Конец зоны всех ограничений. Глава 18

Манди. Сонам.

Свобода же в том, чтоб выпасть из вертикалей,
Понтов и регалий, офисных зазеркалий…
(Вера Полозкова)

Иногда мне жаль, что я не мусульманская женщина. Волосы мыть не надо: укутаешься в хиджаб и хорошо, а коли прыщи на роже – то и в паранджу. Волосы угольно-чёрные – красить не надо, пока не поседеют, а о депиляции индийские женщины не слышали. А муж – он тебя не бросит с прыщами на роже и ненакрашеными глазами, у муслимов нет такой опции как развод. Или же просто индийской женщиной – выдали замуж, всё за тебя решено, думать не надо, делать ничего не надо, жизнь свою строить, и ни за что ты не несёшь ответственность. Родители устроили твой брак. Или же, если ты феминистски настроенная индианка, то можно сбежать в большой город, носить джинсы и футболки вместо сари, даже можно осмелиться остричь волосы по плечи и распрямить их. Или уехать в (на) Гоа, выйти там замуж за какого-нибудь фаранга, помешанного на Индии, жаждущего пио кард для ведения бизнеса и прочих бонусов – всё, жизнь удалась. Но я не мусульманская и не индийская женщина. Я простая русская женщина. Сжечь паспорт порой очень хочется. Может, схватят через пару лет, а может, через 20, а может, не схватят никогда. И что – не говорить из какой страны, не говорить имя, по отпечаткам пальцев не опознают. Куда депортировать будут? В Никарагуа???))))) или отдохнуть в гоанской дурке, после сжечь паспорт, сказаться, что потеряла. Дурка – уважительная причина, после депорте назад впустят, даже фамилию менять не придётся. Русским нигде не дают долгосрочных виз. Потому что иначе вся россия переедет. Мало таких идиотов, кто бы по собственной воле хотел бы жить в раше. И мне плевать, что чурки заселят рашку, что её оккупируют китайцы – мне плевать. Без всякого патриотического пафоса. На что кармы хватило – там и родилась, благо, что ни в Нигерии, и на том спасибо. Forever in India прекрасный фильм. О том, как люди САМИ выбрали себе место проживания, ибо они не деревья, чтобы жить там, где они родились. Все эти паспорта, визовые режимы – это такие условности. Дайте мне паспорт гражданина мира. Впрочем, скоро мне будет нечего терять. Индийский лагерь для депорте – это пионер лагерь в Гималаях. Возможность понаблюдать за бабочками полгода, без мобильной связи и интернета, а гоанских психушек я не боюсь, чай, не российские. А после депорте въехать можно и другими путями (не скажу, какими!) Стало быть, когда станет нечего терять – полугодовая виза и далее ритуальное сожжение паспорта. После полугода в Индии, в рашу по своей воле только псих будет возвращаться.
Свобода - это когда нечего терять. Вот тогда ты можешь делать то, что действительно хочешь, а не то, что общество на тебя навалило, а именно то, что ты сам себе выбираешь. Свобода от навязанного учись в школе, институте, создавай семью, рожай детей, тяни лямку, сиди в офисе. Кому это надо? Что есть кто-то, кому нравится сидеть в офисах и вечно выживать, а не жить? Это не сам человек хочет, это общество ему навязывает эти хотелки (ага, айфон за косарь евро, дерьмозеркалки за два и пр.), оно этими стереотипами само себя защищает от вымирания. А ну как каждый индивид будет делать то, что хочет? Скажем, ловить рыбу в море, просто лежать на пляже, медитировать в пещере, писать рассказы, рисовать картины? Общество же вымрет. Потому надо девочкам вдолбить:  замуж, детей рожать, мальчикам – содержать семью. Я спрашивала всех своих знакомых почему они вышли замуж или женились. Были ответы: «все так живут», «а как иначе?», «ты о чём?», «поясни суть вопроса», «так надо», на вопрос: кому надо, ответы были: «ой, давай проехали», «не умничай». Я-то, наивная, полагала услышать ответы типа: я создана быть матерью, это делает меня счастливой; я люблю эту женщину; чтобы быть с ней; и хочу от неё детей; мы любим друг друга, мы вместе; моё предназначение – вить гнездо или заботиться о любимом человеке. Но даже близко не услышала таких ответов. Я лет пять вела в голове статистику. Так значит, лично конкретный Вася Пупкин или Клава Пирогова не хотят этого – этого хочет общество.
В Индии я учусь быть свободной, быть собой. Не общественной моделью – собой. Не рабом системы – собой. Индия объединяет таких людей. Они все там живут, как-то зарабатывают деньги, но все они занимаются тем, что им нравится. Возможно, просветлённому мастеру, можно и в России такое практиковать, но я – не просветлённый мастер. У меня даже нет времени писать свои рассказы – ведь я работаю на еду и крышу над головой. А что потом – а потом старость и смерть. Я не могу и не хочу жить в этом круге. Порочном замкнутом круге. Хочу жить у моря, в тепле, пить кокосы, есть манго, видеть улыбки, писать рассказы, заниматься йогой. Хочу жить и дышать. А не выживать. Мало кто поймёт, о чём я. Ну да это не важно. Каждый, нет, не писатель, ни в коем случае, каждый, пишущий тексты, он пишет о том, что его волнует.
В Индии желания сбываются с поразительной быстротой. Очень и очень быстрая карма, читай, мгновенная! Проверено неоднократно. Начинаешь думать тихо-тихо, фильтруешь все мысли. Мы ведь есть наши мысли. Я могу тут сотню примеров привести. О сбыче мечт. Но не буду. На сей раз моё желание также исполнилось. И ни одно. Всё исполнилось. Спасибо, Индия. Место силы, место энергетики великой мощи. Я научилась очень грамотно формулировать желания, но всё равно порой что-то упускаю, но всегда мама-Индия награждает желаемым. За это и люблю. И за многое другое. За столь короткое пребывание я меняюсь вся, насквозь. Обнуляюсь и обновляюсь. Наполняюсь.
