Erat, Est, Fuit. Часть вторая. Глава 1

     Атос был совершенно прав – Арамис ехал в Амьен. Только, в отличие от придворных, устроить эту поездку ему было непросто. Его положение в семинарии было неопределенным и если бы не некоторые обстоятельства, ему бы давно указали на дверь. Обстоятельствами этими были Венсан де Поль и Венсан Вуатюр. Оба они имели связи при дворе, хотя качество их знакомств заметно разнилось: одного почитали и уважали люди серьезные, другой был желанным гостем среди тех, кто полагал, будто создает моду и диктует вкус. Но, как бы то ни было, а связи при дворе, это связи при дворе, и святые отцы учли это, согласившись на просьбу Арамиса отложить рукоположение на год и позволив ему частным образом продолжать получать консультации и уроки у некоторых преподавателей.
     У этой снисходительности была еще одна причина, о которой Арамис знал, но существенность последствий от вроде бы незначительного поступка не сразу стала ему очевидной. Когда он окончил малую семинарию и перед ним встал вопрос, продолжать ли обучение с целью посвятить себя Богу или избрать иную стезю, он попросил совета у Венсана де Поля.
     Отца Венсана хорошо знали в семинарии и очень уважали, как отдавая дань его личным качествам, так и следуя примеру основателя семинарии Жана-Жака Олье. Олье был сыном советника Парижского Парламента и принадлежал к очень богатой и влиятельной семье. Родные возлагали на него большие надежды, суля ему блестящую карьеру юриста и обеспечив отпрыску великолепное образование, полученное у иезуитов. Однако знакомство с епископом Франциском де Салем изменило умонастроение юного Жан-Жака. Он предпочел пойти духовной стезей, чем очень огорчил родителей.
     Особенно воодушевляли Олье идеи преобразования в сфере воспитания клириков. Он был немало наслышан о Пьере де Берюле – бывшем однокашнике де Саля по Клермонскому коллежу – и о его грандиозных планах относительно подобных идей, и потому без сожаления оставил Лион и устремился в Париж. Здесь судьба подарила ему еще одно знакомство, окончательно решившее его судьбу. Вместо того, чтобы принять должность раздатчика милостыни при дворе, Олье с восторгом присоединился к Венсану де Полю, помогая ему в его трудах и с радостью отдаваясь столь милой его сердцу миссии обучения будущих священников. У него, у Пьера де Берюля и у Венсана де Поля была одна цель, пусть даже они видели разные пути ее достижения. Де Берюль видел будущее за ораториями – по примеру данному святым Филиппом Нери в Италии, Венсан де Поль отдавал свое время беднякам и крестьянам, а Олье загорелся желанием создать семинарию, в чем и преуспел. Так же, как Венсан де Поль считал де Берюля своим наставником, так и Олье видел в самом де Поле человека, указавшего ему путь. Об этом в семинарии, конечно же, знали, и поэтому Венсан де Поль был там едва ли не самым почитаемым гостем.
     Де Поль хорошо знал квартал, где располагалась семинария. Одно время он бывал здесь очень часто. Будучи раздатчиком милостыни у королевы Маргариты Наваррской, он наведывался в ее дворец, соседствовавший с церковью Сен-Сюльпис, тот самый дворец, где прекрасная Марго встретила свой последний час. Следующим хозяином там станет Антуан де Сев – друг Жан-Жака Олье, тот, кому Олье без сожаления уступил придворную должность. Несколько лет спустя этот дворец будет передан семинарии, но пока об этом не думал даже сам Антуан де Сев, и Венсан де Поль наведывался на соседнюю улицу Вожирар в гораздо более скромное помещение, которое занимали воспитанники Жан-Жака Олье.
     В тот день де Поль пришел посмотреть на учеников только что окончивших курс малой семинарии, и к нему неожиданно обратился один из подростков. Могло показаться, что он действовал импульсивно, но поговорив, Венсан де Поль понял, что кажущееся спонтанным действие, было давно обдумано. Подростка раздирали противоречия и он, тронув де Поля своей еще детской откровенностью и прямотой, признался, что хотел бы спросить совета именно у де Поля, считая преподавателей семинарии людьми менее духовно совершенными, чем наставник отца Олье. Венсан де Поль знал, что духовные лица, увы, тоже бывают подвержены греху зависти, и потому, чтоб не привлекать излишнего внимания, назначил юному семинаристу встречу у себя, где можно было побеседовать спокойно и без помех. Парень очень понравился де Полю и своей искренней, глубокой верой, и своими сомнениями, что доказывали его неравнодушие и понимание ответственности за жизненный выбор. Рене – так звали семинариста – сомневался, хватит ли у него способностей стать священником, и не лучше ли оставить мысль о продолжении обучения, ведь при поступлении в Большую семинарию пути назад не будет – там уже готовили только и исключительно клириков.
