Новая девочка

Новенькую невзлюбили сразу. Стоило ей появиться на пороге в сопровождении учителя, как все взгляды обратились к ней с неприязнью и насмешкой. Ребята презрительно разглядывали и ее старую форму, и видавший виды облезший портфель, который она держала перед собой обеими руками. Вся ее фигура выражала нерешительность и смущение. Да еще и имя у новенькой оказалось до ужаса дурацким: Мирослава Огнева. Именно так ее представил классу учитель. «Это ваша новая одноклассница, Ми… Мило… Мирослава Огнева. Уверен, вы с ней хорошо подружитесь». Нетрудно догадаться, почему по классу стали разноситься недобрые смешки. Трудно сказать, чем могла быть вызвана такая синхронная неприязнь всех двадцати восьми человек четвертого класса, но факт оставался фактом: с первого же дня этой девочке суждено было стать изгоем. И ознаменовалось это событие тем, что, когда Огнева направилась между парт к своему месту, Васил Тодоров поставил ей подножку. Она споткнулась, но не упала, только выронила свой страшный портфель, из которого посыпались книжки и тетради. Дети засмеялись. Покраснев, новенькая под хихиканье всего класса собрала учебники и с независимым видом, как ни в чем не бывало, заняла свое место за последней партой. Никто не чувствовал к ней никакого расположения.
 Наружность новой ученицы нисколько не красила ее в глазах одноклассников, хотя всем своим видом она внушала скорее симпатию, нежели отвращение: зеленоглазая, с подхваченными ленточкой волосами цвета позднего меда, с круглым смазливым личиком, украшенным на носу и щеках небольшой россыпью веснушек, она принадлежала к тому типу девочек,  которые к шестнадцати годам и выпускному классу становятся объектом тайных фантазий всей учебной параллели. Очень скоро к ней навеки прилепилась кличка «Рыжая», одновременно заменяя ее странное имя и давая неиссякаемый источник для бесконечных обидных дразнилок. Новенькая не обращала на них внимания, но если донимали особенно сильно, могла показать зубы: швырялась книгами или лезла на задир с кулаками. Так как нанести особый урон она не могла, это лишь пуще прежнего веселило одноклассников. Однако в общем-то она была тихонькой, довольно спокойной девочкой, и спустя какое-то время, как это водится у ребят, ее оставили в покое. Возможно, на Рыжую и вовсе перестали бы обращать внимание, если бы не одна вещь, которая взбудоражила и окончательно восстановила против нее всех.
  Кто-то заметил, что Рыжая как будто всегда точно знает, когда вызовут именно ее; частенько на перемене вместо игр ее видели, погруженной в учебник, и на следующем же уроке ей выпадало отвечать у доски. Порой она сама говорила, что вот сейчас спросят ее. И действительно – Огневу тянули к доске, и она отвечала, четко и безошибочно, словно была готова к этому заранее и знала все вопросы наперед. Одноклассники недоумевали, а повторялось это день за днем, и вскоре все начали потихоньку озлобляться. Злость была вызвана завистью к такой везучести. Рыжей не давали проходу, ее трясли, тормошили, требуя немедленно признаться, в чем тут фокус. Она не могла ничего объяснить и только пожимала плечами. «ЭТО возникает само у меня в голове» - вот и весь ответ, который, конечно, ровно никого не насытил и ничуть не уменьшил запала наседавших соучеников. Никто ей не верил. И после такого фортеля житья Рыжей в стенах школы окончательно не стало.
  Известно о ней было немного. Только то, что родители ее недавно утонули, путешествуя на корабле по какому-то курорту, и Огневу забрала к себе единственная родственница – тетя, сестра отца. Вместо того, чтобы вызвать к сироте сочувствие, это обстоятельство только еще больше раззадорило других детей и дало им новый повод для насмешек. А дело было в том, что тетя Мирославы имела в городе репутацию не самую располагающую, да вдобавок была хорошо известна всем и каждому.
