Когда нечего терять

ПРОЛОГ

Если бы меня спросили, жалко ли мне умирать, я бы ответил – конечно. Говорят, умирать всегда жалко.

Если бы меня спросили, жалею ли я о том, что случилось, я бы ответил решительным «нет».

В чем мне стоит раскаиваться? В том, что я решил сделать то, чего все боялись? В том, что я не стал сидеть, сложа руки, и мириться с судьбой? Или в  том, что я достиг своей цели, и теперь могу спокойно умереть?

Не в чем мне раскаиваться.

Я чувствую под собой холодную землю. И что-то мокрое на груди. Что-то вязкое и теплое.

Я чувствую, что скоро все закончится.

Но я не жалуюсь. Знаете, кому стоит жаловаться? Какому-нибудь менеджеру среднего звена, которого уволили из-за интрижки на работе. Или бездомному, которого выставили из дома его же дети. Это им стоит жаловаться. Но не мне.

Я – обычный человек. Обычный солдат забытой богом страны, которому надоело выполнять приказы. Солдат, который решил думать своим умом. Солдат, который устал от беспомощности окружающих.

Я оказался в таком положении по своей воле. По своей инициативе.

Стоит сказать, что я такой не один. В последнее время появилось много таких безрассудных, как я. Таких отчаянных. Таких, кому нечего бояться. Нечего терять.

Пытаюсь открыть веки. Больно. Перед глазами белая пелена. Свет? Снег? Облака? Или, быть может, и, что более вероятно, пепел? Не знаю. Не интересно. Не важно.

Чувствую себя тяжелым. Как будто я стал одним большим целым. Почему? Мне бы тоже было интересно. Еще бы, падать с 20 этажа – то еще приключение.

Сделал усилие, повернул голову. Рядом люди. Кто-то скажет, что с юмором у меня плохо, потому что я бы сказал, что им повезло меньше, чем мне. Мои люди. Те, кто мне верил. Кто видел во мне человека лучшего, чем я есть. А мне неловко было убедить их в обратном. Теперь уже поздно. Мне начинает казаться, что у меня талант везде и со всем опаздывать.

Холодно. Губами чувствую на асфальте что-то соленое. Теперь я понял, отчего было так мокро.

Я умираю.

Сердце бьется, словно большой церковный колокол.  Медленно. Тяжело. С надрывом. С каждым его ударом лужица вокруг меня становится все больше. С каждым ударом дышать все тяжелее. Мое сердце меня предает.

Есть ли на свете хоть одно сердце, которое бьется для меня?

Не помню. Да, вроде бы. Да, точно да.

Было.

Голова раскалывается. Пульс разрывает виски. Как будто мои мысли обуты в железные сапоги. В моем состоянии придаешь немного другое значение выражениям «мысли материальны» и «воспоминания причиняют боль».

Ноги не слушаются. Как и руки. Пальцы чувствуют какой-то предмет, но я не могу определить, что это. Какие-то смутные очертания смутных тел. Будь то кусок стекла, фонарный столб или чья-то нога.

Нога человека, который стоит надо мной, нацелив оружие.

Наверное, это конец.

Он наверняка добьет меня. И я умру. Умру, так и не достигнув того, чего хотел. Умру, как мерзкий предатель, враг народа. Умру, так и не оставив след в истории. След в сердцах людей. Так и не показав им, как это - быть свободными. Показать, что и с таким грузом в душе можно жить.

Жить и бороться.

Через мгновение я умру.

Глядя в лицо Смерти, ты начинаешь Ее бояться. Перед Ее лицом нет места цинизму, гордости и самоуверенности. Когда Она приходит, ты начинаешь верить в Бога. И просить у него прощения.

Мне страшно.

Я совершил много грехов за свою жизнь. Но недостаточно много, чтобы вот так умереть. Недостаточно, чтобы перенести все то, что мне довелось.

Но кто-то там, наверху, другого мнения.

Когда Смерть на пороге, вся жизнь проходит перед твоими глазами. Кадр за кадром, как в замедленной съемке.

Детство. Беззаботное. Легкое. Первая влюбленность. Первый поцелуй. Первый секс. Студенческие годы. Выпускной. Работа, которую бросил от ужаса. Потом еще одна такая же. И еще. Они все такие.

Потом ты понимаешь, что уже не молод, и пора завести семью.

Ты ее любишь. Она – весь твой мир.

Ты не понимаешь других. Других, для которых все так потому, что так принято. Жена, двое детей и выпивка по вечерам. Дом и автомобиль в кредит.

Мечта, черт побери.

Чтобы все, как у людей.  И ничего необычного.

Только Время идет.

Идет, и никого не щадит. Забирает с собой, кого хочет. Тех, кто Ему нравится. И тут ты понимаешь, что у вас с Ним схожие вкусы.

Ты живешь, и не задумываешься об этом.

Почти.

Только иногда, когда ты оказываешься один на один с бутылкой виски и тишиной поздней ночи, в голову начинают лезть такие мысли. И тут же растворяются в крепкой коричневатой жидкости.

Ты начинаешь понимать, почему люди напиваются.

Так происходит до тех пор, пока не происходит что-то из ряда вон выходящее. Пока не умрет твоя любимая кошка. Пока тебя не собьет машина. Или пока ты не упадешь с 20 этажа небоскреба, пытаясь изменить мир.


ГЛАВА 1

Когда ты умираешь, Время замедляется. Ты вспоминаешь все. Все, что доставляет радость. Все, что когда-то хотел забыть.

Возвращаются все, кто когда-то ушел с Ним. Все, кого неимоверными усилиями стер со страниц своей памяти. Вырвал с корнем, вместе с соседними страницами, нарушив переплет.

Вы уже знаете, чем все закончилось. Знаете, как я лежу на асфальте, истекая кровью, и готовлюсь умереть. Знаете, что я ни о чем не жалею, и о том, что мне страшно.

Сейчас, когда я вижу всю свою жизнь, как на ладони, вам пришла пора узнать, почему так произошло. С чего все начиналось.

