Хроники ротмистра Кудашева. Глава 25

«Хроники ротмистра Кудашева или Тайна Туркестанского золота».
Книга V историко-приключенческого романа «Меч и крест ротмистра Кудашева».

Третий дополнительный том романа "Меч и крест ротмистра Кудашева".
Издатель ©  Владимир П.ПАРКИН. 2013.  ISBN 978-5-906066-11-4
Автор ©  Владимир П.Паркин. 2013.

***   *****   ***
***   *****   ***
 
ГЛАВА  XXV.
 
*****
 
Осада, штурм и «живой щит». Снежный шквал. Освобождение Чор-Минора. Под защитой Агни-Ра. Малый дворцовый переворот. Посольство в Киштвари. Встреча с Мак’Лессоном. Цена подставы. Новые задачи.

*****
 
Двое суток Шамшир-бобо со своими сарбазами и Хусаин-Питхарам-хан со своими головорезами держали нас в осаде, блокировав вход в ущелье через устье речушки несущей белые, как молоко, воды, оттого и называющейся – Шир-дарья. Штурмовать наше гранитное убежище в лоб больше не пытались. Ограничивались провокационными имитациями атак, заставляя нас попусту жечь патроны. Наши контратаки и вылазки также оставались безуспешными. Асфандиёр проверил путь через малый перевал Чор-Минор, выяснил, что там тропа под прицелом полусотни стрелков.
Похоже, басмачи решили нас взять измором.
 
Я прикинул: наших запасов зерна, в общей сложности, и для людей, и для животных должно хватить дней на десять. С пресной водой проблем тоже не было. В одном из смежных гротов из трещины в скале бежал настоящий ручеёк. Но с топливом была беда. И с освещением тоже. Не было ни факелов, ни масла для светильников. Бдительность наших ночных дозоров обеспечивалась лишь обострёнными зрением, слухом, и обонянием часовых. Враг тоже не дремал по ночам, посылал своих лазутчиков. Малейшее подозрение, и темноту ночи разрывали вспышки короткой пулемётной очереди. За время затишья Асфандиёр, ранее по нашему общему согласию не подпускавший никого из охраны к пулемётам, сумел подготовить пулемётчиков, справлявшихся и с «Максимом», и с «Гочкисами».
На третье утро выпал снег. Рановато, вроде. Сентябрь только начался. Пора выбираться из Чор-Минора. Будет ранняя зима, закроются перевалы, пропадём.
Первый снег обеспокоил и басмачей. Они решились на штурм. Курбаши погнали своих людей под ружейно-пулемётный огонь, не считаясь с потерями. Атаковали с обеих сторон ущелья. Снег быстро окрасился кровью. Плотность огня противника, уже скорректированная за двое суток стрельбы, внесла потери и в наши ряды. Через час боя атака захлебнулась. Французские «Гочкисы» были раскалены. Металлические насадки-гофры, выполнявшие роль воздушных радиаторов, не обеспечивали достаточного охлаждения разогретых стволов. Десять-пятнадцать минут беспрерывной стрельбы приводили пулемёты в полную негодность. Дульные отверстия от разогрева расширялись. Давление в стволах уменьшалось. Дальность полёта пули и её пробивная способность падали. Слава Богу, у нас был ещё и «Максим». Этот работал безукоризненно.
Противник отступил. Мы смогли заняться своими ранеными.
 
Через час в ущелье послышались странные звуки. Это был многоголосый плач женщин и детей. Скоро мы увидели: со стороны малого перевала к нашим пещерам движется толпа более чем в двести человек. В бинокль было видно: старики, женщины и дети!
 
– Шайтан! – не удержался от проклятия Асфандиёр. – Эти ублюдки решили задавить нас, используя живой щит! Как хочешь, Кудаш-бек, но если Всевышний решит оставить нам жизнь и наказать этих безбожников, я сам лично сниму с них обоих их ничтожные шкуры и пущу плавать в Вахан-дарью!
 
Я молчал. Смотрел в бинокль. Похоже, это, действительно, шла на нас сама смерть. Кто из нас посмеет перемесить пулемётным огнём в кровавую кашу стариков, детей и женщин? Какой изощрённый преступный ум приготовил нам это «кровавое воскресенье»?! В бинокль было видно: за их спинами шли мужчины. Кто с винтовкой, кто с мультуком, а кто и просто с кривой арчёвой дубиной. Ополчение. За ними последними – хорошо вооружённые сарбазы Шамшир-Бобо и басмачи Хусаин-Питхарам-хана.
Оторвался от бинокля.
Посмотрел на Асфандиёра. Было видно: хазареец сдаваться не собирается. Готовит пулемёты к бою. К последнему бою. На меня даже не смотрит. Без слов знает, что у меня в душе. Не упрекает. Не презирает. Не убеждает. Просто готовится к бою.
Да… К отражению такого крутого тактического приёма, применённому противником, в Николаевской военной академии офицеров не готовят.
Я знал: если «это» произойдёт, мне, с подобным грузом памяти, уже не жить. Останусь в живых, никогда не буду считать себя человеком. Мелькнула простая мысль: «Как могли жить и наслаждаться жизнью те, кто девятого января пятого года залил кровью Дворцовую площадь?»! Мне уже не были нужны пулемёты. Я перестал чувствовать погоны на своих плечах. Моя правая рука, сжимавшая револьвер, согревала его сталь теплом за пазухой узбекского халата. Мне было достаточно этого оружия. Я понимал своего капитана Ремизова…
Прощай, Леночка!
А время будто бы остановилось. Сколько мыслей пролетело, а «живой щит», гонимый басмачами на смерть  в предвкушении дорогой добычи, прошёл за это время всего несколько шагов.
Господи, помилуй!
И в этот момент на ущелье обрушился шквал.
Неожиданный удар морозного воздуха смешанного со снегом, сбил с ног моих людей, занявших свои позиции на террасе, укрывшись за природными гранитными брустверами, опрокинул навзничь Асфандиёра вместе с его «Максимом». Меня самого шквал отбросил спиной на каменную стену. Тем не менее, обошлось, мы были под защитой скальной стены.
Гораздо хуже пришлось тем, кто шёл по свободному для ветра центральному пространству ущелья. Всех повалил с ног. Многих ветер протащил несколько шагов по снегу, сбив народ в кучу…
О таких шквалах в горах и на море я много слышал, но стал его свидетелем впервые, испытал его удар собственным телом. Действительно, в горах шквал способен сбросить в пропасть караван, в море – сорвать с кораблей паруса, сами корабли сорвать с якорных цепей!
Теперь ветер дул ровно, но с такой силой, что поднятую против него ладонь невозможно было удержать более нескольких секунд. Занялась метель. Видимость снизилась. С болью в глазах, побитых острыми снежинками, поминутно протирая линзы бинокля, я наблюдал, как рассыпалась гора человеческих тел, усыпанных снегом. «Живой шит» распался. Люди не разбегались, расползались, стараясь вернуться туда, откуда их согнали.
Стало ясно: сегодня штурма не будет.
 
