Окна

Скажите, получаете ли вы удовольствие от окон? От окон, из которых можно увидеть новое, почерпнуть истину, отодвинуть границы неизведанного и, которые открывают глаза на жизнь? Представьте себе, первое такое окно я "открыл" в юности, сидя за письменным столом. Я делал уроки, как их делали мои сверстники, как их сегодня делают мои дети и могу о заклад биться, дети моих детей будут их делать таким же образом: быстро, чтобы на любимое занятие, на хобби оставлось немного больше времени. Затем учебники и тетради укладывались в портфель, а дополнительная литература занимала достойное место на полках книжного шкафа и моё внимание концентрировалось на аквариуме: маленьком подводном мире в комнате, ограниченном металлическим каркасом и добротным стеклом. Моим рыбкам жилось в нём хорошо и привольно, поэтому их не тревожил вопрос о прежней Родине, которой были теплые воды Африки, Индии, Китая или Мексики. А переведя взгляд на улицу, из окна пятого этажа я увидел ...


ПЕРВОПРОХОДЕЦ

Хотите верьте, хотите нет, а я убедился, что и в наше время тоже можно стать первооткрывателем. Ему открывать, естественно, не Америку, найденную Христофором Колумбом, и не путь в Индию, проложенный мореходцем Васко да Гамма. Но и то, о чём пойдёт речь, тоже открытие...

Весеннее солнце стало пригревать всё сильнее и сильнее. От растаявшего снега потянулись извилистые ручейки - ниточки. Тропинка, по которой мы ходили зимой в "Булочную", что вела через пришкольный участок, расплылась и стала еле заметной.

Теперь, когда эта самая близкая дорожка была непроходимой, мы тратили на дорогу в булочную лишних двадцать минут. Тропинка, всегда многолюдная - опустела.

И вот на пришкольный участок случайно забрёл мальчишка, в огромных, не соответствующих размеру его ног, сапогах. Забавы ради он измерял глубину луж. Путь его начинался песчаной дорожкой. Мокрый песок вырисовывал четкими линиями рисунок подошвы сапог. Постепенно он сменился глиной. Следы стали шире и глубже. А когда мальчишка пошёл по чернозёмной насыпи, которую школьники приготовили для посадки деревьев, тропинка его следов, не успев обозначить контуры обуви, заплывала, оставляя узкие и короткие, по сравнению с его сапогами, следы - ямочки. Вскоре мальчишке надоело бродить одному, он вышел на асфальтированный тротуар и, не оглядываясь на "свою" тропинку, ушёл.

Торопившийся в магазин мужчина не захотел идти в обход и по старой привычке ступил на проложенную первопроходцем тропинку. Песчаная дорожка не причинила ему огорчений. На глиняной тропинке каблук его ботинок вырос втрое. На подошвы с каждым шагом всё больше и больше налипало глины. Как балерина, он выкидывал ногу вперёд, от чего глиняная кайма отлетела в сторону. А вот чернозёмная насыпь причинила ему много хлопот и огорчений.

Первый шаг он сделал полной ступней. Чернозём расплылся и нога погрузилась в месиво. Другую ногу ожидала такая же участь. Сделав следующий шаг осторожнее, на цыпочках, он всё-же, несмотря на все меры предосторожности, заляпал брюки грязью. Боязнь провалиться ещё глубже, заставила мужчину оставшиеся метры этого трудного пути проскочить более решительно.

Спустя некоторое время на тропинке появилась бабушка. Она была в сапожках и, поэтому шла уверенно. Но и она, приблизившись к насыпи из чернозёма, всё же оглянулась и убедившись, что другого пути к цели нет, преодолела препятствие и вышла к тротуару.

Прошло три дня. Проложенная "первопроходцем" тропинка стала, как и прежде, людной. По ней смело шли все: пожилые, взрослые и дети. С тех пор и я тоже хожу в булочную по тропинке, проложенной неизвестным мальчишкой.

Шагая по той тропинке, захотелось тоже когда-нибудь стать первопроходцем.