     Однако не в недостатке способностей увидел де Поль повод призадуматься. Сам начисто лишенный тщеславия и чуждый личного честолюбия, он сразу почувствовал их в другом, как ухо опытного музыканта не может не распознать фальшивой ноты. Возможный недостаток ума и талантов волнует мальчика, но разве потому, что это не позволит ему в полной мере служить Господу? А не потому ли, что не даст возможности быть самым лучшим? Первым?
     Венсан де Поль осторожно свел разговор к тому, что и красная мантия епископа и потрепанная ряса простого кюре равно не значимы перед лицом Бога. Важны чистота помыслов, крепость веры, желание повиноваться воле Его и готовность отдать всего себя этому служению, какое бы место ты ни занимал.
     Мальчик ушел успокоенный и, похоже, убежденный.
     Немного погодя де Поль справился в семинарии относительно Рене. Ему сказали, что шевалье д’Эрбле остался учиться дальше.
     Последующие годы Венсан де Поль провел вдали от Парижа и нескоро снова ступил на улицы столицы и появился в Лувре. Там, в толпе, его внимание привлекло знакомое лицо – в первый момент де Поль подумал, что видел этого человека в доме Гонди, когда служил там капелланом и достаточно имел дела с многочисленными членами этой богатой и знатной семьи.
     Это был юный красивый дворянин. Простота его платья небезуспешно маскировалась изяществом, но в целом, он держался слишком скромно для человека таких внешних данных. Одновременно с этим, в его взгляде и выражении лица отражалось уязвленное самолюбие, словно, сознавая свои достоинства, он досадовал на обстоятельства, лишавшие его возможности их использовать. Так серый, кажущийся мертвым пепел, скрывает тлеющие уголья, грозящие обжечь неосторожную руку.
     Увидев де Поля, юноша растерялся от радости, заулыбался и почтительно поклонился. Манера приветствия объяснила де Полю все. Преподобный понял, что ошибся, и вспомнил, где раньше встречал молодого человека, а узнав его – огорчился. Совсем не к таким результатам стремился он, тратя время на увещевания юного семинариста. Вот он стоит перед де Полем, страхи и сомнения еще не покинули его, но он, сжав кулаки, заставляет себя улыбаться и изображать непринужденность в обществе тех, кому это дается без труда.
Венсан де Поль подозвал шевалье д’Эрбле (преподобный вспомнил имя семинариста) и под предлогом расспросов о семинарии, увел юношу из Лувра. У де Поля было много своих дел и планов, но просто бросить на распутье человека, которому когда-то протянул руку помощи, он не мог.
     Таким образом, шевалье д’Эрбле возобновил свои посещения преподобного де Поля, хотя, сознавая занятность последнего, старался не злоупотреблять оказанным доверием.
В семинарии помнили о давнишнем случае, но слухи уже успели умолкнуть. Теперь же, получив свежую пищу, они возобновились с новой силой. Шептались, что д’Эрбле пользуется негласным покровительством самого Олье, и именно поэтому к нему так внимателен Венсан де Поль.
     Арамис прекрасно знал, что это не так, и только удивлялся, как мало оснований нужно молве, чтоб дойти до столь серьезных выводов. Однако он не спешил никого разубеждать, потому что послабления со стороны семинарского начальства были не иллюзорны, а весьма ощутимы, так что когда он в очередной раз обратился с просьбой – ему охотно пошли навстречу.
