След на земле. Кн. 1, ч. 1, гл. 8 Обещанного три г

Глава 8. Обещанного три года ждут.
1
    Обещанного учительницей «земного колхозного рая» в деревне Красавские Дворики никак не наступало, хотя колхозу «Красный труд» шёл уже третий год. Землю, как и раньше, обрабатывали на лошадях однолемешными плугами и сохами. Бороновали теми же, отобранными у раскулаченных железными или, собранными у нынешних колхозников, деревянными боронами. Сеяли и убирали урожай большей частью вручную. Правда, в конце уборочной компании 1931 года, в колхоз из района прислали колёсный трактор «Фордзон» и несколько лобогреек. Это были не те машины, о которых рассказывала Евдокия Гавриловна, и труд они вовсе не облегчали. На них никто не хотел работать, так как было очень неудобно. Они напоминали жнейки и цеплялись к трактору или к лошади и по мере движения скашивали колосья зерновых культур. Становившийся на перекладину человек, должен был вручную сбрасывать с полотна в стерню срезанные колосья, сгребая их в пучки, при этом он постоянно находился в полусогнутом состоянии. Три такие «дуры» цеплялись к «Фордзону» и являлись первым прообразом будущего комбайна. Однако этот трактор, далеко не новый, больше ремонтировался, чем работал, но всё-таки это был трактор, который в рабочем состоянии вполне заменял четырёх лошадей. Кстати, лошадей в колхозе заметно поубавилось.  Зимой три лошади пали от бескормицы, а те, что остались едва волочили ноги.
    Много хуже стали жить и сами колхозники. Если до коллективизации многие хозяйки подворий кормили свои семьи блинами их гречишной и пшенной муки, сдабривая их маслом, сливками или мёдом, то теперь на завтрак, обед и ужин подавалась одна картошка.
На завтрак - в «шинели», на обед – без «шинели», то есть чищенная, на ужин – печёная. Молока тоже стало меньше. Коровы почему-то стали меньше давать молока. Трава на лугах та же, пастух тот же, а молока меньше. Ну и даже кваса, традиционного напитка красавчан, тоже не стало. Он изготавливался из ржаной муки и ржаных сухарей. Теперь ни того, ни другого в хозяйствах практически не было. Не то, что на квас, на еду не хватало.
    За полтора – два месяца до нового урожая большинство семей в деревне начинали голодать. Такого голодного года не было более десяти лет, начиная с памятного 1921 года.
Но тогда была другая причина. Тогда урожай поразила засуха, да налетевшая с южных степей саранча. А теперь-то…  Ни засухи, ни саранчи, ни других природных изъянов, а вот голод свирепствует, словно чума людей косит.
    До революции, когда работали на помещика, такого не припоминалось. Да и проще было. Деревенские вспоминали, что когда прижимало шли к помещику, плакались в «худую варежку»: так, мол, и так, барин, мука закончилась, детишки голодают, не откажи в помощи. И барин никогда не отказывал в помощи. Правда, давал не даром, с последующей отработкой на поле или на хозяйстве, но в беде не бросал. Да и при Советской власти, до колхозов многие жили гораздо лучше. О голоде и речи не было, если не считать засуху. А ныне? Колхознику же идти не к кому. Выбранный председатель, вроде из своих, а всё верха слушает. Без райкомовского указу пальцем не шевельнёт. Голодаешь? Ну что ж, голодай. Кому до тебя дело? Таких, как ты – вон целый колхоз. И какая же сволочь их придумала? Жариться бы «ему» веки вечные в аду на сковородке.
    Наконец-то дождались нового урожая. Рожь созрела, готова к уборке. Красавчане, способные передвигаться, вооружившись серпами и мешками, ринулись на поля за колосками. Власти, наученные опытом первых лет «колхозного рая» выставили караулы и ловили «расхитителей Социалистической собственности». Пойманных с поличным, если это были подростки, неважно парень или девка, пороли плетьми. Если же попадались взрослые, арестовывали и отправляли в районное отделение милиции, откуда гоняли работать на местные поля под конвоем. Поэтому этим промыслом занимались в основном пацаны, быстрые и ловкие, они налетали на поля словно воробьи и так же быстро срывались завидев караульных.