СПЕШКА

Между голубым небом и белоснежными горами Киргизии летали, догоняя один другого, быстрые, мерцающие "МиГи". Воздух, который они резали как масло, расплывался кружевным вязанием. В этих машинах сидели молодые парни, мои сверстники. В этом я был уверен. Они, как и я, тоже были на боевом дежурстве, охраняя Родину. Отличие заключалось в незначительном: я должен был защищать нашу Родину от внешних врагов два года на земле, они торжественно поклялись 25 лет верой и правдой служить Вооружённым Силам Союза в воздухе; они летали в быстрых истребителях, а в моём распоряжении был всего лишь "Калашников".

Мировая гонка вооружения пугала всё больше и больше развязкой новой войны, и особенно жутко становилось тогда, когда неожиданный сигнал тревоги заставал меня в казарме или на плацу, в кровати или под блаженными струйками душа. После полутора лет военной службы я привык под присягой выполнять многие, не всегда безопасные, задачи. И несмотря на это, каждый раз слыша надрывающуюся сирену, взывал ко всем святым: успешно выполнить очередное задание, вернуться живым «на гражданку» и хотя бы ещё раз увидеть здравствующими родителей.

...На вечернем разводе нарядов начальник штаба доложил оперативную обстановку и собирался уже зачитать боевой приказ, который не только офицеры особого батальона, но и солдаты знали как таблицу умножения: наизусть! Мы уже были готовы вытянуться в струнку команды «Смирно», чтобы услышать знакомое «приказываю личному составу, кроме наряда поваров и почетного караула у знамени, заступить на охрану...» и затем под «Марш Славянки» приступить к выполнению задания. И в этот момент снова завыла сирена, предвещая корректировки боевого приказа. Адреналин, в который уж раз, почувствовав волю в организме, обжег сердце очередной порцией внутреннего жара.

Из штаба к нашему построению мальчишкой бежал пенсионного возраста круглый подполковник — батяня-комбат. Из его переосмысленного доклада мы узнали, что при выполнении служебного долга разбились два пилота одного из "МиГов", "влетевшего" в киргизские горы. Наше подразделение должно было заступить на охрану места происшествия, предотвратить проникновения туда возможных шпионов, а также оказать содействие в поиске "секретного ящика - самописца.

Холодные сумерки спускались с неба, в котором ещё совсем недавно летали мерцающие "МиГи", прокатились по верхушке гор и грузно наваливались неуютной сыростью на меня и моих солдат-однополчан. На месте происшествия уже "работали" люди в гражданском - эксперты из государственной безопасности. Часть солдат нашего подразделения оцепило место происшествия, не пропуская к нему рыдающих женщин, жен и членов семей воинской части лётчиков.

Меня определили в группу поиска и мы должны был искать предметы, принадлежавшие самолёту и экипажу. Среди камней попадались всё больше мелкие, алюминиевые, серебристые осколки. А на одном из валунов я увидел волосы и что-то вроде похожего на череп. Мой взгляд словно приковали к этому камню, а глаза наполнились ужасной обидой и влагой. Сослуживец потянул за рукав кителя, напомнив о боевом задании. И лишь в середине ночи, под утро, наше подразделение «сняли с боевого дежурства» и отправили в казарму. В кузове военного грузовика, за столом позднего ночного ужина, да и в постели под солдатским одеялом мысли были о жизни, которая в тот момент не имела для меня ни цены, ни смысла. А когда всё же уснул, мучился в беспокойном сне...

Общего подъема не было и солдаты, принимавшие участие в ночном специальном задании, получили пару часов дополнительного от службы отдыха. Одни крутили на турнике «Солнышко», швыряли в воздух гантели, другие стирали и гладили "робу", остальные болтались по казарме или сидели в батальонной курилке и обсуждали случившееся.

Меня поразило сентиментального бездействие и я пристроился у окна, выходящего на городскую улицу. А там жизнь кипела. В хрупком стекле, покрывавшем на ночь лужицу, отражалось солнышко. Птицы, которых в молодой зелени практически не было видно, распевали серенады. Белочки, рыжие комочки, спускались с деревьев, праздничных и облачённых в новые наряды и встречали весну вместе с резвящейся детворой. С крыш и деревьев, где росли ледяные сосулки, барабанили капельки-слезинки. Прикоснувшись к земле, они разбивались в сотни маленьких радужек, создавая неповторимую симфонию "пробуждения". Было приятно наблюдать, как ледяной покров лужиц превращался в воду и она, заблестев на солнышке, переливалась яркими солнечными зайчиками. В этой зеркальной глади на миг отразилось и моё беззаботное детство.