На другое утро Наташе стало лучше. Мы решили, что с ней случилась чистка чакр и посмеялись. Утро – время максимальной отключки мозга. Пакуя вещи, Наташка посетовала на потерянные трусы, ибо остались у неё одни – парадно-выходные (по её словам) и одни обычные, видимо, ей было жаль труселя для особых случаев надевать на каждый день, я немного попричитала о своих знатных штанищах. Собрали вещи. Позвонили в звоночек, опять нас выпустил индийский мальчик. Последний (нет, заключительный!) завтрак в Ревалсаре, идём к тибетской бабушке во второй этаж. Ждём заказ. И тут я сверху вижу, что идёт наш парнишка (тот самый, что сообщил о празднике), у меня улыбка расползается по лицу, как восходящее солнце, освещает мою обгоревшую физиономию. Мальчик проходит мимо. Мы с Наташкой язвительно обсуждаем, что по прибытию в Ревалсар, город поразил нас отсутствием прелестников, все ужас какие страшные, за исключением деревни Ашока, но это ведь не Ревалсар, а на 4й и 5й день уже и прелестники появились, поебоглазить (Натальино expression – не могу по-русски одним словом суть передать, пусть будет экспрешн!), это на безрыбье и рак рыба или этот мальчик и впрямь чудо как хорош? Как-то уныло поели, сидим, пьём кофе, солнце бьёт мне в глаза, поэтому я смотрю всё время вниз, на дорогу. В какой-то момент замечаю, что наш прелестник сидит сзади и пьёт кофе. У меня глаза на лоб полезли. Интересно, давно это он там? Сообщаю Натахе, она молодец, мигом зовёт его за наш стол. Он садится. Знакомимся. Его зовут Сонам. Бесстыдно рассматриваю его с любопытством, скольжу глазами вверх-вниз, вверх-вниз. Падаю в бездну его зрачков. Сонам, значит, угу. Он прекрасен. Как маленький Будда. Как статуя из тонкого мрамора. У Сонама инглиш, а не хинглиш. Как же здорово просто болтать, не разбирая, как очередной индус исковеркал то или иное слово. Просто говоришь и всё. Как же легко. Как же здорово. Говорю Сонаму, что мы покидаем Ревалсар и едем в Манди. Сонам говорит, что вчера был праздник, поэтому сегодня никто не работает, у него выходной. И, если мы хотим, он может поехать с нами в Манди. Я, конечно, хочу! Во-первых, с таким миленьким мальчиком я куда угодно готова, во-вторых (или даже это во-первых) у него отличный английский, мне для импрувинга то, что доктор прописал. В-третьих, мы плохо готовы к Манди, с Сонамом и надёжнее, и веселее. Наталья, которая испытывает слабость к мужескому полу в принципе, тоже за. Договорились, что мы пойдём в гест, чекаутнемся и встретимся на бас стенде. Сонам. Сонам. Сонам! Само очарование. Я радостно бегу в гест. Но если бы всё было так просто…
Придя в гест, мы обнаружили, что наша дверь не открывается. От слова «совсем». Зря Наташка смеялась, когда у меня не открывалась дверь в ночь возвращения из деревни. Промаявшись с полчаса, я позвала индусика-мальчика, он что-то ковырял, причём не то и не туда, пришлось ждать, пока он своим умом постигнет, что дело не в ключе и не в замке, а в самой двери – она заела, и после поворота замка её не открыть. Индусик позвал узкоглазого мальчика, теперь они стали втыкать вдвоём, тот тоже пока сам не додумался, никого не слушал. Я начинаю психовать по двум причинам, даже по трём: я хочу в туалет; потому что они идиоты, кроме как дверь ломать – вариантов нет; Сонам нас ждёт, хочется скорее к нему и свалить из этого Ревалсара. Тибетский мальчик позвал тибетскую девочку, теперь она всё это шаг за шагом постигала, что проблема не в ключе и не в замке. Наташка стала психовать, просить выломать дверь. Нельзя. Я говорю, что у нас сейчас автобус в Дели и самолёт и шли бы к чёрту со своим нельзя. Очень хочется пнуть посильнее фанерную дверь. Девочка открывает соседний номер, заходит на балкон. Теперь там живут буддистские монахи, порядок у них идеальный, как в казарме, неестественный и какой-то безликий, будто роботы живут. Зачем она пошла к ним на балкон, я же ей сказала, что у нас балкон закрыт изнутри! Наташка подливает масла в огонь, говоря, какие они тормоза эти тибетцы. В итоге приходит какой-то мужик со стамеской и начинает пилить решётку в туалете, я говорю, что дверь в толчок тоже закрыта (хотя она открыта, но с этой штукой пилить решётку он будет пару жизней, не меньше), Наташка теряет терпение, разбегается и вышибает дверь. Немая сцена. Лицо этого мужика медленно ползёт вниз к коленкам, узкие глаза округляются, он выглядит так глупо и так комично, о боже, даже ради этого момента стоило вышибить эту долбанную дверь! Тибетская девочка что-то лепечет, не в силах произнести членораздельные слова. Смею заметить, что к моменту выбивания двери мы ждали уже больше часа, и с места ничего не двигалось. Сразу было ясно, что дверь кроме как выбиванием открыть было невозможно, а ждать, пока до этих тормозов дойдёт эта истина нам совершенно не досуг. Девочка тут стала мямлить, что мы заплатим за дверь. Тут меня понесло, я была в ярости. Послушай, подруга, цена твоего вонючего геста в лоу сизон явно завышена, толчок у вас тут не работал, бойлер работает через  то самое место, дверь не открывалась изнутри – это ваша вина и ваша дверь, а мы на самолёт опаздываем и не за какую дверь мы платить не будем. Наташка выпихала всех их за дверь, сказав, что нам некогда говорить, а надо собираться. После этого мы не могли проржаться долго. Зафоткали выломанную дверь – о да, ещё бы пару минут и я бы сама со смаком выломала эту дверь, всё-таки терпение у меня ангельское, видимо. Собрали наше влажное бельё, нацепили рюкзаки и пошли вниз. Предварительно подвели итог, что провели в Ревалсаре 5 дней, итого 2000 рупий. Натаха сказала, что больше 500 за дверь она не даст, а я что? Откуда я знаю, каков прайс на выбивание дверей в индийских гестхаусах, я до этого не имела такого экспириенса. Но так как у Наташки языковой барьер, мне же разгребать это всё. Решила, что эти тормоза так и не поняли, что проблема в двери, им либо коробку менять, а значит и дверь, либо как-то подбирать дверь под старую коробку, я не сильна в этом, но, по-моему, всё полностью надо менять и это ни фига не 500 рупий стоит, но поскольку они туповатые, надо втереть им, что им только замок вставить выпавший, надеюсь прокатит. Девчонка уже ждёт нас на ресепшене.
- 1600 рупий платите и 1000 за дверь.
- Какая 1000 за дверь, ты чего?
Про себя понимаю, что 1600 – это 4 ночи, а у нас 5, разумеется, я не собираюсь убеждать девчонку в обратном, стало быть, 2000 рупий платим по-честному, мы же честные люди, а дверь - это их вина, с чего бы это за неё платить? Они 3 дня знали, что беда с дверью и не почесались принять меры.
- Платите за сломанную дверь, за замок и работу мастера.
Ой дура. Вот и славно, раз до тебя не дошло, щас будем торговаться. Не на ту напала, я с индуснёй веду торги не на жизнь, а на смерть, а уж с тормозами-тибетцами…
- Не стоит замок столько, почему обманываешь?
- Замок 300 и работа 400, платите 700.
- Я дам тебе 400 и расстанемся друзьями. Дверь – ваша вина, почему я должна платить за вашу проблему.
- Вы сломали дверь, вы и платите.
- Ваша дверь – ваша проблема, но так и быть 400 рупий.
- Ок.
Аха-ха-ха! Платим. Всё честно. За 5 ночей. Подумаешь, ей показалось, что 4. Надо следить за постояльцами, а не в носу ковырять. Я самолично журнал прибытия заполняла и дату заезда верную писала, что ж, раз она не умеет читать, что я могу поделать? Моя совесть чиста. Оплатили мы все ночи.
