А. Кондратьев 1612 г. День очищения Москвы

                А. Кондратьев

                О ВРЕМЕНИ СДАЧИ КРЕМЛЯ ПОЛЯКАМИ РУССКИМ
                В 1612 ГОДУ

    В исторической жизни Русского народа 1612 год остался памятным по тем громадным усилиям, которые нужно было употребить Русским для освобождения земли своей от иноземцев Поляков, завладевших ею в бедственную для Русского народа смутную эпоху. В конце этого года ополчение, составившееся по почину населения северо-восточного края, благодаря его патриотическому воодушевлению и искреннему состраданию к бедственному положению Москвы, занятой неприятелем, – ополчение это подступило к Москве, и после ряда упорных битв с Поляками, вступило в город и осадило обе крепости – Китай-город и Кремль. Осада тянулась долго: два месяца сидели Поляки в Китай-городе и Кремле, но, наконец, с взятием первой крепости была решена и участь второй: осажденные в Кремле Поляки не могли уже более держаться в нём и должны были сдаться, согласившись на предложенные им условия.

    В какой же день Поляки сдали Кремль?
    Вот вопрос, на который до сих пор нельзя было получить определённого ответа. А, казалось бы, что день такого важного события, с которым оканчивались ужасные страдания Русского народа, много потерпевшего от вторгнувшихся в его землю иноземцев, этот радостный день, говорим мы, должен был бы твердо держаться в памяти современников. Между тем до нас дошло столько различных хронологических определений этого события, что и до сих пор наши ученые несогласны между собою по этому вопросу.
    Так Бантыш-Каменский полагает, что «осажденные (1), под предводительством Николая Струса, Поляки принуждены были сдаться военнопленными 22 октября (2) То же самое утверждает и Устрялов (3). Арцыбашев днём сдачи Кремля Поляками считает воскресенье 24-го октября (4). Н.И. Костомаров говорит, что 22-го октября Трубецкой, стоявший на восточной стороне Китай-города, ударил на приступ: голодные не могли защищать и ушли в Кремль. Русские вошли в Китай-город (5). 24-го октября Поляки отворили ворота на Неглинную (Троицкие) и стали выпускать бояр и Русских людей (6). На другой день, 25-го октября, отворились все ворота Кремля. Русские хотели ознаменовать вступление в свою столицу «религиозною торжественностью». Вступили Русские в Китай-город и в Кремль, по словам г. Костомарова, в тот же день, 25-го октября (7). С.М. Соловьёв говорит, что «22-го октября казаки пошли на приступ и взяли Китай-город. В Кремли Поляки держались ещё месяц (8); 27-го ноября... после молебна войско и народ двинулись в Кремль» (9).

    Вот сколько различных показаний учёных относительно дня сдачи Кремля Поляками. Другие показания нам неизвестны, да мы и не отыскивали их; уж из вышеприведенного видно: что ни ученый, то новое показание. И ведь каждый из этих учёных основывается на том или другом показании дошедших до нас источников. Так, Бантыш-Каменский и Устрялов находят нужным основываться на показании рукописи, приписываемой патриарху Филарету (10), сказания о действенных чинах Московского Успенского собора, писанного в третий год патриаршества Филарета (1621 г.) (11) и наконец, на показания окружной грамоты царя Алексея Михайловича, от 29-го сентября 1649 г., писанной Маркеллу, архиепископу Вологодскому и Великопермскому (12). Арцыбашев свое показание основывает на некоторых хронографах, в которых говорится:  «Прияша вои Русские паки Москву в лето 7121 октября в 24 день на память святого мученика Арефы» (13). Но Арцыбашев неверно понял это известие: здесь под словом «Москву» следует разуметь не самую Москву, не весь город, а только Китай-город, что видно из последующих затем слов тех же хронографов: «Потом же и крепкий Кремль-град прияша, и множество Польских и Литовских людей побиша» (14). Н.И. Костомаров, основывается на сказании Авраамия Палицына, который, сказав, что Китай-город был взять 22-го октября, говорит затем, что вступление русских войск в Кремль и Китай-город произошло в день недельный (15). Наконец, С.М. Соловьёв принимает показание Дворцовых разрядов, где говорится: «Лета 7121 году по милости всемогущего в Троице славимого Бога, службою и промыслом и радением боярина и воеводы князя Дмитрея Тимофеевича Трубецкого, до стольника и воеводы князя Дмитрея Михайловича Пожарского и всех ратных людей, царствующий град Москву, от Польского и от Литовского короля, из плену и из работы очистили и учинили свободно, ноября в 27 день» (16).
    Кроме этих показаний, на которых основываются упомянутые учёные, мы можем назвать ещё некоторые источники, где приводятся данные относительно дня сдачи Кремля, отличная от вышеприведенных. Так, в Псковской первой летописи (17) днем взятия Кремля полагается 20-е октября. То же самое число находим и в сказании «о бедах и скорбех и напастех иже бысть в велицей России Божиим наказанием» (18).

    Которое ж из этих показаний достовернее? Кто из упомянутых учёных более прав?
Такое разногласие учёных относительно точного определения дня сдачи Кремля Поляками побудило действительного члена Императорского общества истории и древностей при Московском университете П.С. Казанского написать целое исследование «о времени сдачи Поляками Русским Кремля в 1612 г.» (19). В этом исследовали г. Казанский собрал почти все известия русских источников, и, сопоставив их, друг с другом, пришёл к выводам совершенно новым, на основании которых он утверждает, что Поляки сдали Кремль Русским 26-го октября, а вступление в него Русских войск происходило 1-го ноября, когда празднуется память святых бессребреников Космы и Дамиана (20).
    Значит – ещё новое показание.
    Насколько верны приведённые выводы г. Казанского, это мы увидим ниже; теперь же не можем не обратить внимание на его весьма оригинальный способ доказательства того или другого положения. Так, он старается привести как можно больше известий в пользу какого-нибудь своего положения, вовсе не обращая внимания на качественную сторону их, то есть, на то, самостоятельны ли источники, из которых он берёт те или другие показания, или же автор одного из них пользовался другим, считается в наших глазах несколько выше простого переписчика и поэтому уже не имеет для нас того же значения, какое имело бы всякое самостоятельное показание. Для подтверждения, например, того, что Китай-город был взят Русскими 22-го октября, г. Казанский приводит показания Нового летописца, Книги, глаголемой Новый летописец, Летописи о многих мятежах, и так называемого, Пролога (21). Но известно, что Новый летописец, Книга, глаголемая Новый летописец, и Летопись о многих мятежах суть не что иное, как различные редакции, различные своды одного и того же памятника, именно – Нового летописца. Можно ли поэтому показания каждой из тех редакций принимать за показания вполне самостоятельные, не заимствованные одно от другого, за показания различных лиц, совершенно независимо друг от друга передавших одно и то же (22). Для подтверждения того же положения г. Казанский приводит (23) известие из сказания Авраамия Палицына и рядом с ним известие из второго (24) Сказания о самозванцах, которое, по словам самого г. Казанского, сходно с сказанием Авраамия Палицына. Разве после этого можно автора Сказания о самозванцах, списавшего в этом месте с сказания Авраамия Палицына, считать заслуживающим какого-либо доверия? Ведь если он списывал всё с Авраамия Палицына, то все эти показания вовсе не его, а показания одного Авраамия Палицына, на которого и падает ответственность за их достоверность.
    И так, из стольких показаний, приведенных г. Казанским, сколько остается самостоятельных? Конечно, немного.