...Мы, мальчишки-романтики, собирались у лесного склада, куда стекала талая вода. Она заполняла большое пространство. Взрослые запрещали туда ходить, но как известно - запретный плод сладок, и мы пренебрегая предупреждениями родителей, украдкой убегали к излюбленному месту наших игр. И даже одноногий сторож - старик, ветеран последней войны, не имел ничего против, когда мы из государственных брёвен строили плоты, спускали их на воду, а затем устраивали "Морские бои". Наблюдая за нами, он бубнил что-то себе в бороду и проклинал воины, которые приносят людям горе и несчастья. Он сожалел об утраченном, желая себе ещё "пару лет" мирной жизни.

А накатавшись на плотах, мы устраивались на самой верхотуре наваленных брёвен. Солнышко здесь пригревало так сильно, как в разгаре лета. Уже тогда нам было ясно: чем выше взобраться, тем теплее человеку. И лишь одно напоминало о прошедшей стуже: снег, который лежал в затенённых местах под брёвнами.

-Оно ведь и в жизни так: поднимешься наверх и почувствуешь прикосновение ласковой ладошки Солнышка к твоему лицу- рассуждал ветеран-сторож и пыхтел самокруткой, одевая кольца дыма на свою трость. -  Каждый, наверное, ощущал подобное в своей жизни... Прикроешь глаза, подставив лицо невидимой силе небесного светила и оно нежно, как мама, ласкает волосы, брови, щеки. А откроешь глаза, холодная реальность. Холод играет с нами людьми в жмурки и постоянно преследует нас. Но самое страшное: не может холодное равнодушие смело смотреть людям в глаза. Оно сродни льду, лежащему под брёвнами. Люди стремятся обойти стороной обжигающий холод, как само собой разумеющееся, а вместе с тем сторонятся и хорошей жизни, не подозревая в спешке, что укорачивают свою жизнь.

Философия сторожа была для нас, и для меня в особенности, настолько серьёзным и сложным предметом, поэтому не придавали особого значения сказанному и не задумывались над содержанием: что существуют нежная ладошка Солнышка и ледяная холодная реальность. Мы судачили о школе, о наших детских новостях, делились содержанием прочитанных книг, о новых фильмах, увиденных по черно - белому телевизору, единственному на всю нашу округу. Уходили мы с нашей гавани поздно вечером, когда солнышко алым шаром опускалось за горизонт, наши желудки кричали голодный марш, а намокшая одежда тянула к теплу домашнего очага...

Мои воспоминания разбил один из карапузов, наскочив на островок-лужицу, в котором я увидел кусочек счастья, нежность и всё разлетелось осколками, напомнив о делах, о погибших лётчиках. Прохожие, пожилые и дети на тротуаре, по прежнему позволяли себе неимоверную роскошь — они наслаждались величием природы. И лишь взрослые торопились от этой красоты, потому что были заняты решением насущных проблем. Им не хватало времени ни для жизни, ни для детей, а тем более для природы. От того и не замечали элементарного: ни симфонии весенней капели, ни рождения новых листочков, ни ласковой ладошки солнышка, ни рыжих комочков, ни хрупкого стекла лужиц из милого детства...

Дежурный солдат на «тумбочке» (пост в казарме) дал команду для общего построения. Все побежали на плац. Мне нужно было торопиться... И я тоже побежал...

БОРЬБА ЗА ЖИЗНЬ

Балкона у меня нет, поэтому смаковать сигарету и одновременно наслаждаться запахом весны, ароматом цветов и первых непорочных, девственных листочков, светлыми фонариками на голубых елях, прохладными дождинками и могущественным азоном первой грозы мне приходится у окна. Оно смотрит на большую, цветущую поляну у большой, бурной реки. Все эти прелести весны были в моём распоряжении до того момента, пока моя добрая половина запретила мне "пускать дым из окна" и "культурно - вежливо" выставила меня в подъезд.

