Опер

   Отработав, на заре своей карьеры, полтора года постовым милиционером, я стал активно продвигаться к своей заветной мечте: работе следователем. Именно для этого поступил в Ленинградский государственный университет им. Жданова, на вечерний факультет. Как я и ожидал, наличие у меня среднетехнического образования и поступление в университет, привлекло внимание руководства к моей персоне. Вызывает меня, как-то заместитель начальника отделения милиции по уголовному розыску капитан милиции Борнев Анатолий Андреевич (а тогда, надо сказать, были отделения милиции, а не отделы, как сейчас, и звания у всех были на порядок ниже. Полковник – это как сейчас генерал, единицы насчитывались, а генерал вообще один на весь город был), и говорит: «Чего тебе на посту стоять, давай в уголовный розыск». Я ему и отвечаю, что я следователем хотел бы быть.  «Ничего,- отвечает Анатолий Андреевич,- и следователем поработать успеешь. Поработаешь в розыске, узнаешь, как дела раскрываются, и перейдешь в следствие». Я подумал и согласился, но с одним условием – что дадут возможность учиться на вечернем.  На том мы и сошлись.
Все ребята в розыске были, как на подбор: работали с полной отдачей, сутками не отдыхали, домой никого нельзя было выгнать, когда шло раскрытие, – и ведь это добровольно, никто не заставлял. О «бабках» не  вспоминали и о взятках или «крышевании» не мечтали: в ходу были другие ценности. Трудно было, интересно было, экстрима всем хватало по полной. И я тоже увлекся, розыск полюбил, на работу каждый день рвался и о другой уже не мечтал..
  Единственное, что давило – это раскрываемость преступлений. Показатели. Оказалось, что главное в жизни милиции – это именно они. Я быстро понял, что, к сожалению, качество работы розыска и показатели совсем не обязательно взаимосвязаны. Ведь показатели – это некие цифры, а они имеют свойство регулироваться, причем искусственно. Но, чтобы понять эту истину, мне уже потребовалось какое-то время.
  Представьте: шла упорная, тяжелая каждодневная борьба..за показатели. И выражалась она, прежде всего, в том, что не все заявки граждан регистрировались в книге происшествий – ведь далеко не все преступления можно раскрыть! В то время, согласно приказа министра МВД, при обращении граждан в отделение милиции, дежурный по отделению, был обязан заполнить в журнале соответствующие графы, выдать заявителю корешок заявления и вызвать оперативника. Однако приказ приказом, а действительность была совсем другая: дежурный, после общения с заявителем, сразу же вызывал инспектора уголовного розыска(теперь это оперуполномоченный), тот принимал заявку и докладывал о ней руководству. Руководитель, рассмотрев материал, писал на нем номер, под которым должна регистрироваться заявка, и фамилию исполнителя – инспектора, которому предстояло работать с делом. Вся изюминка процесса заключалась в том, что если руководитель обводил буквы на материале кружком, то дежурный материал регистрировал, если нет – то просто, без регистрации, отдавал его исполнителю. И в данном случае все беды ложились на опера, только он теперь отвечал за все: за отсутствие регистрации, за не возбуждение уголовного дела, за сокрытие преступления от учета – вплоть до уголовной ответственности. Уже приобретя достаточный опыт работы в розыске, и определенный авторитет, я спросил у одного из руководителей, для чего мы прячем преступления, ведь мы обманываем только себя. Он мне ответил: «Это политика партии и правительства, направленная на искоренение преступлений».Получается, что спрятанное преступление все считали несовершенным.
   Помню, как-то приезжала к нам делегация из Японии. В дежурной части отдела милиции (сейчас это называется управлением)  висели различные графики: количество совершенных преступлений и их раскрытие, в общем, отчетная статистика. Все эти графики производили впечатление на посетителей, особенно если они в работе милиции ничего не понимали. Я находился в дежурной части, когда начальник отдела привел делегацию и стал показывать им эти графики и рассказывать о наших показателях раскрываемости. Тут он и назвал цифру раскрываемости преступлений, и, если мне память не изменяет, она составляла  99,8%. Услышав эту цифру, полицейские из Японии попросили назвать ее еще раз, решив, что они ослышались, а потом, переглянувшись, – рассмеялись. Для любого полицейского было ясно, что таких показателей просто быть не может, ведь мы работаем не в деревне, где все про все и всех знают. Существуют общие объективные и субъективные причины существования преступности, и их не переделать ни при социализме, ни при капитализме. Но в нашей стране в то время это никого не смущало, раз уж партия сказала: надо, все ей ответили: есть. Но хочу отметить, что этот чудный опыт «раскрытия» преступлений используется в полной мере и сейчас, несмотря на то, что партии, руководящей и направляющей, больше, вроде, как бы и нет.
    Можно, сколько угодно играть в реформы МВД, делать вид, что что-то меняется, самим себя реформировать, но пока милиция-полиция работает на статистику, суть идущих процессов не изменится. Я уверен, что правоохранительные органы не должны иметь прямого отношения к статистике. Она должна, лишь бесстрастно фиксировать все, что происходит в действительности, в сфере правонарушений, давая понять, достаточен ли личный состав, хорошо ли он экипирован и как можно повысить эффективность работы милиции.