    Приступая к решению вопроса о дне взятия Кремля Русскими, мы не будем следовать вышеуказанным приёмам г. Казанского – набирать для доказательства своего положения как можно больше свидетельств, не обращая внимания на их качественную сторону; мы, прежде всего, позволим себе задаться следующего рода вопросом: кто из современников разбираемого нами события мог лучше всего знать о времени занятия Кремля Русскими?.. Мы думаем, что ответ не будет затруднителен: об этом лучше всего знали участники, руководители этого события, а именно – начальники войск, взявших Кремль, воеводы Трубецкой и Пожарский. Кому, как не предводителю войска, осаждающего крепость, вернее всего знать о времени капитуляции этой самой крепости? Поэтому, если от них дошли до нас какие-либо указания относительно времени очищения Кремля Поляками, то думаем мы, эти указания должны заслуживать большего доверия, чем всякое другое показание кого угодно из современников этого события; и это, во-первых, потому, что воеводам этим не было решительно никакого интереса лгать и изменять числа и дни, в которые совершились известные события. Не всё ли равно было для них, скажут ли они, что Кремль был взят 26-го, а не 27-го числа? Поэтому мы должны считать себя счастливыми, что до нас дошло несколько отписок воевод Трубецкого и Пожарского, по которым мы можем вполне достоверно восстановить хронологию данных событий смутного времени; на этом основании все показания остальных лиц, будь то современники или даже очевидцы описываемых событий, по нашему мнению, должны быть совершенно отвергнуты, если в хронологические данных они противоречат тем известиям, которые находятся в отписках вышеупомянутых воевод. На это мы имеем тем большее право, что, во-вторых, эти отписки суть ближайшие к разбираемому событию свидетельства: они относятся к 1612 же году, а сочинения прочих современников писаны уже в царствование Михаила Фёодоровича, да притом ещё и не в начале этого царствования. Хронологические показания этих последних лиц могут, конечно, подтверждать достоверность тех данных, которые передают нам Трубецкой и Пожарский; они могут нам разъяснить то или другое обстоятельство, которое не так ясно выражено в их отписках, но придавать первым значение более важное в сравнении с хронологическими показаниями последних – мы не можем, и ни в каком случае не должны.

    Руководствуясь только что сказанным, приступаем к определению времени последних, более важных событий смутного времени.
    «Два события, – говорит г. Казанский, – предшествовали сдачи Кремля Поляками: отбитие Ходкевича (от Москвы) и взятие Русскими приступом Китай-города... Все свидетельства согласны в том, что Ходкевич 21-го августа подошёл к Москве и 23-го августа, отбитый Русскими, отступал от неё» (25).
    На его мы имеем сказать следующее: если выражение, «все» бывает когда-нибудь равносильно выражению «ни одно», то только в таком случае будем с этим согласны. Посмотрим, например, что говорит автор Книги, глаголемой «Новый летописец», автор-очевидец (26): «И августа в 24-й день на память иже во святых отца нашего Петра митрополита, поидоша гетман з запасом на проход в Москву, князь Дмитрей же Тимофеевич Трубецкой с ратными людьми ста от Москвы-реки от Лужников, князь Дмитрей же Михайлович с своей стороны ста у Москвы-реки у Ильи пророка Обыденного; воеводи, кои с ним приидоша из Ярославля, поставиша, где был древяной город, на рву; а против гетмана послаша сотни многия, и бою бывшу великому с утра до шестаго часу.... Днюже бившу близко вечера, Бог же положи храбрость в немощного, приде бо Кузьма Минин ко князю Дмитрею Михайловичю… Гетману же, бывшу в великой ужасти, и отоиде к пречистой Донской, и стояше во всю нощь на конех; на утрие же побегоша от Москвы, срама же ради своего в Литву поидоша» (27). Вот известие, которое противоречит высказанному г. Казанским положению; Ходкевич не отступил от Москвы 23-го августа, потому что он выдерживал, бой с Русскими 24-го числа.
    Заглянем теперь в весьма подробный дневник, известный под именем «Historya Dmitra falszywego»; там говорится, что 3-го сентября (28), гетман, одушевленный великою заботливостью об осаждённых, напрягал все свои силы, чтобы выручить их. Он сдвинул весь свой обоз, и хотя его войско было небольшое…, но одна часть сломала Русских, вогнала в реку и овладела полем битвы. Между тем, Русские, выбив силою из таборов всех своих, кто только был в таборах, и, спешив конницу, всею силою стали налегать на табор гетмана. Гетман, как человек чрезвычайно храбрый, не убоялся их, и долго с ними перестреливался; затем, видя беду, принимая также во внимание, что у него мало людей, что многие ранены, изнурены, так как сражались с неприятелем целый день, приказал обозу тихонько отступать назад» (29). Вот ещё известие, которое говорит, что Ходкевич сражался с Русскими целый день 24-го августа.
    В самом достоверном (по отношению к хронологическим данным) из дошедших до нас источников, касающихся разбираемого события, в грамоте Трубецкого и Пожарского, отправленной 4-го октября 7121 года в Яренск, о битве Ходкевича с Русскими говорится, что «августа в 21-й день пришел под Москву гетман Литовской Карло Хаткеев со многими польскими и литовскими людьми и с Венгры, да Наливайко со многими Черкасы Московским сидельцом с запасы: и мы против его выходили со всеми людьми и с ними бились четыре дни и четыре ночи, не сходя с лошадей; и августа, в 24-й день, на память великого чудотворца Петра митрополита, гетман Хаткеев и Наливайко со всеми людьми по за Москве-реке пошли прямо к городу, жестоким обычаем, надеясь на множество людей, сняв с Вышняго Владыки надежу; а хотели пройти в город с запасы к московским сидельцом; а московские сидельцы вышли из города на вылазку: и мы бояре, и всяких чинов люди, видя такое их свирепство и напрасное нашествие польских и литовских людей, выходили против их со всеми людми и бились с ними с первого часу до другого часу ночи, ви милостию Божиею и Пречистые его Богоматери и Петра митрополита и всех святых молитвами, многих у них побили и живых взяли, и знамена и литавры поимали, и убили у них больши 500 человек, а с достальными людьми гетман пошел от Москвы к Можайску, а из Можайску в Польшу, с великим страхованием…» (30.
    И так, если б и говорили какие-нибудь свидетельства об отбытии Ходкевича 23-го августа от Москвы, то они не заслуживали бы никакого доверия, так как в только что приведенном документе днём отбытия Ходкевича полагается 24-е августа.
Да, наконец, нам неизвестно, какое свидетельство говорит о том, что Ходкевич был отбит от Москвы 24-го августа? Неужели г. Казанский опирается здесь на показания Нового летописца и автора Летописи о многих мятежах? Если так, то это должно показаться более чем странным: ведь там говорится, что Ходкевич бил отбит «23-го августа на память святого митрополита Петра чудотворца Московского...» (31). Следовательно, стоит только заглянуть в любые святцы и окажется, что в этом месте произошла описка, так как в августе месяце память Петра митрополита празднуется только 24-го числа? Итак, не мог Ходкевич отступить от Москвы 23-го августа, так как он бился с Русскими 24-го августа.
    Когда ж он начал отступать?
    К сожалению, в отписках и грамотах воевод время отступления Ходкевича от Москвы точно не определяется; поэтому, для разъяснения этого обстоятельства, мы должны уже обратиться к помощи других свидетельств. Тот же самый автор «Книги, глаголемой Новый летописец», автор-очевидец, несколько разъясняет дело; так, он говорить (32), что «гетману же бывшу в великой ужасти, и отоиде ко пречистой Донской (после несчастной битвы 24-го августа) и стояше во всю нощь на конех, на утрие же (25-го августа) отбегоша от Москвы, срама же ради своего прямо в Литву поидоша». Вот уже по этому известию выходит, что гетман Ходкевич отступил от Москвы не 23-го августа, а 25-го числа того же месяца. Но мы думаем, что это указание автора не совсем верно; трудно предположить, чтобы гетман, потерпев сильное поражение, решился на такое быстрое отступление по неприятельской земле, не собрав прежде всех своих воинов, не приведя в порядок всего своего войска, что можно было сделать не так скоро, а главное – не известив о своём намерении отступить осаждённых в Кремле Поляков. Очень может быть, что гетман действительно понемногу отодвигался и в следующий день, желая выбрать для остановки своего войска более удобное место и считая притом очень возможным, что Русские станут его преследовать. Поэтому нам кажется необходимый дать полную веру следующему известию дневника «Historya Dmitra falszywego», автор которого – едва не сам Мозырский хорунжий Будило, сдавшийся в плен вместе со Струсем русским войскам (33): «5-го сентября (34). Так как на этом месте (у пречистой Донской) у гетмана не было ни воды, ни дров, то он отодвинул свой лагерь за Девичий монастырь и расположился на Воробьевой горе» (35). На отступление в Литву Ходкевич решился ещё позже, а именно, по дневнику «History Dmitra falszywego» – 7-го сентября (28-го августа): «Гетман, не имея возможности выручить осаждённых, так как в его войсках произошла большая убыль – осталось у него едва всего 400 конных, – прислал к осаждённым просьбу, чтобы потерпели три недели, обещая явиться с большим вспомогательным войском» (36). Итак, вот когда Ходкевич начал своё отступление от Москвы – 28-го августа, а не 23-го, как утверждает совершенно неосновательно г. Казанский. Поэтому нам кажется, Н И. Костомаров прав в том, что при определении дня отступления Ходкевича следовал тому дневнику, который более подробно и ясно рассказывает об этом событии.


