21. Двенадцатая

   К весне состав двенадцатой окончательно «устаканился». Кроме четырех первопроходцев в ней прописались: Матвиенко по кличке «Мотя» и Лысый – по количеству оставшихся коек. Из восьми, первоначально стоявших в двенадцатой, одна койка не вернулась, вместе с выдворенным на ней  Шурупом, а другая лежала в комнате, рассыпанная на части, и восстановлению не подлежала.
   Серега все ночи, вне зависимости от состояния, дрыхнул без задних ног, сотрясая окружающее пространство душераздирающим храпом, с хрюканьем и присвистом. Игорь боролся с храпом всеми доступными способами: свистел, кричал, заводил будильник под носом у Сереги, но ничего не помогало. Изредка удавалось побороть храп метанием в Серегу различных предметов. Игорь был метательным аппаратом, а заряжающим и наводчиком Женя. В Серегу, поочередно, в зависимости от силы храпа, летели вилки, ложки, домашние тапки, и даже сапоги, от каблуков которых на стене, возле которой спал Серега, остались глубокие отметины.
   После очередного «пленарного заседания» Серега уснул и захрапел так, что с погон висевшей в шкафу его шинели отлетели все звездочки. Перепробовав все средства борьбы с монотонным храпом, но не достигнув желаемого результата, Игорь, в отчаянии вскочил и, схватив за спинку рядом стоящую пустую койку, попытался метнуть её в Серегу. Койка, оторвавшись от взлетной полосы и описав в воздухе дугу сантиметров в семьдесят не выдержала перегрузок и, распавшись в полете на три фрагмента, с диким  грохотом свалилась на пол. Впечатление было такое, словно произошло очередное землетрясение и часть здания обрушилась. Серега не шевельнулся, продолжая сладко спать,  прекратив, правда, храпеть. Игорь же, с чувством выполненного долга, залег  и моментально захрапел, сменив на «посту» Серегу. 

   Еженедельно, в субботу (а на втором году службы, в пятницу) вечером, Силикатов и Лобидзе уезжали домой в Одессу. Цукерман, иногда, тоже присоединялся к ним. Гаркенко был холост, домой к маме его тянуло редко, в основном  с целью осуществления моечно-стирочных операций, а Лысому вообще некуда было ехать – слишком далеко. И на выходные, как правило, Серега и Лысый оставались вдвоем в двенадцатой. Пользуясь предоставленной свободой, в поисках дешевых столовок и приключений, они исследовали весь район, называемый «Красными казармами», и открыли для себя несколько новых «злачных» мест или, попросту, забегаловок.
   – Смотри, Вовка, классное название придумали для этой «рыгаловки», – восторгался Серега, прочтя название кафе: «ОТЛЕТ». – Наверное, потому, что рядом летная часть находится. В таком случае, справедливости ради и, в соответствии с твоей «теорией ползучести», кафе «Бородино» следует переименовать в «ОТПОЛЗ», так как оно находится рядом с пехотной частью.
   Внешне похожие друг на друга, одного роста, и в одинаковой степени упитаны, Серега и Лысый все время, на службе и вне её, проводили вместе. Так было и в этот день.
   За окном серело, по телевизору шла программа «Время».  Серега и Лысый, однако, со службы еще не вернулись. Игорь, Женя и Коля, валяясь на своих койках, терялись в догадках, где носит двоих сослуживцев.
   – Игорь, ты не видел сегодня этих близнецов-братьев, или они на службе не появляются? – спросил Женя у Игоря. – По-моему, эти два брата-акробата вошли в глубокий штопор.
   – На службе я с ними не встречался уже неделю. Но судя по тому, что начальство пока их еще не разыскивает, на службе они обозначаются, – ответил Игорь. – Где они фестивалят не знаю, но думаю, что скоро мы их увидим, в связи с полным безденежьем. Эти братья-близнецы, неразлучны как Маркс с Энгельсом, но целиком зависят от наличного капитала. Мне кажется, что скоро нам придется их вытаскивать из штопора.
   – Для того, чтобы сделать это, их нужно лицезреть в трезвом виде, что не так-то просто, – рассудил, как всегда ортодоксальный, Коля.
   В этот момент за дверью послышалась какая-то возня и невнятное бормотание. Через некоторое время дверь резко распахнулась. В комнату, совершив беспрецедентный беспосадочный перелет от входа в общежитие к двери двенадцатой, влетел, широко расставив крылья, на бреющем полете отличник боевой и политической подготовки, штурмовик-одиночка, истребитель-любитель первого класса Сергей Гаркенко.