    Когда же началась уборочная страда, то были мобилизованы все трудоспособные жители деревни, включая баб, стариков и подростков. Мужики косили рожь косами да лобогрейками, бабы вязали снопы, старики и подростки укладывали их в копны. Все ждали начала обмолота, поскольку с ним связывали и выдачу зерна за трудодни авансом. Пусть даже по пятьсот граммов зерна за трудодень и то отдушина.
    Об общеобразовательном и идейно – политическом уровне колхозников, о котором так убеждённо говорила учительница в дни коллективизации, никто даже не заикался. «Мало ли, что обещает парень девке, когда уговаривал ее выйти замуж». Работать приходилось от зари до зари. И разговоры у колхозников были не о прочитанных книгах и газетах, а о том, чем бы брюхо набить, да детей накормить.
    Но Егорку Никишина одолевали и другие желания. Закончив деревенскую начальную школу с отличием, он очень хотел продолжить учёбу. Он мечтал закончить и среднюю школу в Перевёсенке и поступить в лётное военное училище.  Недавно в Перевёсенке он видел военного летчика, старшего лейтенанта, приезжавшего к кому-то из родственников, и был поражён его статью и выправкой. Он влюбился в этот образ и грезил им теперь постоянно. Но сначала нужно уговорить родителей, чтобы они разрешили ему учиться в Перевёсенке. И как-то за ужином он завёл на эту тему разговор.
    Родители выслушали чаяния сына и отец со свойственной ему медлительностью и взвешенностью заговорил: - Мы все рады твоим успехам в учёбе. Нам было очень приятно слышать от учительницы, что ты стал лучшим учеником, «отличником». И мы гордимся тобой. Я приветствую твоё желание учиться дальше, но…, - отец подбирал правильные слова, чтобы Егорка его понял, - но чтобы учится дальше, даже в Перевёсенке, нужны деньги. Деньги на тетрадки, учебники, предметы для письма, но главное деньги для того чтобы снять тебе какое-нибудь жильё и на еду. А у нас… «в одном кармане  смеркается, в другом заря занимается», ни денег, ни хлеба. На одной картошке не проживёшь. И что это будет за учёба, если все мысли твои будут заняты думами о еде?
    - Думаю, хлеба нам на трудодни всё же дадут. А жить я буду дома и ходить в школу от сюда. Подумаешь, восемь вёрст. Два часа туда, два обратно.
    - А если дожди, грязь, а зимой пурга-метель?
    - Сдюжу. Я всё-таки хочу попробовать. Бросить-то никогда не поздно,  - стоял на своём Егорка, - Да, и друзья мои Шурка с Толиком тоже со мной собираются учиться дальше. Так, что вместе будет легче.
    - Ну, что ж, пробуй сын. Кто пробует, тоже знания получает. Я раскрыл тебе все карты.
Тебе решать. Сможешь – учись, не сможешь…
     - Пусть идёт, - сказала, молчавшая до этого мать. – Чтобы потом не мог упрекнуть нас, что мы помешали ему учиться.
    - А сейчас, пока есть время до начала занятий в школе я хотел бы поработать в колхозе.
Что проку сидеть сложа руки, если можно хоть что-то заработать? Глядишь, мешок, а то и два зерна заработаю.
     Фрол Жижин, бригадир полеводов  появлению Егорки на хозяйственном дворе откровенно обрадовался. Во-первых, каждые руки в эту пору «на вес золота», а во-вторых, этот парень был ему симпатичен. Вежливый, работящий, ну и толковый, смекалистый. Смекалистых, Фрол ой как уважал.
     - А я искал, кого бы послать за горючим в райцентр с дедом Салаем. Ты знаешь, что к нам четыре трактора пришли? – приветливо встретил он Егорку.
     - Здравствуйте,  дядя Фрол. Конечно, знаю. Слышал вчера, как они тарахтели на всю деревню, - откликнулся Никишин – младший, поправляя растрепанную копну светлых волос.
    - Значит так. Иди сейчас на конюшни. Там Салай. Будешь в его распоряжении.