Пока я еще помню.

***

Утро. Обычное хмурое утро понедельника. Обычная работа обычного полицейского в обычном городе.

Обычный звонок будильника в шесть тридцать. Обычный завтрак — обычные тосты из обычного хлеба. Обычная утренняя газета под дверью. Обычный серый рабочий костюм.

И прощание с женой и дочерью тоже обычное.

Все обычно. Скучно. Однообразно. Все это совершалось каждый день одинаково. Как будто каждый день рано утром чья-то невидимая рука заводила пружину ключом в моей спине. Как у игрушечного щелкунчика.

О, как же много я сейчас бы отдал, чтобы вернуть это невзрачное «обычно». Начинаешь ценить особенно сильно, когда потеряешь.

Банально. Но чистая правда.

Только один Бог знал, что мой карточный домик в тот обычный хмурый понедельник развалится. Знал, и не сказал.

Он никогда ничего не говорит.

Обычный звук работающего двигателя. Обычный маршрут. Обычное пиликанье в салоне из-за не пристёгнутого ремня безопасности.

Да кому они вообще нужны, эти ремни? И с ними, и без них шансы выжить чуть менее чем нулевые.

Потому что сегодня какой-то парень расстался с подружкой и провел всю ночь в баре. Знаете, в таком баре, который есть в любом городе. В таком, в который вы не пойдете, будь у вас лишних пять баксов.

А теперь алкоголь в его венах — как бензин в его автомобиле. И ему побоку, что ты не ездишь на красный.

Потому что он ездит.

Обычное радостное приветствие Джо на пропускной. Он работает здесь уже 40 лет, но все не уходит на пенсию. Как он говорит – не хочет.

Он пережил всю свою семью. Детей и даже внуков. Злополучный рейс 401. Его жена не выдержала горя.

И теперь все, что у него есть – эта дрянная работа. 250 дежурных «Доброе утро» и «Всего доброго» каждый день. Но он не хочет уходить.

Я бы тоже не хотел.

Обычное место на парковке. Обычное приветствие коллег. Обычный дерьмовый кофе из автомата за семьдесят центов.

Обычное опоздание напарника. Обычная куча папок с делами, которые так и не будут раскрыты. Обычные звонки людей, надеющихся на чудо. Обычный ответ – «мы работаем над этим».

Позвольте дать вам один совет: не верьте тому, что вы видите в кино.

За все мои годы, проведенные здесь, я еще не видел ни одного дела, где все детали подходили бы друг к другу, как в каком-нибудь кошерном голливудском фильме.

Никогда.

Горькая правда состоит в том, что после рабочего дня ты идешь домой и думаешь обо всех этих незаконченных делах. Даже сидя в туалете со свежим выпуском «Таймс». Или допивая бутылку скотча после хорошего ужина.

Ты вспоминаешь о мизинце, найденном на месте преступления 3 года назад. Обычном отрезанном мизинце из обычного нераскрытого дела. И вдруг ловишь себя на мысли, что не можешь не гадать, - кому же, черт возьми, принадлежала эта штуковина?

И так все эти три года.

Никто и не говорил, что быть детективом легко.

Но ты все равно занимаешься этим. Каждое утро поднимаясь с кровати с мыслью, что сегодня тебе повезет.

Вызов. Какой-то парень застрелил женщину пистолетом, купленным на отцовские деньги.

Еще один. Взрыв на Парк-авеню. Здесь такое чуть ли не каждый день.

Куча бумажной работы. Отчеты, рапорты, заявления. Без бумажки даже лишний вздох не сделаешь.

Джо, как обычно, приветливо улыбается. Желает всего доброго и хорошего вечера.

Обычная дорога домой. Обычный магазин, обычный список покупок. Обычный осмотр почтового ящика.

Необычно открытая дверь. Необычная тишина в ответ на обычное «милая, я дома». Необычно разбросанные вещи. Необычные звуки вверху по лестнице.

Привычный холодок и тяжесть оружия в руках. Адреналин наполняет сосуды, и мысли двигаются с поразительной четкостью.

Обычный скрип деревянной лестницы, которую давно пора бы уже починить.

Необычное окровавленное тело в детской за необычно приоткрытой дверью. Необычный темный силуэт, выпрыгивающий в окно.

Годы тренировок и работы в управлении довели рефлексы до автоматизма.

Выстрел. И еще один. И еще.

Обычное приятное ощущение отдачи. Ощущение каждого выпущенного патрона, уходящего точно в цель.

Попал. В спину. Силуэт безвольно повис в оконном проеме, наполовину свесившись вниз под собственной тяжестью.

Обычный щелчок предохранителя. Обычная проверка пульса.

Мери. Анна. Мертвы. Они обе мертвы.

Я опоздал. Снова. На несколько минут. Несколько чертовых минут, которые я потратил на обмен любезностями на кассе магазина. Или на проверку почты. Уже не важно.

Необычное чувство. Вернее, необычное отсутствие чувств.

Пальцы сами набрали «911». Длинные, кажущиеся вечными, обычных два гудка. Обычное, монотонное «я вас слушаю» на линии.

Что-то было не так. Что-то не давало покоя. Что-то ускользало от моего внимания. Было что-то еще необычное.

- Сэр, я вас слушаю! У вас все в порядке?

Силуэт.

Это не обычный грабитель. Необычная форма. Необычный бронежилет. Необычная рация.

- Сэр, где вы находитесь? Что у вас произошло?

Необычный удар по затылку. Необычная тяжесть собственного тела. Необычная темнота перед глазами.


ГЛАВА 2

Эта темнота уже стала обычной.

Все равно ни черта не видно. А когда пытаюсь открыть глаза – еще и больно. Так что лучше уж так.

Мое сердце все еще бьется. Легкие все еще наполняются воздухом. В памяти все еще всплывают картины прошлого.

Я все еще лежу, истекая кровью. И надо мной все еще стоит тот человек с оружием.

Делаю усилие и открываю глаза. Получается.