   – Итак, продолжим осмотр полотен нашего вернисажа, – произнес Игорь. – Перед вами картина известного русского художника Саврасова…
   – На музыку Даргомыжского, стихи Некрасова, – продолжил Женя.
   – «Петухи прилетели», – торжественно закончил Игорь. – Где брательника потерял, Петух гамбургский?
   В ответ «Петух гамбургский» лишь взмахнул крыльями, отчего на пол свалилась висевшая на правом ухе фуражка, и «прикроватился» на родное лежбище.
   В коридоре, тем временем, послышались чьи-то не совсем твердые шаги. За минут пять было сделано не больше трех шагов, – вероятно, тот, кто прокладывал себе этот тяжелый путь по коридору, мучительно долго обдумывал, имеет ли смысл делать следующий шаг. Отмахав со «сверхзвуковой скоростью» такой длинный путь, «коридорный тугодум» надолго замер. Из коридора раздавалось лишь мерное пыхтение, словно паровоз выпускал клубы пара, готовясь тронуться в путь. Наконец раздался свисток начальника станции, подающий сигнал на отправление, и паровоз, с грохотом, тронулся. Теперь из коридора доносились какие-то шаркающие звуки, вперемежку с хлюпающими, казалось, что кто-то идет босиком, волоча за собой тяжелый мешок. Минуты через три на конечную станцию, пыхтя, посвистывая и пуская пузыри, на четвереньках, медленно вполз «паровоз» по кличке «Лысый», подтягивая за собой к перрону мешок с собственным телом. «Паровоз с мешком» остановился возле перрона, именуемого койкой, и после длительных раскачиваний в полном обмундировании завалился на не расстеленную постель, сапогами на подушку.
   – Чай, кофе – не по нутру, пивка бы выпить по утру, – бойко прокукарекал Серега, проснувшись, как обычно, раньше всех, следующим утром.
   – Закрой хлебало, свинота, – зарычал на него Коля. – Тебе не пивка, а раскаленного свинца нужно в глотку налить. Неделю просохнуть не можешь. Я, как комендант буду ходатайствовать о твоем преждевременном выдворении, вместе с твоим Санчо Пансой. Докукарекался!
   – А что я! Что я сделал? Чуть, что – сразу Петух, – испуганно закудахтал Серега. – Лысина! Вставай, козлина. Говорил я тебе, не надо было самогонкой догоняться. Нет, – «давай полирнемся!». Досвинюрился! А я теперь выгребать должен.
   – А я тут причем! – возмущенно заскулил Лысый. – Петруня, что ты на меня наговариваешь. Я не то, что самогон… Мне вчера и рюмки воды из-под крана хватило бы – я бы откинулся. Это ты верещал: «Водки хочу».
   – Что-о-о! Да я, тебя, Лысый, сейчас задушу, – завизжал Петруня. Вскочив с кровати, он рванулся к Лысому, всем своим видом показывая, что не собирается отказываться претворять это намерение в жизнь. Хмель еще бушевал в его голове.
   – Сядь на место, Отелло! – спокойно, но твердо сказал Игорь, стоявший неподалеку.
   – А ты кто такой! Да я и тебя! Корешки приедут… – не унимался Отелло.
   – Ну, тогда получай! Это тебе аванс, получка будет вечером. 
   С этими словами Игорь снял гитару, висевшую на шкафу возле койки Лысого, и грохнул ею по Серегиной голове. Гитара с дребезгом разлетелась в щепки, проиграв при этом мелодию, напоминающую «Турецкий марш».
   – Правильно, так ему и надо! – залаял Лысый.
   – А ты заткнись, свиноподобный ползун, не гавкай, сейчас  и ты получишь, – размахивая грифом с оторванными струнами, грозно сказал Игорь. – Значит так! Мы тут посовещались и решили. Объявляем мораторий на все спиртные напитки, крепче двух градусов, включая чай, сроком на… один день. Вечером назначаем судилище над этими двумя «окурками». Женя, он же прокурор, подготовит обвинение; Коля, он же комендант, обеспечит явку подсудимых и «карманный» контроль, с целью пресечения попыток проноса горячительных напитков. Заодно итоги подведем за истекший зимне-весенний период.
   – А судьи кто? – вдруг пискнул, начинающий трезветь, Серега.