     Желая ехать вслед за герцогиней, Арамис отдавал себе отчет, что поездка может затянуться. Пусть он уже не посещал регулярных занятий, но исчезнуть на два-три месяца никому ничего не сказав – это было бы слишком. Вопрос был только в том, как объяснить свое желание ехать в Амьен? Арамису пришло в голову только одно – сослаться на семейные обстоятельства, а также на необходимость все же готовиться к рукоположению. Дело в том, что родные, посылая его учиться в Париж, лелеяли надежду приискать там теплое местечко, но после убедились, что их связей явно недостаточно и предприняли обходной маневр. Для начала было решено устроить отпрыска в родном городе; за него все было решено и договорено, нужные люди предупреждены, согласие получено, и место под боком у настоятеля монастыря тихо-мирно дожидалось своего хозяина. Дверь, да что там  дверь –  ворота! – в новую прекрасную и устроенную жизнь стали приоткрываться, когда неразумный семинарист с грохотом захлопнул их, отказавшись от рукоположения. Родня не сразу пришла в себя, но потом кинулась вразумлять молодого человека отбившегося от рук в далекой столице. Для начала ему отказали в содержании. Потом написали несколько гневных писем и даже осмелились обременять Венсана Вуатюра просьбами повлиять на неблагодарного. Впрочем, общение с Вуатюром скорее имело обратный результат, о чем вряд ли догадывались родные Рене.
     Теперь же прежние планы могли сослужить Арамису добрую службу. Семинарское начальство благосклонно отнеслось к желанию молодого человека встретиться с настоятелем Амьенского монастыря и, наконец-то, определиться со своим будущим.
И Арамис не лукавил. Он многого ждал от этой поездки и ждал с трепетом – в ближайшие месяцы в Амьене может действительно решиться его судьба. Монастырь, семья, мадам де Шеврез – все сошлось там во времени и пространстве. Он станет перед лицом своих искушений и должен будет избрать путь.
     Последние два дня перед отъездом прошли в совершенной суматохе, и виной тому был Пютанж. Он не сомневался, что Арамис захочет ехать за герцогиней. Более того, был уверен, что Арамису надо бы ехать пораньше, потому как присоединиться к кортежу он не сможет – не тот ранг и статус – а вот встречать мадам уже в городе это почти обязанность влюбленного, ну или воображающего, что влюблен. Распространяя на Арамиса собственные воззрения, Пютанж решил, что тому крайне необходимо надавать советов касательно гардероба, иначе Арамис просто опозорит герцогиню перед лицом иностранцев. Без конца повторяя «Все на мне, решительно, все на мне!» Пютанж заставил молодого человека привести его к себе домой. Там он с бесцеремонной деловитостью пересмотрел весь гардероб:
    - Не годится! Как я и думал! Этот камзол хорош, но он один. Надо не менее трех. Белье… нет у Вас белья. Перчатки, туфли, сапоги, шляпы – ничего! У кого Вы шили камзол? Не знаю такого…  Хотя шить все равно уже некогда. Пойдете к моему портному, посмотрим из готового, он мне шил к поездке. Фигура у Вас подходящая – подберем. Остальное по дороге.
     Весь день они носились по лавкам и портным. Пютанж мгновенно выбирал нужные вещи, оценивал и пресекал малейшую попытку его обмануть. Арамис почувствовал что-то вроде уважения –  его эта ситуация заставляла робеть.
     Все выбранное было послано на квартиру Арамиса, где Пютанж еще раз все пересмотрел и, бормоча себе под нос и загибая пальцы, сказал:
    - Так, получилось где-то на триста экю, немного.
     Арамис вопросительно смотрел на озабоченного Пютанжа:
    - Я… не располагаю нужной суммой и…
    - Само собой. Вы им потом всем заплатите. И не платите все сполна, это глупо. Надо посмотреть, не забыли ли чего.
     Он снова стал пересматривать вещи:
    - Камзолы, так, шляпа, еще одна, перья не очень, ну ладно, пока сойдет… Кружева хороши, рекомендую всегда там брать… Перчатки…Чулки… Так… О всяком для себя – мыло, там и прочее, Вы сможете сами позаботиться? Ах, да, чуть не забыл, волосы! Надо завивать. Вы должны хорошо выглядеть.
     Пютанж обвел взглядом груду одежды и облегченно вздохнул.
    - С этим все. На первое время пойдет.
     Совершенно замороченный Арамис растерянно спросил:
    - Но эти деньги… как я должен…
    - Да что тут непонятного! – Пютанж с досадой нахмурился. – Вам надо как-то уже вести себя, ну, смелее, что ли…  Дайте им задатка, сколько есть. А дальше – обещайте!
