Еруслан Лазаревич!

Первый еврейский богатырь на Руси

Князь Владимир Красное Солнышко был сильно не в духе. Прямо с утра, когда он вставал с постели, под ногу ему подвернулась любимая собака, что и привело к княжескому падению, как в прямом, так и переносном смысле. Чёртова зверюга рванулась в сторону, князь махнул руками падая, и на голову ему вылился целый ушат ледяной воды для умывания, который держал Васька-постельничий. Однако судьбе и этого показалось мало, так как обезумевшая от всего дикого безобразия собака, а шум и гам со стороны его обслуги был зело силён, прыгнула на постелю, где досматривала последние сладкие сны жена, и ,конечно, угодила точно в живот, а было в собаке пуда три. Что приключилось с женой князя Пелагеей, то ни в сказке сказать, ни пером описать. Кстати, это слово было, пожалуй что, самым близким к её состоянию, вскочив на ноги и дико заорав спросонья, она зарылась в мокрые от её несдержанности простыни. Короче, обдудонилась благоверная! Промокла по самое не балуйся. Это, если мужскую меру отсчёта брать. Ладно! Успокоил кое-как жену, переоделись оба, пошли в малую горенку завтракать, опять не слава Богу! Гонец прискакал чуть живой. Говорит: "На Калине-реке твой обоз княжеский разграбили. Приступом взяли, стража по лесам и болотам разбежалась, а дани и выходы за тридцать лет, что в Орду везли, некий Змей Горыныч себе заграбастал." Так всем и  объявил: "Всё мне, мне, мне! А остальные, Орда там какая-то, на отрыжке перебьются, потому, сейчас Руси ворог наиглавнейший есть я, мне и дани с неё собирать, а раз уж вы их собрали, то вот примите мои уверения в совершенном к вам почтении. Наше вам с кисточкой. Живите и не кашляйте! Адьё!" И со словами этими, забрал в мешок огромный добычу и улетел в сторону моря, да ещё, гад такой,  шутихи цветные пущал и смердел богомерзко." Князю захотелось сесть на пол и расплакаться. Сдержался, всё же воином был, умел удары держать! Но, цепь, или там полоса, отнюдь не исчезла и не прервалась. Подумав, князь решил поручить разобраться со Змеем Илье Муромцу, в Орду послать известного своими дипломатическими способностями Добрыню Никитича, а здесь, для охраны  и поддержания порядка оставить Алёшу Поповича, с чем и пригласил к себе в палаты всю поленницу богатырскую, отобедать, да дела скорбные киевские обсудить! Время обеда пришло, а никто из приглашённых не явился. И не придут. Илюшенька Муромец вторую неделю в запое, чертей своих  гоняет, не до змеев. Добрыня  на Почуй-реке в ходе патрулирования схватил почечуй, лежит в бане и страшно мается, а Алёшка, пытаясь выбросить корову чужую через забор, надорвался. Колдунья ему одна, Трындычиха, которая знахарка, грызь вправила, но рекомендовала полежать с недельку. Одну, но всю. Полного для успеха закрепления! И из свободных сейчас есть второй сорт только. Чурило, свет Пленкович. Вольга некий, да недавно в ставку князя прибывший, неизвестный ранее никому на свете богатырь, некто Еруслан Лазаревич! "Этого и давай",- услышал гридень, и вскоре богатырь стоял пред светлыми очами владетеля! "Представься", -прозвучало с трона, ответ не заставил себя ждать. "Могу", - отвечал Еруслан.- "Сын честных родителей, родился по собственному желанию от мужчины и, таки, женщины. Отец мой цай стороны дальней. Цай! Я по буквам. Циля, Абрам, Рабинович с мягким кончиком. Еду, еду я по свету, у прохожих на виду, хоть и нет велосипеду, я конягой обойдусь. Тут размер немного ломается, с рифмой проблема, но, это не в кассу кипеж. Вот, собственно говоря и вся история моей жизни. Могу стиры раскинуть ещё, но только если желание ваше такое будет. Я, лично, никому не советую. Один автор так про меня и сказал: "И в карты не садись, продаст!" Обязательно! А ты – не садись! Кстати, историю со змеем этим слышал, готов служить. Однако, заметьте, я не вовсе совсем эгоист там какой. У меня в душе возвышенные чувства имеются. Любовь, огонь желаний. Так что давайте разом и оговорим размер моих посягательств на процент с вырученного! А змеюка что? Не впервой! Я со всякими говорящими змеями давно общаться привык. Отвлечёшь, и в морду его смаху! Ногою! Но, не нагою, а в сапоге. Язык у вас, не сразу и врубаешься. Так вот Змеище отбуцкаю и расплющу. В денежном отношении. Пять процентов со всей суммы меня устроят. По рукам?  Ну, как, решили?" "Да, ты, братец, резов", - только и промолвил князь, почесал в затылке и сказал.