   – Я твой судья, – грозно сказал Игорь, отбросив огрызок гитары и поднося свой кулачище к носу Сереги.
   – А адвокат? – не успокаивался подсудимый.
   – Адвокат – я, кто же еще? – ответил Женя.
   – А как это так, и обвинитель и прокурор и защитник – в одном лице. Такого не может быть, – все еще попискивал Серега из своего угла, надеясь на снисхождение.
   – Может! Вечером увидишь. Бери своего «подельника» и ползи на службу. Выпьешь стакан пива – убью! – отрезал Игорь.
   
   – Встать, суд идет! Прошу садиться. Считаю судебное чистилище открытым, при закрытых дверях. Коля, дверь закрой – нам свидетели не нужны. Подсудимые займите свои места на скамье, – торжественно произнес Игорь, постучав алюминиевой вилкой по пустому графину. – Прокурор, зачитай обвинительное заключение и приступим к судебному разбирательству.
   Серега и Лысый сидели на импровизированной скамье подсудимых в арестантской клетке, сооруженной из обломков разрушенной койки. Лысый понуро склонил голову, уткнувшись взглядом в пол, Серега с интересом наблюдал за происходящим.
   – Рассмотрев материалы уголовного дела в отношении Петрухи и Лысого, проведя необходимые следственные действия, допросив обвиняемых и свидетелей по данному делу, я установил следующее, – начал обвинительную речь «прокурор», вытащив общую тетрадь, наполовину исписанную убористым почерком.
   – Какие свидетели? Ты что собираешься всю тетрадь зачитывать? И когда ты все это успел написать? – запричитал Петруха, перебивая «прокурора» и пытаясь дотянуться до тетради.
   – Не лезь в документы, – пряча тетрадь, ответил «прокурор», тем более что это был конспект лекции «Тактика ведения ПВО», принадлежавший Цукерману. – И не суй свой клюв, куда не положено.
   – Ты мой клюв не трогай. Я, как «обвиняемый», имею право знакомиться с материалами уголовного дела, буду жаловаться адвокату.
   – Я – твой адвокат, и твои «птичьи» права знаю лучше, так что молчи, не то хуже будет.
   – Понял, Лысый, круговая порука, правды не добьемся, – не успокаивался Серега. – Я буду жаловаться в высшую инстанцию. Полнейший произвол.
   – А кому жаловаться, Серега? Я жаловаться не буду. Виноват, исправлюсь! – проснулся вдруг Лысый. – А можно ознакомиться со шкалой наказаний, так сказать, нельзя ли огласить весь список. Да здравствует наш суд – самый Мохнатый суд в мире!
   – Молодец, Лысый, – подбодрил его «судья» Игорь, отчего Лысый  засиял так, что его можно было использовать в качестве электрической дуги в киношном софите.
   – Лысый, собака, предал меня, гадюка! – налетел Серега на Лысого.
   – Не трогай Лысого, – сказал  Игорь. – И заткни своё хавало, не мешай судебным органам постигать истину.
   – А я молчу! А Лысый в бубен, все равно, получит.
   – Петруха, перестань буянить, не то выведем из зала суда, – предупредил Игорь.
   – С удовольствием! – согласился Серега.
   – На ночь, – уточнил Женя.
   – На ночь не надо... Ладно, молчу! Давай, «прокурорский прихвостень», оглашай свой список, – наконец-то разрешил Серега продолжать заседание.
   – Согласно «Уголовного кодекса Мохнатой партии», у нас приняты следующие меры наказания, в зависимости от степени тяжести совершенного проступка, а именно… – начал Женя.
   – А кто его принимал,  я не помню такого, – опять возмутился Серега.
   – Как ты мог что-то запомнить, если ты беспробудно свинячил две недели. Кстати, Лысый помнит. Могу показать протокол, все подписали, в том числе и ты, – сказал Женя, показывая какую-ту бумажку.
   – Лысый – продажный тип, он теперь все подтвердит, а ты любую бумажку задним числом сварганить можешь. Все ополчились против Петрухи. Ладно, давай варнякай, – махнул рукой скисший Серега.
   – Спасибо за разрешение, – поблагодарил Женя. – Итак, меры наказания делятся на четыре группы. Первая – штрафы, в три, пять и семь литров ГСМ. Вторая – «казарменное положение»…
   При упоминании о казарменном положении на Серегу нахлынули приятные воспоминания…