    Егорка не очень хотел видеть старика. С памятных событий позапрошлого года, когда он стрелял по колхозным активистам, среди которых был и сын Салая, он избегал встреч с соседями, затаив на них обиду. Бригадир, похоже, понял смущение парня.
    - Чего приуныл – то? Думаешь, Салай прогонит? Не прогонит. Скажешь, я прислал. А если думаешь, что он на тебя зло держит, то ошибаешься. Он мне и сам говорил, что тот твой поступок оправдывает. Похоже, что и ему с тех пор многое по другому видится стало.
Прошка уже получил от него своё.
    - Тогда я пошёл, - от слов бригадира парню полегчало, хотя всё равно к Салаям у него отношение не изменится. Но он посмотрел на бригадира и задал главный, интересующий его вопрос: - А сколько я заработаю, дядя Фрол?
    - Не переживай, - ухмыльнулся деловому подходу Егорки Жижин, - за каждую ездку в Турки за горючим буду начислять два с половиной трудодня. Согласен?
     Егорка был более чем согласен. Он повеселел. Сразу прикинул, что если так пойдёт и дальше, то за каникулы он сможет заработать не менее пятидесяти, а то и более, трудодней.
«Вот это будет солидный вклад в семейный бюджет».
     Салая он встретил тут же на хоздворе. Он заводил с конюшни кобылу Чалку. Бригадир, увидев его, крикнул, что Егорка будет ему помощником и пусть дед теперь командует. Тот заулыбался в сою редкую бородёнку и подозвав Егорку стал давать ему распоряжения.
     - Ты, малой, дуй на конюшню и веди сюда Пустого. Будем впрягать вон в те телеги с бочками, - он показал на подводы, на которых были закреплены двухсотлитровые бочки под горючее.
     - А почему Пустого? – спросил ошарашенный Егорка. Пустой считался в деревне самым норовистым и ленивым мерином. Никто не хотел с ним работать.
     - Да, потому, что он в конюшне один остался. Других уже разобрали, - улыбался  с прищуром старик, явно довольный тем, что мальчишке худо придётся с непослушным мерином.
     Егорка чертыхнулся, но хныкать не стал. Озадаченный он пошёл на конюшню за своей обузой. Настроение было испорчено. Его уже не радовали обещанные два с половиной трудодня за ездку. С Пустым того, что он планировал точно не заработать.
     Пустой – огромный костлявый, тёмной масти мерин с мощным хвостом и длинной густой гривой стоял в стойле и лениво пережёвывал свою жвачку. Он снисходительно посмотрел на тринадцатилетнего пацана, который едва доставал ему до холки, и хлёстко обмахнулся хвостом, отгоняя мух и всяких там особей, крутящихся поблизости. Он был из породы тяжеловозов, но из-за плохого ухода за ним сейчас напоминал огромный скелет обтянутый потускневшей, но ещё жёсткой кожей.
     Егорка погладил его по шее и с безысходностью, но ласково проговорил: «Сегодня мы с тобой напарники. Не подведи дружище,» - и взяв его за повод повёл на хоздвор, где его предстояло запрячь в телегу.  Там Салай уже запряг Чалку и хихикая себе под нос, сидя на телеге следил за мальчишкой. Егорка завёл мерина в оглобли и принялся натягивать ему на шею хомут, но тот высоко вскидывая голову, никак не давался. Егорке было не по себе под взглядом зловредного  старика, и просить его о помощи он ни за что не хотел. Он  был уверен, что старик своим блеющим кряхтящим голосом будет рассказывать в деревне, что он Егор Никишин, Сёмкин сын, уже большой парень не может запрячь лошадь, а по людям стрелять и дурак сумеет. Как потом односельчанам и друзьям в глаза смотреть? Позор. Наконец он приспособился – продел поводья узды через хомут, привязал их к телеге, влез на неё и рывком натянул хомут на шею Пустого.  Получилось здорово. Егорка похвалил себя за сообразительность. Дальше было проще. Вложил в гужи оглобли, накинул на них дугу, затянул супонь и подтянул до упора черезседельник.
    - Я готов, - довольный своей работой он повернулся к Салаю.
    - Что ж, молодца! – продолжал улыбаться дед, - поезжай пока домой и жди. Я за тобой заеду.