Хорошо, значит, мышцы еще меня слушаются.

Значит, я еще жив.

Человек смотрит на меня. Черты его лица кажутся мне знакомыми, но моя память упорно отказывается называть мне его имя.

Предательница.

Его губы шевелятся, но я ничего не слышу. Ничего, кроме глухого звона.

Он берет меня под руки, и закидывает себе на плечи. Каждое  движение причиняет нестерпимую боль. Но сил нет даже на стон.

Движемся.

Улица за улицей. Перекресток. Еще улицы.

Порой карта города кажется мне каким-то сумасшедшим лабиринтом. Местом, где можно надежно скрыться от глаз. Местом, где можно навсегда затеряться во тьме.

Эта часть города мне знакома.

Сюда обычно приходят те, кому больше нигде не рады. Те, кому нет больше места среди общества. Те, кто не боится за свою жизнь.

В здешнем воздухе вместо кислорода – насилие и жестокость. А вместо хлеба – дешевый алкоголь и девятимиллиметровые патроны.

Да, мне знакомо это место.

Ведь я уже был здесь. Несколько дней назад.

***

Открыв глаза, я увидел над собой своего напарника, Блейка.

Он молчал и смотрел на меня.

А тем временем в моей комнате орудовали криминалисты. В глазах рябило от фотовспышки. Двое парамедиков выносили тела в чехлах.

Анна. Мери. Черт, почему это был не сон.

Голова гудела от недавнего удара, и закружилась, едва я попытался встать на ноги.

- Мерфи, ты в порядке?

Качаю головой.

- Стоять можешь? Так, хорошо. Спокойно. Сейчас все будет в порядке. Эй, вы, закончите тут – и сразу в участок! Пойдем, Майк.

Снаружи уже столпилась куча зевак. Голодные до зрелищ продукты современного общества. Для них в этом городе полно подобных развлечений. Как это еще пресса не приехала.

Ноги шагают сами по себе. Сами по себе руки захлопывают дверь автомобиля и пристегивают ремень безопасности.

Мы трогаемся с места. Я не знаю, куда мы направляемся. Я не хочу этого знать.

Я хочу узнать только одно: кто это сделал.

Мы подъехали к какому-то бару, и вышли из машины.

Здесь жизнь тоже шла своим чередом. Бармен до блеска натирает очередной стакан, который через пять минут поставит перед очередным клиентом. Парень за соседним столиком пытается угостить коктейлем симпатичную девушку. Он еще не знает, что она пришла не одна.

Компания студентов в углу громко празднует очередной гол любимой команды. При этом делают они это настолько искренне, что волей-неволей все остальные посетители бара понемногу к ним присоединяются. У входа незадачливый дилер пытается продать парню дурь. А в туалете поселился неудачник, который, похоже, сегодня перебрал.

Ужасно хочется напиться. Слишком много всего хочется забыть. Вымыть, вытравить из мозга очередной порцией спиртного. Но работая на такой работе на своем опыте быстро понимаешь, что это помогает не надолго.

- Мерфи, я не знаю, что случилось. Но я знаю, каково тебе.

Самая глупая фраза на свете. Если кто-то когда-то вам ее скажет – можете быть уверены, что ни черта этот человек не знает. И знать не хочет. А хочет побыстрее свалить от вас к своей счастливой и беззаботной жизни.

- Слушай, я знаю, чего ты хочешь. Найти тех, кто это сделал. Но сейчас тебе нужен отдых. Я отвезу тебя домой. Мы найдем этих мерзавцев, слышишь?

За это я всегда его и ценил. Он понимал меня без слов. Мы работали вместе еще до того, как он стал детективом. У него не было родителей. И он всегда говорил мне, что я был для него как отец.

Он всегда был благодарен мне за это.

- Спасибо.

Блейк молча кивнул. Уже привык к моей немногословности. Он расплатился, мы встали, и пошли к машине.

Следующим утром я снова пришел в участок. На работу. Как обычно. Почти.

Атмосфера практически не изменилась. Я ощущал разговоры за своей спиной и взгляды, переполненные притворной жалостью. Я чувствовал, как каждый здесь сокрушался, мол, как же мне тяжело, и как я это переживу, в это время читая Эсквайр и потягивая кофе, закинув ногу на ногу.

Мне не было дела до этих лицемеров. Никогда не было. Но одного человека этим утром я все-таки ждал увидеть.

Возле моего стола меня уже ждал Стивен.

- Майк, у меня есть кое-что для тебя. Но об этом не должен знать никто, понимаешь?

Я кивнул.

Он протянул мне свернутый вдвое лист бумаги.

- Хорошо иметь должников. Это было непросто, но что-то есть. Тебе нужен он. Бар «Горизонт», это в Куинс.

Я снова кивнул ему.

- Будь осторожен.

Осторожность. Сейчас меня меньше всего интересовала осторожность. Сейчас, когда у меня появилась тоненькая ниточка, которая может распутать весь клубок сумасшествия последних дней.

День пролетел необыкновенно быстро. Такой же обычный день, как и всегда, однако сегодня это не беспокоило меня. Не беспокоили нераскрытые дела. Не беспокоило тягучее однообразие и куча бумажной работы.

Тем вечером я не зашел в магазин. Не проверил почту. Не поехал домой.

Я пошел искать ответы.

Зыбко. Мокро. Кажется, что в этом городе постоянно идет дождь. Кажется, что небо здесь всегда серое, затянутое грозовыми тучами. Как будто плачет обо всех наших потерянных душах.

Серые отражения в серых окнах серых небоскребов. Серая реклама на серых такси. И люди здесь серые. Даже этот дождь их не отмывает, стекая тонкими ручейками по лицам.

Все здесь заняты своими делами. Всем никогда нет дела до окружающих. Все чувствуют себя изолированными под серыми куполами своих зонтов. Все спешат в серое никуда. Спешат сделать свои серые мечты общей серой реальностью.

За это я и люблю этот город. Здесь легко потеряться. Тебя просто никто не станет искать. Легко почувствовать себя одним в огромной толпе. Ведь можно представить, что ее просто не существует.