    Перейдем теперь к определению дня взятия Китай-города. Для этого г. Казанский в своём исследовании громоздит целую массу свидетельств, большая часть которых указывает днём взятия Китай-города 22-е октября, и это самое число принимается и г. Казанским. Какого рода эти свидетельства – мы уже говорили о том выше. Теперь же мы повторим ещё раз, что нам кажется, совершенно излишним входить в разбор этих известий, когда мы имеем возможность определить время занятия Китай-города по самому достоверному в этом отношении источнику.
    В отписке воевод князей Дмитрия Трубецкого и Пожарского и государственной земской думы Новгородскому митрополиту Исидору, писанной 15-го ноября 1612 года, говорится (37): «После того (38), сентября в 22-й день, прося мы у Бога милости, город Китай взяли взятьем, и многих Польских и Литовских людей побили, и живых многих поимали…». Таким образом, это свидетельство дает показание различное с теми, которые раньше были приведены г. Казанским; поэтому он поясняет и исправляет его следующим образом: «При сличении с предшествующими событиями, должно думать, что здесь допущена описка, и вместо «сентября» следует читать «октября 22-го» (39).
    Мы вполне согласны с г. Казанским, что допущена описка, но исправить её следует вовсе не в силу причин, какие приводит г. Казанский: «при сличении с предшествующими событиями должно думать...». Какое же тут сличение? Раньше говорилось в отписке об отбитии Ходкевича от Москвы 24-го августа; почему же г. Казанский, «сличив с предшествующими событиями», думает, что следующее за этим событие не может совершиться в сентябре месяце, а непременно должно произойти в октябре? По какому историческому закону?
Дело, нам кажется, объясняется весьма ясно следующим образом. Что Китай-город не был взят в сентябре, это видно из того, что в другой грамоте тех же воевод, отправленной в Яренск и писанной «7121 (1612) лета октября в 4-й день», о взятии Китай-города вовсе не упоминается, а рассказывается только о поражении гетмана Ходкевича (40). Следовательно, Китай-город в сентябре взят вовсе не был, и 22-е число можно, поэтому отнести только к октябрю месяцу, так как Кремль, занятый Русскими уже после Китай-города, был взят в последних числах октября же.

    И так, Китай-город был взят 22-го октября. Наконец, когда же был взять Кремль? Обратимся опять к отписке воевод.
    «Сентября (октября, в 22 день, прося мы у Бога милости, город Китай взяли взятьем, и многих Полских и Литовских людей побили и живых многих поимали, а к Кремлю городу пошли было со всех сторон, многими силами, приступом же и Полские, и Литовские люди, которые сидели в Кремле, Миколай Струс, полковники и капитаны и ротмистры, и всякие ратные люди, видячи своё изнеможенье, что им от нас не отсидетца, били челом нам и всяким ратным людем, чтоб нам крови их не пролить, побить их не дать; и мы нехотя кровопролитья видети, Полских и Литовских людей побити не дали и в город вошли октября в, 26 день… (41).
И так, к чему нужны нам различные рассуждения и изыскания по всем известиям, дошедшим до нас, когда самый достоверный в этом отношении источник говорит нам прямо и совершенно ясно, что Русские вошли в Кремль 26-го октября.
    Пожалуй, в сущности, нет особенной беды в том, что отписка воевод не определяет нам дня взятия и сдачи Кремля поляками, и только день вступления в него Русских; но достаточно для нас даже и того, если мы знаем, что Кремль уже находился по власти Русских 26-го октября, то есть, три дня спустя после занятия Китай-города.
    Но излишняя доверчивость г. Казанского ко всякому дошедшему до нас известию и сильное желание согласовать самые противоречивые данные приводят его к тому, что он, чтоб определить день сдачи Кремля Поляками, решается оспаривать показание воевод Трубецкого и Пожарского, и, основываясь на других известиях, утверждает, что 26-го октября Поляки только сдали Кремль, а торжественное вступление Русских в него с крестным ходом происходило в воскресенье 1-го ноября, когда празднуется память святых бессребреников Космы и Дамиана (42). Для получения такого вывода, г. Казанский находится в необходимости изменять точный смысл дошедших до нас известий. Он придаёт особенное значение показанию Авраамия Палицына, что будто бы Русские вступили в Кремль в день недельный (43).
    Действительно, 26-ое октября, когда, по отписки Трубецкого и Пожарского, Русские вступили в Кремль, приходилось в 1612 г. не в воскресенье, а в понедельник; поэтому показание Палицына противоречит показанию отписки воевод Трубецкого н Пожарского. На этом основании Н.И. Костомаров (44), чтоб избежать противоречия, совершенно отвергает одно показание, именно показание отписки воевод, и принимает показание Палицына, что Русские вошли в Кремль в день недельный, 25-го октября. Но г. Казанский, желая принять оба эти разноречащие показания должен, конечно, в то же самое время совершенно изменить смысл одного из них, так как в настоящем своём виде они вовсе не могут быть согласованы. Кажется, что в отписке воевод весьма ясно высказано: «мы в город вошли октября в 26 день»; однако г. Казанский решается исправить то выражение, которое приводится в отписке, и говорит, что 26-го октября Кремль был только сдан Поляками, а вступление в него русских войск происходило уже в следующее затем воскресенье, 1-го ноября.
    Переделка, конечно, совершенно произвольная, но г. Казанский не останавливается и на этом; для подтверждения своего вывода, он подыскивает кое-какие доказательства, употребляя притом совершенно ненаучный приём. Ему, например, нравится показание рукописи, приписываемой патриарху Филарету, где говорится (45), что «октября в 22 день... взяша град Китай и много Литвы побиша, а инии побегоша в Кремль и тамо затворишася, и сидя во граде три дни...» Он это показание и приводит, так как оно, по-видимому, подтверждает его положение, что Кремль был сдан 26-го октября, то есть, три дня спустя после взятия Китай-города.
    Между тем в той же рукописи есть ещё два показания, противоречащие выводу г. Казанского, и он о них совершенно умалчивает. Так, в одном месте рукописи говорится: «Послы (46) ж радостны во град возвращаютца, и поведают вся бывшая; Поляцы ж возрадовашася радостию великою зело и врата граду Кремлю отворяют. Начальницы н воеводы московского воинства во град входят тихими стопами; и егда вхидоша в Кремль и Китай и видяху, како бысть Божиим церквам поругание... (47).
    Из этого места рукописи следует, что Русские вошли одновременно как в Кремль, так и в Китай-город; а если они вошли одновременно, то, стало быть – и Кремль, и Китай были взяты также в одно время: не могли же Русские не занимать Китай-города, до тех пор, пока не возьмут Кремля. Что это место рукописи надо понимать именно так, а не иначе, доказывается и другим местом той же рукописи, где взятие Кремля отнесено к тому же самому дню, в который, как мы уже знаем, был взят Китай-город (48).
    Верно это, или нет – это вопрос другой, но мы выяснили то, что хотел сказать составитель рукописи, и чего не хотел принять во внимание г. Казанский, так как это место противоречит его выводу, что Кремль был взят тремя днями позже Китай-города.