    Подъезжая к дому, он увидел своих дружков. Те были с удочками. Значит, собрались на рыбалку.
    - Куда это ты собрался, - спросил Толик, подходя к подводе. Шурка тоже удивленно глядел то на друга, то на мерина, то на бочку.
    - Еду в Турки за горючим для тракторов, что вчера прислали.
    - Что один?
    - Нет, конечно. За мной скоро Салай заехать должен. Он за старшего. Фрол обещал мне за поездку два с половиной трудодня зачесть. Здорово, да? – похвастался он друзьям.
    - Конечно, здорово, - согласился Змей, - А для нас с Толиком у него такой же работы  не найдётся? Чтобы ехать на телеге и два с половиной трудодня в карман получить?
     - Может и найдётся. Вы к Фролу-то сходите. Он мужик не вредный, понимающий.
     - Я к нему ходил, но он предложил мне пойти плугочистом да в ночную смену, - сказал Сладенький.  Я хотел было пойти, но бабка отговорила. Сказала, что могу заснуть с непривычки на плуге, да свалиться с него и погибнуть.
    - А ты, Змей ни к кому не подходил? – спросил Егорка.
    - Да и тоже получил работу плугочиста, только в дневную смену, но я сам не захотел, - признался Шурка. – Пыли много, а начисляют за работу мало. Всего семьдесят пять сотых трудодня.
    - Вот если б нас троих в Турки за горючим послали, - мечтательно сказал Толик. – Ты похлопочи за нас. Фрол тебя уважает. Ты сегодня с Салаем там присмотрись, что, да как. Разузнай, где там в Турках горючку брать, что оформлять, а потом мы и сами справимся.
     - Хорошо. Обязательно попрошу у Фрола за нас, - пообещал Егорка, - надеюсь, что он согласится.
     - А почему ты в такую даль на Пустом едешь? Он же могила, - поинтересовался Змей, - Намучаешься с ним.
     - Другой лошади в конюшне не было, а ехать край как надо.
     - Ну, ладно. Мы пошли, а ты не забудь, что обещал, - друзья подхватили удочки и пошли по тропинке в сторону озера.
     Салай заехал за Егоркой только во второй половине дня. Тот уже собирался ехать его искать, мало ли что случилось со стариком.
     - Я подумал и решил, - покряхтывая, сказал он, - что сегодня нам всё равно не успеть загрузиться. А чтобы не ночевать на нефтебазе, где дышать нечем, уж лучше в дороге ночь провести. А утром первыми станем на получение этого «керасину». Утро вечера, говорят, мудренее.
    Егорке было всё равно утром ли, вечером загружаться, главное привезти это горючее и получить свои два с половиной трудодня. Одно смущало. Если придется ехать всю ночь, то не уснёт ли? А что будет, если усну и отстану от Салая? – мысли замелькали в его голове, как в калейдоскопе. – Да, что это я? Маленький что ли? Найду, поди, эту нефтебазу. Дорогу до Турок знаю, а там спрошу, коли отстану. Не зря говорят: «Язык до Киева доведёт».
2
    Пустой шагал резво. Егорке даже подумалось, что зря на конягу наговаривали, что ленив, да упёрт. Вполне ходко идёт. Не отстаёт от Чалки ни на шаг.
    Перед закатом солнца, когда миновали Мокрый луг и вышли на Полынное поле, шаги мерина стали угасать. Поскольку возничий не хотел отставать от Салая, он решил коня подстегнуть кнутом. Стоило ему приложиться по широкому крупу Пустого, как тут же получил ответный удар хвостом по лицу. Да такой удар, что из глаз слёзы, как льдинки посыпались.  Егорка едва не слетел с телеги. Какое-то время он выходил из ступора, туго соображая, какое принять решение.
    - Я тебя понял, Пустышка, - проговорил он, вытирая рукавом мокрые от слез глаза, - ты только, будь другом, не отставай от Чалки.