   В связи с этой самой пресловутой раскрываемостью, у меня произошел как-то интересный случай.  В один из дней, я был дежурным по отделению милиции, по линии уголовного розыска. Поступает нам заявка о совершенной квартирной краже в районе Покровки. Машин у нас тогда было мало, и я просто на общественном транспорте добрался  до места происшествия (благо, проезд тогда для нас был бесплатный). Картина, вижу, обычная: квартира находилась на первом этаже, и грабитель проник в нее через окно, похитил различные вещи и бытовую технику. Убедившись лично, что имело место  преступление, я позвонил дежурному по отделению милиции и попросил прислать следователя с экспертом. Дежурный попросил меня перезвонить и пошел докладывать о событии руководству.  Через какое-то время я перезваниваю дежурному, и мне поступает команда все оформлять самому, пришлют только эксперта. А это значит, что надо самому принять заявление, провести осмотр места происшествия, зафиксировать следы проникновения и обежать соседей – может, кто-то что-то видел. Оформил я материал, приехал обратно в отделение, доложил своему начальнику, он же заместитель начальника отделения милиции по уголовному розыску. А он мне и говорит: «Раз ты все оформил, пусть дело у тебя и остается». Получается, что, хоть я и не проявлял инициативу, но все равно был наказан, ведь «земля», на которой произошла кража, была не моя, я обслуживал совсем другую территорию. Но возмущаться в таком случае было бесполезно, надо было искать: главное, чтобы заявители видели, что работаешь, и не побежали бы в прокуратуру.
  Что делать: пошел «шерстить» по территории – конечно, не один. В этом отношении, мы все дружно работали, независимо от того, чья «земля». Начали проверять: кто из новых жильцов появился, кто чем торгует, кто загулял, ну и так далее. Собираем информацию: кто шепнет на ухо, кто и «стукнет» по старой привычке, а мы все обрабатываем, проверяем.
  Тут в поле нашего зрения  и попал один паренек. Назовем его Николаем. Загулял парень, без работы болтается, пьет. Живет один в коммунальной квартире. Соседи подтвердили, что видели, как пьяный Николай тащил домой вещи. Пришли мы к нему в гости, а у него еще и барахло, и бытовая техника в комнате лежат. Сверили все – наша техника, та самая, из квартиры. Николай признался, делать было нечего, рассказал, куда остальные вещи продал. Собрали, оформили мы все, как следует.  И я, гордый, доложил руководству: так и так, раскрыл преступление, и не просто преступление, а квартирную кражу, давайте следователя, возбуждать уголовное дело надо. Как-то странно, посмотрел на меня наш руководитель Лукин Александр Иванович и говорит: «Бери-ка материал и иди докладывать начальнику отдела». Я так и обалдел, с чего это вдруг? А Лукин мне и объясняет, что выезд следователя возможен только с личного указания начальника отдела. Делать нечего, я материал в руки и вперед.
  Приезжаю на Садовую – там находился кабинет начальника отдела и следствие. В то время начальником у нас был Ландышев Эльмир Михайлович: невысокого роста, плотный, рыжеватый. Хитрый до ужаса, но своих сотрудников в обиду не давал.  Знал, кому что на самом деле надо и как решать свои и чужие проблемы, и его очень уважали. Дважды лично от министра получал внеочередные звания: подполковника и полковника.
Вот ему я и докладываю, что была совершена квартирная кража два месяца назад. В результате  оперативно-розыскных мероприятий мы раскрыли преступление, преступник задержан, вещи изъяты, необходим следователь для возбуждения уголовного дела. Тут Эльмир Михайлович мне и говорит: «Почему ты приходишь через два месяца с этим материалом? Где ты все это время был? Почему материал своевременно не был зарегистрирован? Почему следователь не был вызван сразу на место происшествия?».  От этих разных «почему», я совсем растерялся. Отвечаю, что, мол, не я все эти вопросы решаю, я только опер, я выехал на место происшествия, по указанию руководства все оформил, раскрыл преступление, а дальше все это не от меня зависело – и не ко мне вопросы
  Выслушал Ландышев меня и, вроде бы, смягчился. Говорит мне: «Прошло два месяца, а мы тут возбудим уголовное дело, чем я объяснять буду прокуратуре, что своевременно не зарегистрировали и не возбудили его? Тебя же таскать будут, это раз. Второе: вот видишь схему?», - и показывает на стену. Встает из-за стола и подводит меня к таблице раскрываемости преступлений, которая висит у него на стене в кабинете. «В этом году уже совершено восемь квартирных краж, а прошло только полгода. В прошлом году их было 14. Значит, за оставшиеся полгода мы можем возбудить только шесть таких дел, иначе будет рост. А мы с тобой, этого допустить не должны. А если будет совершена серия краж, их ведь не спрячешь. Все понял?».
Я, конечно, понял.  «Бери, - говорит,- свой материал и иди с ним куда хочешь, делай с ним что хочешь». Я и пошел, преисполненный сутью государственной политики раскрываемости преступлений и недопущения роста их количества.
  Ну а с тем материалом что? Да ничего особенного –  я сам выступил и следователем, и судьей. Вернул все вещи потерпевшим и приобщил Николая к гуманным методам борьбы с преступностью.