Этот город боится меня. Ведь я вижу его истинное лицо. Улицы – продолжение сточных канав. А канавы заполнены кровью. Выстрелы здесь слышны чаще, чем смех. Банды убивают друг друга в борьбе за очередной мусорный бак. А политиканов заботит только глубина собственных карманов.

Весь этот город, весь наш чертов мир стоит на краю, глядя в глаза дьяволу. Вокруг все эти либералы, интеллектуалы, сладкоголосые болтуны, и от чего-то вдруг никто не знает, что сказать.

Передо мной этот ужасный город, он вопит, как скотобойня, полная умственно отсталых, а ночь воняет блудом и нечистой совестью.

И где-то там, прямо в центре этого гниющего и разлагающегося мира, меня ждет разгадка.

Вот он, «Горизонт». Только взглянув на это место, я сразу же увидел его насквозь.

Сюда не приходят просто так. Кто-то хочет спрятаться. А кто-то – отыскать.

Я вошел, и никто не обратил на меня внимания. Сюда часто забредают любители острых ощущений из города.

Подошел к барной стойке, заказал виски.

Нет, безо льда. Лучше двойной.

Через минуту передо мной появилась коричневая жидкость в мутном надколотом стакане.

Выпил залпом. Довольно неплохо. В следующий раз приду сюда, когда мне захочется выпить.

Называю бармену имя, и кладу на стойку пятьдесят баксов. Он молча перекладывает деньги в фартук и показывает на парня в углу.

Он стоит в кругу других, таких же, как он сам. Смеется. Шутит. Увидев меня, бросается бежать, растолкав всех своих «товарищей». Неразумно. Я был не в том настроении, чтобы гоняться за ним. Два выстрела в ногу поубавили его прыть.

Люди, сидящие за столиками, даже не вздрогнули. Видимо, для них это обычное дело.

Беру его за шиворот и тащу в туалет.

Я знаю, что он меня узнал. Он знает, что мне от него нужно.

Плюет мне в лицо.

-Я тебе ничего не скажу!

Глаза. Его глаза. Это был он.

Тот самый силуэт, безвольно повисший на моем окне. Тот самый силуэт, который получил три пули в спину.

Он понимает, что я его узнал. Пытается ползти. Зря.

Беру его за волосы и бью лицом об унитаз.

Никогда раньше не использовал унитаз в борьбе с отбросами общества.

Его лицо в крови. Разбита губа, наверное.

- Имя.

Молчание.

Бью его по скуле.

- Не смей.

Бью по подбородку.

- От меня.

Его бровь разрывается.

- Ничего.

Чувствую, как выбиваются зубы.

- Скрывать.

Под костяшками пальцев проседает нос.

Свозь кровавое месиво, в которое превратилось его лицо, выплевывая кровь, прорывается хрип.

- Я… скажу… я все… скажу.

Через минуту я знал имя. Имя человека, который ответственен за смерть моей жены и дочери. Имя человека, которому недолго осталось жить.

Он мне был больше не нужен. Я поднял оружие.

Парень сделал огромное усилие, и поднял руку. Пытался закрыться. Пытался молить о пощаде.

Выстрел. Точно в голову. Мои руки снова обрели твердость.

Кто-то из вас может осудить меня. Напомнить мне о клятвах. О том, что я должен служить и защищать. И предавать негодяев правосудию, а не убивать в сортирах дешевых забегаловок в трущобах.

Знаете, что я вам отвечу? Слишком много я давал клятв. Слишком много я должен. Быть верен президенту, государству, обществу. Но что, если мне не нравится президент? Что, если общество стремится меня уничтожить, а государство не может сделать ничего, чтобы меня защитить?

Верность нужно заслужить.

Жизни, полные насилия, насилием и заканчиваются. Люди – дикари по своей природе. Как бы мы ни старались это скрыть или приукрасить.

Я вижу истинное лицо общества. Вижу все, что тщательно стараются скрыть. А моя жизнь – это пародия. Анекдот. Я как-то слышал один анекдот: «Мужчина приходит к врачу, жалуется на депрессию. Говорит, жизнь груба и жестока, что он чувствует себя одиноким в угрожающем мире. Врач предлагает простой рецепт: «Великий клоун Пальяччи сегодня в городе. Сходите, это Вас подбодрит». Мужчина взрывается слезами. «Но, доктор, – говорит он, – я и есть Пальяччи!».

Хороший анекдот. Всем смеяться. Барабанная дробь... Занавес.


ГЛАВА 3

Снова темнота. Нет, я не боюсь ее. Я уже почти с ней подружился. Ей меня не убить.

Ни ей, ни свинцу, ни гравитации.

Я мало что чувствовал и видел сквозь веки, которые открывались так тяжело, словно я не спал целую вечность.  А все тело болело, словно по мне проехались катком. Впрочем, это было недалеко от истины.

Через небольшую щелочку между веками пробивался белый свет. Вокруг было очень тихо, и невозможно было понять, где я нахожусь в этот миг.

Я еще немного приоткрыл глаза. Попробовал осмотреться. Мышцы ныли и дребезжали, словно натянутые струны. Повернув голову направо, я увидел Блейка. Он смотрел на меня.

- Ну здравствуй.

Я пытаюсь ответить ему, но у меня не выходит. Чертова трубка в горле. Аппарат искусственной вентиляции легких – одно из самых значительных изобретений человека в медицине.

Решили поиграться в Бога. Побороться с ним. Но Он все равно забирает тех, кого посчитает нужным. И никому до этого нет дела. Мы существуем на планете один краткий миг, и если завтра все мы исчезнем — планета этого даже не заметит. Да и в конце концов, в одном мы точно не в праве жаловаться на свою жизнь: она никого не держит.

- Спокойно, Мерфи. Все в порядке. Мы в больнице. Все кончено.

Все кончено. Кончено? Да, именно так. Моя память меня не подводит. Или подводит?