Потеряли час времени из-за ерунды. Прощаемся с Галчонком. На бас стенде нет Сонама. Я два раза прохожу туда-сюда. Ну и ладно. Главное валить поскорее из опостылевшего Ревалсара. С первой попытки нахожу автобус на Манди. Собираемся впихиваться в него, и о чудо – на другой стороне появляется как из-под земли Сонам и бежит к нам. Говорит, что курил за углом, в Химачал Прадеше курение в общественных местах запрещено. Офигеть. Две недели курили что попало и где попало, ни мало не смущаясь, а теперь выяснили. Хм. Вот тебе и Индия. Да везде мы курили без проблем. Я рада, что Сонам с нами. Рассказала ему про дверь, он дико хохотал. В автобусе сел далеко от нас, хотя места были. Он вообще какой-то очень холодный. А холодным мужчинам что? Правильно – холодные женщины. Нет в нём огня, какой-то дикой первобытной страстности. Впрочем, я этого с лихвой отведала, может, оно и к лучшему. В автобусе становится кучно, Сонама не видно. Снова трясёмся по серпантину мимо колоритных деревень, весёлых улыбчивых индийцев. Я тут понимаю, как же я соскучилась по белозубым улыбкам индийцев, их крикам и гомону, их неутомимой и неутолимой жаждой жизни, по их яркости, насыщенности, по тому, что у них всё всегда «пере» и через край. Одуреть можно с этих буддистских людей, ну нафиг. Не поеду больше к буддистам. Впрочем, на пару дней отдохнуть от шума индийцев, наверное, иногда хочется, если долго живёшь в Индии. Напихался полон автобус народа, все кричат, шумят, музыка индийская на всю катушку, кондуктор свистит, гвалт, как же хорошо ДОМА. Какое это всё родное, как я всё это люблю. Наташка говорит, что индийцы лучше, пусть орут, пусть харкаются и вичкантрят, зато они живые, а не замороженные. Как же она права! Всё, нажрёмся специй до отвала, ну его к дьяволу этот Ревалсар с его искусственными монахами!!! Меня пихают какими-то сумками – это ничего, пихайте. Вы хоть люди, а не призраки, от красного с оранжевым глаза устали. Фейковые монахи. Ну их в баню.
Когда подъезжали к Манди, Сонам тряхнул своими кудряшками и сказал на выход. Взял мой рюкзак. Ещё бы он не взял, я сама не собираюсь такие тяжести таскать. Мы спросили, где главная площадь, там у нас были отели на примете. Сонам ткнул пальцем в направлении площади, сказал, что будет ждать тут. Первый отель оказался клоповником аля пахаргандж стайл, без окон и без душа (только кран с водой и ведро, привет, гесты Тамил Наду!), но самое главное, это ужасная сырость внутри и вонь. Что было хуже – вонь или сырость, я не поняла. Наташке был непременно нужен душ. Мне плевать на душ, но вонь… И за эту дыру 500 рупий, не торгуются ни в какую. В общем, решили оставить тут вещи и пойти посмотреть другой отель. На улице на нас пялились странно, не с любопытством, а именно странно и как-то недоброжелательно. Да, в Манди не бывает туриков, а Натаха в майке, о май Гад, этой женщине бесполезно говорить, как одеваться следует. А проблем-то обе огребём, если что… Спрашиваю у людей, где отель, показываю пальцем в распечатку с инета, оказывается, через 2 дома. Думаем, что раз отель, значит дорого, но решаем посмотреть. Менеджер-симпотяжка безо всякого энтузиазма даёт нам провожатого. Номер чистый, с плиточным полом, в отеле не воняет, сухо, окна во двор, хоть не на улицу – это огромный плюсище. И за это 500 рупий? Серьёзно? Берём! Нет, не берём, нет душа. Наташка ни в какую не хочет поливаться из ведра или ковшика, ей надобно душ. Если ты с попутчиком – это всегда путь компромиссов. Ладно, давай с душем искать. С душем оказался только один номер - ну не едут европейцы в Манди, откуда им тут про души знать? Душ работает. Я как-то вскользь примечаю, что душ работает от одного крана, я уверена, что от холодного. Говорю Натахе проверить душ – говорит, что работает. Ну, ей виднее, раз её устраивает, мне-то пофигу. Номер ещё лучше прежнего, правда, толчок так себе, погрязнее. Но ****ь нам же нужен душ, пофиг, что сам санузел хуже. Говорю Натахе, чтоб торговалась с манагером, что толчок плохой. Пошли в предыдущий гест, сказав напоследок, что их гест отстой и воняет, зря, наверное, но очень устали бегать по этажам по жаре. Притащили рюкзаки, повесили шмотки сушиться, о, как тут сухо, точно высохнут! Спустились вниз, я спросила манагера, почём хоть комната-то, которую мы сняли? 400 рупий, мадам. Опа! Язык не повернулся торговаться, а зря! Чудный номер с горячей водой и душем инсайд, просторно, чисто, окна во двор. Впрочем, это реальная цена, я думаю, в отсутствии массовых потоков белых обезьян, они тут не умеют, к счастью, разводить туристов. Довольные собой и Манди, пошли за Сонамом. Я знала, что он куда-то спрячется от зноя и палящего солнца, поэтому встали мы посередине площади и стали ждать. Через пару секунд вынырнул Сонам, потряс кудряшками, посверкал зрачками. Дружно сошлись на том, что надо бы курнуть. Кругом какие-то люди в форме.
- Сонам, это полиция?
- Нет.
- Это военные что ли?
- Что-то вроде этого.
Лень спрашивать, кто же эти люди, жара плавит мозг. Сонам уводит нас в закуток перехода между двумя ярусами расположившегося вокруг площади базара. Курим втихаря, штраф 200 рупий, если что. Вижу, что Сонам держится на расстоянии, будто не с нами.
- У тебя будут проблемы, потому что ты с нами? Или у нас будут проблемы? Или у всех?
- Нет, я не индиец. Если бы я был индийцем, было бы много проблем. И у вас, и у меня.
Мне почему-то стыдно спрашивать, почему же он тогда на расстоянии, вроде с нами, вроде и нет. Думаю, он делает вид, будто наш гид. Говорю Наташке: «Вот что я тебе пыталась всё время втереть, а Харш говорил, что нет проблем, а были всегда проблемы, просто в Манди тут подичее народ и проблем было бы больше, в Вашиште и Наггаре ко всему привыкли», Наташка понимающе кивает. Я злюсь, потому что Наталья говорила мне, что Сонам её не интересует, а ведёт себя так, будто наоборот. Понятно, что это глупо. Но в моей картине мира так не может быть. А она по жизни со всеми флиртует – это её кредо. Я знаю, что она не умышленно. Но мне неприятно. Потому что в моей картине мира, если одной нравится парень, а второй плевать на него, то вторая должна мебелью себя вести, и не мешать первой. А я не умею флиртовать, не хочу, не понимаю, зачем это надо. Я по-другому показываю, что мне интересен человек, поступками, а не хихиканьем и поддразниванием, и улыбочками. Как достучаться до человека? Никак. Мы из разных миров. А портить отношения с Наташкой из-за какого-то там паренька - это тоже бред. Но я до сих пор считаю, что она не права. И нет во мне вот этого чисто женского кокетства, умения понравится, я говорю, что думаю, сразу и с места, не трачу ни своё, ни чужое время и нервы. Я вся какая-то псевдо, какая-то фейковая, и ни женщина в полной мере, и не мужчина, и не оно, сознание у меня, как у свободного путешественника-фрилансера, но я убиваюсь в офисе, живу в России, я живу не своей жизнью, делаю не своё дело, думаю не свои мысли. Пытаюсь выкинуть из головы всю эту лажу. Сонам говорит, что покажет нам все храмы и расскажет всё, что знает. Как это мило.