    Второе доказательство г. Казанского, которым он желает оправдать свою переделку, - что 26-го октября Поляки только сдали Кремль, а не Русские в него вошли, это доказательство следующее (49): «3а исключением Нового летописца, ни одно свидетельство не говорит, чтобы Поляки сдались в тот же день, когда взят Китай, или же на другой (50). Из предшествующего рассказа в самом Новом летописце видно, что от 22-го октября прошёл не один день до вступления Русских в Кремль. Здесь говорится, что после взятия Китая-города королевские люди, и с ними изменники, «запрошася в граде Кремле, глад же тамо паче соодоле их и утесняше; королевские же люди повелеша изменником всем жон своих и детей из града выпустить». После выпуска жён и детей королевские люди и изменники начали переговоры о сдаче, и сначала вышли Русские, а на другой день Поляки.
    Очевидно (?), что эти события не могли совершиться в один день. Предварительная высылка жён и детей из Кремля, вопреки желанию бояр, бывших с Поляками в Кремле, показывала намерение Поляков сохранить некоторое количество жизненных запасов для выдержания осады. Воеводы также писали митрополиту Исидору, что они приступом хотели взять Кремль; очевидное намерение Поляков держаться в Кремле. Но жизненных припасов не было; ещё до 22-го октября Поляки питались кошками, крысами н человеческим мясом.
Решимость держаться в Кремле была не более, как порывом отчаянного мужества. Не ожидая пощады, в случае взятия Кремля приступом, и с изнеможёнными голодом не надеяся отразить его, Струсь, созвал свою дружину, указал на бедственное положение, невозможность дальнейшего сопротивления. Решено было сдаться. Накануне сдачи Поляков отпущены были из Кремля бояре русские, и 26-го Поляки сдали Кремль».
    И так, г. Казанский, желая доказать, что со времени взятия Китай-города до занятия Кремля Русскими прошло больше одного и даже двух дней, приписывает Полякам, засевшим в Кремле, намерение защищаться; с этою целью Поляки предварительно высылают из Кремля жён и детей, как людей совершенно бесполезных и лишних, имея в виду сохранить некоторое количество жизненных припасов (51) для выдержания осады более или менее продолжительное время.

    С таким выводом г. Казанского мы согласиться не можем, напротив того, существуют данные, на основании которых мы имели полное право утверждать, что у Поляков вовсе не было такого намерения, какое хочет им приписать г. Казанский.

Посмотрим сперва, когда Поляки сознали необходимость избавиться от лишнего и бесполезного для них народа, а для этого нужно обратить внимание на положение осаждённых в Китай-городе и Кремле. Здесь мы воспользуемся дневником «Historya Dmitra falszywego», автор которого, как мы уже говорили, сам сидел в Китай-городе. Вот что он говорит от 4-го октября, следовательно, за три недели до взятия Китай-города: «Они (Поляки) дольше не могут выносить своего положения, потому что их томит невыносимый, неслыханный голод. Ни в каких летописях, ни в каких историях нет известий, чтобы кто-либо, сидящий в осаде, терпел такой голод, потому что когда настал этот голод, и когда не стало трав, корней, мышей, собак, кошек, падали, то осаждённые съели пленных, съели умершие тела, вырывая их из земли; пехота сама себя съела и ела других, ловя людей. Пехотный поручик Трусковский съел двоих своих сыновей; один гайдук тоже съел своего сына, другой съел свою мать; один товарищ съел своего слугу; словом, отец сына, сын отца не щадил; господин не был уверен в слуге, слуга в господине; кто кого мог, тот того и ел, если он был здоровее его. Об умершем родственнике или топарище, если кто другой съедал такового, судились, как о наследстве, и доказывали, что его съесть следовало ближайшему родственнику, а не кому другому. Такое судное дело случилось в взводе Леницкого, у которого гайдуки съели умершего гайдука их взвода. Родственник покойника – гайдук из другого десятка – жаловался на это перед ротмистром и доказывал, что он имел больше права съесть его как родственник; а те возражали, что они имели на это ближайшее право, потому что он был с ними в одном ряду, строю и десятке. Ротмистр не знал, какой сделать приговор, и, опасаясь, как бы недовольная сторона не съела самого судью, бежал с судейского места. Во время этого страшного голода появились разные болезни и такие страшные случаи смерти, что нельзя было смотреть без плача и ужаса на умирающего человека. Я много насмотрелся на таких. Иной пожирал землю под собою, грыз свои руки, ноги, свое тело, и что всего хуже - желал умереть поскорее и не мог – грыз камень или кирпич, умоляя Бога превратить в хлеб, но не мог откусить. Вздохи: ах, ах – слышны были по всей крепости, а вне крепости – плен и смерть. Тяжкая это была осада, тяжкое терпение. Многие добровольно шли на смерть сдавались неприятелю: счастье, если кто попадётся доброму врагу: он сохранял ему жизнь, но больше было таких несчастных, которые попадали на таких мучителей, что прежде, нежели сдававшийся спускался со стены, быль рассекаем на части» (52).

