Щёлк

У него злые, чёрные глаза; тускло-рыжие с вкраплениями седины волосы, жёсткие, как собачья шерсть; костистое лицо; прямая спина и такие длинные пальцы, что, сложи он их щепотью, в получившейся «клетке» могла бы жить канарейка.
Когда он приходит, первым, что я делаю, обычно становится попытка его ударить – как правило безуспешная. Затем я говорю ему:
– Убирайся, сама разберусь!
Он скалит в ответ острые зубы, желтоватые, как старая слоновая кость, и поворачивается ко мне спиной.
У меня в кармане всегда есть нож, или кастет, или шило – на худой конец. Но он всегда поворачивается ко мне спиной. Хоть и знает, как я его ненавижу.
– С кем ты там разговариваешь? Шиза догнала? – спрашивает очередной придурок. Такие как этот, всегда до зевоты однообразны в высказываниях... Не понимаю, почему они вечно ко мне цепляются? Я не богатая киска, которую можно было бы «пощипать», а то и присунуть ей в каком-нибудь тёмном проулке. Не какая-нибудь неформалка, вызывающая желание настучать кирпичиком по маковке, чтобы не выпендривалась. Не крутая гопница-танк или кто-то вроде, чтобы хотелось показать свою крутизну, победив меня в не особенно честной драке.
Я просто иду за хлебом. Или с работы. Даже не особенно поздно иду, чтоб им всем!..
– Ага, догнала, – говорю я кандидату в трупы. Мой тощий дьявол-хранитель, неторопливо приближается к гопнику, раскачиваясь, приседая и перетекая с места на место так, словно вместо ног у него стальные пружины. Чёрт его знает, может, так и есть. – Сейчас и тебя догонит. Вали, пока цел, послушай опытную меня.
Они никогда не слушают. В наше время отвратительно поставлено обучение основам магической безопасности – никто не поверит в опасную магическую хрень, пока та не сожрёт товарища. И то ещё посомневаются...
– Ты чо, наркоша чтоле? – намеренно выламывая слова, тянет смертник. Рыжая с проседью голова поворачивается в мою сторону на тощей шее, как на шарнире. Залитые смоляной чернотой раскосые глаза вопросительно щурятся.
– Как же я ненавижу этот «падонкаффский» сленг, – тоскливо тяну я. – Ну хоть бы один говорил по-русски...
Я никогда не говорю ему «фас», или «можно», или «убей». Да он и не нуждается в таких прямых указаниях – достаточно тона голоса или выражения омерзения на лице.
– Ты чо... – начинает неудачливый грабитель и осекается захлебнувшись даже не болезненным – удивлённым вскриком, когда пальцы-клетки смыкаются на его горле.
Я не знаю, что именно пожирает демон – душу, жизненную силу, ману, ци или ещё какую хрень. По крайней мере, не плоть и не кровь точно – и на том спасибо. Не люблю я всю эту расчленёнку.
– Ну что, доволен? – раздражённо интересуюсь я у рыжего. Он роняет труп бледного до синевы парня на грязный, смешанный с солью снег и скалится в сытой усмешке. – Скотина. Это ведь ты что-то сделал, чтобы они на меня нападали, ведь ты же! А потом приходишь и типа спасаешь. Пожрать ты приходишь, спаситель хренов!..
Он не делает ни шага, но вмиг оказывается рядом со мной. Длинные паучьи пальцы смыкаются на моём горле – так нежно... Я закрываю глаза, каждый раз закрываю глаза... хоть и знаю, как он меня ненавидит. Это тоже традиция, как и мои несправедливые обвинения.
– Лезвия ножниц тоже не рады друг другу, – говорит он.
– Но чего они стоят по отдельности? – говорит он.
– Пока мы остры – мы нужны Ему, чтобы срезать больные побеги, – говорит он. – Щёлк. Понимаешь?
– Понимаю, – говорю я. Скашиваю глаза на труп. – Щёлк. Щёлк-щёлк.
Он улыбается, не размыкая длинных тонких губ, на миг сжимает пальцы так, что мне становится нечем дышать – и отпускает.
– Ты не помнишь, куда я шла? – спрашиваю я.
– Хлеб. Молоко. Геркулес. Что-нибудь к чаю. И вызови труповозку.
– Без тебя знаю.
– Пока-пока, ягнёночек-на-приманку.
– Иди в жопу.
Он исчезает сразу, целиком, без всяких там тающих в воздухе улыбок или клубов дыма.
Я поднимаю с земли сумку – и зло пинаю мертвеца в бок. Этот дохлый урод мне лямку оторвал... правильно Щёлк его сожрал.
«Хлеб, молоко, геркулес... печенек взять или зефира? Ах, да. Пока не забыла...»
– Алло? – ткнув в кнопку экстренного набора и прождав гудки, говорю я. – Скорая? Тут человеку плохо, он лежит на земле, не шевелится, и он синий!.. Нет, не пьяный! У него губы синюшные... дыхание? Не знаю, я боюсь его трогать, а вдруг он умер!..