Я очнулся от пережитого шока и собственных страшных мыслей не сразу. Кто-то тряс меня руками за оба плеча. Обернулся.
 
– Бог Велик! – сказал Асфадиёр-бек, показывая рукой в суровое тёмное заснеженное небо.
 
– Бог Велик! – подтвердил я и с большим облегчением трижды перекрестился широким крестным знамением. Раньше я никогда этого при своих подчинённых не делал.

 *****
 
Ночь после последнего боя и обрушившегося на Чор-Минор снежного шквала я проспал на каменном холодном ложе грота, как младенец в тёплой кроватке. Видимо, непогода принесла в ущелье не только снег, но и добрую массу кислорода. Спал, опьянённый возможностью не напрягать лёгкие.
Видел во сне Леночку. Стояли на перроне, протянув друг другу вытянутые руки. И не могли соединить их. Только смотрели друг на друга. И нам не нужны были слова…
 
Мой сладкий сон прервало пение.
Наш грот, как мощная акустическая сфера большого храма, отражал звуки многоголосого мужского хора, доносившиеся извне. Песнопение было отчасти похоже на то, что можно было услышать при отправлении православной литургии, но слов понять было нельзя. Совершенно незнакомый язык! 
 
Я и наши люди поднимались, выходили из пещеры на террасу. Я вместе со всеми. Часовые тревогу не подняли. Это было удивительно. Хазареец стоял на своём высоком камне, в бинокль осматривал окрестности. Я и без бинокля видел одну большую пелену сверкающего под восходящим солнцем первого снега.
 
Ни одной чужой фигуры. Ни в ущелье по руслу Шир-дарьи, ни на противоположной его стороне. Только снег. А песнопение слышалось. И мощность его нарастала.
 
И мы увидели.
Одновременно с левого фланга от малого перевала Чор-Минор и с правого – от одноимённой скалы, прикрывающей вход в ущелье с устья Шир-Дарьи, на территорию нашей защищаемой экспедиционной юрисдикции входили двумя отрядами вооружённые воины весьма необычного для Центральной Азии вида.
Все, как один, в белых плащах типа кавказских бурок, но с капюшонами, с винтовками за плечами и с длинными пиками, поблёскивающими своими наконечниками, в руках.
Их было много. Я машинально сделал подсчёт: в каждом отряде по триста воинов. Два батальона!
Все они пели.
Я подошёл к Асфандиёру.
Он, не отрываясь, смотрел в бинокль.
Я потянул хазарейца за пояс. Он, не отрываясь от окуляров, коротко сказал, отвечая на не заданный мною вопрос:
– Кафиры! Кафиристанцы.
Спрыгнул с камня, громким голосом отдал команду нашим:
– Не стрелять! Убрать оружие. Винтовки на ремень, за спину. Привести себя в порядок. Живо!
 
Обратился ко мне:
 – Уважаемый сардар Кудаш-бек! Вы как-то промолвили, правда, в горячечном бреду, что «…нас встретят у Чор-Минора». Похоже, эта армия Кафиристана прибыла по вашу душу. Предлагаю вам пойти переодеться. В белые одеяния Гюль Падишаха. Нехорошо представляться в простой одежде, прожжённой у костров и пахнущей дымом кизяков.
 
Это было правильное замечание.
Через две-три минуты я был готов к торжественной встрече, а отряды кафиристанцев успели к моему выходу соединиться и построиться квадратной коробкой на нашем берегу фронтом, обращённым к входу в большой грот. Они продолжали петь. Такого торжественного песнопения мне не приходилось слышать никогда в жизни. Это была торжественная победная песнь, хорал,  как я её воспринял, прославляющий победителя. В этот момент солнце поднялось над нашим малым хребтом и озарило всё ущелье. Исчезли тени. Везде сверкал снег. А над ним – тёмное сочное синее небо, которое можно увидеть только высоко в горах!
Вот когда мне понадобились английские тёмные очки с зелёными стёклами в золотой оправе, утопленные мною в воде пруда Колчерского замка!
 
К нам направились пятеро без оружия. Один из них протрубил в металлический рог, золотом сверкавший на солнце. Вперёд выступил мужчина примерно моего возраста, одетый как все его воины в белый войлочный плащ, откинул с головы капюшон. На его шее – массивный обруч из витой золотой проволоки, концы которой заканчивались литыми скульптурными головами барашков. Торквес. Царская гривна! Вождь, военачальник, жрец? Возможно, един во всех трёх лицах. Поднял вверх руку.
 
Я тоже счел нужным спуститься с террасы и сделать один шаг ему навстречу.
 
Пришелец торжественно произнёс три слова:
– Гея соу, АлЕксандре!
С ударением на втором слоге в имени.
 
_____________________________________________
*   Др. греч.
– ;;;; ;;;, ;;;;;;;;;!
– Здравствуй, Александр!
_____________________________________________
 
Эти слова были не только приветствием. Это был пароль.
Мне надлежало ответить на него. На древнегреческом языке!
Я ответил фразой, как меня учил Джунковский:
– Зито то айонио елио Неаникос Хелайос Агни-Ра!
_____________________________________________
*   Др. греч
– ;;;; ;; ;;;;;; ;;;; ;;;;;;;; ;;;;;; ;;;;-;;!
– Да здравствует вечное солнце Великий Гелиос Агни-Ра!
____________________________________________
 
И кафиристанцы повторили за мной во все свои шестьсот глоток:
– Зито то айонио елио Неаникос Хелайос Агни-Ра!
Прозвучало как военный клич.
 
Пароль был принят. Слава Богу, я ответил правильно, не перепутал слов.
 