- За дверью стоят двое патрульных – на всякий случай. И еще – я привез некоторые вещи из твоего дома. Я думаю, ты не против.

Жестами попросил подать мне ручку и карандаш. Руки плохо слушались, и мне было не видно, как получались буквы, но кое-как я все-таки смог вывести 7 неровных букв, которые отражали все, что я мог и хотел сказать в тот миг.

«Спасибо».

- Не за что, старик. Я знаю, что ты сделал бы для меня то же самое.

Да, сделал бы. Конечно сделал бы.

В моей жизни было столько дерьма, подлости и предательств, что верность для меня превратилось во что-то вроде высшей цели. Я знаю ей цену. Я могу ее предоставить, и у меня хватит средств ее оплатить.

- Отдыхай, дружище. Тебе это нужно. Впереди еще много дел.

Да. Впереди еще очень много дел. Но сейчас…

Я закрыл глаза и стал ждать Ее. И Она не заставила ждать долго. Пришла Тьма и снова накрыла меня.

***

Я знал все, что мне нужно.

Имя. Время. Место.

И самое главное – я знал, какая участь ждет человека, который убил мою семью.

Передо мной снова лежал тот самый город. Город, состоящий из оттенков серого.

Он смотрел на меня. Смотрел своими глазами-витринами. Глазами-окнами. Глазами-вывесками, разноцветными, словно светофоры.

Красный-жёлтый-зелёный.

Он хочет заглянуть мне в душу. Хочет увидеть меня насквозь – так, как вижу его я. Хочет съесть меня. Контролировать меня. Подключить меня к общему атрофированному мозгу в пьяном угаре.

Я вижу перед глазами его разинутую в отчаянном порыве пасть. Чувствую на щеках его горячее дыхание. Пахнет канализацией, фаст-фудом и алкоголем.

А еще – кровью. И деньгами.

Мне не впервой смотреть ему в лицо.  Заглядывать в его бешенные, безумные глаза.

У меня хватает духу потому, что я сам не менее безумен.

И снова эти люди. Безликая толпа бегущих в никуда.

Они вечно повсюду торопятся. На работу, — я видел их тысячи, с завтраком в кармане; они бегут как сумасшедшие, думая только о том, как бы попасть в метро, в страхе, что их уволят, если они опоздают.

Потом торопятся домой, боясь опоздать к обеду. По вечерам сидят дома, опасаясь ходить по глухим улицам, а по ночам спят с женами, на которых женились не по любви, а потому, что так было нужно.

В будние дни они страхуют свои жизни от несчастных случаев. А на выходные пытаются спасти свою душу от девяти кругов Ада.

Заводят детей и перекрашивают их в серый, как когда-то их родители перекрасили их. Потому, что нельзя отличаться. Нельзя быть другим. Ведь всех других общество ассимилирует насильно.

В очередном безымянном переулке увидел мертвую собаку. Она лежала на асфальте, на её сером брюхе отпечатался след автомобильного колеса. Ее мертвые, остекленевшие глаза смотрели на меня.

Такие же глаза у людей. Нет, не у мертвых. У обычных, живых людей.

Остекленевшие, мёртвые глаза, не видящие дальше своего уютного мирка. На их душах такие же следы от колес. И там же – в душе – они так же мертвы.

Я никогда не задавал себе вопрос, почему так. И именно поэтому я мало чем отличаюсь от всех этих людей.

Я так же мертв, как и они. Но, в отличие от них, у меня есть цель.

Улицы, казалось, не имели конца. На указателях были одни и те же названия. В витринах – одна и та же реклама. Едкий дождь размывал все краски и перекрашивал все по-своему.

И все же я медленно, но постепенно приближался к своему ориентиру. Нэйшнл Плаза Тауэрс.

Бесформенное нечто, возвышающееся над городом. Цитадель коррупции, клеветы и порока. Содом и Гоморра Лос-Анжелеса.

Именно там, в своем уютном кабинете, находился человек, который должен ответить за то, что сделал.

Александр Брин.

Владелец «ЭйБи Медикал». Компании, в которой работала Мери.

Что-то говорило мне, что я не переживу этого приключения. Видимо, это было то, что люди обычно называют здравым смыслом. Впрочем, меня это мало волновало.

Загнанный в угол человек становится похожим на зверя. Первобытного, необузданного. Вся сущность его – выживание и месть. И сейчас моя звериная натура кричала мне о том, что я должен сделать. И я с радостью, даже с упоением ее слушал.

Я не думал о том, что будет дальше. Я даже не пытался. Потому что никакого дальше просто не было. Свет в конце пути погас. Слишком большим оказался счет за электричество. Мне было нечего терять.

Я буду идти к цели до тех пор, пока смогу стоять на ногах. Но зачем мне это все?

Мы, - люди, думаем, что у нас есть право поглощать, изменять, и овладевать всем тем, что может понадобиться для достижения нашей мечты.  Но задумайтесь: сколько раз это приводило к конфликтам с теми, кто верит в то же самое?

Корпорации имеют власть большую, чем правительства. Они решают, кто должен жить, а кому пора умереть. И если ты хочешь нажить врагов – просто попытайся что-нибудь изменить.

Люди потеряли веру. Им проще слиться с серой массой, чем сделать что-то для самих себя.

Вера и надежда – как кола в зеленых бутылках. Ее больше не делают. С каждым днем будущее становится все мрачнее. А прошлое, со всем его дерьмом, светится все ярче.

Когда человек хотя бы раз видит черную изнанку общества, он больше никогда не обернется к ней спиной. Не притворится, что ее не существует, кто бы не приказывал ему обернуться. Мы делаем это не потому, что оно дозволено, мы делаем потому, что должны. Мы делаем это потому, что вынуждены.

Убийство одного человека не будет победой в войне. И даже не будет одной выигранной битвой. Но это даст людям надежду. Даст веру в то, что мы все можем что-нибудь изменить, что за это стоит бороться. И если моя жизнь будет этому ценой – да будет так. Мне не для кого ее беречь.

Главный вход. Я припарковался в переулке напротив, чтобы проверить снаряжение.