    Но мерин не внял просьбам Егорки. Начав показывать характер, он решил полностью предъявить его своему обидчику. Он демонстративно свернул на обочину и стал щипать придорожную траву.  Егорка пытался уговорить его по-доброму вернуться на дорогу, но для мерина ничего вокруг не существовало. Сначала у парня мелькнула мысль тоже показать свой нрав, мол, кто кого переборет, но потом решил уступить победу мерину. Не от страха, что может получить ещё оплеуху, а от того, что коню нужно было подкрепиться. «Голод  - не тётка, пирожок не подсунет». Сам бывал таким голодным, что от миски за уши не оттянешь. «Ладно, пусть подкормится немного, потом наверстает», - подумал Егорка, пряча кнут на дно телеги.
    Подвода Салая превратилась в маленькую точку. «Вот же, старый хрыч, хоть бы разок оглянулся. Лежит себе на телеге, да дрыхнет наверняка. Ведь знает, что Пустой с норовом, что в пути всякое коленце выкинуть может. Нет бы, остановиться, да подождать. Какое там».
     Всё-таки осталась к Салаям неприязнь у парня.  «Коль не мил дружок, то и  прыщики его виднее», - припомнил он материну поговорку. Его немного беспокоило только то, что придётся в одиночку проезжать Волчий луг. Гораздо спокойнее было бы ехать в компании, пусть даже с Салаем. Правда, летом волки сытые бегают и на людей нападают редко, но бывали и исключения. Егорка трусом не был, но об осторожности не забывал. Береженого и Бог бережет. На всякий случай, пока Пустой восстанавливал силы он положил поближе к себе ломик. Нашёл у дороги кривоватую ветку, с метр длинной, примотал куском тряпицы добрый пучок соломы, чтобы получился факел и достав коробок спичек, убедился в их пригодности. Факел – хорошее оружие против волков. 
    Неожиданно, когда Егорка заканчивал подготовку факела, мерин закончил свой ужин и сам, выйдя на дорогу, крупным шагом двинулся вперёд. Незаметно наступили сумерки. Темнота становилась гуще и скоро вокруг уже ничего не проглядывалось. Он напряженно всматривался в более тёмные очертания кустарника и вслушивался в окрестные шорохи, готовый в любой момент к отражению всякого нападения. Но равномерный топот копыт Пустого и его громкое дыхание успокаивали. Мерин, конечно же, раньше почуял бы любую опасность и своим поведением предупредил бы своего ездока.
    И вот он резко остановился и утробно фыркнул. Из под его ног метнулось в сторону что-то большое и чёрное. Сердце у Егорки замерло, и волосы встали дыбом. По спине пробежал холодок, но он мгновенно чиркнул спичкой о зажатый в руке коробок и поднёс к факелу. Солома тут же вспыхнула, озарив ярким светом небольшой круг вокруг парня, но всё что было за его пределами стало ещё более непроницаемым. Егорка лишь услышал, что от них удаляется какое-то животное или зверь. Он махнул пару раз факелом вокруг себя, на всякий случай отгоняя невидимых недругов, чем только встревожил строптивого мерина и тот ускорив шаг, за несколько минут миновал опасное место. Солома сгорела быстро, и факел лишь дымил остатками тлеющей тряпицы. Темнота, казалось, стала ещё более густой и непроглядной, но напряжение заметно спало.
    Егорка теперь гадал, что же это был за зверь, который их так вспугнул. Вряд ли это был волк. Лошади по-особенному чуют волков и Пустой, наверняка бы реагировал иначе. Кроме того если бы волк нападал, то он не рванул бы наутёк ещё до того как вспыхнул факел. Собака бы наверняка залаяла бы. Да и откуда здесь на Волчьем лугу взяться собаке?
Скорее всего, это была лиса. Она, конечно, не такая крупная, как волк, но в темноте, да при страхе вполне могла показаться огромной.
    Он не любил лис. С того памятного дня, когда лиса в курятнике задрала трёх куриц, он решил, что будет охотиться на них. К охоте он приучился с малых лет, потому что отец всегда брал его с собой. «Мужчина должен уметь добывать себе пищу, - говорил он, - и уметь стрелять. Охота развивает терпение, выдержку, хладнокровие и смелость». Поэтому Егорка в свои тринадцать лет мог похвастаться меткостью стрельбы и немалыми трофеями.