Подняв вверх правую руку, раскрытой ладонью обращённой ко мне, начал говорить глашатай, тот, что трубил в рог. На фарси-дари. Видимо, хотел, чтобы его поняли мы все.
– Александр! Люди и воины Александра! Вас приветствует народ Агни-Ра и его вождь басилевс Протерос Агни-Ра! Он рад встрече с вами. Басилевс Протерос Агни-Ра и наш народ готов оказать гостеприимство тебе, Александр, и твоим спутникам!
_____________________________________________
*   Др. греч.
– ;;;;;;;; – басиле;й, базиле;вс – титул вождя племени, монарха, правителя города-государства, такого, как Микены, или Афины в додемократическую эпоху в эллинистических государствах. В средние века титул византийских императоров Византии - василевс.
_____________________________________________
 
Я ответил:
– Благодарю за помощь, за гостеприимство, дорогой Протерос Агни-Ра. На это приглашение могу ответить только за себя. Мои спутники решат сами, где они проведут надвигающуюся зиму, в гостеприимном доме, либо в родных местах. Что касается груза, доставленного для басилевса, его можно забрать уже сейчас.
 *****
 
Сборы были недолги.
 
Минут сорок ушло на расчёт с погонщиками и охраной.
Святое дело. Никто не был обижен. Бумажками я не расплачивался. Каждому – согласно чину в экспедиционной табели о рангах, согласно подённому отработанному времени, отдельным заслуженным поощрениям, рвению, даже подвигам. Было и такое. Каждому – серебром и золотом, каждому – "бесяр ташаккур" – большое спасибо. Каждому – крепкое рукопожатие и пожелание счастливой обратной дороги. Рохи сафед!
Акбар, Мустафа, Садык, Мирзо, Рахмон, Абдулло, Мир-Али… Асфандиёр! И другие… Каждого буду помнить всю оставшуюся жизнь.  И без путевого дневника никогда не забуду ни один день нашей экспедиции.
 
Асфандиёр не только получил собственное жалование и заслуженное вознаграждение, прогонные деньги на  обратный путь, но и деньги для тех, кого мы оставили больными в кишлаках по всему нашему скорбному пути. Поклялся навестить каждого, передать жалованье.
 
Единственный ящик, содержимое которого расходовалось, касса экспедиции, подотчётный до гривенника золотой запас, потерял в весе процентов восемьдесят. Его я забирал с собой.         
Всё иное имущество, включая оружие и коней передавалось Асфандиёру в качестве приза. Заработал честно и самоотверженно. Не возвращаться же людям в родные места пешком и без защиты.
 
Кроме меня в гости к агнираширам не пошёл никто.
 
Обнимая меня на прощанье, Асфандиёр прошептал мне на ухо:
– Прощай, Кудаш-бек! Да хранит тебя Всевышний. Надеюсь, ты знаешь, куда и зачем идёшь. Про Кафири много страшных слухов ходит. Не думаю, что они лживы. Иначе они не жили бы. Говорят, их охраняет Большой Змей. Береги себя. Желаю и себе, и тебе живыми вернуться в родные дома к своим детям и жёнам!
 
Разошлись.
Асфандиёр выслал вперёд дозор, и его отряд , уже – «его отряд»! – спокойно пошёл к выходу из ущелья. Всадник за всадником, огибая скалу, скрывались за Чор-Минором.
Я провожал их взглядом, пока последний человек не покинул ущелье. Акбар, Мустафа, Садык, Мирзо, Рахмон, Абдулло, Мир-Али… Асфандиёр! И другие…
 
Агнираширы и басилевс Кафири Протерос Агни-Ра терпеливо ждали, пока я не провожу в дальний обратный путь своих людей.
 
Для меня уже приготовили малорослую гималайскую пегую бело-рыжую мохнатую лошадку, взнузданную и осёдланную, но с сюрпризом, к которому я готов не был. Без стремян! Вспомнил, так в древности и скифы ездили, и эллины, и римляне. Так по сей день ездят в прериях Дикого Запада команчи. Так что, жаловаться некому. Попал в кузов – называйся груздем. «Держись, Кудашев. Не упади с лошадки в пропасть!», – пожелал я сам себе.
 
Сели, поехали.
Верхом только я и Протерос Агни-Ра. Его воины, все шестьсот, бегут трусцой. Ящики груза, по двое каждый, несут, крепко держа за верёвочные ручки. Открыто. Примерно, каждые двести метров на бегу передают груз другой сменной паре.
Сильные ребята. Настоящие горцы. Несомненно, европеоиды. Потомки гоплитов Александра Македонского? Белая кожа, румянец на щеках, светлые волосы. По возрасту – от юношей с едва пробивающимися усами до мужчин с бородами, заплетёнными в косы. Мужи, словно списанные с образов героев Эллады на античных краснофигурных вазах. Серые либо голубые глаза. Тем не менее, такой тип внешности, мне ранее ни в Европе, ни в Азии не встречался. Я не антрополог, и азов этой науки не знаю, но чувствую, лицевые пропорции лба, носа, глаз, рта иные. Так, скажем, отличаются друг от друга туркмены- текинцы и туркмены-йомуды, немцы и шведы.
Хорошо бегут гоплиты. И пики им не в тягость, а в помощь, как альпенштоки. Не боятся поскользнуться на заснеженной тропе. Засёк время. Первый привал сделали только через три часа. Минут на тридцать. Потом далее. Ворсинг-дарью перешли вброд выше устья впадавшей в неё реки Кафири. За ночь река обмелела. Её верховья уже сковал лёд. Ночёвку устроили уже на территории, контролируемой народом Агни-Ра. За весь путь не встретили ни одного человека.
Ночью снова была метель. Под утро ударил такой мороз, что, не будь рядом моей пегой сивки-бурки, не поднялся бы со своего ложа. Грелся теплом лошади.
Протерос Агни-Ра объявил мне, все перевалы закрылись. До весны. Рановато, в этом году. Ну, значит, весна будет ранняя. Тоже хорошо.
Потом добавил: завтра к полудню будем дома!
Дома… Кто дома, а кто и нет!
Пока только станция Березань. Хочешь, не хочешь…

 *****

 В ущелье Кафири в высокогорном гиндукушском посёлке, не нанесённом ни на одну карту мира под гордым названием Агнираполис, мне пришлось перезимовать.
Слава Богу, без каких бы то ни было приключений.
Обязанностями и работой меня не обременяли.
Жил жизнью агнираширов. Наблюдал быт, обычаи, особенности верований и культа огня – богов разных культур – Агни, Ра и Гелиоса, странно слившихся в единый образ. Но, возможно, ещё не разделившихся с великим переселением народов. Для учёных лингвистов, литераторов, этнографов и антропологов здесь нашлось бы море открытий. Для себя составлял словарь-разговорник агни-ра.
 