Военный трехслойный бронежилет. Противогаз. Несколько сменных магазинов в карманах. И приятный холодок любимой Беретты в руке.

Закрыл багажник, оставив все лишнее в автомобиле.

Пора.

«Я прожил свою жизнь без страха и компромиссов. И ступаю в смертную тень без сожалений.»

Охранник на входе. Мертв, даже не успел поднять тревогу.

Еще двое в холле. Услышали выстрел. Прибежали посмотреть. Присоединились к первому.

Стол охранника. План здания. Нужный мне кабинет на двадцатом этаже.

Медленно подхожу к лифту. Дверь приветливо отъезжает в сторону. Жму на нужную кнопку и чувствую приятное плавное ускорение.

«Что бы ни случилось в моей жизни, - я знаю, что это было необходимо.»

Лифт остановился, и его дверь открылась. Все было как-то просто.

Чересчур просто.

Рефлексы сделали свое дело. Я успел лишь отскочить в сторону и надеть противогаз – вслед за дымовой гранатой открытый лифт изрешетила автоматная очередь.

У меня было 20 секунд, пока не рассеется дым.

Выбирая место для каждого шага, я пробрался ближе к стрелявшему. Он был не один.

Охрана. Профессионалы. Разумно. Но он не учел одного.

Я тоже профессионал.

«Господи, прости всех тех, кто совершал зло для меня в течение моей жизни, ибо не ведали, что творили.»

Двое получили по патрону в голову. Магазин был почти пуст.

Я вытащил его, и бросил под ноги третьему. Последующий за этим удар в стекло защитных очков разбил их, вместе с носовой перегородкой. Следующим движением я свернул ему шею.

Его тело прикрыло меня от выстрелов четвертого. Магазин довольно быстро опустел, и вонзившийся в область шеи нож не дал ему перезарядить оружие.

Пятый выглянул из укрытия. Я не успел бы добраться до него живым, но нож пригодился и здесь. Он не ожидал, что я его метну. А зря.

В холле выключился свет. Остались только двое.

«Прости меня за все беззакония, которые я сотворил за все время своей жизни, ибо не по злому умыслу, но по слабости духа своего творил их.»

Звуки шагов были нечеткими, поэтому нужно было ориентироваться по-другому.

Противогаз полетел в центр зала. Тут же две вспышки пламени вспыхнули, выдав своих владельцев. Дальше дело было за малым.

Четыре выстрела на двоих – довольно неплохо. Но я мог и лучше.

Пришлось еще раз обойти холл, чтобы убедиться, что больше никого нет.

Те двое были последними. Теперь только одна дверь отделяла меня от моей цели. А пропуск одного из охранников впустит меня в нужный кабинет.

Таблички на дверях. Дешевая дань собственному тщеславию. Ведь когда у тебя есть свой кабинет со столом, креслом и неплохим видом из окна, перед кабинетом сидит хорошенькая ассистентка, а на двери висит табличка с твоей фамилией – ты автоматически становишься хозяином жизни.

Нужный кабинет был прямо передо мной. Его сложно было не заметить или пропустить.

«Прости за то, что сознательно не выбирал путей праведных, но выбирал пути жестокие и беззаконные.»

Провел картой по охранной панели. Замок открылся, пропуская меня внутрь.

Он меня ждал. Ждал, закинув ногу на ногу, откинувшись в своем удобном кресле, и попивая виски из хрустального стакана.

- Доброй ночи, мистер Мерфи.

Я поднял оружие.

- Прежде чем Вы сделаете это, я бы хотел кое-что Вам рассказать.

Предохранитель с характерным щелчком ушел вниз.

Брин поднялся с кресла, и подошел к окну.

- Понимаете ли, мистер Мерфи, я не отрицаю, что Ваша жена – Мери, верно? – была убита по моему приказу.

Медленным движением взвел курок.

- Но она сама виновата. Она нашла материалы, которые дискредитировали меня. Я был вынужден!

Я подошел к нему, и ударил рукояткой пистолета в челюсть. Он упал на пол, сплевывая кровь.

- Погодите. Погодите! Я не виноват. Я знаю, что Вы чувствуете.

Занес руку для следующего удара.

- Да неужели?

- Да, да, поверьте мне! Я тоже терял близких.

Приставил пистолет к его лбу.

- Мне нет до этого дела. За что ты убил ее? За что?

Он молчал.

Я обхватил его горло и поднял над землей. Его руки, которые сначала пытались разомкнуть мою хватку, судорожно показывали на верхний ящик стола.

Я отпустил его, и он мешком упал на пол, жадно хватая ртом воздух.

В ящике лежала папка с пометкой «Проект «Асгард». Сверху стоял гриф «Секретно», а немного ниже – печати Конгресса США.

- Да, да… Здесь… Здесь все. Она… Она просто не знала… во что связалась. Я пытался ее предупредить, но уже было слишком… слишком поздно. Мне приказали убрать ее.

Я открыл папку, и начал листать. Генетические эксперименты по улучшению человека. Опыты на животных. На людях. На детях. Страшные последствия вмешательства в Божий промысел.

План массового испытания на населении всей Земли. Выпуск лекарства, которое позиционировалось, как панацея. А на самом деле – готовло белковые цепи человека к будущим трансформациям. Превращало людей в безвольную массу, которую легко контролировать. И вместе с тем приносило огромную прибыль. Вот что она нашла.

Я медленно повернулся к Брину. Тот все еще лежал на полу.

- Почему ты мне это показываешь?

В холле раздался звук прибывшего на этаж лифта. Сразу за этим – взрыв светошумовой гранаты. Я немного приоткрыл дверь, чтобы посмотреть, что происходит. Было все еще темно, но характерный топот и переговоры выдавали полицейский спецназ.

Я обернулся, и увидел Брина, держащего пистолет в руке.

- Почему? Да потому, мистер Мерфи, что вы все равно уже ничего никому не сможете рассказать.

Я только крепче сжал оружие.