Местные хуже переносят жару, чем мы. Сонам потеет, вытирает футболкой лицо. Даю ему влажную салфетку: «Сонам, вот в России зима 9 месяцев, холод, снег, а нам не жарко, как тебе не стыдно, не позорь страну свою» Сонам смеётся и, кажется, потеет ещё больше.
Река в сезон дождей разлилась, а так её можно перейти вброд и попасть в пещеру, где живёт знаменитый йогин. В Манди великое множество не просто старых, а древних храмов, есть мост, построенный англичанами, потрясающий вид на город, раскинувшийся по обеим сторонам реки. Сонам прекрасно разбирается в индуизме, знает всех богов и богинь, их сложные взаимоотношения и не постижимые родственные связи. Рассказал мне историю рождения Ганешы, я не знала доселе о происхождении богослона, постоянно приходилось его тормозить: «Подожди, я не успеваю переводить Наташе!» Много чего интересного поведал мне Сонам, не один индиец не мог мне такого рассказать в силу скудости английского. Если я и не понимала отдельных слов, то только потому что не знала того или иного слова.
- Где ты учил английский? У тебя прекрасный английский, а произношение просто блеск!
- Правда? Спасибо. Я учил в Бутане.
- А что ты делал в Бутане?
- Я бутанец. Я там родился и вырос, 6 лет живу в Индии.
- Я думала, ты тибетец.
- Нет. (Смеётся, трясёт кудряшками, они падают на лицо, он затягивает их резинкой в жгут на макушке, и становится похожим в девочку. Тонкие, изящные черты лица, будто весь он выточен из тонкого мрамора).
- А какой язык в Бутане?
- Бутанский. Похож на тибетский.
- Ты хорошо говоришь на хинди.
- Не очень хорошо.
- Не скромничай, я слышала.
- За 6-то лет…
- Хинди похож на тибетский или бутанский?
- Есть немного общего.
- Если углубиться, то можно найти общее в хинди и русском.
- Я был в Болгарии, там был русский среди знакомых, когда мы пили горилку, он говорил: «На здоровье» (произносит с таким милым акцентом).
Мы с Наташкой смеёмся. «Сонам, русские много пьют?», «Да, Анна, очень много, но они весёлые». Сонам снимает свою голубую футболку и остаётся в белой, засовывает футболку Натахе в сумку. Он работает в медитационном центре, первая медитация около семи, а утром прохладно, потому он в двух футболках. Сонам рассказывает о Бутане, о своей семье, о своей жизни в Индии. Индия в юго-восточной Азии типа как Россия для выходцев с СНГ – все едут на заработки, только там, в Индии, к таким вот непальцам, бутанцам, мьянманцам, шри-ланкйцам и прочим относятся далеко не так, как мы к таджикам или узбекам. Индия очень толерантна в этом плане, а раз никто не третирует соседа, что он узкоглазый и буддист, то и сбиваться в стаи им особо нет смысла и противостоять некому. Как-то дружно у них. Хотя сразу вспоминаются восстания сикхов и тамилов-повстанцев из Западной Бенгалии, но это вроде бы в прошлом. Впрочем, за эту самую веру Индиру Ганди расстреляли. Но это игры на высшем уровне. Простые индийцы очень добрые и очень терпимые, в том числе к нам – белым обезьянам.
Натшка каждый час просит меня спросить Сонама, хочет ли он есть.
- u wanna eat?
- no
- sure?
- sure!
АААААА, как же мне нравится его произношение, особенно sure. Ещё через час:
- Sonam, do you want to eat something?
- No.
- Are you sure?
- Absolutely!
- Really? Why?
- I had a good breakfast today.
- ok.
Прошу Сонама научить меня произносить также здорово слово sure. Минут пять, наверное: sure-sure-sure-sure. Не получается, Сонам!!! Но он говорит, что стало лучше. Ещё минут пять «шуйкаем», эээх чёртов рашн эксент!!!!!!!!!!!!!!! Сонам хохочет, как сумасшедший, когда я говорю, что в sure такая же «ш» как в слове «Шива», то есть как индийцы произносят Шива, а у меня везде русская буква «ш», хоть за «шуйкайся».
Идём в гурудвару. Наташке нечем покрыть волосы, она заматывает их футболкой Сонама, продолжает с ним заигрывать (я уверена, что неосознанно. Хм, странно, что я, ненавидящая людей, всех всегда оправдываю и вижу в них лучшее). В гурудваре мягкий ковёр под ногами, приятная прохлада. Брамин (у сикхов он брамином называется??) выглядит суровым, но глаза лучатся добротой. То же самое – подойти, сесть на коленки, наклонить голову, взять просад. Брамин зовёт Наташку, она не идёт. Я считаю это неуважением. Она говорит, что ей нафиг не нужен просад, да мне тоже не особо нужен. Сонам поклоняется божествам во всех храмах. Мне это нравится. Он почитает и уважает культуру той страны, в которой живёт. Он нравится мне всё больше, и нет желания сильнее, чем обнять его, растрепать его жёсткие непослушные кудри.
Далее Сонам ведёт нас в Мата Мандир, спрашивая дорогу у местных, предлагая нам кокосы на каждом углу. В Мата Мандире можно загадать желание, несмотря на все мои убеждения по поводу загаданных желаний. Я знаю, что боги мудрее. А ну как они исполнят его? Лет через 5, скажем, когда тебе это будет не надо. Вот, например, попросишь ты у богов у любви. Окей, скажут боги, и дадут тебе в качестве любви индуистского брамина и что с этим делать, как жить? Только страдать и на куски сердце своё кровоточащее резать, и зачем такая любовь? Так сама просила – получи. И несмотря на это, я всё-таки слабый земной человек, я загадываю желание. А ведь аукнется, отзовётся эхом. Иногда некоторые свои желания ты получаешь по очень высокой цене, слишком высокой. Пусть лучше боги сами решат, им там виднее. А я тихо пойду по своему пути. Ом Намо Бхагавате Васудевайа!
А мы, тем временем, идём по базару, о господи, как же этот базар, ведущий к реке, похож на базары Варанаси, узкий, извилистый, стремящийся вниз. Сердце начинает отстукивать и отзванивать, вспоминаю запах горелого человеческого мяса, пепел от тел, летящий в лицо, погружаюсь в воспоминания, но вытаскиваю за уши себя: быть здесь и сейчас, есть только здесь и сейчас. Читта вритти ниродха – прекращение колебаний сознания. Сознание моё подобно дикой необъезженной необузданной чистокровной породистой лошади. И Сонам своими перекатывающимися под белой футболкой мышцами не даёт покоя.