Быт агнираширов скромен.
Козы, стада коз – основа примитивного скотоводческого хозяйства. Три-три с половиной месяца короткого светлого времени года должны весь календарный год прокормить и коз, и их владельцев.
С наступлением зимы агнираширам в отличие от тибетцев спускаться некуда. Где жили летом, живут и зимой. Снегом занесены пастбища. Коз кормят тем, что удалось вырастить и накосить в долине речки Кафири – сеном, ячменём, просом. Соблюдают строжайшую экономию, иначе не выжить. В морозные дни каждое животное получает свою индивидуальную порцию: миску подогретого ячменя в маленькой индивидуальной торбочке, надеваемой козе на шею. Так не будет обид. Достанется каждой. Но хозяевам приходится потрудиться. Новорождённые и неокрепшие козлята ночуют в жилищах вместе с людьми. Помещения для скота, понятно, не отапливаются.
Мужчины несут службу, охотятся, выделывают шкуры, сбивают войлоки. Летом пасут своих коз. Зимой выкармливают их из рук. Следят за снежным покровом. Знают, где и когда устроить обвал опасной снеговой шапки, где расчистить площадку для прогулки скота, где проверить снеговой покров на случай посягательства на свою территорию непрошеных гостей.
 
Рацион агнираширов тоже излишествами не отличается. То же самое просо, заваренное с козьим молоком, сыр. Пресные ячменные лепёшки либо просто поджаренное обмолоченное зерно. Это еда взрослых мужчин. Мясо в первую очередь воинам, несущим дозорную службу, потом больным и детям. Женщинам по праздникам.
Вино употребляют очень и очень в меру. Его привозят из Индии. Оно дорого. Большой кубок разводят водой и пускают вкруговую. Редкие праздники. Музыка, декламации пространных стихотворных преданий, древних, как сама Ойкумена. Ещё не понимаю языка, но знакомые имена богов олимпийцев, героев «Илиады» и «Одиссеи» улавливаю на слух. Мужские танцы – боевые приёмы рукопашного боя под аккомпанемент барабана, двойных тростниковых флейт, обязательной лиры с резонатором из панциря черепахи и трёх струн, натянутых между бычьими рогами.
Для детей днём – школа. Так и называется. Перевод не нужен. Вместо тетрадей – скальные тонкие плитки. И угольки. Пишут, читают.
Мелькнула мысль: мне тоже не помешало бы!
Подростки ежедневно в любую погоду упражняются в гимнастике, борьбе, кулачном бою, стрельбе из лука. Детки кидают камешки с такой точностью на дистанцию, что достойно восхищения.
Праздники в основном посвящены богам-олимпийцам, проводятся в дни календарных летнего и зимнего солнцестояний, и в дни осеннего и весеннего равноденствий.
 
Их жилища – в основном пещеры. Природные полости, каких в горах всегда множество, руками человека превращённые в надёжные убежища, не требующие даже в самые жестокие морозы большого расхода топлива…
 
Время, проведённое мною у агнираширов, с середины сентября по середину апреля – семь месяцев – показались мне семью годами жизни.
 
Моё тело требовало нагрузок. Мой мозг – информации, новых впечатлений, интенсивной работы!
Только спустя много лет я понял, что мне было даровано великое благо: вовремя остановиться на всём скаку, успокоиться и подумать. Большой каменный грот Агнираполиса, в котором мне пришлось перезимовать, дал мне возможность жить в обществе, не обременённом внутренними конфликтами и мелочным бытовым противостоянием. Каждый знал своё место в семье, в обществе, свои права и обязанности.
 
Роль басилевса – вождя и жреца культа Хелайоса Агни-Ра сводилась не только к координации вопросов, решаемых Советом старейшин, но и к контролю за их исполнением. В его ведении находился резервный ежегодно пополняемый запас фуража для животных и продуктов питания для народа, в том числе таких, как вино, дикий мёд, солёная вяленая и копчёная козлятина, хранившаяся в подземных ледниках. В его распоряжении находилась пограничная стража, вооружённое ополчение, организация необходимых общественных работ в случае стихийных бедствий, разведка, ограниченные контакты с купцами из Персии и Индии.
 
В народе Агнираполиса уже существовали такие понятия, как «демос» и «кратос» – народ и власть. Что при соединении образует форму государственного управления – демократию. Следовательно, басилевс избирается своим народом, либо советом старейшин. И власть его ограничена советом старейшин. Великолепная модель формы государственной власти! Вот только, мне стало известно, что молодой басилевс избран вождём после смерти старого басилевса – его родного отца. Ну, это мелочи. Главное – достойное происхождение. Род Протерос, если не прослеживается от самого Перуна или Ра, то от Александра Македонского, это точно. Кто бы спорил.
 
Главным политическим и экономическим партнёром Агнираполиса было родственное по этническому составу населения княжество Киштвари.
Княжество, расположенное в самых диких дебрях высоких Гималаев, в малоизвестном и труднодоступном территориальном пространстве между Афганистаном и Британской Индией.
Княжество Киштвари – конечный пункт моей экспедиции. Груз особого назначения должен быть передан лично его князю – басилевсу по имени Панкратайос Кризантос.
 
Конечный пункт доставки груза, скрытый от меня генералом Джунковским по причине совершенной секретности готовящейся экспедиции, в ответ на мой прямой вопрос был без колебания назван басилевсом Протерос Агни-Ра в первый же день по прибытию в  Агнираполис.
Мои топографические карты были со мной. Вчерне, я достаточно быстро проложил маршрут нашего предстоящего путешествия. Не думал, что он будет лёгким.
Согласно карте и показаниям курвиметра расстояние самым сложным и извилистым путём не должно превысить сто пятьдесят – сто шестьдесят километров. Но по тропам, проходящим по самому краю ледников на средней высоте от трёх с половиной тысяч метров над уровнем моря.
Перевал Барогиль, далее на восток вдоль реки Шавитакхгхари с населёнными по пути пунктами Потшал, Шоваршул, Ванданил, Рибат, далее через перевал Карамбаран на Шуиндж и далее по Терра Инкогнита, или по земле, обозначаемой средневековыми картографами: «Там живут Драконы»! До самого Киштвари.
Протерос Агни-Ра уверил меня: путь совершенно безопасен. Мог бы не уверять. Мне было всё равно. На меня уже не давил груз ответственности за этот участок пути.
Оставалось жить и ждать солнышка. Ждать освобождения перевалов Гиндукуша и Гималаев ото льда и снега.
 
Кстати, о драконах. Вернее, о Великом Змее.
 
Именно в ущелье реки Кафири на северном склоне Гиндукуша мне довелось, вернее, посчастливилось дважды столкнуться с явлением, а возможно и с самим живым существом, которое можно было бы назвать Великим Змеем или Драконом.
 