Ту самую лису, что задрала их кур, он считал глупой тварью. Зачем ей нужно было убивать трёх куриц, если всё равно их не ела? За этот свой неразумный поступок она поплатилась жизнью и не только она. На его счету было более десяти шкур, которые отец сдавал за деньги в райцентре.
    Пустой опять сбавил шаг и еле плёлся, раскачиваясь словно пьяный. Егорка вполне привык к темноте, а может, это стало светлее от звёзд и луны, которыё появились на небосводе. Свет был какой-то голубоватый и очертания предметов казались серебристыми.
«Неужели он опять сойдёт с дороги и станет пастись? – подумал Егорка. – Проехали бы Бабинское кладбище, потом бы и пасся сколько душе угодно». Ему вспомнились рассказы односельчан, что на этом кладбище ровно в полночь из могил вылезают покойники и устраивают дикие игрища. Какие именно никто сказать не мог, поскольку те, кто вдруг оказывался поблизости, погибали страшной смертью. Их находили с признаками насилия и с гримасами ужаса на лицах. «Хоть бы успеть проскочить это жуткое место до полуночи», - повторял про себя Егорка. Что удивительно в то время, когда он слышал эти истории про покойников и их фантастические забавы, они не производили такого впечатления и даже представлялись забавными сказочками для трусоватых девчонок, однако в эту минуту они   начинали казаться достоверными.  «А вдруг всё же правда, что говорят люди».
    В прозрачном свечении небесных светил показались очертания крестов легендарного погоста. О, ужас! На дороге показалась белые, размытые очертания, похожие на человека. Он плыл навстречу телеге, увеличиваясь в размерах.
     «Неужели покойник? – эта мысль мучительно застряла в его сознании, - А же кто ещё может быть в это время на кладбище? И как мне себя с ним вести? Палка или ножик против него бесполезны, ведь он же уже мёртвый. Может огонь поможет. И ещё нужна молитва. У него, как на грех, все молитвы выскочили из головы.  Он лихорадочно схватил из телеги пучок соломы и быстро зажёг его спичкой приговаривая: «Боже спаси и сохрани, боже спаси и сохрани, боже спаси и сохрани…».  Огонь схватился сразу, вновь сначала ослепив самого Егорку, но уже через мгновение осветил приблизившуюся фигуру мужчины в белом костюме.  Это был, наверное, городской житель, поскольку деревенские в таких одеждах ходить не будут, но как он мог оказаться здесь в такое время было для Егорки загадкой, которая, однако, быстро разгадалась.
    Поравнявшись с телегой, мужчина остановился, поставил на дорогу чемоданчик и достав из кармана папиросу весьма вежливо спросил: «Не подскажите ли молодой человек, далеко ли до Бабинского дома отдыха?»
     Егорка, успокоившийся ещё при первом взгляде на пухловатого мужчину при свете горящей соломы, постарался ответить спокойно и приветливо, чтобы ничто не выдало его недавнего испуга: «Метров через сто отсюда будет поворот направо, а там по грейдеру ещё с версту пройдёте и упрётесь как раз в усадьбу Кожемятова. Это и есть дом отдыха».
    - Благодарю вас, юноша, - мнимый покойник прикурил папиросу и подхватив свой саквояж быстро пошёл дальше оставляя за собой голубоватый дымок папиросы.
    Через четверть часа злополучное Бабинское кладбище осталось позади. Мерин по-прежнему плёлся ни шатко, ни валко. Успокоившийся Егорка с ухмылкой вспоминал свой недавний страх, надеясь, что теперь до Турков никаких опасностей и  неожиданностей приключиться не должно.
     Когда до Турок оставалось около двух вёрст, занялся рассвет. Егорка скоро справа от дороги на лужайке увидел пасущуюся Чалку, а потом и телегу Салая. Он направил Пустого прямо к нему.
    - Ну, и где ты пропадал, - недовольно прокряхтел дед, разбуженный появлением напарника.
    - Вы же знаете Пустого. Заупрямился и еле ковылял. Ничем его не проймёшь?
    - Ладно, распрягай. Пусть часок-другой попасутся. До открытия базы ещё часа четыре в запасе. Успеем, - и повернувшись на бок у самой бочки, накрыл лицо треухом.