На берегу реки несколько храмов, посещаем и их. У реки есть кремационный гхат, но площадки для кремации поросли мелкой травкой, наверное, давно не жгли никого. Хотя Сонам уверяет, что гхаты действующие. Сонам просит его сфоткать у Шива лингама, ээх, мужики и в Индии мужики, любят они лингамы! Сонам в 3 секунды забивает себе косячок и курит, странно, что даже не предлагает. Глаза без ресниц выглядят такими беззащитными и в тоже время затягивают внутрь, Сонам не выдерживает моего взгляда (только один человек его выдерживал, вряд ли от силы духа, скорее ради любопытства – а что потом? И ещё садху некоторые смотрят так, будто читают открытую книгу). После перекура идём в храм, в котором Сонам никогда не был, но очень хочет посмотреть. А в храме – пуджа. Как только мы заходим, все сворачивают на нас шеи, потом достают телефоны и начинают фотографировать. Почувствуй себя суперстар! Улыбаюсь улыбкой кинозвезды, всем позирую. Садимся скромненько с краю. Ко мне подходит женщина и начинает вичкантрить. Ого-го! Ничего, вырабатывается смирение таким образом. Женщина думает, что говорит по-английски, в её каше словесной я улавливаю ничего, Сонам мне снова всё переводит. Тётка в недоумении – как это с английского можно переводить на английский, но я отвечаю тётке – она тоже не понимает, Сонам переводит на хинди. Почему-то я в центре внимания, Натаху все игнорируют, может, потому что у меня волосы белые? Или надо было сидеть с выражением на лице: «Отвали!» Женщины просят меня станцевать. Ладно, ладно. Выхожу и отжигаю с ними, там и мужики сидят – двуполая пуджа получается, какой-то мужик пускается в пляс. Вот так они поклоняются Шиве - богу танца, это богоугодное дело. Потом нам всем впихивают по тарелке просада – надо есть. Женщина спрашивает, где я так научилась танцевать. Отвечаю, что это импровизация, и что под таблу невозможно не танцевать. Тётка спрашивает, люблю ли я Шиву. Ом Намах Шивайя, - отвечаю я. Тётка в восторге. Я пытаюсь то, что знаю, говорить на хинди, а что нет – на английском. Тётка начинает меня понимать, но я её – нет. Первый раз в жизни увидела белую, да ещё и лепечущую на хинди. Подошёл какой-то молодой мужчина с ребёнком на руках, девочка с ДЦП, глажу девочку по голове, ей должно быть, около года, мужчина сияет, ну пусть он думает, что это поможет его дочке. Наталья берёт девочку на руки, та даже не держит голову. Мне очень жаль ребёнка и этого молодого мужчину, но он так открыто улыбается, так по-доброму смотрит, что я улыбаюсь ему в ответ. Мне больно. Не могу видеть, как они страдают. Индия – это сильнейшие эмоциональные качели: вот ты только смеялся и танцевал, и вот ты плачешь от горя, вот ты любил, и вот ты одинок, вот ты на вершине счастья, и вот ты падаешь на дно горя, вот все с тобой добры и приветливы, все помогают и берегут, и бесплатно поят чаями, а вот тебя пытаются изнасиловать или ограбить, причём скорость этих перепадов такая, будто крутишься на чёртовом колесе, небо и земля с бешеной скоростью сменяют друг друга перед глазами. И не остановиться. Только лететь. В бездну, в космос. Только всё это проживать, выпивать до дна. Всё это настолько острое, пряное, рьяное, живое, страстное, что эмоции вечно на пике, на износе и тебя накрывает. От эмоционального перегрева. Без меры в Индии всё. По максимуму. Смеёшься звонко, потом рыдаешь. И всё от души. Это невозможно описать, можно только прожить, прочувствовать, огромным половником есть эти эмоциональные перепады. Ты летишь на этих качелях, только бы не упасть. А упадёшь – смерть, выгоришь дотла, ничего уже не спасёт. Индийские сказки. Я лечу на карусели без крепления: и вот снова передо мной парной адский Дели, горный Манали и Вашишт, весь мой путь и встреченные люди, безумный карнавал эмоций.
- Ана, ты так красиво танцуешь, - приводит меня в сознание Сонам.
- Тебе понравилось?
- Да.
- Я могу станцевать для тебя. Только для тебя.
Молчит, крутит косяк. Ну, молчи.
- Знаешь, а вот в России не танцуют в храмах.
- Почему? Богам же нравится, когда люди танцуют и радуются, и почитают их.
- В христианстве всё по-другому.
- Ты христианка?
- Нет. Я скорее хинду.
-Хинду? Нет, ты не хинду.
- Я не соблюдаю обычаев, но индийская религия мне ближе. Я не разделяю идей христианства.
- А буддизм?
- Как учение Будды Гаутамы – да, как религию – нет.
- Почему?
- Монахи мне кажутся фальшивыми. И всё, что этому сопутствует.
- Это не так…
- В моей стране несколько девушек станцевали на алтаре главного храма России, их посадили в тюрьму на 2 года (имею в виду Pussy Riot)
- Ты шутишь? Такого не может быть.
- Может, Сонам.
- Прямо в тюрьму на два года? Ведь они делали честь этим для вашего бога.
- Они станцевали в храме, а на ютубе выложили запись этого танца, наложили песню, в которой они просят Деву Марию прогнать нашего президента. Их посадили по политическим мотивам, но для народа всё выставили так, будто они оскорбили религиозных людей танцем.
- Как люди могли поверить, что танец может оскорбить веру?
- В России люди очень глупые.
- Я думал, россия – это европейская страна.
- Россия – это не Европа, и не Азия, оттого там все сумасшедшие.
- И они сидят в тюрьме, потому что все думают, что они плохо поступили, когда танцевали в храме?
- Да. Pussy Riot набери в гугле, можешь побольше прочитать.
- Ана, ты точно не шутишь, что их в тюрьму посадили?
- Нет. Но истинная причина – политика. Люди думают, что они в тюрьме, потому что оскорбили религию.
- Люди у вас глупые, но ведь у вас не король, а демократический президент, почему так произошло?
- Он король на самом деле. А в Бутане король?
- Раньше был король, сейчас демократическая республика.
Сонам ещё несколько раз переспрашивает, верно ли он понял, и какие люди глупые – танцевать в храме запрещено, ведь танец – это поклонение богам.
Я залипаю. Ведь неизвестно, любил ли танцы христианский бог, как любил их Шива. Ведь Иисус – это же пророк, сын бога. Что это за Бог такой, у которого люди – рабы, который сына своего на страшную смерть послал. Это не бог, может, у нас, как обычно всё с ног на голову перевёрнуто, ведь это больше на дьявола походит, нежели на бога. Пойду-ка я лучше ещё станцую перед алтарём Шивы на сансете.
Выходим из темпла, садимся на скамейку на вершине холма. Сонам крутит косячок. Мне хочется затянуться, но его гашиш не пахнет приятно травами, а воняет какой-то гадостью. Такую гадость точно не хочу. Сонам, как и все, в шоке от того, что мы курим биди. Говорит, что Тара биди – это лучшие биди в Индии, легко запомнить – Тара биди и Тарна темпл, который мы завтра должны будем посетить.