Ни в первый, ни во второй раз он не причинил мне вреда, а я не испытал при его появлении страха. Эти встречи стоят того, чтобы написать о них. Но, пока отложим рассказ. Начал писать об экспедиции, так пора продолжить до точки нашу повесть об этом предприятии.
 *****
 
Марта 21, 1919 года.
Афганистан. Ваханский коридор. Ущелье Кафири. Агнираполис.
 
В год семи тысяч четырёхсот тридцати семи лет от Сотворения Мира в Звёздном храме по Даарийскому календарю двадцать первого марта, в день весеннего равноденствия, или по местному исчислению в первый день месяца Ксантикоса – ;;;;;;;; – агнираширы должны были отмечать праздник «Очищения Войска».
 
К празднику готовились все жители Агнираполиса, «счастливой Аркадии», как я мысленно называл эту маленькую республику. Миниатюрной, но независимой страны. Граждане которой – пастухи и воины, сумели за прошедшие тысячелетия пронести и сохранить свою уникальную культуру. Культуру, о которой можно только прочесть в книгах античных авторов, которая легла в основу многих европейских деклараций свободы, равенства и братства.
 
Как я ошибался.
 
В ночь на первое утро месяца Ксантикоса в Агнираполисе скоропостижно скончались каждый в своей собственной семье на собственном ложе трое мужей из Совета старейшин и сам басилевс Протерос Агни-Ра. Их обнажённые тела были предъявлены на обозрение всем гражданам, желающим убедиться в естественной смерти умерших. На всех четырёх телах отсутствовали признаки насильственной смерти. Они не были больны известными агнираширам болезнями. Ни один из них не достиг преклонного возраста, когда смерть может считаться вполне естественной. Возраст каждого из старейшин был известен: тридцать пять лет, тридцать девять и пятьдесят четыре года. Самому басилевсу лишь недавно исполнилось тридцать четыре года.

– Такова воля богов-олимпийцев! – объявил согражданам один из оставшихся пятнадцати старейшин. – Наши незабвенные братья и товарищи по оружию призваны в божественную свиту Агни-Ра! Воздадим им должное. Оплачем их смертные тела и возрадуемся за их бессмертные души! Совет старейшин должен был пополнить свои поредевшие ряды. Он единогласно избрал в совет новых его членов – граждан достойных родов и отцов больших семейств. Нашим новым басилевсом волею Великого Хелайоса Агни-Ра избран достойнейший гражданин, который продолжит заботиться о народе в наших древних традиция управления, в полном соответствии с волею и властью всего народа. Его имя – Лак Перун Агни-Ра!
 
Народ молчал. Зато ударили барабаны и затрубили медные трубы.
 
Умерших кремировали.
Агнираширы помянули покойных отцов народа вином из неприкосновенных запасов и копчёной козлятиной.
 
Заодно отпраздновали праздники весеннего равноденствия и «Очищения Войска».
Юноши состязались в борьбе, метанию копий и боевых каменных дисков. Победители получили свои награды.
 
Новоизбранный басилевс лично обнимал и целовал каждого победителя.
Этот мальчик с золотой гривной, снятой с шеи убитого басилевса, ещё не умел управлять своими эмоциями, мимикой своего лица. Оно пульсировало мимикой, вызываемой внутренне переживаемыми эмоциями, от горестно-мрачной и тревожной до блаженной улыбки полного счастья.
Эту игру света и тени на лице молодого басилевса я наблюдал собственными глазами, "притушив" взгляд веками, с глиняной чашей, наполненной разбавленным вином. В тот день я и помыслить не мог, что пройдёт много лет, и мне придётся встретить собственную старость в Агнираполисе под покровительством его мудрого вождя и жреца Агни-Ра – Лак Перуна.
 
Играли музыканты. Агнираширы пели гимны своим богам.
На шее Лак Перун Агни-Ра сверкал золотой символ власти – витой торквес с головками круторогих овнов. Время от времени молодой басилевс трогал его кончиками пальцев, словно боялся потерять. Он был счастлив.
 
Этот политический катаклизм, мизерный в мировом масштабе, меня обеспокоил на всё, оставшееся время, проведённое в Кафири. Как было не предположить, что «дворцовый переворот» был напрямую связан с появлением в Агнираполисе нового лица – чужеземца? Возможно, существовали в полисе противоборствующие политические силы, и моё появление с совершенно секретной миссией могло стать основанием для изменения равновесия между этими силами. Основанием для изменений во внутренней и во внешней политике этого маленького государства.
Я не имел возможности провести хоть какое-то расследование причин и обстоятельств организации этой трагедии, не говоря уже о сыске в отношении конкретных исполнителей. На то были причины. Первая – языковый барьер. Придет время, и этот барьер перестанет существовать. Но на это потребуется не один год. Вторая причина: невозможность лицу моего положения без подозрений установить какой бы то ни было доверительный контакт ни с одним аборигеном ущелья Кафири.
Лично на моей судьбе и результатах моей миссии смена власти не отразилась. Но события этого дня дали мне обильную пищу для размышлений на долгие годы.
Я не ошибся в главном: именно моё появление в Кафири с миссией, которая должна быть окончена в княжестве Киштвари, и послужило провокацией к реакции оппозиции, окончившейся сменой власти в Агнираполисе.
 
В том я убедился в день второго апреля. В день моего отъезда из Кафири в дальний путь, лежащий в Киштвари.

*****

Великое Посольство Кафиристанского Агнираполиса во главе с самим его басилевсом и верховным жрецом Агни-Ра его высочеством Лак Перуном, сопровождаемое царской свитой, вооружённой охраной в сотню всадников, сотней тяжело нагруженных яков и человеком из далёкой северной страны Руссии по имени Александрес миновало перевал Барогиль без проблем. Афганской страже до Кафиристанцев не было дела. Английский пост к месту службы ещё не прибыл. Но солнце уже обнажило каменную нить караванной тропы, соединяющую Афганистан с Британской Индией.
 
За перевалом Барогиль у подножия Гиндукуша на его южном склоне Посольство агнираширов с почётом было встречено полномочным представителем князя Киштвари его высочества  басилевса Панкратайоса Кризантоса. С собственным вооружённым отрядом народа киштвари. Меня никто ни кому не представлял. Я ехал в свите Лак Перуна на пегой лошадке, что привезла меня в Агнираполис от Чор-Минора. Молча ехал все двадцать дней от перевала к перевалу, от кишлака к кишлаку, от ледника к леднику, от переправы к переправе. Разговаривал лишь со своей пегой. Наслаждался путешествием. Впервые чувствовал себя простым пассажиром.
Так что писать не о чем. Природные ландшафты мало чем отличаются от уже неоднократно описанных мною, а приключений просто не было.
И слава Богу!
 