    Вот что происходило у осаждённых в первых числах октября месяца! Такое ужасное, невыносимое положение уже тогда должно было всех, кто мало-мальски был беззащитен от разъярённых голодом воинов, убедить в необходимости оставить Китай-город, чтобы не быть съеденным более сильным себя. Женщины и дети должны были уже тогда покидать осаждённые крепости, переходить в русский стан и сдаваться в плен, спасаясь от наступившего в крепости самопожирания. В приведённой выдержке прямо говорится о добровольной сдаче неприятелю, следовательно, не только женщин и детей, но и тех, которые могли сражаться. Это подтверждается в письмом самого Будилы, которое он отправил королю, находясь, после сдачи Кремля, в тюрьме. Вот что говорит он в нём: «Русские, приняв решение выморить нас голодом, достигли того, что сто (?) человек из нашего войска, необходимых для защиты, умерли голодною смертью; тогда же вследствие голода у многих потухла доблесть, и многие из товарищей и из пехоты, нарушив верность, передались неприятелю» (53).
    Стало быть, если задолго до падения Китай-города сдавались Русским лица, необходимые Полякам для защиты, то уж, конечно, женщины и дети, как лишний и притом слабый народ, должны были раньше покинуть крепость, так как и воинам, уже нечего было есть. А такая добровольная передача не может служить доказательством намерения Поляков сохранить что-нибудь из припасов, которых, заметим, уж не было, а, следовательно – и их намерения защищаться после падения Китай-города.

    В русских источниках все самостоятельные известия говорят о выпуске лишнего народу до взятия Китай-города Русскими, а это опять-таки не может служить доказательством принятого Поляками намерения защищаться в Кремле после сдачи Китай-города. Так, хронограф Сергея Кубасова говорит (54), что после отбития Хоткевича от Москвы, «плачются Поляцы всех своих падений, и не откуду надежею уповати имеху и оскудевшу брашны, даже и до того дойде, яко всяко скверно вкушаху и сами себя татебно побиваху и друг друга снедаху, и по сем ослабевшу от глада и изомроша мнози, пленных же сущих московских вкупе же и всех людей мужей и жен и отроковиц чюдных последняго ради невзгодия своего от насилованныя руки своея учиниша и врата градския им отвориша, они же яко пленницы до станов Московского воинства приходят и ту покудо со своими познавается и в домех их бывают. Воеводы же и начальницы Московского собрания, видев враги своя оскудеваемы, повелевают в рог трубити и на град Китай мужески нападают».
    Автор хронографа, принадлежавшего историографу Карамзину, упоминает о высылке «Русских людей мужчин и женской пол» (55) даже до прихода Хоткевича под Москву (56).  Автор прибавляет далее: «а остались в Москве бояре поневоле, что их не выпустят». Следовательно, ушли б и бояре, но их задерживали Поляки, так как они признали королём Владислава.
    И в самом «Новом летописце», которого цитирует г. Казанский, также говорится о выпуске лишнего народа до взятия Китай-города: «В Москве же наипаче глад належаше и мнозии от глада умираху и многих изменников Русских людей изгнаша из града вон, а иных убивающе ядяху, и многих мертвых телеса иземши от земли ядяху, и многие сосуды человеческих тел наполпиша, посолиша, и всякую нечистоту: кошки, мыши, пси и прочая таковая ж ядяху, инех же многих из града добровольне выпущаху. Октоврия же в 22-й день, на память святаго Аверкия Иеропольскаго, поидоша ко граду приступом в Китай-город взяша» (57).

    И так, повторяем, довод г. Казанского, что Поляки после занятия Русскими Китай-города начали выпускать женщин и детей, довод, приводимый им в доказательство того, что Поляки решились защищаться в Кремле, не может быть принят нами по следующим соображениям:
    1) Поляки выпускали лишний народ из крепости и до взятия Китай-города.
    2) На это выпущение никак не следует смотреть, как на распоряжение начальников польского войска, желавших этим сберечь что-нибудь из жизненных припасов (которых, по словам самого же г. Казанского, вовсе у них не было); это выпущение есть не что иное, как добровольный выход, добровольная передача неприятелю, потому что в Китай-городе решительно нечего было есть, а есть хотелось; беззащитные рисковали сделаться жертвою самопожирателей, более сильных, чем они. Это тем более верно, что из письма самого Будилы видно, что из Китай-города не только выходили женщины, но даже и «многие из товарищей и из пехоты, у которых вследствие голода потухла доблесть, передавались неприятелю» (58). Не стали бы Поляки выпускать тех, которые были способны носить оружие и защищаться в крепости. А если смотреть на этот выход из крепости, как на добровольную передачу, то здесь уже не может быть и места предположению, что Поляки, желая сберечь что-нибудь из жизненных запасов, решились защищаться в Кремле.
    3) Кроме того, нигде, за исключением трёх редакций Нового Летописца, не говорится о том, что Поляки, после взятия Китай-города, стали выпускать женщин; в них или ничего не говорится, или же говорится только о выпуске бояр. А это не одно и то же. Для чего выпускали бояр, это прекрасно объясняет автор хронографа, принадлежащего историографу Карамзину: «Полковники Струсь и иные полковники почали с Китай-города говорить, чтоб бояре князь Дмитрей Тимофеевич Трубецкой и князь Дмитрей Михайлович Пожарский и Кузьма Минин прислали к ним поговорить о добром деле, и бояре тотчас послали дворян и атоманов с Поляки говорить, и Поляки в Литва били челом, чтоб их не побили, а они в город Китай и Кремль Русских людей пустятит и столицу Москву отдадут, а бояр князя Федора Ивановича Мстиславского и всех бояр и думных и всяких Русских людей выпустят наперед, по тому договору так и учинили бояр князя Фёдора Ивановича Мстиславского и всех бояр и думных и всяких Русских людей из Москвы выпустили бояром в полки» (59). Следовательно, выпуск бояр являлся как необходимое условие, без которого нельзя было начать переговоров.

    Да, наконец, предположение, что Поляки хотели защищаться в Кремле после взятия Русскими Китай-города, совершенно должно быть отвергнуто, в виду признания самого Будилы. В письме, которое он описал к королю, и о котором мы уже упоминали выше, Будило, говорит следующее: «Когда, в то время как у нас была лишь легкая одежда, неожиданно появился снег, когда недостало у нас и последней пищи – увядшей травы, когда самопоедание до такой степени разъярило жадные и голодные пасти, что пришлось остерегаться не только неприятеля на стенах, но и в стенах своего брата, когда господин не был уверен в слуге, слуга в господине, от чего не малая часть войска погибла; когда не только живым, но и лежащим в земле трупам не было пощады; когда у нас на стенах остались, можно сказать, не люди, а одни тени, да и тех было мало, – тогда неприятель взял сильным приступом Китай-город, после чего мы, выдержав все виды осадного положения, изобрев сами в пример будущим временам много новых способов защиты, нигде не встречаемых в летописях, не имея никакого известия не только о вспомогательном войске, но просто ни о какой помощи, полумёртвые, призвав, в свидетели Бога, который всё видит, управляет делами каждого и даёт и отнимает монархии, призвав, в свидетели самого неприятеля, решились сдаться ему. Можно ли было, дольше не сдаваться, ваше королевское величество извольте судить по самим условиям сдачи, которые мы принуждены была принять от неприятеля» (60).

    И так, сам Будило, говорит, что Поляки, засевшие в Кремле после взятия Русскими Китай-города, решились им сдаться. Вовсе не говорится здесь ни слова, ни о каком намерении держаться ещё в осаде. А если б у Поляков было это намерение, то Будило, не преминул бы, конечно, выставить перед королем, что, несмотря на своё ужаснейшее положение, осаждённые хотели сопротивляться Русским и в Кремле, и что «на это они решились для своего государя» (61).

