Битца - главы 7-10

7

На детской площадке было пусто. Как только Вася расчехлил бензопилу, все мамаши разбежались с дикими криками, унося свои ноги, вещи и младенцев подальше от страшного дяденьки в хоккейной маске, оставляя Вурхиса в полном одиночестве и гармонии с природой, турниками и лавочками под весенним солнцем, под сияющим голубым небом. Под ласковым ветерком на обрубке песочницы трепетала записка, приклеенная фруктовой жвачкой: «Я люблю тебя, Вурхис!» — признание гелевой ручкой, на листке из школьной тетради — пробитое стрелою сердце. Летний дождь заставил Васю выйти из прострации. Тяжёлая капля упала на записку, размазала девчячий рисунок. Стрелочка потекла красными чернилами, разжирела, превратилась в нож.
За спиной послышался голос: «Дяденька!» Вурхис обернулся. Перед ним стояла девчонка лет тринадцати, самая обычная, белокурая, в майке с Наталией Орейрой, апельсиновых шортах и полосатых гетрах. В довершение картины на ногах у неё были ролики — жёлтые, китайские. «Дяденька! — повторила она тоненьким капризным голоском. — Дядь, а можно мне проехать?» От неожиданности Вурхис не сразу вспомнил про свою пилу. Когда же потянулся к бортику песочницы, на котором она лежала, понял, что подвигается, пропускает девочку. «Спасибо, дядь! — улыбнулась ему белобрысая поклонница Орейры. — Ты только это… сердце выкини армянина, оно же гнилое — воняет!» Белобрысая рассмеялась. Он мог. Конечно же мог сейчас вот одним прыжком нагнать её и отрезать ей голову, превратить эту девочку, как и всех остальных, в фарш, в кучу тряпья, в бесформенную мясную кашу. Мог, но не сделал этого. Что-то мешало. Наверное, сердце армянина, пронзённое ножом, а теперь липко сочащееся в его руке. «Спасибо, дядь!» — Вурхис упал с кровати, валерьянка не помогла.

8

Старуха снизу советовала пустырник. Разумеется, он обязательно попробует принять сегодня вечером три чайных ложки. Главное, не забыть. Наконец-то выдался выходной. Можно весь день валяться и смотреть телевизор.
«Новости криминала. Битцевский маньяк неистовствует в парке уже вторую неделю. Полиция обещает принять срочные меры. Однако, несмотря на все эти обещания, в парке были найдены ещё пять человек, четверо из которых буквально разорваны на части здоровенной бензопилой. Последний же, армянский торговец фруктами, пробитый ножом в двух местах, был обнаружен сегодня утром на тропе здоровья. Сердце у потерпевшего отсутствовало. По причине особой опасности в районе станции метро “Новоясеневская” объявлено чрезвычайное положение. В Битцевском парке введён план “Перехват”.»
Вурхис отключил телевизор. «До чего же скучно! Всё одно и то же. Только и делают, что обсуждают мои убийства. Журналюги — как мельницы без зерна всякий раз талдычат одно и то же: “Маньяк убил, маньяка ловят”.»
А между тем ловить Васю Вурхиса как раз-таки никто и не пытался даже. Посудите сами: какой идиот станет тратить время и силы с одной-единственной целью поймать на улице какого-то кладовщика из обувного магазина в то время, как на свете обитают куда более интересные люди, и почему-то их тоже никто не ловит на дороге и не просит автографы. А если даже кто-то и просит, что поделать — им приходится с этим жить, ведь они не хотят работать кладовщиками, и даже напротив — совершенно не желают таскать на своих плечах пыльные обувные коробки. Им, наверное, легче давать автографы, нежели впахивать за копейки. Впрочем, если бы все люди на Земле только и делали, что давали друг другу автографы, очень скоро им стало бы нечего есть, и в конце концов бедняги бы просто вымерли с голоду. Именно поэтому Вурхис до сих пор ещё никому не давал свой автограф, если, конечно, не считать коротких росчерком его бензопилы.

9

Вечер выдался дивный. Подцепив на лезвие малолетнего наркомана, кладовщик задумчиво смотрел на звёзды, между тем, как ошмётки мяса резлетались в разные стороны. Далее последовала гламурная девка с чихуахуашкой. На берёзе висеть остался её розовый дизайнерский топик и кусок загорелой груди. Под берёзой — её молодой человек, симпатичный атлет без головы. Рядом — бриллиантовая печатка, втоптанная в фарш, и сумка «Армани» растекались перед глазами багровыми пятнами. Скоро кончится, скоро пройдёт. Луна налилась красным, стервенея, точно бычий зрачок. Две жирных лесбиянки попались как раз вовремя. Одна из них пыталась убежать, но вскоре душа её отлетела на скалы греческого острова вслед за подругой.
У Васи было тяжёлое детство. В школе над ним издевались, а учитель пролил на лицо серную кислоту… случайно. «Всё хорошо! — говорил ему врач. — Всё будет хорошо!» И Вася Вурхис верил, что когда-нибудь пятна крови перед глазами рассеются, и всё снова встанет на свои места. Скоро должно кончиться.
Раздался выстрел. Пуля застряла в дереве. Маньяк исчез.

10

Азербайджанец лежал на траве с надрезанным пузом. На лице его запеклась кровавая усмешка, навсегда припечатанная тяжёлой подошвой солдатского ботинка. Чуть поодаль валялись розы в количестве двух, основательно притоптанные его убийцей; зажигалка, сигареты, бумажник; обёртка от букета, в котором одного цветка явно не хватало. Последнее, впрочем, неудивительно: Вурхис вскоре нашёл его в груди покойного. Алая роза торчала прямо из сердца, а если быть точнее — из той дыры, где оно когда-то находилось.
«За мною ходит по пятам
Ужасный монстр, тут и там.
Без жалости и без лица
Он топчет мёртвые сердца.
Он царствует в ночи лихой,
А хоккейной маске и с пилой.
За гранью парковых ворот
Казнит он весь честной народ:
Гламурок, чурок, стариков,
Наркотов, жирных мужиков.
В столь поздний час ему плевать,
Кого под ёлкой убивать.
Он знает точно наперёд:
Сегодня кто-нибудь умрёт.
Он знает, где; он знает, как…
Догадлив Битцевский маньяк!
Идёт, проклятием гоним
За мною он, и я за ним» — записка, прикреплённая к цветку, была непривычно длинной. Запах духова бил в ноздри, тяжёлый и приторный, вперемешку с кровью. В этот вечер таинственная незнакомка явно решила попробовать себя не только в поэзии, но и в дизайне преступлений. И всё-таки он узнал её почерк — резкий, чуть косой, быстрые ножевые удары в различные участки тела, листок на сердце. Вурхис сразу понял, что азербайджанец тут не просто так прилёг отдохнуть. Это был подарок, ещё один странный дар таинственной незнакомки ему, Вурхису, изысканно стрёмному кладовщику из обувного магазина. Тревожное чувство овладело им тогда: что-то среднее между удивлением и непониманием, волнующее и неприятное, сладкое и одновременно отталкивающее. Дело в том, что Вася Вурхис ни разу в жизни до того не получал от женщин подарков, даже с двадцать третьим февраля его старались поздравлять устно и с большого расстояния. А поскольку Вася Вурхис был скромный малый, восьмого марта он стеснялся дарить женщинам цветы. Куда проще было их резать, что он и делал охотно всякий раз, а не только по праздникам.