Берём рикшу, потому что Сонаму надо успеть на автобус. И вдруг видим – идёт огромный разрисованный храмовый слон, Натаха и Сонам успевают погладить его по хоботу, а я нет, я так расстроена этим, что как маленькой девочке хочется жаловаться всему миру. Я тоже хочу погладить слона, я тоже люблю слонов. Ну почему? Я тормоз по жизни - соображаю медленно, всё делаю медленно, и слоны мимо меня проходят. И жизнь. Это несправедливо. Сонам успокаивает меня, говорит, что это добрый знак, это к счастью - встретить слона. Наташа говорит, что русская хорошая примета - встретить свадьбу. Я не хочу свадьбу, я хочу слона. Вот в следующий раз поеду в слоновий заповедник, буду там их намывать. Кормить и гладить. Слоны, это же СЛОНЫ! Идёт такое огромноё чудо, оно такое большое и такое знаменательное, что пока я пыталась уместить в своей голове, что вижу слона, он прошёл мимо ((( Сонам, найди мне слона, Сонам, я хочу слона, немедленно!!!! Это всё я кричу внутри себя. Я всегда кричу только внутри. И только себе. Мне кажется, что я проморгала своё счастье. Слон, вернись!!!!!!!!!!! Однажды слон положил мне хобот на голову – благословил. За это слону в хобот полагалось дать денег.
Приехав на главную площадь, спускаемся с неё в парк. Парк выглядит очень по-европейски: круглый, с подстриженными деревьями и цветами, в парке полно людей, индийские парни смотрят на нас, пооткрывав рты, разве что слюной не исходят, и все фоткают, фоткают. Сонам покупает нам чай. Разговор заходит о медитации и випассане. Наталья ничего об этом не знает, ей интересно, Сонам с удовольствием ей рассказывает, я перевожу с унылым видом, мне скучно. Сонам, друг мой, ты хоть паузы делай, дай мне перевести. Причём говорит он всё это, глядя на меня. Мне-то всё это известно, чего на меня смотреть. Тут он начинает смотреть на Наташу, а я что-то вроде мебели-переводчика.
Смотрю на часы на руке Сонама – да ему пора уже. Но тут он встаёт и говорит, что забыл показать нам замок, точнее, где раньше был замок, там жил король, а теперь там ресторан. Идём в замок. Внутри представлены королевские фото, предметы интерьера, ружья. В ресторане готовится свадебный банкет, собираются гости. Сонам со смехом заявляет: «Вот мы видели индийский добрый знак – слона, а теперь русский - свадьба!» Но жениха с невестой мы не видели, только гостей. Я даже не слышала никогда, что в россии есть такая примета. Потрясающий закат. Солнце кроваво-красным плащом укутывает главную площадь Манди. Садимся на ступеньки. Сонаму пора. Хочу обнять его на прощание, но стесняюсь. Он настоятельно рекомендует прямиком идти в отель, или же ужинать где-то совсем близко к отелю, на центральной улице и самое позднее в 9 сидеть в номере, закрывшись на все замки.
- Ана, обещаешь, что сейчас пойдёте в отель?
- Мы хотим поесть индийской еды, где посоветуешь?
- Пенджаби дхаба – лучшая индийская дхаба в городе. Только сразу после этого в отель.
- Да, Сонам, я не первый раз в Индии, я тебя прекрасно поняла. Спасибо за прогулку.
- Вам спасибо.
Я только собираюсь пожать ему руку на прощание, как он встаёт и уходит. Наташка кричит ему название отеля, я добавляю, если он не уедет, мы будем или в отеле, или в пенджаби дхабе. В быстро надвигающихся сумерках идём сквозь площадь, сквозь кучу мужиков, пожирающих нас глазами, я закуталась в свой платок, сделав из него хиджаб, ох уж эта Наташка со своими голыми плечами! Манди - это тебе не Гоа. Мы бежим в отель, она одевает футболку с плечами, мы берём дождевики, так как начался дождь, и идём в Пенджаби дхабу. Обсуждаем, почему же Сонам в последний момент пошёл в замок, а не поехал? Он не хотел уезжать, это ясно. Он хотел побыть с нами. С кем из нас? Или просто с нами, без всяких подтекстов? Но он забрал у Натахи футболку из сумки, значит, не оставил себе повода вернуться. Но я уверена, что в 8 вечера ни о каких автобусах не может быть и речи. Вопрос только в том, что он предпочтёт – провести ночь с нами (в нашем гесте) или уехать в Ревалсар на такси. Эх Сонам, Сонам, холодным мужчинам – холодные женщины…
Пенджаби дхаба на поверку оказалась дхабой в южноиндийском стиле: 4 стола, все забиты, рассиживаться не принято, только поел – будь добр, свали, освободи место другим. Всё забито. Но уже поздно и темно, искать едальню другую небезопасно. Стоим под дождём и ждём места. Наконец, место освобождается. Подходит мальчик. Разумеется, не бельмеса по-английски. Под потолком висят на картонках таблички, по-видимому, с названиями блюд, которые можно съесть. Из всего я могу прочитать только слово «кхир», что такое этот кхир – я не знаю, а эти ребята и не объяснят. Ладно, если что, закажем кхир, там видно будет. Готовят прям тут же, на открытом огне несколько котлов гигантских. Повар заигрывающее подзывает меня, сую нос во все кастрюли. Ни хрена не понимаю – однородное месиво и варево, он мне очень, очень - очень быстро скороговоркой говорит, что это. Я же жрала это месяц в Тамил Наду, я должна знать, мне надо отчётливо услышать и я вспомню – что это. Дхире дхире болие! (Говорите медленнее). Чувак, видимо, охренел от моего хинди, рот открыл от удивления и замолк (это я сейчас понимаю, что надо было сказать «дхире дхире боло», потому что болие – это типа как у нас на «вы», обслуге в дхабе «вы» не говорят, у малого был разрыв шаблона). Подходит мальчик, членораздельно произносит: «дал» (это либо горох, но скорее блюдо, приготовленное из гороха, типа похлёбки), слава тебе, Шива, ну хоть дал, хотя в этом месиве в котлах даже не видно, что это дал (на вид совсем не как русский горох), Наташка не выдерживает, говорит мне, что она щас на русском с ними всё устроит. Я прошу её взять дал и чапатти (лепёшки), она тоже лезет во все котлы, кроме дала берёт ещё какую-то хрень, на вид из бобов. Мальчик из обслуги посчитал деньги, уюзанные настолько, что больше походят на тряпочки, нежели на деньги, поковырял в носу, почесал во всех местах, этими же руками хлобысь чапаттину мне на блюдо, поварешкой дал и другую смесь в тарелки. Как же обожаю