    Действительно, после взятия Китай-города приступом, Поляки, находившиеся в Кремле, ясно видели, «что они окружены со всех сторон» (62); что рано или поздно они будут в руках Русских, и что им всем остается одно – умереть или голодною смертью, если Русские будут продолжать держать их в осаде, или от меча, если Русские пойдут приступом, потому что они знали, с какою жестокостью эти мстили им за их насилие (63); отразить же приступ они, полумёртвые, конечно, считали не возможным. У сильно ожесточенных от голода Поляков оставалась, однако, некоторая надежда на то, что они могут сохранить себе жизнь, а главное – быть сытыми; это – немедленная сдача. И действительно, сдача могла быть только немедленная: Русские, взявшие приступом Китай, тотчас же шли на приступ к Кремлю (64); они хотели разом покончить и с этою крепостью, надеясь воспользоваться тем переполохом, который произошёл в крепости, когда туда прибежали из Китай-города Поляки, спасшиеся от меча Русских. Полякам, по словам самого Будилы, не оставалось ничего больше, как просить Русских о пощаде, которой они, в случае сопротивления, ожидать вовсе не могли. Они так и сделали. Прежде, чем могли начаться какие-нибудь переговоры, Поляки должны были выпустить из крепости русских бояр.

    Отчего г. Казанский находит очевидным, что эти события не могли совершиться в один день? Напротив, нам кажется, что эти события действительно сменились очень быстро; в хронографе Сергея Кубасова, автора-очевидца, чрезвычайно верно, по нашему мнению, изображено то положение Поляков, в котором они находились после взятия Китай-города. Описав тот переполох, тот ужас, который овладел Поляками, увидевшими, что Русские идут на приступ Кремля, автор продолжает: «И тако снидоша вкупе на уреченное место на площади всё воинство (польское), посреди же их стоит начальный воевода и властель пан Струсь, муж великие храбрости и многово рассуждения. Сей же Струсь помнав рукою и повелел им молчати и отверз уста своя глаголаше…(65). Поляцы же вси единодушно воздвигоша гласы своя, да пошлются послы к воеводам и властелям Московского воинства просити от них милости, да не предадят их горькия смерти, и на том утвердиша слово, и посылают послов за стены града до воевод Московских просити милости...(66).

    Наконец, то обстоятельство, что в большинстве источников взятие Кремля показывается в один день со взятием Китай-города, кажется, ясно говорит в пользу того, что Кремль и Китай были взяты почти одновременно. Это же самое подтверждается и установлением праздника явления чудотворной иконы Казанской Божьей Матери 22-го октября в день взятия Китай-города, как в день такого события, которое не могло иметь следствием немедленную сдачу Поляков, засевших в Кремле, так что это последнее событие прошло едва ли замеченным всеми, и почти никто из современников о нём не упоминает. Даже в самой отписке воевод Трубецкого и Пожарского, извещавших Русских об освобождении Москвы от Поляков, о дне взятия Кремля вовсе не упоминается, и это все потому, что участью Китай-города решалась и судьба Кремля, потому что держаться дольше Полякам в этой части города не было уже никакой возможности.

    Когда Поляки сдали Кремль, то есть, вышли из него? Конечно, между 22-м октября, когда Русские взяли Китай-город, и 26-м числом того же месяца, когда, по показанию воевод Трубецкого в Пожарского, Русские уже вошли в Кремль. День этот указан автором-очевидцем Нового летописца (67). Вот что он говорит: «Октоврия же, в 22-й день, на память святаго Аверкия Иеропольскаго, поидоша ко граду приступом и Китай -город взяша… В другий же день королевские люди вси сущи во граде предашеся и град Кремль сдаша и тако милостиею Божиею и молитвами чудотворцев Московских очистися царствующий град Москва от Латин в лето 7121 месяца октября в 23-й день» (68).
    То же показание мы имеем и в «Книге, глаголемой Новый летописец» (69).

    г. Казанский говорит (70); «Ни одно свидетельство, за исключением Нового летописца, не говорит, чтобы Поляки сдались в тот же день, когда взят и Китай-город, или на другой день». На это мы имеем, повторить: Во-первых, большинство известий говорит о сдаче Кремля одновременно со взятием Китай-города, на что мы уж указывали несколько раз. Во-вторых, о сдаче Кремля на второй день после взятия Китай-города говорит автор-очевидец Книги, глаголемой Новый летописец. В-третьих, если ни одно свидетельство, за исключением Нового летописца, не говорить о том, что Поляки сдались на другой день взятия Китай-города, то он одно же свидетельство, кроме рукописи, приписываемой патриарху Филарету, не говорит, чтобы со времени взятия Китай-города до сдачи Кремля прошло три дня (71). Таким образом, как на конечный результат нашего исследования, мы имеем указать на следующие выводы: 24-го августа, целый день продолжался бой Русских с Хоткевичем. 28-го августа гетман отступил от Москвы. 23-го октября Китай-город был взят Русскими. 23-го октября Поляки сдали Русским Кремль. 26-го октября Русские вошли в Китай-город и Кремль с крестным ходом.