Однажды, когда солнышко укуталось серыми, темными облаками, я поднялся на чердак нашего дома, не желая очередную сигарету курить в подъезде, и увидел рой ос, нашедших здесь приют. Ряд за рядом, кольцо за кольцом они строили своё жилище напротив всегда открытого слухового окна, на балках перекрытия. И каждый раз, когда я уже из любопытства, поднимался на чердак, замечал, с какой настойчивостью они работали и сравнивал их труд с работоспособностью пчёл. Пчёлы однако любимы человеком и он заботится о них; осы, напротив, должны своё счастье строить сами.

Неотложные дела на некоторое время оторвали меня от систематического наблюдения за строительством ос. Однажды, в конце очередной трудовой недели, когда пасмурное небо и серые тучи вновь целый день плакали мелкой пылью, а ветер бушевал страшными порывами, я поднялся на чердак. Осы работали и в эту ненастную погоду. Моему взору предстала следующая картина: Рядом с большим осиным гнездом, появилось ещё три маленьких, аккуратно выстроенных шарика.

В сырую погоду жители нашего дома развешивали стираное белье не на улице и в подвале, а под крышей дома: на чердаке. И они тоже стали наблюдать за кропотливой работой ос и поражаться этими особенными сооружениями, которые выросли почти в величину детской головы. Однажды кто-то забавы ради поджёг, надо полагать зажигалкой, с особым риском для жизни, большое осиное гнездо. Верхняя оболочка превратилась в золу, а на полу лежали мертвые насекомые. Через открытое окно на опалённый шар моросил дождь. И несмотря на утрату части семейства, на полуразрушенное жилище, жизнь у ос продолжалась. Они реставрировали бумажные стенки жилье, обновляя ряд за рядом обгоревшую оболочку.

Погода не баловала: солнце исчезло в серых облаках на времена вечные. Так по крайней мере казалось мне. Ветер не щадя окружающее носил в воздухе всевозможные предметы и наскочив ураганным порывом, он обрывком газеты разбил в клочья половину осиного жилища, оголив при этом соты. В третий раз осы приступили к починке разрушенного.

Прошло ещё несколько дней и угрюмая соседка, которая никогда и ни с кем не разговаривала, не здоровалась, поднялась на чердак и, развешивая свои жалкие вещи, положила этой осиной жизни решительный конец. Она безжалостно сорвала с балки большой шар осиного гнезда и выкинула его в окно. На перекладине остались лишь жалкие лохмотья «бумаги», которые и сегодня ещё колышутся на сквозняке. Прошло некоторое время, опустели и маленькие гнезда.

Трудолюбивая семья ос (осы уничтожают массу вредителей и мух; но одновременно осы уничтожают урожай, разгрызая и прокусывая плоды, а также могут очень больно ужалить) не выдержала жёсткой борьбы за существование. Они так и не поняли, что укромное место принадлежит сильному человеку и всемогущей Природе. И лишь они: человек и Природа - имеют право вносить важные поправки и корректировки в жизнь. Найдут ли осы когда-нибудь укромный уголок на нашей планете, где бы смогли строить свои бумажные дома и растить новое поколение, где бы не были обделены жизнью и где бы против них не велась беспощадная война? Сказать трудно. А может могущество и сила предопределило их судьбу, сделав навеки лишними?

УТРАЧЕННАЯ ЖИЗНЬ

Каждое утро, почти в одно и тоже время, я на своей автомашине еду на работу. Удобно и комфортно во всех отношениях, но... В центре города (проблема всех больших городов) начинаются мои хлопоты и «охота» на бесплатное стояночное место. Ко времени моей парковки все «тёпленькие места», в непосредственной близости предприятия, уже заняты. И если мне улыбается счастье, мои поиски заканчиваются после пяти, максимум десяти минут. В противном случае мой автомобиль загаживает окружающую среду выхлопными газами несколько минут больше. Недавно я нашёл местечко в одном укромном переулке, где без оплаты участка дороги, могу припарковывать своё авто. По привычке, замкнув автомашину, смотрю по сторонам: не "украсили" ли стражи порядка лобовые стёкла других автомашин государственными формулярами. Нет. В этом переулке их не было и штрафные «китайские премиии» они не раздавали.