Индию! Из ведра налил воды в стаканы. Вот на юге мы пили эту воду из ведёр, так как не везде была бутилированная. Страшно только в первый раз. Потом видишь, когда 2 грязных пальца опускаются в два стакана, вся рука погружается в ведро с водой, и вот ставятся 2 стакана, наполненные водой неизвестного происхождения. А жара такая, что плевать, что лишь бы вода. Местные пьют, им ничего, у них же иммунитет. Кстати говоря, ничего нам тогда не было с той воды. А жрачку клали на пальмовые листы, предлагали, правда, газетку, в которой до этого не пойми что было завёрнуто, но мне лист пальмы как-то чище казался. Но тут теперь мы не на юге, а в Химачале, на севере, так что мальчика просим воды бутилированной принести. По сути, ели мы масала досу. Я Наташку несколько раз предупреждала, что это адЪ, чтобы губами ничего не касалась, но Наташка любитель практического опыта, через 5 минут сказала, что губы жжёт не щадно, невозможно терпеть, и облизнула их. Ой зря. Глаза у неё округлились. Спустя 2,5 года очень даже ничего мне показалась эта масала доса. Мальчик подал ещё лепёшки. Дождь стучал по крыше уютной дхабы. Было так по-домашнему тепло, уютно, сытно, вкусно, так по-индийски шумно. В который раз почувствовала себя дома, почувствовала себя спокойной и счастливой. Дом там, где тебе хорошо. Я всегда чувствую себя как дома среди местных. Как же я люблю индийских людей! В этой дхабе никто не пялится, люди среднего достатка, не бедняки (ага, я позже узнала цены – беднякам такое не осилить). И тут, нарушая мою внутреннюю идиллию, входит Сонам. Насквозь мокрая футболка, мокрое лицо, улыбка до ушей и капли воды в волосах. Разумеется, он никуда не уехал! Кто бы сомневался. Если он сказал, что в 19.15 последний автобус, козе ясно, что в 20.00 он не уедет, чего было мозги парить, сразу бы пошёл с нами. Хотя он сказал, что нашёл автобус, который едет через Чандигарх, и что в Ревалсар пребывает только к утру. А смысл? До Ревалсара час езды! Конечно, ему не хотелось плутать. Я не стала спрашивать, почему он не уехал на такси, по его словам, такси стоило бы ему 400-600 рупий, впрочем, он не прав. За 100-150 уехал бы на рикше. Мне становится любопытно, из-за кого из нас он остался. Садится рядом с Наташкой. Потому что хочет сидеть с ней или потому что хочет смотреть на меня? Неужели ему с Наташкой интереснее, она же ведь почти не говорит на инглиш. Чёрт его разберёт. Спрашиваю его, что такое кхир? Это сладкая рисовая каша с кокосом, кешью и специями, подаётся холодной. Вот значит что мы ели у Ашока в гостях. Заказываем и кхир – это очень вкусная, потрясающе вкусная вещь. Это десерт. Сонам заботливо просит нас не пить поданную воду, а мы не пьём, мы ждём нашу воду в бутылках. Вокруг запах еды и благовоний, навоза. Этот ни с чем несравнимый индийский запах: специи, навоз, благовония, фрукты и цветы. Это запах говорит о том, что ты находишься в космосе под названием Мата Бхарат (мама Индия). Я рада, что Сонам вернулся. После ужина идём селить Сонама в наш отель. Манагер просто зверь – за сингл дерёт с Сонама 500 рупий, мы за дабл платим 400. Сонам говорит, что он местный, пытается говорить на хинди – манагер не реагирует. А вот и не буду я влезать, он - мужик, пусть сам решает свои проблемы, он знал, на что шёл, я даже не сомневаюсь, что это для него ощутимая сумма, но я девочка, девочки, особенно в Индии, да и в Азии вообще, стоят в сторонке и молчат, когда мужчины разговаривают. Наташка понимает, в чём дело, пытается влезть, я молчу, не буду я переводить. Мы, иностранки, заселились за нормальную цену, если он – местный (6 лет в стране, плюс всё-таки он азиат, а не европеец) не может у этого индуса нормальную цену взять – то грош цена ему в базарный день. Наташка предлагает ему пойти в другой отель, но Сонам говорит, что ноу проблем. А мы-то знаем, что в другом отеле ему предложат клоповник и вонючую клетку за те же деньги, тут хоть чистый по индийским меркам номер будет. Идём в номер к Сонаму, типа посидеть. Сонам обожает европейскую музыку, я не люблю. Включает нам битлов, я не знаю ни одной песни битлов, но перевожу Наташке слова, хотя она подпевает, не зная о чём. Наташка не выдерживает и спрашивает Сонама, почему он ни разу не предложил нам гаш. «Я думал, вы не курите, да, конечно, угощайтесь», и начинает крутить второй косяк. Я до сих пор не понимаю, почему он это сделал – то ли потому что он для нас похуже хотел скрутить, то ли, наоборот, из вежливости начал новый делать, типа европейки не будут с ним один косяк курить. Мы с Наташкой живо ему объяснили, что мы простые девчонки, стали радостно курить один на всех. Сонам – не Ашок, мне после него курить не противно. И мы же типа друзья. У Сонама разрядилась батарея, он просит Наталью принести шнур, она уходит за шнуром. Мы остаёмся вдвоём. Смотрим пристально друг на друга, ощупываем глазами. Ни за что я не сделаю первого шага. Хватит с меня этих индийских влюблённостей. Сонам отводит глаза – слабачок. Мне очень хочется к нему прикоснуться. Это как шоколадка, лежит перед тобой, распакованная, ты на неё смотришь, смотришь, ты же хочешь шоколадку, стоит только протянуть руку – и бери её, она твоя, такая вкусная, сладкая, восхитительная. Такие же терзания я испытываю, находясь с Сонамом на расстоянии каких-то 20 см. Но я не беру шоколадку, она вредна для здоровья, от неё будут болеть зубы, разовьётся кариес, вылезут прыщи на лице. Я не хочу, чтобы у меня в душе появились прыщи или кариес. Но я обожаю шоколад, я накидываюсь порой на него и жру по 2-3 штуки за раз, не могу ничего с собой поделать – это сильнее меня. Воля моя слаба, Сонам - притягательный шоколад. Но тут возвращается Наташка. Даёт Сонаму провод. И…о нет, она начинает заплетать Сонаму косичку. Вот так да!!! ААААААААААААААААААААААААА! С её-то колокольни понятно, ничего такого. Но я бешусь, я как тигр в клетке. Идите все в лес, а я иду спать. Наташка уходит за мной. Сонам говорит, что принесёт шнур через час, а то утром он может забыть, и он встанет рано-рано.
