так не хочется вылезать из- под одеяла. Гудит, топится печка. Из кухни доносится запах чего-то вкусного. Бабушка печет блины. Потом зайдет тихонько в комнату и зовет: "Внученька, вставай, блинцы поспели." Ушла бабушка Шура на девяностом году жизни. Никто так и не научился печь такие вкусные, как у нее, блинцы.