3
    О Турках у Егорки были самые приятные воспоминания. Он несколько раз приезжал сюда с отцом на ярмарку, где отец продавал часть урожая, но это было до злополучной коллективизации, когда они сами распоряжались своим хозяйством и своим урожаем. Эх, хорошее было время! В последний свой приезд с отцом, после удачной продажи проса они ходили по ярмарке и по магазинам, чтобы купить для матери и сестрёнок гостинцы. Там он увидел много разных, разноцветных товаров, необычных интересных игрушек, красивые одежды и обувь. Всё это стоило дорого, но отец купил матери какую-то блузку, Валюшке пальтишко и сестрёнкам ленты, а Егорке новые брюки. Ещё отец купил разных сладостей и бубликов с маком. Перед отъездом они ходили в кабак. Отец пил пиво, а ему купил целую бутылку ситра, вкуснющей газированной воды. Егорка очень любил квас, но «Ситро» ему понравилось больше. Но самый вкусный напиток, который он до сих пор ощущал на губах, это какао. Его он попробовал, когда после первого класса их возили в Турки на пионерский слёт. Егорка пионером не был, но он был лучшим учеником и попал в группу пионеров по решению учительницы. В районном клубе был устроен концерт, а после в столовке их кормили неведомыми до этого кушаньями и давали какао. У-у, какая прелесть! И всё это было до триклятых колхозов.
    На нефтебазе, как и предполагал Салай, они оказались первыми. Загрузились горючим быстро. Всё было до смешного просто. Егорка, как и обещал друзьям везде ходил с Салаем.
Тот в конторе подал доверенность на горючее в окошечко, получил накладную, расписался в журнале за получение и они подогнали подводы к цистерне, где им из шланга заполнили бочки топливом. «Ну, тут ума не надо, любой справится, - решил Егорка, - вернёмся домой, постараюсь уговорить Фрола, чтобы в следующий раз за горючим он отправил меня с ребятами. Вот будет здорово».
    Домой возвращались по главной улице райцентра. Магазины, ларьки и прочие заведения недавно открылись и манили своим гостеприимством. Всё выглядело, как и раньше. Только площадь, где раньше проходила ярмарка была огорожена забором, а на воротах висел большой амбарный замок. Из столовой, открытой рядом с площадью доносились вкусные запахи еды. Нос Егорки мигом учуял незабываемый запах какао и рот наполнился сладковатой слюной. Ему сильно захотелось есть, но денег на еду не было ни копейки. Он отвернулся и глотая очередную слюну.
    Едва выехали из райцентра, начался дождь. Мелкий, моросящий, противный дождик. Такой дождь идёт обычно долго и был совсем некстати. Во-первых, потому что началась уборка зерновых, а во-вторых, дорога испортится и неизвестно, когда теперь они доберутся до дома.
    Как ни странно, Пустой всю обратную дорогу был на высоте. Отшагал, ни разу не отстав от Чалки. Так что к ночи они были уже в тракторной бригаде. Новый бригадир трактористов, Николай Сафонкин улыбаясь, шумно благодарил Салая и Егорку за топливо.
Предложил даже заночевать в вагончике. Но Салай и Егорка наотрез отказались. «Другое дело, если б предложил поужинать,- подумал  Егорка, - тогда на сытый желудок можно было б и остаться. А голодному какой сон? К тому же до деревни всего пару вёрст, а там, дома чего-нибудь на зубок найдётся».
    Домой он пришёл уже за полночь. Мать и сестрёнки спали, отец был в поле на уборке. Пошарив по чугункам, Егорка нащупал пару варёных картофелин в кожуре. Он так был голоден, что ел её с кожурой и думал: «Неужели это и есть земной колхозный рай? Не тот, что был несколько лет назад в райцентре, а вот этот с двумя варёными картошками во рту?
Третий год народ горбатится в колхозе и ничего не имеет. Сколько будет продолжаться это бремя, пока наступит обещанный рай?» Он помянул недобрым словом и учительницу, и ненавистный колхоз и уснул на лавке не раздеваясь, едва проглотив последний кусок райской трапезы.