Двадцать второго апреля наш караван длиннейшей цепью всадников, пеших погонщиков и нагруженных яков и пони часа три поднимался по крутому серпантину горного склона, поросшего редкими купами гималайского кипариса, а потом столько же времени спускался в благодатную тёплую долину – ущелье Киштвари. Вернее – кальдеру Киштвари. Конфигурацией правильного несколько вытянутого овала, с высоты напоминающего драгоценный изумруд в тёмной оправе скал с бирюзовой каплей-горошиной озера небесной голубизны в его правой части у подножия горы Киштвари-Деви.
 
Нас приняли без фанфар и флагов, без пышных речей. Но с исключительным продуманным вниманием к измученным дальней дорогой путникам. Животные получили свои загоны, воду, зелёный корм и зерно. Люди – жилища по рангу и сытный ужин. Мне отвели отдельное жильё. Настоящая комната в скальном гроте с правильными вертикальными стенами и куполообразным потолком – замечательная работа киштварских каменотёсов и каменщиков. Предложили принять горячую ванну подземного серного источника.
 
Вот, лежа в «кипящем» пузырьками водоёме горячей воды, отпаривая своё тело, более года не знавшее бани, я впервые подумал: из Киштвари уезжать не захочется!
 
В день приезда ни басилевсу Лак Перуну, ни мне встретиться с князем Киштвари не пришлось. Лак Перуну был назначен торжественный приём лишь через день, на двадцать четвёртое, мне – аудиенция на двадцать пятое апреля. За груз я уже не беспокоился. После ужина с лёгким сердцем завалился спать. Уснул мгновенно, как в детстве, вволю набегавшись в дворовой игре в «казаки-разбойники».
Выспаться в эту ночь не пришлось.
Через час я проснулся от запаха горячего масла. К моей постели подходил человек с масляным светильником в руке.
– «Это что ещё за Али-Баба?»,– подумал я. Нащупал под одеялом у правого бедра наган. Тёплый револьвер сам лёг в руку. Я сел на постели спиной к стене, не показывая оружие.
 
– Не стреляйте, господин Кудаш-бек, – в полголоса попросил ночной гость. – Я по поручению нашего господина. Он хочет вас видеть. Тайно, без свидетелей. Сегодня в нашем доме слишком много чужих глаз и ушей!
 
Мне одеться – минуты много. Из моей комнаты вышли тайным ходом через платяной шкаф, прошли длинным коридором с двумя поворотами в полной темноте. Вышли в слабо освещённый богато убранный зал. Мой провожатый пригласил меня присесть в роскошное резное кресло тикового дерева, инкрустированного перламутром. Огоньком своей лампы зажёг два напольных многоярусных канделябра свечей по двенадцать в каждом. Осторожно звякнул в настольный колокольчик. Отошёл к двери, замер, скрестив руки и опустив голову.
 
Я ждал. Через минуту колыхнулась штора, прикрывавшая дверь в зал с другой стороны. Вошли двое. Первый – явно дворцовый служащий: телохранитель, секретарь, переводчик или министр двора в одном лице. Второй, очень даже возможно, сам князь.
– Его высочество князь Киштвари Панкратайос Кризантос! – объявил дворецкий.
Я встал. Интуиция подсказывала мне: представляться нет необходимости. Не та обстановка. Меня и так знают. А официоз впереди.
Дворецкий повернулся, сделал несколько шагов назад, встал у стены, поклонился.
 
Князь Киштвари Панкратайос Кризантос твёрдой бесшумной поступью вышел из полутьмы на свет канделябров.
Конечно, это был Алан Фитцджеральд Мак’Лессон, он же Гюль Падишах-Сейид, он же Рами Радж-Сингх.
– Александр! – воскликнул он в голос. – Как долго я тебя ждал!
 
Ночь прошла в разговорах. В сумбурных, мало связанных между собой единой темой или одним и тем же событием рассказов о днях минувших. Почти пять лет прошло с нашей последней встречи. Встречи, на которой мы сумели, всё-таки, договориться о сотрудничестве. Каждому было что рассказать. Оба прошли через Великую империалистическую войну, каждый хлебнул собственную порцию бед и страданий. Но оба остались живы. Пусть не сложилось сотрудничество. Но не было и предательства. Уже много. Сумели сохранить друг друга!
 
Мак’Лессон рассказывал, я слушал. Я рассказывал, он слушал. Слушал жадно, сопереживал искренне. Раньше подобного единения душ между нами всё-таки, не было. Лишь затянувшаяся разлука показала, что настроены эти невесомые фибры духовности в одной тональности. И это, несмотря на разницу между нами во многом: в возрасте, в культурной среде воспитания, в образовании, в высоте социального положения, в объёме и качестве жизненного опыта.

Как-то, Мак’Лессон сказал: «В молодости я был похож на тебя, Александр. Придёт время, и ты станешь похож на меня!». Верно, так и получилось. Мне с успехом удалось пройти Афганистан под личиной Гюль Падишаха!
Конечно, одним из моих первых вопросов был:
– Как наш принц Радж Дигора Урсдон? Как Чермен, Шер-Мен Руси? Жив?
 
– Жив! В Берлине подлатали, в Бостоне поставили на ноги. А потом – война! Связь прервалась. Шпиономания свирепствовала на самом низовом уровне. Даже коммерческие счёты сводились очень просто: достаточно было лишь натравить толпу на своего кредитора. Пришлось отключиться от всех дел. И тебе, Александр, ничем не мог помочь, хоть и знал, что ты мобилизован. Дважды пытался прорваться через океан. Первый раз на пассажирском испанском пароходе «Каталония» налетели на мину, обошлось, не ушли на дно, вернулись в порт Бостон. Второй раз ещё хуже: американский транспортный пароход на твёрдом топливе «Оклахома» пошёл ко дну от торпеды немецкой субмарины. Четыре дня болтались без пресной воды в шлюпках посреди океана. Назад вернулись на Кубу в порт Хабана на французской частной дизельной яхте. Ладно, в Штатах тоже был не без пользы: изучал банковское дело в тонкостях новых методов. Боюсь, Европа скоро вздрогнет, столкнувшись с ними. Да, о Шер-Мене. Несчастный мальчик. Надо же, дважды потерять семью! Тоскует. И его новая боль – революция в Россие… Сегодня он преподает в Кембридже. Профессор. Читает курс «Обычное право коренных народов Индостана». Пишет книгу…
 
Так мы говорили.
Ужинали.
 