Однажды, припарковав автомашину заметил, что из окна прилегающего к дороге дома за моими действиями внимательно наблюдает пожилая женщина. Её пристальный взгляд заставил меня ещё раз ознакомиться со всеми знаками дорожного движения. Нарушений парковки не было, в этом я убедился на все сто. Но мысли о старушке, о её пристальном взгляде не давали покоя ни по дорогу на работу, ни за рабочим столом. Я думал о старушке и пытался понять причину её печального взгляда из окна; я ставил себе вопросы и пытался на них же ответить. Её печальный взгляд не давал покоя: «Может старушка осталась без родственников и о ней никто не заботится? Может она в чём-то нуждается или сильно больна? Может ей нужна помощь? Возможно, возможно, возможно...»  Эти "возможно" не давали покоя и я терзал себе мыслью, почему не расспросил старушку о её "печали".

Утром следующего дня, припарковывая автомашину уже на "своём" месте, я снова увидел старушку за оконным стеклом. Лицо её упиралось на маленькие кулачки рук, которые росли из подоконника и напоминали украшение торговых витрин. Старушка, как и в предыдущий день, наблюдала за моей парковкой, как глушил мотор и замыкал автомашину. Видавший виды дом, обшарпанная краска на выгоревших ставнях и задумчивое лицо пожилой женщины было полной противоположностью моего мира с хорошей погодой и моим чудесным настроением.
Глаза старушка без особой радости наблюдали за моими действиями и равнодушно осматривали прохожих; мне хотелось быстренько узнать причину её печального взгляда. Мне нужно было это непременно знать, чтобы не терзать свою совесть, что оставил пожилого человека в беде. От моего приветствия лицо её расплылось в улыбке, посветлело, глаза стали радостными. Она, открыв створки окна сказала, что весна для неё самая счастливая пора года, потому что оживает природа, окружающее наряжается в зелёное, птицы строят новые гнезда, а молодежь влюбляется именно в это прекрасное время. Но ей нескончаемо обидно, что взрослые всегда куда-то спешат. Она пришла к такому заключению наблюдая за людьми, которые пробегают под её окнами. В заключении старушка с сожалением добавила, что и она когда - то бегала по жизни. Да, именно бегала, хотя могла бы нормально передвигаться... Но вот заряд кончился и теперь её ноги так слабы, что им уже никакой надежды. И это бесконечно угнетает её...

Высказывание старушки успокоило меня в той части, что в скорой помощи она не нуждается; с другой – насторожило. Неотложка с врачами ей не нужны. Телом она здорова, хотя и не доверяет своим ногам. Но её душа, сожалеющая об утраченной жизни, искала помощи, по крайней мере – активного собеседника. Поболтав о житейский делах, попрощался со старушкой – нужно было торопиться на службу. Но мысли ещё долго были прикованы к старушке. «О чём думает эта женщина, когда анализирует жизнь, по которой пробежала? Возможно восстанавливает в памяти годы молодости, когда была крепкой и сильной; возвращает прекрасные дни первой любви; рассуждает о времени, которое невозвратно торопило по жизнь. Возможно её окно открывает ей и другие, особенные миры. А может она фантазирует у окна, как и я когда-то, много-много лет назад, установил, что и в наше современное время тоже можно стать первопроходцем! Возможно! И пусть это "окно" ещё долго приносит ей радость, коль уж не доверяет своим ногам», - подумалось в тот момент.

Солнышко очередного утра пригревало всё сильнее и сильнее. Своим теплом оно растопило, в который уж раз, воспоминания о "моём" первопроходце. Мысли пульсировали учащённым дыханием марафонца, находящегося на дистанции к цели. И я никак не мог остановить этот стремительный бег..., но мне действительно нужно было бежать дальше. Меня ждёт куча неотложных дел...