- "Согласен то я согласен. Но, тут заковыка одна есть. Как бы нам и рыбку съесть и на коловрат не сесть? Ваще! То-есть, дани-выходы вернуть, а Орде совсем не платить. Тогда ещё два процента подброшу!" "Подумаем", - послышалось в ответ, и никого перед князем не стало. Еруслан приступил к скорому исполнению намеченного. Трюхать верхами по незнакомой местности на лошадке, хотя бы и очень доброй, новоявленному богатырю не светило. Чего для? Была у него одна задумка. Когда покидал царевич родные пенаты, то притырил у отца-батюшки пару бутылей, в которых сидели давно посаженные Сулейманом ибн Даудом джины. Вот к ним, в приливе военной и комерческой хитрости и прибегнул богатырь. Отскакав поприще в сторону моря, Еруслан устроил себе привал, но, ничего не стал готовить, рассчитывая на полное гостеприимство джинов. Открыв перемётную суму, царевич взял наугад одну из бутылей, сильно взболтал, а затем потряс содержимое и ладонью выбил пробку. Пошёл дым, который быстро сформировался в огромное человекоподобное существо, по пояс нагое, в широчайших шальварах и туфлях с загнутыми носами. Явление плохо держалось на ногах и порывалось вернуться в бутыль! "Стоять мине тута", - приказал богатырь и услышал тихий, порой совсем  прерывающийся голос.  "Ты, сука, мне чисто все печёнки отбил, креста на тебе нет. Кто ж так джинов извлекает? Открыл бы и ждал, я сам могу вылезти. А ты чего? Я так и летел по сворачиванию, да и ещё с перекручиванием. У меня, може, внутрях затыка произошла, али перекос струи теперича будет! Гад ты есть после этого и поц! Но всё равно, слушаю и всяко повинуюсь." "Садись, сявка", - послышалось в ответ.- "Прав ты, ох, прав. Нет на мне креста и быть его не может. Во-первых, я иудей есмь, во-вторых, кто бы мычал, только не ты, идолище-поганище мусульманское! И скрипишь о не наших христианских  ценностях, зеброидный утконос прямоходящий. Молчать! Смирно! Вольно! Рассчитайсь! На первый-второй! Бегом на месте раз-два, раз-два. Встать! Лечь, встать, лечь! Пришёл в себя? Теперь упал и тридцать раз отжался. На месте. Молодец! Стоять вольно! Вот в таком аксепте. Дыхание задержи! Равнение на меня. Всё! И, одновременно, на грудь каждой мимо проходящей четвёртой. Понял, черпак недоразлитый?" Всё это проделавший джин, выглядел чуточку смущённым. "Это чего было?" - спросил он, - "Первое желание, или, может, все сразу?"  "Ни одного желания не было. Тренировка! Тяжело в учении, легко после. Если доживёшь. А ты бессмертный, так что и не убудет. Слушай сюда моё самое первое желание. Шатёр поставь, царицу шемаханскую, пожрать и выпить." Тут уж пришёл черёд удивляться Еруслану. "Ага!" - проговорил джин, - "разбежался. Разрешите шнурки сначала погладить! Хрена! Не на того, брат, попал. Не по моему профилю все эти твои палестинские профитроли. Как говорят у нас в Аравии, "Кто имеет медный щит, тот имеет медный лоб. Поцелуй моего ишака в подхвостье." Да, я джин, и не скрываю своей могучей сущности, но, тебе должно быть хоть что-то известно. Мы все разобраны по мастям. Джины воды, огня, земли и воздуха. Так что вот! Я, вообще, редкий джин. Джин войны. Могу тебе по морде навалять, коня у тебя угнать. А про эту шемаханскую царицу и выпивку, не ко мне! "Мы", - говорит,- "таким делам вовсе не обучены, и кроме мордобитиев, никаких чудес!" Как сказал про нас один создатель касыд и прочего устного народного и всякого иного творчества! Говори, может кого отмудохать надо? В полон взять? Из полона выручить? Три раза! Как у нас и положено. Могу одного и того же. И первое, и второе, и третье! Нам без разницы. Отработаю, и гуляй рванина от динара и выше! На лице Еруслана Лазаревича явственно и зримо отразилась работа ума. Он встал. "Слушай, босяк", -начал богатырь.- "Так и быть, иду твоим устремлениям навстречу. Облегчу труд неимоверный. Тебе и думать не надо будет и желание вместо трёх одно! Годится?" Джин от нетерпения начал пританцовывать на месте. "Говори", - прогремело в воздухе." "Даю вводную", - начал Еруслан.- "У князя киевского некто, Змеем Горынычем себя называющий отсос, попятил мешок огромный с имуществом. Да, улетая, тебя, джина, честил. Называл жёлтой лягушкой и червяком бесхребетным, а ещё рыбой треской копчёной лежалой! Надо этот мешок перенести по воздуху от Змея к князю в хранилище, затем накостылять оному Змею по сусалам, заставить собрать всё своё богатство, да отнести в Орду. Там представиться, объяснить, что от князя и убыть! После чего, ты, естественно, всё проконтролируешь, "свободен, наконец, свободен, наконец, свободен!»" "Наконец" пишется слитно. Вот так, примерно. Приступить! И джин растворился в воздухе. А Еруслан, который  Лазаревич, решив всё же оттянуться, открыл вторую бутыль. Видно, не везло сегодня не только князю. Из горла сосуда пошёл неправильной формы голубой дымок, и на свет явилось престранное существо, явно мужского пола, но одетое в платье и с женскими украшениями. "Слушаю, готов, легко повинуюсь, противный", - прозвучало в вечернем воздухе.- "Любые три желания направленные на удовлетворение моей сексуальной ориентации." Звучали эти слова в пустоту. Киевский богатырь Еруслан Лазаревич рвал когти в сторону моря. Посмотрев на мирно пасущуюся лошадь и сказав загадочные слова: "Кому и кобыла невеста!" - голубой джин направился к животному. "Пахло духами, где-то ковали что-то железное!"