- Скоро вы встретитесь со своей семьей, Мерфи. Приятно было поболтать.

«Убереги меня от мучений и зла, от злости и неправды, и проводи в последний путь дорогой небесной.»

Я бросился к нему, чтобы выбить оружие. Он выстрелил. Пуля попала мне в плечо. Резким ударом я сломал его руку в локтевом суставе. Пистолет упал на пол.

- Мерфи, вам все равно не выжить! Я вызвал полицию 10 минут назад. Государство очень хорошо хранит свои секреты, детектив…

Я понимал, что он говорит правду. Но мне это мешало. Он замолчал от увесистого удара в челюсть.

Спецназ был уже за дверью. Я каждой клеткой своего тела буквально чувствовал, что там происходит.

Двое бойцов по бокам с гранатами и оружием наготове. Один перед дверью в готовности ее выбить. Остальные сбоку сзади, готовы зайти по первому приказу командира.

Все вокруг расплылось и застыло, как в замедленной съемке. Даже воздух не шевелился, как казалось.

Времени размышлять не было. У меня был только один шанс выжить.

Отстегнул гранату от пояса. Выдернул чеку.

Удар в дверь. Петли, петли, немного посопротивлявшись, согнулись и поддались. Замок вылетел внутрь вместе с дверным полотном.

Я разжал кисть, отпустив штангу гранаты, и бросил ее к двери. Плечо болело, но сил хватило на то, чтобы поднять Брина вверх. Трижды выстрелив в окно, и выбросив в сторону пистолет, я побежал.

За спиной раздавались крики. Звон стекла и топот солдат  перебивали автоматные очереди. Несколько пуль ударили в спину, но бронежилет выдержал.

«И когда я приду к концу моего жизненного пути, убереги меня от тяжких мук и даруй мне избавление, поскольку ступаю я в смертную тень свободным от зла и раскаяния.»

Путь к окну, казалось, тянулся целую вечность. Собрав все силы, я бросил Брина в окно. Армированное стекло поддалось и рассыпалось. Я прыгнул вслед за ним. Практически в то же время в кабинете раздался взрыв.

Последнее, что я помню – я схватил этого подонка в полете, и оказался на нем. Тогда он был еще жив.

От тупого удара я потерял сознание.

Так я познакомился с Ней. Она накрыла меня, смешиваясь с болью, рождая совершенно новые краски и чувства в моем мозгу.

Темнота.

Да. Теперь мы знакомы.


ГЛАВА 4

По официальной версии я попал в засаду наркокартеля, преследуя дилера в Куинс. Блейк подоспел как раз вовремя, чтобы меня выручить.

Не так интересно, как было на самом деле. Но ничего.

Через два недели меня выписали с больницы. Рекомендовали отдых и покой, а через месяц можно было возвращаться на работу.

Впрочем, четыре сломанных ребра и поврежденный коленный сустав и так не располагали к беготне за преступниками.

Весь город говорил о том, что произошло. Газетные заголовки пестрели о «дерзком нападении» на одного из самых влиятельных бизнесменов страны. «Неизвестный» вломился к нему в кабинет, перебив охрану, и уложив отряд спецназа, выбросил его из окна, а сам скрылся без вести.

Что ж, меня такой поворот событий устраивал.

Что-то мне подсказывало, что Стивен приложил к этому руку. Слишком много сюрпризов он преподносил мне в последнее время.

И даже если это было и так, я не хотел этого знать.

Если он решил взять на себя роль моего ангела-хранителя, то может, я не настолько плох, если заслуживаю на это.

Я знал, что если бы все повернулось по-другому, он бы сделал то же самое для Мери и Анны.

На их похороны собрался весь наш участок.

Слова ободрения и подбадривающие похлопывания по плечу. Остекленевшие взгляды, пытающиеся изобразить сочувствие, и картинно искаженные горечью лица людей в черном. И много пафосной горечи в словах людей, которые их едва знали.

Здесь тоже не было ни капли искренних эмоций. Но сейчас меня это уже не задевало, как две недели назад.

«Мэри Энн Мерфи. 1978 – 2000.

Анна Мерфи. 1989 – 2000.

От любящего отца и мужа. Вы всегда останетесь в моих сердцах.»

Все давным-давно разошлись, а я все еще стоял и смотрел на два небольших надгробия под старым развесистым дубом.

Хм. Как же странно. Чуть ли не впервые на моей памяти в этом городе светило яркое солнце, и на небе, таком чистом-чистом, не было заметно ни единого облака.

Я чуть и не впервые понял, что трава на самом деле зеленая, а не грязно-коричневая. И небо на самом деле голубое, а не серое.

Я с горечью понял то, что моя жизнь уже не будет прежней. Пусть и прежняя была не идеальна.

Правду говорят, – понимаешь, что теряешь, только тогда, когда уже потерял.

Впрочем, теперь мне было уже нечего терять. У меня отобрали все, что было для меня дорого.

Однако моя жизнь все еще имела смысл. Я сжимал в руке папку, найденную у Брина в кабинете.

Даты. Места. Имена. Цифры. Документы. Здесь было все, что нужно. Все, что нужно для того, чтобы остановить это. Теперь у меня была цель.

День близился к концу, и на горизонте был виден потрясающей красоты закат, наполняющий все вокруг новыми красками. Легкий бриз обдувал мое лицо, а ветви дуба успокаивающе шелестели.

Я не знаю, сколько еще я там простоял. Время не имело значения. Я мог себе позволить остаться там. Провел рукой по памятному камню. Кожа ощущала приятную шершавость гранита.

Вы всегда останетесь со мной. Мои родные. Мои девочки. Я вас никогда не забуду.

Мои мысли были упорядочены и прямолинейны. Я знал, что смогу добиться цели, которую себе поставил. И я знал, с чего начну.

Завтра будет трудный день. Великий день. И мне надо было отдохнуть.

Придя домой, я уснул так мирно и спокойно, как не спал уже много, много лет.

 
ЭПИЛОГ

- Доктор! Быстрее сюда!