Я ждал от Мак’Лессона инициативы разговора о грузе специального назначения, доставленного мною с таким трудом по поручению Евгения Фёдоровича Джунковского. Но тот явно не собирался говорить со мной на эту тему.
Я не выдержал, спросил сам:
– Когда груз будем смотреть, Алан? Я доставил. Принимай!
 
Мак’Лессон поднялся из-за стола:
– Хоть сейчас. Ящики в соседнем зале ждут нас.
 
Вышли.
Ящики, аккуратно сложенные штабелем в пять единиц в высоту и двенадцать в длину, были готовы к осмотру. У ящиков два охранника. На столе кипа писчей бумаги, чернильный прибор, слесарный инструмент: клещи, молоток, ломик-фомка.
 
Мак’Лессон спросил меня:
– Вскрываем все подряд или на выбор?
 
Я решил:
– На выбор. Начнём с четвертого, пять ящиков по вертикали.
Один из охранников начал выносить ящики один за другим в центр зала. Второй поднёс ближе к месту работы канделябр.
 
Мак’Лессон указал на ящик:
– Александр! Прошу убедиться: упаковка не нарушена, все пломбы на месте. Правда, бумажные наклейки и ярлыки не сохранились.
 
– Вижу. Знаю. Начинайте!
 
Я твёрдо знал одно: золота в ящиках не может быть. Но что? Что это за груз, доставка которого оплачена столь дорого?!
 
Охранник поочерёдно перекусил проволоку на каждом ящике, снял пломбы.
 
 – Открывайте! – скомандовал я.
 
Одна за другой были откинуты крышки всех пяти ящиков. Вместо золотых слитков весом от одиннадцати до двенадцати килограммов с клеймами – двуглавыми орлами – мы увидели обыкновенный железный лом, пересыпанный древесными опилками. Отслужившие свой век стальные искривлённые костыли, плашки, шайбы, обрубки железнодорожных рельсов.
Всё правильно, именно железо втрое легче золота.
Капитан Ремизов это понял ещё на переправе через Аму-Дарью.
 
– Продолжим? – спросил Мак’Лессон.
 
Я был в  шоке. И не потому, что в ящиках не оказалось золота. К этому я был готов. Я не был готов к предательству. К подставе. К колоссальной подставе! И не только меня лично. Кто ответит за пролитую во имя этого хлама кровь? Только Кудашев! И это сделал мой кумир, бог разведывательного дела, мой учитель –Джунковский Евгений Фёдорович…
Мне стало душно. Красный туман начал было застилать глаза. Пошатываясь, я вышел в соседний обеденный зал, без сил упал на диван. Знаками показал дворецкому на сифон с сельтерской. Сделал глоток. Стало легче.
 
Ко мне подошёл и присел рядом Мак’Лессон. Взял меня за руку, нащупал пульс.
– Тебе плохо, Александр? – спросил он.
 
Я отвернулся.
 
Мак’Лессон продолжил:
– Обыкновенная операция прикрытия. Ты можешь гордиться. Задание, порученное тебе, исполнено по всем пунктам. Поверь, я не предполагал, что караван поведёшь именно ты. Был уверен, что мой дорогой Кудаш-бек расстрелян в баварской крепости Ингольштадт, как английский разведчик Адам Смит, переводчик с тюркского на английский при штабе Первой пехотной дивизии Армии Индии! Сведения были точными, могу показать подлинную справку о расстреле, выкупленную мною у бошей за большие деньги!
 
Мне стало лучше. Я поднялся с дивана. Что ж, можно верить сказанному. Тем не менее, объясняться с Мак’Лессоном не было ни сил, ни охоты. Как ему понять, что меня этот последний год поддерживала одна мысль: всё, что мною делалось, делается, и будет делаться – не в моё собственное обогащение либо в тщеславие, но во благо России! Не повернётся язык на такое утверждение.
Не прощаясь, пошел, словно побитая собака, зализывать свои раны в каморку, отведённую мне для отдыха.
 
Мак’Лессон сделал ещё одну попытку вернуть меня:
– Погоди, Александр! Ты же юрист. Вспомни римский правовой постулат: «Пусть будет выслушана и другая сторона!». Я имею право на защиту. Я не предавал тебя. О тебе я услышал только после того, как посольство Кафири пересекло Барогиль. Донесли мои курьеры. Идём, ты увидишь, что я для тебя успел сделать. Хотел показать в день нашей официальной встречи, но не утерпел. Сегодня ночь истины. Я готов ответить на все вопросы, какие найдутся у тебя. Идём со мной!
 
Я пошёл. Вернее, мы шли вместе. Как я потом узнал, в малую сокровищницу. Подземные коридоры сменялись узкими лестницами. Тяжёлые двери открывались нажатием потайного рычага, каменные блоки поворачивались, открывая пути в новые коридоры…
 
Вот и сокровищница.
Пещера Аладдина!
 
По периметру зала – каменные открытые стеллажи с бортиками, наполненные золотыми слитками и монетами.
 
Посреди зала каменный столб, накрытый плитой лилово-пурпурного порфира. На нём, как я понял, царский головной убор, составленный из нескольких золотых венцов, общей высотой в локоть. Каждый венец украшен драгоценными камнями. Я обратил внимание: кроме первого, самого простого в форме обруча с небольшими выступами-зубцами, имитирующими кладку крепостной стены.
 
Мак’Лессон прокомментировал:
– Первый венец – корона Филиппа, царя Македонии!
 
Я взглянул на Мак’Лессона:
– Шутишь, Алан?
 
Он не обратил внимания на реплику. Продолжил:
– Пред тобой подлинный, известный по описаниям всему учёному миру, кидар Александра Македонского Великого. Персидские цари коронуются подобным ему. Каждый новый шах-ин-шах заказывает для себя новый кидар. Но второго такого, что пред нами, в мире нет. Настоящий археологический артефакт. Кидар собран из венцов и корон  царей стран, покорённых Александром Великим. В том числе: Македонии, Спарты, Афин, Микен, Крита, Персии, Парфии, Египта и Индии. Всего девять венцов. Кидар тяжёл. Не всякие голова и шея могут выдержать его. Этот кидар по легенде стал причиной смерти царя Александра. Как-нибудь, расскажу. Но мы сюда пришли не любоваться на исторические реликвии. Я хочу предъявить тебе твой собственный депозит, открытый мною на твоё имя.
 