     Он почесал кончик носа:
    - Что-то было еще, не могу вспомнить… О! Вот! У Вас есть украшения?
     Не дожидаясь ответа, Пютанж стал вытряхивать ящички из бюро. Рассмотрев все, что Арамис принес от ювелира, он с уважением кивнул:
    - Это хорошо, Вы разбираетесь… Красивая брошь! В какой лавке брали? Обязательно отведете меня туда. А это что?
     Он взял сапфировое кольцо, и выражение его лица стало сосредоточенно-оценивающим:
   - Отлично! Какой цвет камня… Наденьте!
     Арамис невольно-кокетливым жестом продемонстрировал кольцо. Пютанж одобрительно присвистнул:
    - Прекрасно! И Вы так рукой сделали…  Очень! Это надо бы носить постоянно. Роскошное кольцо! А Вы еще жалуетесь, что средств нет! Вон сколько всего!
    - Большую часть мне нужно вернуть, - покраснев, признался Арамис. – Я не могу позволить себе подобные украшения, они мне не по карману.
    - Рассуждения буржуа! – отмахнулся Пютанж. – Это они любят кичиться тем, что скопили пару тысяч экю. Пфф!
     Арамис не успел возмутиться таким сравнением, а Пютанж уже несся дальше:
    - Да, быть богатым хорошо, кто же спорит! Но это дело случая. Р-раз! Вы родились герцогом де Лонгвиль и живете припеваючи. А если нет? Что теперь, закрыть глаза на приятные стороны жизни и никогда не менять перьев на шляпе? Распорядиться положить себе в гроб кружевной воротник, который вы ни разу не надели, потому что он у вас единственный и вы боялись его износить?
    - Но если у вас нет денег, вы и одного не купите! – возразил Арамис.
    - Деньги всегда находятся, рано или поздно. Но кто-то, не задумываясь, подставляет кошелек, а кто-то… –  Пютанж пожал плечами. –  Может, Вы еще копить собираетесь?
    - Я? – Арамис сумрачно глянул на Пютанжа.
    - Вот этого я никогда не понимал! – на подвижной физиономии молодого человека отразилась комичная задумчивость, словно вопрос обретения богатства путем накопления доходов и отказа от трат всерьез его занимал. – Зачем?
    - Может, Вы хотите сделать подарок даме, которая Вам нравится, - Арамис снова покраснел, - а доходы весьма скудны и нерегулярны.
    - Хм, подарок даме?
    - Разве мужчина не должен делать подарки… любимой?
    - Вообще-то да, – охотно согласился Пютанж. – Женщины обожают всякие безделушки, веера, помады, конфеты и всякую такую ерунду. Но если она умна и богата, то догадается сначала сама порадовать кавалера, чтоб он потом мог выполнять ее прихоти, не закладывая последних штанов. Согласитесь, увесистый кошелек – премилый подарок!
    - Принимать деньги от женщины? – изумился Арамис. – Нет! Это…
    - У Вас, право, какие-то мещанские понятия! Когда Вы что-то ей дарите, Вы хотите доставить удовольствие? А она разве не может желать того же? Особенно, если кавалер ей действительно нравится. Вы радуете ее, принимая ее подарок, показываете, как цените ее внимание и чувства – дама счастлива. Разве не этого Вы добиваетесь?
    - Все так… - Арамис растерялся. – Но ведь деньги – это другое.
    - Чем же? – искренне заинтересовался Пютанж. – Чем же другое? Не все ли равно, она купит Вам расшитый плащ или Вы избавите ее от хлопот и хождений по лавкам? Второе, пожалуй, предпочтительнее. А если ей после захочется получить помаду, или румяна, или духи, гораздо проще когда в кармане монеты, и не приходится бегать по ломбардам. Или Вы собираетесь строить из себя пуританина, когда дама пожелает Вас одарить?
    - Мне еще ничего не дарили, - Арамис залился краской до ушей.
    - Да? Ну, это пока. Вы только не вздумайте отказываться – станете посмешищем. Да и вообще, жизнь – штука легкая, если Вы, конечно, сами этого хотите! Так что, выкиньте глупости из головы и думайте о приятном – езжайте в Амьен! Поездка будет весьма веселая!