_______________________
Примечания:
(1) В Кремле.
(2) Переписка между Россией и Польшею по 1700 г., составленная по дипломатическим бумагам. Часть II. С. 124, в Чтениях Импер. Общества Истории и Древностей при Московск. универс. 1861 г., кн. I.
(3) Русская История. Том I. 1855. С. 296.
(4) Повествование о России. Т. III. С. 328. Находим нужным исправить заблуждение, в которое впал Арцыбашев: 24-го октября в 1612 г. приходилось вовсе не в воскресенье, а в субботу. Впрочем, это, по всей вероятности, не более, как описка, потому что далее, в одном из своих примечаний, он сам говорят, что в воскресенье было 25-е октября (Повествование о России. Т. III. С. 329. Прим. 1715).
(5) Смутное время Московского государства. Т. III. С. 282.
(6) Ibid. С. 283.
(7) Ibid. С. 284.
(8) История России с древнейших времён. Т. VШ. 1858. С. 455.
(9) Ibid. С. 457.
(10) «Бысть сия победа (после описания занятия Кремля) в лето 7121 октября в 22 день». Сборник Муханова. С. 328.
(11) Др. Вивлионика Российская. Часть VI. С. 179.
(12) В ней говорится: «В пришлом 121 году октября в 22 день, милостию Божиею и молитвами и заступлением Пречистыя Владычицы нашея Богородицы явлении чудотворные иконы Казанския, на память святого Аверкия епископа Еропольскаго чудотворца, Московское государство от литовских людей очистилось, и сего ради Божии милосердия установили праздновать пречистой Богородице явлению чудотворной иконы Казанскии в царствующем граде Москве, при отце нашем, блаженныя памяти при великом государе царе и великом князе Михаиле Феодоровиче всеа Русия» (см. Акты Археографической экспедиции. Том IV. № 40).
(13) Повествование о России. III. С. 328 и 329. Прим. 1715.
(14) Ibid.
(15) Сказание об осаде Троицко-Сергиевского монастыря. С. 284.   22-е октября в 1612 году приходилось в четверг; следовательно,   первый   день понед. 25-ю октября.
(16) Дворцовые разряды, т. I, стр. 9.
(17) Полное собрание русских летописей. Т. IV. С. 330.
(18) Ibid. Т. V. С. 62.
(19) Чтения Моск. Общ. Ист. и Др. 1869 г., кн. III. С. 7 – 15.
(20)  Ibid. С. 13.
(21) Чтения Моск. Общ. Ист. и Дрем. 1869. кн. III. С. 8.
(22) Основная редакция всех этих летописей есть «Новый летописец»; второй же его свод есть «Книга, глаголемая Новый летописец», напечатанная в VIII т. Русской летописи по Никонову списку. Наконец, третья и гораздо позднейшая редакция есть «Летопись о многих мятежах» (см. кн, М. Оболенского, предисловие к Новому летописцу во Временники Московского Общества Истории и Древностей, кн. XVII. То же самое признают и ученые: Филарет, архиепископ Харьковский в «Обзор духовной литературы». С. 314, и Попов в «Обзор хронографов русской редакции», выпуск II. С. 263). г. Казанский, на основании слов: «Кажо убо взяли Китай, то сами видехом очима своима, что многие чаны насолены быша человеческими мисами», слов, встречающихся в Летописи о многих мятежах (стр. 265), следовательно, редакция самой поздней,—считает автора её «очевидным свидетелем событий» Чтения Московского Общества Истории и Древностей 1869 г. кн. III. С. 7). Но если мы обратимся ко второй редакции этой основной летописи, именно ко Книге, глаголемой Новый летописец, то увидим, что то же самое встречается от слова, до слова в ней (см. Русскую летопись по Никонову списку. Т. VIII. С. 197). Кто ж из составителей этих двух редакций есть очевидец описываемых событий? Конечно, же автор Летописи о многих мятежах, не посовестивашийся списать вышеприведённое выражение и являющийся в данном случае в наших глазах простым переписчиком второй реданции летописи. Да и трудно, наконец, поверить, чтобы составитель, доведший летопись до 1651 года, был очевидцем событий 1612 года, событий за 42 года тому назад? Да могла ли удержаться в его памяти точная хронологическая связь этих событий? Значит – очевидцем рассказываемых событий должен быть признан только автор второй редакции Нового летописца, и притом таким, который много придерживался первой редакции летописи, и, пользуясь ею, повторял её же ошибки (об этих ошибках и погрешностях будет сообщено нами в своё время.
(23) Чт. Мос.. Общ. Ист. и Др. 1869 г. Кн. III. С. 8.
(24) Так называет это сказание г. Казанский; см. Чт. Моск. О6щ. 1869 г., кн. III. С. 8.
(25) Чт. Мос. Общ. Ис. и Др. 1869 г. кн. 3. С. 7.
(26) Русские Летописи по Никонову списку. Т. VIII. С. 193.
(27) Там же. С. 194 – 195.
(28) Конечно, по григорианскому календарю; по стилю же юлианскому придётся 24-го августа.
(29) Русская историческая библиотека. Т. I. С. 321 – 324.
(30) Акты Археографической экспедиции. Т. II. № 213.
(31) Временник Моск. Об.. Ист. и Др. кн. XVII. С. 74; Летопись о многих мятежах. С. 259.
(32) Русская летопись по Никонову списку. Т. VIII. С. 195.
(33) См. Русскую историческую библиотеку. I. Предисловие М. О. Кояловича С. VII.
(34) 26-го августа, юлианского стиля. Русская историческая библиотека Т. I. С. 324.
(35) В двух верстах от Москвы; см. Семёнова, Географическо-статистический словарь Российской империи.
(36) Русская историческая библиотека. 1. С. 335.
(37) Дополнения к Актам историческим. Т. I. № 166.
(38) После того, как гетман Ходкевич был отбит от Москвы.
(39) Чт. Мос. Общ. Ист. и Др. Российских 1868 г. кн. 3. С.8.
(40) Акты Арх. Экспед. Т. II. № 213.
(41) Доп. к Акт. Истор. Т. 1. № 168.
(42) Чт. Мос. Об. Ист. и Др. 1869 г.. кн. 3. С. 13.
(43) Сказание об осаде Троицко-Сергиева монастыря С. 284 и 286. Здесь г. Казанский решается даже утверждать, что в «Книге, глаголемой Новом летописец», говорится будто бы, что Русские вступили в Кремль в день недельный (см. Чт. Мос. Общ. Ист. и Древ. 1869 г. кн. 3. С. 9). Мы не знаем, в каком издании этой книги г. Казанский нашёл такое показание, но смеем уверить его, что в Т. VIII. Русской летописи по Никонову списку не только не говорится того, что утверждает г. Казанский, но даже и вовсе не упоминается о вступлении русских в Кремль, а только о сдачи этого последнего Струсем.
(44) Смутное время Московского государства в нач. XVII ст. Т. II. С. 284; Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей. Отд. I. Вып. III. С. 722.
(45) Сборник Муханова. С. 320 л. 55.
(46) Оправленные Поляками в русский стан просить о пощаде их при сдаче Кремля.
(47) Сборник Муханова. С. 326 л. 63.
(48) Описав занятие Кремля, составитель рукописи продолжает: «По совершении дела сего воеводы и властели в вкупе ж и весь народ Московский воздаша хвалу Богу и Пречистые его Матери, пред чюдотворною иконою молебное пение воспеваху и уставиша праздник торжественной праздновати о таковей предивный победе, даж и доныне празднуют людие, да незабвенна будет милость Божии в низходящие роды. Бысть сие победа в лето 7121 октября в 22 день».
(49) Чтения Мос. Общ. Ист.и Др. Рос. 1869 г., кн. 3. С. 12.
(50) Это совершенно неверно. О сдаче Кремле в тот же самый день говорит большинство свидетельств, на которые мы уже указывали выше, а именно: Рукопись, приписываемая патриарху Филарету, окружная грамота царя Алексея Михайловича от 29-го сентября 1649 г., писанная Маркеллу, архиепископу Вологодскому и Пермскому; затем сказание о действенных чинах Московского Успенского собора, писанное в третий год патриаршества Филарета. О сдаче же Кремля на другой день, кроме Нового летописца, говорит автор-очевидец «Книги, глаголемой Новый летописец (см. Русскую летопись по Никоновскому списку. Т. VIII. С. 197): «на утрие», конечно, взятия Китай-города (см.Ibid. С. 196).
(51) Как же можно было сохранить сколько-нибудь припасов, когда сам же г. Казанский говорит, что жизненных припасов не было (см. С. 45).