Мак’Лессон взял меня за руку и подвёл к одному из стеллажей. Каменная чаша была наполнена золотом в совершенно неподъёмном объёме.
Мак’Лессон продолжил:
– Наш довоенный договор о сотрудничестве в силе, Александр. Всё это – твоё жалованье за пять лет. В тройном размере за время войны.
Внимательно наблюдал за мной. Ждал моей реакции. Я остался спокоен. Предо мной просто металл. Моё воображение не рисовало в его свете будущую шикарную праздную жизнь либо открывающиеся политические возможности приобретения власти.
Мечта конкистадоров и авантюристов всех времён, всех стран и народов. Не моя мечта.
 
– Не хочешь узнать, цену этого депозита в фунтах либо в царских рублях? – спросил Мак’Лессон. – Мой казначей выпишет справку либо вексель, который примут в любом самом солидном банке Европы и Америки.
 
Я покачал головой. Предложил:
– Пойдём отдыхать, Алан. Скоро утро. У тебя сегодня приём Великого посольства Агнираполиса.
 
– Я отложу приём. Пусть отдохнут пока. Спасибо, Александр, я не ошибся в тебе. Так как, мы продолжим наше сотрудничество? Помнится, ты был советником самого Рами Радж-Сингха, который, в свою очередь, является и по сегодняшний день советником Вице-короля Индии по национальным вопросам! Не забыли свой псевдоним, уважаемый доктор сэр Джозеф Стивенсон, мой советник и добрый друг?
 
Я в первый раз улыбнулся. Пожал Мак’Лессону руку.
– Согласен. Куда я без тебя, Алан. После этой чудовищной провокации, организованной Евгением Фёдоровичем, меня в России расстреляют у первого же телеграфного столба. Было бы за что, не было бы столь обидно. Можешь мне ответить, был ли реально вывезен Туркестанский золотой запас из Ташкентского банка?
 
Мак’Лессон сокрушённо покачал головой:
– То, что происходит в России – чудовищно. Страна в полном хаосе, если не сказать, в агонии. Операция, произведённая Джунковским, вполне оправдана с точки зрения военного стратега, исповедующего идеалы Российской Империи. Если бы я знал наверняка, что ему удалось вывезти золотой запас и сохранить его для России, эту операцию можно было бы оценить положительно. Россию грабят все, кому не лень: от революционеров, басмачей и бандитов всех рангов из подданных Российской Империи, до военных экспедиций стран-интервентов, набросившихся на Россию, от противников до союзников, как стая гиен на израненного медведя. Немцы, австрийцы, поляки, французы, финны, чехи, американцы, японцы, китайцы… И, конечно, экспедиция генерала Уилфреда Маллесона, готовая оккупировать Туркестан. Вот кто не оставит в российских банках ни одной унции драгоценных металлов! И эта акция будет преподана мировому сообществу, как спасительно-благотворительная. Все приёмы давным-давно отработаны на самой Индии!
 
Помолчав, продолжил:
– Наш общий знакомый Евгений Фёдорович, отправив вашу экспедицию из Термеза через Аму-Дарью в Афганистан, сам исчез в неизвестном направлении. И вовремя. Туркестанская Военная Организация в Ташкенте раскрыта осенью 1918 года. Была в списках, попавших в руки чекистов, и его фамилия. Фигура крупная. Чрезвычайная Комиссия расстреливала офицеров беспощадно. 18 января 1919 года в Ташкенте началось антибольшевистское восстание. Военным диктатором сам себя провозгласил некий бывший поручик, даже не воевавший в Великую войну, но успевший послужить у большевиков военным комиссаром Туркестана – Константин Осипов. Этот перестрелял всё большевистское правительство. Однако, восставшие не смогли удержать власть. Уже 20-го января Константин Осипов был вынужден бежать из Ташкента к Чимкенту, далее через горы пробиваясь в Бухарский эмират. Предполагается, что именно он вывез из Ташкентского банка золотой запас в количестве трёх миллионов золотых монет, которые большевики в настоящее время изыскивают в Пскемских и Чаткальских горах. Это самое громкое известное на сегодняшний день дело, связанное с экспроприацией золота. В прессе большевистской, иностранной и эмигрантской много гипотез, много имён, но имя Кудашев не упоминается нигде. Так что, не браните в душе своего генерала.
 
Я молчал, осмысливал услышанное.
 
Мак’Лессон добавил:
– Вам очень повезло, Александр. В Туркестане большая война. Вы успели, как герой Ясон, проскользнуть в узкую щель сходящихся скал, раздавивших лишь конец кормового весла. Если бы вы только знали, какие силы ожидали вашу экспедицию у перевалов Хайбера и Болана! И на подступах к ним. Никто и помыслить не мог, что вы пройдёте северным путём через Барогиль, мало кому известный! Олимпийские боги покровительствуют вам. Но вернёмся к войне. Войну эту в Туркестане руками националистов ведёт Великобритания, в лице и силами Британской Индии. На сегодняшний день в Россию нет пути. Просто нет. Даже самого опасного. Я пришлю вам газеты за последние полгода. В том числе и российские, и туркестанские. Ознакомитесь. А пока отдыхайте!
Завтра после полудня будем с вами работать. Нужна ясная, понятная и жесткая концепция взаимоотношений Киштвари и Агнираполиса. Будем думать. Создавать её. Готовить документы к обсуждению и согласованию. Время изоляции наших маленьких государств истекло. У наших народов один язык, один антропологический тип, одна история. Но, знаете, что нас разъединяет?
 
Я заинтересовался.
 
Мак’Лессон указал на кидар в центре зала:
– Претензии членов правящих родов на своё историческое происхождение из чресел самого Александра Великого! И сохранившиеся с его времён золотой кидар, который вы видите, и золотой торквес на шее молодого басилевса Лак Перуна, как доказательства оного. В горах Гиндукуша и Гималаев есть ещё несколько культурных очагов, мест проживания родственных нам племён. Одно из них хранит большой бронзовый меч Александра Македонского. Другое племя – наконечник его сариссы. И все мы – прапраправнуки Александра. Вот и вам задача для раздумья. Думайте. У вас свежая голова. Может, стороннему человеку придёт в голову мысль, до которой мы никогда не додумаемся в силу своей зашоренности. Как вам?
 
Я ответил:
– Интересная партия! Оставили вы, Алан меня в эту ночь без сна. Теперь уж и не усну. Но вы уверены, что мне хватит суток на здравую идею?
 
– Если предложите концепцию, сможем разработать на её основе программу, и начать реализацию идей хоть с завтрашнего дня до поздней осени.  Разве не сможет Киштвари прокормить всё это время посольство? Или занять его досуг? Пустое!
 
Мы расстались.
Укладываясь в постель, подумал: «Леночка! Всё хорошо, родненькая!».

*****     *****     *****
*****     *****     *****

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

***  *****  ***
***  *****  ***