Доктор Фарнсворт сидел в своем кабинете в отделении интенсивной терапии, перебирая старые истории болезни, и попутно потягивая виски. Сегодняшнее дежурство мало чем отличалось от всех предыдущих – больных немного, но каждый был важен. И каждого приходилось вытаскивать из бездны всеми возможными способами. Но пейджер был отключен – сегодня вряд ли случиться что-то из ряда вон выходящее.

- Доктор Фарсворт! Доктор Фарнсворт! Срочно, нужна Ваша помощь!

Сестра бежала по коридору, пытаясь как можно быстрее добраться до ординаторской. Здесь, в этом отделении, каждая секунда могла стоить человеку жизни.

Добравшись до нужного кабинета, сестра распахнула дверь.

- Доктор! Вы нужны в седьмой палате, срочно!

Доктор отвлекся от своего скучного занятия. Виски немного притупляло мышление, но опыт его употребления сводил эти эффекты к минимуму.

- Седьмая палата? Это там, где лежит полицейский, которого привезли несколько дней назад?

- Да. Доктор, пойдемте, быстрее!

Надев халат, он поспешил за сестрой.

Двери в боксы ОРИТ плавно скользнули вбок, пропуская их. Там, в седьмой палате, лежал детектив полиции, которого доставили с множеством огнестрельных ранений, включая одно в череп навылет. Тяжелый случай.

Современная медицина позволяла спасти жизнь таким пациентам. Здесь большую роль играла удача, и сложно было предсказать, как отреагирует пациент, и выживет ли он.

В этом случае ему повезло. Как оказалось, детектив сократил угол обстрела, приблизившись к стрелку, и пуля, пройдя через кости черепа, практически не задела ткани мозга.

Пациенты, пережившие такие ранения, говорят, что видели удивительно отчетливые и реальные видения. Как будто сны, но осознанные. То же рассказывают те, кто пережил клиническую смерть. Кто знает, что творилось у него в голове.

Доктору удалось стабилизировать его, и с тех пор три дня полицейский находился в коме. Показатели улучшались, и прогноз был благоприятный.

- Что случилось? Он же был стабилен!

- Не знаю, доктор! Все показатели были в норме, а потом сердце просто перестало работать…

- Отойдите!

Доктор подбежал к пациенту, и взглянул на приборы. Дыхание поддерживалось с помощью ИВЛ, но пульса не было. Судя по ЭКГ, у пациента была фибрилляция желудочков.

- Дефибриллятор! 300 джоулей. И отключите ИВЛ!

- Готово!

- Разряд!

Тело детектива содрогнулось, и выгнулось, однако пульс не появился.

- 400 джоулей. Разряд!

Никакой реакции.

- Еще!

Все еще чисто.

- Скальпель!

Тремя движениями быстро вскрыв грудину, доктор начал ритмично сдавливать сердце.

- Давай, давай, детектив! Ты сможешь, давай, черт тебя дери… Сестра, вентиляцию легких!

После 7 минут безуспешных попыток доктор, отключив аппаратуру, и медленно стягивая окровавленные перчатки произнес:

- Запишите. Время смерти – 23 часа 48 минут 10 секунд.

Сестра молча записала данные в журнал. Доктор выглядел замученным и осунувшимся.

- Доктор, что случилось?

- Я сделал все, что мог. Бедняга… Пришел домой раньше, и нарвался там на пулю. Такое ощущение, что его там ждали…  или не его. Кто знает. Как бы там ни было, если бы он вернулся на час позже, то, скорее всего, вместо него здесь лежали бы его жена и дочь. А он еще сумел уложить нескольких. Их недавно привезли в наш морг. И тут же тела опечатали зануды из ФБР.

Доктор на секунду задумался. Черт побери, почему все получилось именно так? Его же удалось спасти. Он был стабилен, и шел на поправку. Но, видимо, на Небесах решили, что пришло его время.

Как же он ненавидел, когда так происходило.

Почему он не мог спасти всех? Почему, черт побери? Почему разные уроды и отбросы общества выживают, а люди, погибающие просто так, от того, что кому-то мешали, умирают от остановки сердца в реанимации? Почему? А ведь спасал он всех одинаково. Врачебная этика, чтоб ее.

Как бы там ни было, этого спасти не удалось.

Доктор забрал карточку с кушетки. Майкл Мерфи, 31 год. Детектив полиции Лос-Анжелеса. Служил в морской пехоте. Позже был переведен в отряд специального назначения «Дельта». Уволен за неподчинение.

Да, точно – об этом тогда еще газеты писали. То-то фамилия показалась знакомой. Что какой-то спецназовец отказался стрелять по заложникам в торговом центре, рискуя упустить террористов. И приказал своему отряду не стрелять. Тогда они потеряли двоих бойцов. Но в итоге перебили террористов и спасли заложников. Черт, да это парню надо было медаль дать! А все, что сделали для него – это уволили со службы. И устроили публичный суд присяжных, который его оправдал. И после этого все, куда он мог податься – это полиция. И все для того, чтобы вот так вот закончить свою жизнь. Впрочем, такие люди, как он, наживают себе достаточно врагов.

- Кстати, сестра. Сообщите его семье. Они сидят в холле возле регистратуры. Там еще его напарник, который нашел его и вызвал скорую. Его зовут Стивен, кажется.

Сестра кивнула, и отправилась в коридор.

Доктор наблюдал за этим за стеклом больничной двери. О, сколько раз он уже это видел.

Сначала недоверие. Непринятие. Затем – шок. Осознание. После этого – понимание. И слезы. У всех. Его напарник упал на колени, закрыв лицо руками. Дочь уткнулась матери в плечо. А жена просто стояла, и не говорила ни слова. А по ее лицу хрустальными осколками одна за другой катились слезы.

Ничего. К счастью, это проходит. Время, конечно, не лечит, как все говорят. Ничто не лечит от плохих воспоминаний. Не лечит от чувства потери того, кто был всем. Но скоро они успокоятся.

Ведь теперь им больше нечего терять.