16. Полевая жизнь

   В начале марта Силикатов и Матвиенко, в составе своей зенитной батареи, убыли на плановые учебно-тренировочные стрельбы на зенитно-ракетный полигон под Дербянск. Полигон располагался в живописном месте на невысоком плато, растянувшемся вдоль берега Азовского моря.
   Погода стояла исключительно мерзкая, впрочем, как и всегда в это время вблизи моря. Затяжные туманы не давали возможности проводить тренировочные стрельбы, так как в этом «молоке» визуально обнаружить воздушные цели было невозможно. «Тренировались» в стрельбе по воронам, в изобилии сидевших на черных, от избытка влаги, деревьях и мокрых проводах, для чего нарезали рогаток из противогазов.
   Из-за непрекращающихся туманов, отрабатывали, в основном, одну тактическую задачу – разворачивание зенитного подразделения в боевые порядки при движении и прикрытие колонны на марше. По команде командира взвода четыре автомашины ГАЗ – 66, с болтающимися у них на хвостах зенитными установками ЗУ – 23 – 2, веером разъезжались по полигону. А так как тренировки проводились в непосредственной близости от обрыва, за которым плескалось море, не обошлось без приключений.
   Большой специалист по проезду регулируемых светофором перекрестков  Чурбанов, оказывается, слабо соображал где лево, где право, а где прямо. И, естественно, услышав команду командира отделения Данилова повернуть направо, продолжал движение в прямом направлении, чуть было не превратив боевую машину зенитного взвода в рыбацкий сейнер.
   – Товарищ лейтенант, я ему русским языком, четко давал команду, а уже потом орал, что нужно поворачивать, – оправдывался сержант Данилов. – Я не знаю, на каком нужно говорить языке, чтобы этот чурбан что-то понял.
   – Прояви солдатскую смекалку, Данилов, – поучал его Силикатов. – Вспомни, как в царской армии обучали солдат – сено, солома. Когда нужно повернуть направо – дай ему справа по башке флажком, налево – слева. Сразу поймет.
   – А, если, к примеру, нужно прямо ехать? – переспросил Данилов, хитро улыбаясь.
   – «Звездани» промеж глаз, он, тогда, и сигналы светофора различать будет.
   – Слушаюсь, товарищ лейтенант, разрешите приступить к обучению, – просиял  Данилов.

   Палаточный городок, в котором со всеми «удобствами» расквартировали личный состав и младших офицеров зенитных подразделений всего соединения, располагался в ста метрах от высокого крутого обрыва, за которым плескалось море. «Удобства» располагались в трехстах метрах, в противоположной стороне.
   Четверть палатки, в которой обосновались Силикатов, Матвиенко и Фролов, занимала огромная железная печка, для обслуживания которой в ночное время приставили рядового Дудкина. При ходьбе он перекатывался как утка, за что был переименован в Уткина. Печка обеспечивала такой жар, что можно было устраивать в палатке баню. За «исправную» службу Уткину доставались остатки с «барского» офицерского стола и среди прочего остатки пива. На оставшейся части внутри палатки стояли три солдатские койки, предусмотрительно захваченные Силикатовым и Матвиенко из части, помнящих недавние уроки учений в Узком Каньоне.
   Под койкой Силикатова стоял деревянный ящик, окрашенный защитного цвета краской. В нем находился «стратегический запас» Силикатова и Матвиенко – сигнальные ракеты, предназначенные для отработки поиска и наведения зенитной установки на цель. Правда, по своему прямому назначению они почти не использовались. Было преступно пускать их в воздух, вместо того, чтобы менять на вино в близлежащих селах. Ракеты были самой «твердой» и «конвертируемой» валютой, после бензина. После них, по снижению рейтинга, шли танковые шлемофоны. Но с бензином «работать» всегда опасно и сложно. Поэтому, когда «стратегический запас» иссяк, приходилось в соседнем подразделении менять бензин на шлемофоны, которые затем обменивались на вино. Совсем не было спроса на прорезиненные «костюмы химической защиты», в комплект которых входили «классные» сапоги по пояс, которые заменяли охотничьи «бахилы». Этих костюмов в близлежащих деревеньках было в каждом дворе по несколько штук.
   На территории учебно-тренировочного лагеря имелась столовая для офицерского состава, с неплохой кухней. Но, за деньги. А потому, вторую половину «ссылки» Силикатов и Матвиенко, «снюхавшись» с заведующим продовольственным складом прапорщиком Неворулько, неплохо питались на «халяву» в солдатской столовой.
   Почувствовать отголоски цивилизации можно было лишь во время еженедельных, организованных поездок офицерского состава в Дербянск – в баню для помывки. Частным образом «оттянуться» офицеры могли в небольшом поселке Новоазовка, расположенном в пяти километрах от лагеря. Там, на трассе, ведущей в Дербянск, было единственное в округе кафе, пользующееся авторитетом у офицеров и прапорщиков. Эта забегаловка, над входом в которую красовалась скромная надпись «ЗАКУСОЧНАЯ», выгодно отличалась от распивочных в частных домах наличием шести столов, накрытых «чистыми» скатерками с расплывшимися пятнами, барной стойкой и официанткой. Над стойкой, за которой «колдовала» особа неопределенного возраста, с характерной для работников общепита внешностью, висел огромный плакат:

ВЕРНОЙ ДОРОГОЙ ИДЕТЕ ТОВАРИЩИ!
                В. И. Ленин.
   Высокохудожественную, идейно выверенную мазню плакатным пером на куске красной тряпки исполнил местный живописец к столетию со дня рождения вождя пролетариата. Справа от стойки висело объявление, выполненное на таком же высоком идейно-художественном уровне, твердой рукой того же великого, неизвестного мастера плакатного искусства, конца шестидесятых годов прошлого столетия:

ПРИХОДИТЬ И РАСПИВАТЬ СПИРТНЫЕ НАПИТКИ
КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩАЕТСЯ
                Администрация.

   Что хотела сказать администрация этим объявлением, осталось тайной; наверное, следовало распить спиртные напитки в любом другом, приемлемом для этого месте, и бежать зажевывать выпитое холодным бутербродом в упомянутую «Закусочную».
   Замыкало этот вернисаж плакатного искусства маленькое объявление. На огрызке тетрадного листка в косую линейку чьи-то руки нацарапали:

продаеца
шихфаньер почти новый
спросить клаву.

   Автор этих каракулей, судя по подписи - Клава, очевидно являлся одним из тех деятелей, которые в середине шестидесятых годов двадцатого века вносили довольно оригинальные предложения по реформированию и усовершенствованию русской орфографии, предлагая, в частности, писать заец, жури и прочее.