(52) Русская историческая библиотека. Т. I. С. 347, 348, 340, 350. Такая же ужасная картина положения Поляков в осаде представляется и в русских источников; так, в рукописи, приписываемой патриарху Филарету, говорится: «Толико бысть на Москве осквернено градовом тем, и святым церквам или царскому дому или свитительскому, во всех многое скаредение бысть, и везде человеческие кости и главы валяхусь и толикое бысть крепкое Литовское сиденье, яко и в летописниях не обретено бысть: людей побивая и ядяху не точию Русских, но и своих и во шчаны кладяху и соляху людей; еще ж и мертвых из гробов выкапывая ядяху». (Сборн. Муханова. С. 326, л. 53).
(53) Русская историческая библиотека. Т. I. С. 360.
(54) Изборник статей из хронографов А. Попова. С. 311.
(55) Там же. С. 356.
(56) Следовательно, ещё в начале августа, за три месяца до взятия Китай-города. Конечно, здесь автор ошибается, но дело в том, что он хотел сказать, что выпускать начали задолго до взятия приступом Китай-город.
(57) Врем. Моск. Общ. Истор. и Древ. Кн. XVII. С. 158.
(58) Русская Ист. Библиотека Т. I. С. 360.
(59) Изборник, А. Попов. С. З56.
(60) Русская историческая библиотека  Т. I. С. 360, 361.
(61) Там же. С. 315.
(62) «Когда нас, несчастных осаждённых, злополучие охватило со всех сторон»; см. Русскую истор. библиот. Т. I. С. 351, 352.
(63) «И тако взяту бывшу тому граду Китаю, и елико в нём людей обретают и тако мечём погубляют», см. хронограф С. Кубасов», Изборник, А Попова. С. 311.
(64) Там же (продолжаем предыдущую выдержку): «Поляцы же устремления Москвич подняти не могут, бегут до внутреннего града превысоково Кремля и тамо врага утверждают крепкими запоры; Московстии же помни, яко львы рыкая, скорят ко вратом градцким превысоково Кремля, уповия отомщении врагом своим немедленно поздати, и тако ужасии быша Поляцы и не возмогоша оружия свои подняти, стены градции оставляют и бегают семо и овамо и недоумеваяся како быти от посекаемого меча могли избыти». Думаем поэтому, что г. Казанский в желании воевод – взять приступом Кремль несправедливо усматривает «очевидное доказательство намерения Поляков держаться в Кремле» (Чтения Моск. Общ. Ист. И Древ. 1869. Кн. 3. С. 13) Приступ всегда, конечно, предпринимается против тех, кто намерен защищаться, но дело в том, что в данном случае, когда Трубецкой и Пожарский, после взятия Китай-города, тотчас же шли на приступ Кремля, они вовсе не знали, будут ли Поляки защищаться или нет: они знали только, что Поляки сидят в Кремле, и что их нужно оттуда выгнать.
 (65) Здесь следует длинная речь Струся, в которой он просит у Поляков совета, как ему поступить в виду того, что «врага у врат градцких предстоят».
(66) Изборник, Попова. С. 311.
(67) Не может, поэтому не поразить нас то странное обстоятельство, что г. Казанский, вполне придерживаясь рассказа Нового летописца при изложении событий, следовавших за взятием Китай-города Русскими, тем не менее, совершенно отвергает хронологическое показание составителя этой самой летописи.
(68) Временник Московского  Общества Истории и Др. кн.   XVII. С. 158.
(69) Русская летопись по Никонову списку. Т. VIII. С. 197.  Не  опираемся здесь на летопись о мятежах, где говорится то же самое (С. 265).
(70) Чтения Моск. Общ. Ист.и Др. 1869. Кн. 3. С. 13.
(71) А эту ошибку составителя рукописи можно объяснить таким образом. Нужно вообще заметить, что рукопись, приписываемая патриарху Филарету, сообщает нам сведения весьма сбивчивые: это мы доказали даже в настоящем исследовании тем, что привели два различные показания о дне взятии Кремля. Зная, что русские вошли в Кремль 26-го числа, составитель вовсе же справился о том, на сколько раньше этого времени Поляки вышли из него, и поэтому рассудил так, что должно быть, они и не выходили из Кремля ранее 26-го числа и сидели в нём всё время со взятия Китай-города до входа в него Русских, то есть, с 22-го по 26-е октября, то есть, три дня. Таким же точно образом легко объяснить ошибочность тех показаний, которые противоречат хронологическому определению Нового летописца, а именно: Иного сказания о самозванцах и дневника Historia Dmitra falszywego. В Ином сказании о самозванцах взятие Китай-города полагается двумя днями позже, чем следует, а именно, 24-го октября, на память святого мученика Арефы; следовательно, Кремль, нужно думать, был взят ещё позже. Эта ошибка, конечно, объясняется тем, что автор слышал имена двух святых, Арефы и Аверкия, на память вписал это последнее число вместо октября 22-го, как бы следовало. В дневнике Historya Dmitra falszywego взятие кремля полагается 27-го октября (или 6-го ноября нового стиля), чего принять не имеем никакого права, так как по отписке воевод Трубецкого и Пожарского Русские уже вошли в Кремль 26-го октября. Вообще должно заметить, что в конце этого дневника числа и события перепутаны; это объясняется, конечно, тем обстоятельством, что конец дневника составлен уже по выходе Поляков из Китай-города, а вследствие того хронологическая последовательность событий и точное обозначение времени не могли твёрдо удержаться в памяти автора. Так, в дневнике вовсе не упоминается о взятии Китай-города; под 1-м ноября нового стиля (или 22-го октября старого, когда и был взят Китай –город) в дневнике говорится только, что «когда Русские увидели, что осаждённые очень слабы, то в полдень с великою силою пошли на приступ из батарей Трубецкого на Китай-город и с великою потерею для несчастных осаждённых втоптали их в Китай-город; в числе других убили доблестнейших: г. Схрадного, воеводича Быковского и г. Твардинского» (Русская историческая библиотека. Т. I. С. 351). Конечно, это есть описание того самого приступа, после которого Китай и был взят Русскими; автор дневника хотя и говорит о поражении Поляков, но не упоминает о взятии крепости Русскими. Даже под 4-м ноября (25-го октября) в дневнике вновь упоминает о приступе к Китай-городу, но опять, «благодаря Бога, Русские были отбиты». Следовательно, по дневнику выходит, что Китай-город держался ещё 25-го октября, тогда как нет никакого сомнения в том, что он был взят 22-го октября. Если же предположить, что в этом последнем случае сделана ошибка, и вместо «Китай-город» следует только читать «Кремль-город» (Крым-город), что Русские уже после взятия Китай-города сделали приступ на Кремль, но были отбиты, - то это предположение никаким образом не может иметь места рядом с показанием Трубецкого и Пожарского в их отписке к митрополиту Исидору: они не делали приступ к Кремлю-городу, а только шли на приступ, следовательно, не сделав его, не могли быть и отбиты. Да, наконец, мы не знаем ни одного известия, которое говорило б о приступе Русских к Кремлю. Если внимательнее всмотреться в совершившиеся за это время события, то этот промежуток трёх дней, на котором настаивает г. Казанский, вполне противоречит всему тому, что мы знаем о том по дошедшим до нас известиям. Должно считать несомненным, что Русские, тотчас после взятия Китай-города, шли на приступ к Кремлю, надеясь, как мы уже видели, воспользоваться происшедшим в нём замешательством; несомненно, также, что приступа сделано не было, а между тем, по убеждению г. Казанского, со времени взятия Китай-города до сдачи Кремля прошло будто бы три дня. Что же делали Русские в эти три дня? Неужели они всё время шли на приступ? Мы, напротив того, убеждены в том, не подлежащем сомнению обстоятельстве, что Русские, шедшие на приступ, не сделали его, не привели к окончанию своего намерения именно потому, что Поляки предупредили приступ Русских просьбой о пощаде, и уж конечно, это случилось не через три дня, так как в это время приступ был бы сделан, и Русские или были б отбиты, или же взяли бы Кремль приступом, но ни того, ни другого не было: Поляки, видевшие, как Русские шли на приступ, должны были немедленно предупредить это нападение, так как, по словам самого же г. Казанского, Струсь с изнеможенными голодом, не надеялся отразить Русских в случае нового приступа.



Источник:
Жур. Мин. нар. просв. СПб. 1877. Май. Часть 191. С. 33 – 58.