Зайдя в номер, мы с Натахой делимся ощущениями – у меня в голове вертолёты, всё плывёт вокруг, будто перепил, только сознание чистое, а предметы плывут, у Натахи тоже самое. Гаш был какой-то вонючий и горький – где Сонам такую дрянь взял. И если это приход, так нафиг такой приход нужен, валяемся как дуры поперёк кровати. Говорю Натахе идти в душ первой, хочу, чтобы Сонам пришёл отдавать зарядку, когда я буду в душе, и чтобы мы с ним больше не увиделись Н_И_К_О_Г_Д_А, иначе я за себя не отвечаю. Пялюсь в потолок, в вентилятор, прислушиваюсь к голосам с улицы. Бредовые мысли посещают: в номере есть телефон – позвоню-ка Сонаму, позову в гости, но понимаю, что не помню номера его комнаты. Быстрей бы пойти в душ, у меня вентилятор перед глазами крутится, хотя он выключен. И всякие бредовые мысли в голову лезут, что вот если сейчас накосячить с Сонамом, то потом перед собой можно оправдаться, что дело было по укурке, а его я никогда больше не увижу. Но как-то косячить не хочется, хочется любить. Наташка кричит из душа, что в душе только холодная вода и бр бр бр ей мыться, я ей предлагаю использовать ведро и ковшик, Наташка недовольно бубнит, не любит она мыться в индиан стайл. Наконец, душ свободен, и я ухожу. Мне раз двадцать, как минимум, кажется, что приходит Сонам, я специально делаю всё медленно. И вот в дверь мне стучит Наташка и говорит, чтобы я не выходила голой – у нас гость. В меня как бес вселился, безумно хочется выйти голой, абсолютно голой, совсем голой, но это детский сад какой-то, напялила свою пижаму, что по индийским меркам почти голая и вышла. Сонам отвёл глаза. О как! Всё веселее и веселее. Сонам курил очередной косяк, стряхивая пепел в стакан.
- Почему расплёл косу, которую Наташа заплела?
- я принимал душ, не хотел мочить волосы.
Запускаю руку в его кудри, он разве что не мурлыкает, как сытый тигр. Сидим, тупим, молчим. И долго так сидеть будем? Говорю Сонаму, что его гашиш редкостная дрянь, от которого голова болит. Но он не курит биди, а курить ему охота. Наташка говорит, что хочет спать. Я ожидаю, что Сонам спросит меня хочу ли я спать и если нет, предложит потупить в его номере, но Сонам резко встаёт и уходит, так резко, что я даже не успеваю встать с кровати. В дверях прощаемся, пожимаем друг другу руки. Сонам, ты тормоз!!!! Он уходит. Разочарованно выдыхаю. Через несколько минут звонит телефон – это Сонам. Говорит, чтобы мы закрылись на все замки, не реагировали ни на какие стуки в дверь, никому не отпирали. Неужели мы похожи на лохушек? Беспокоится о нас. Пожелали друг другу спокойной ночи, я ждала продолжения, но он повесил трубку. Тут Наташка начинает подливать масла в огонь:
- Насть, он позвонил, он хотел тебя услышать, ведь я не говорю по-английски, он знал, что ты ответишь на телефон. Он просто стесняется, но он тебя хочет.
- Наташ, не пари ерунды, он просто за нас беспокоится. Индус бы давно уже из штанов выпрыгнул, а этот спокойный такой, я думаю, в Ревалсаре у него есть подружка.
- Я тоже так думаю, тибетские девки красят глаза, носят каблуки и одеваются по-современному, скорее всего, у них и в сексуальном плане всё современно…
- А Сонам к тому же и красивый.
- И неглупый.
- И такой милый
- Да, чертовски милый.
- И меня не хочет!
- Глупости не говори. Он буддист, у него всё по-другому. Он здесь и сейчас живёт: было хорошо – хорошо, это прошло – ну и пусть прошло, у него всё на самотёк. Он ни к кому и ни к чему не привязывается, его религия его этому учит.
- Да, пустота внутри, ни о чём не жалеть, только момент «сейчас» и ничего кроме.
- Тебе надо пойти к нему в номер.
- С чего бы это?
- Ну с того, что как-то скучно, чтобы было завтра утром над чем поржать.
- Тебе в Дели не хватило поржать утром?
- В Дели другое было.
- Угу. Другой я бы сказала. Наташа, то есть ты хочешь, чтобы я пошла к Сонаму сейчас, чтобы тебе утром было над чем поржать?
- И по этой причине тоже. Ты ведь тоже ржала надо мной в Вашиште, а я над тобой в Дели – мы квиты.
- Значит, мне не надо идти.
-Надо, чтобы ты потом не жалела.
- Если бы я жалела, что не пойду, я бы сейчас уже там была.
- Иди бегом, пока он не уснул.
- А если у него девушка есть?
- Вот и узнаешь…
- Да ну бред какой…
Ещё очень долго продолжается в таком духе, мне интересно, как далеко зайдёт Наташка, я-то абсолютно уверена, что никуда не пойду, просто потому что мне этого не надо, когда мне надо, я просто делаю и всё. Чтобы потом не жалеть. Вспоминаю, как я делала что попало в Варанаси и в Дели, и ничуть не жалею, если бы была возможность прожить снова – всё сделала также. И это главное – никогда не жалеть о содеянном. Ещё несколько раз Наташа настоятельно рекомендует мне пойти к Сонаму, мы смеёмся как ненормальные, припоминая дружбы народов: непалец, индиец, а вот бутанца для коллекции не хватает – собери все народы Азии и получи приз – депортацию за непристойное поведение. В комнате напротив на всю катушку орёт телевизор, мы затыкаем уши берушами и ложимся спать.
Я не могу уснуть. Вспоминаю Галчонка. Он живёт в 10 км от Ревалсара, каждый день к 8 утра он приезжает в свою дхабу, целыми днями чистит, моет, готовит, часов в 10 вечера он уезжает домой. И так целыми днями без праздников и выходных. Почему, почему он при этом не озлоблен на мир, почему он не ненавидит людей, почему он всегда мил, добр, приветлив, улыбчив и готов помочь? Почему на лице у него нет отпечатка хронической ненависти к миру и угрюмости? Почему я всегда устаю так, что готова убить любого, кто передо мной садится в метро, почему я не могу быть такой, как Галчонок? Почему меня бесят люди – тупые унылые алчные твари. Перед глазами стоит картинка: лагерь бангладешских беженцев под мостом – нищета, грязь, убогость. Дети улыбаются, копошатся в грязи, женщины смеются, переговариваются, стирая бельё в реке. Они принимают свою судьбу как данность, а не думают о собственном несчастье. Все эти люди гораздо лучше, мудрее, счастливее меня. Они принимают этот мир таким, каков он есть, не выливая на него грязные чёрные краски и помои, они не искажают мир отравой своего восприятия. Мне их не жаль, я им завидую. У них голова устроена по-другому. Я боялась, что Сонам меня отвергнет. Ну и что, что я иностранка, он не обязан меня любить. А ещё я боялась даже больше, что он не отвергнет меня, просто потому что женщине не прилично отказывать. Я бы не пережила, если бы моё эго вновь растоптали. Но я же не есть эго, а я постоянно путаю себя и эго, это моя ошибка – от того я так несчастна. Слёзы стекают на подушку. Я перманентно страдаю, потому что сама позволяю себе страдать. Будда говорил: нужно отречься от всего, от эго и перестать страдать, жизнь есть страдание. Индуисты так не считают. Если бы моё эго победило, я бы встала и пошла к Сонаму, чтобы убедиться, какая я классная, или же убедиться в обратном. Но Сонам этого не заслужил, он очень милый и добрый мальчик, не заслужил он, чтобы какая-то стерва за счёт него свои внутренние проблемы разрешала. Поеду непременно снова в Варанаси, буду вместе с тётками стирать бельё в Ганге – отличный способ очищения сознания. Говорят, бог везде, но я его только в Варанаси чувствую.