   Василиса Огнева слыла до крайности странной особой; никто не знал, чем она занимается, но жила госпожа Огнева, судя по всему, припеваючи. Не стоит даже упоминать, какое сильное впечатление производила на скромных жителей болгарского городка шикарная двухэтажная громадина Огневой: дом, сверкающий яркими огнями, с большими широкими окнами и верандой, увитой плющом и виноградом. Поражал великолепием и сад с переплетением дорожек, густо посыпанных гравием, изящные кованые качели и ажурные беседки… Поместье словно сошло с картин русских художников о жизни дворянства. Ходили слухи, что Огнева собственноручно отправила на тот свет всех своих троих мужей, подсыпав каждому яд, и умирая, они, не подозревая ни о чем, оставляли ей целые состояния в наследство. И хотя это были обычные сплетни, их вполне хватило для того, чтобы Василису Огневу начали сторониться. Никто не мог с уверенностью сказать даже, сколько ей лет; одни утверждали, что она живет здесь с незапамятных времен, и ей никак не меньше пятидесяти, другие в ответ крутили пальцем у виска и возражали, что Огнева очень молода и еще не перешагнула тридцатилетний рубеж. Как бы там ни было, это только прибавляло толков и слухов, делая из хозяйки роскошной, хоть и несколько мрачной усадьбы настоящую загадку. Она нечасто выходила в свет и едва ли переживала насчет такого положения дел. По-видимому, это ее даже устраивало. Молва приписывала Огневой очередное замужество, на сей раз с сыном одного богатого ресторатора, как вдруг на горизонте появилась маленькая рыжая девочка, дочь ее безвременно ушедшего брата, о котором знали только то, что годы и годы назад он уехал в Россию, да так с тех пор и не появлялся. И хотя все знали, что Огнева пересекла всю страну, чтобы заботиться о племяннице и приняла ее очень ласково, отношение к ней горожан ни на йоту не изменилось. Дети знали все это от родителей, а когда открылось, что Рыжая – племянница «той самой Огневой», которая жила на отшибе и, по слухам, отравила каждого из своих супругов, их издевки над девочкой стали просто невыносимыми для нее. Особенно старались три мальчика – как водится, главные заводилы в классе. Братья Тодоровы, Васил и Игнат – потому что были хулиганами и любили помучить тех, кто был слабее их, а Коле Димитрову Мирослава немного нравилась, и таким образом он проявлял свою симпатию к ней.  Они изводили девочку глупыми насмешками, обзывали «рыжей дурой», не упускали случая толкнуть или поставить подножку. Особенным шиком считалось огреть ее по голове портфелем – да так, чтобы на глазах у нее непременно выступили слезы. Рыжая не фискалила и не ябедничала, но и дать по-настоящему отпор тоже не могла. За мальчиками рвались и девочки. Их щипки и уколы были особенно болезненными, потому что касались погибших родителей и всех тех вещей, которых Огнева была лишена в связи с их смертью. Маленькие дети неразумны и безжалостны. Им всем, хорошо одетым, с новенькими портфелями и тетрадками, и в голову не приходило, каково это – остаться без матери и отца, которые все для тебя сделают и от всего защитят. Сиротство и горе Рыжей ни капельки их не трогало. Когда выходки одноклассников переходили всякие пределы и больше не было возможности их терпеть, слезы брызгали у Мирославы из глаз потоком, и она спрашивала:
- Скажите, ну что я вам сделала? За что вы со мной так?
- А за то, что ты – рыжая-бесстыжая! – следовал неизменный ответ, и все начинали смеяться. – А тетя твоя – ведьма, она тебя в печь засунет!
  Однажды, когда Рыжая выходила из школы вся в слезах, Тодоровы и Коля Димитров решили увязаться за ней, чтобы позубоскалить. Они шли следом за девочкой, пока она не миновала ворота школы, а затем Игнат запустил в нее огрызком яблока.
 - Рыжая, ты так торопишься домой? – пропел он, когда она обернулась и увидела всех троих.
 Ее глаза остановились на секунду на Коле Димитрове, потом обежали остальных.
- Я бы на твоем месте не торопился, - добавил Васил. На его лице расползлась недобрая улыбка. – Лучше уж жить в школе. Все лучше, чем идти в логово к ведьме!
 Игнат и Коля хлопнули друг друга ладонями. Щеки у Рыжей мгновенно вспыхнули: когда она начинала хоть чуточку волноваться, сразу же краснела, как ни старалась это скрывать.
- Не всем везет родиться в богатой семье, придурок, - тихо ответила она. – Сразу видно, тебя хорошо кормят.
 Это был удар ниже пояса: Васил и в самом деле был достаточно толстым, и если бы не его драчливый характер и увесистые кулаки, еще неизвестно, над кем бы смеялись больше.
  Васил перестал смеяться и побагровел.
- Что ты сказала?
- Что слышал!
 Он подступил к ней и размахнулся что есть силы, намереваясь ударить.
 Но Рыжая опередила его и, к изумлению всей троицы, нанесла короткий и точный удар в Василово правое ухо.
Игнат и Коля остолбенели, а потом засмеялись.
 Васил пошатнулся и побледнел. Но его глаза опасно сузились.
- Тебе конец, - процедил он, вновь замахиваясь.
- Врежь ей! – воскликнул Игнат.
Рыжая попятилась назад, но вдруг ее глаза распахнулись, глядя мимо них, и она крикнула:
- Тетя Василиса!
- Старый прием, рыжая, - ухмыльнулся Игнат. – Так мы и поверили, что ведьма стоит у нас за спи…
- Эй, ребятишки, что у вас там? – спросил кто-то позади них.
  Васил отвел назад один кулак. Все еще держа его наготове, он оглянулся. И Игнат оглянулся, и Коля. У тротуара, высокая и очень худая, стояла, широко расставив ноги, женщина с копной густых рыжих волос. Руки она держала в карманах длинного изумрудно-зеленого плаща, а скуластое румяное лицо выражало любопытство и интерес.
- Тетя Василиса! – закричала Огнева, не плача, но почти. Она протолкалась между Василом и Колей. Ни тот, ни другой не попытались ее схватить. Все трое как один уставились на ее тетю.
  Она обняла Рыжую и ласково прижала девочку к себе. Потом оглядела ребят – и улыбнулась! Широко и приветливо, даже не стараясь спрятать улыбку.
- Привет, котенок. Я как раз думала, не зайти ли сегодня за тобой – скучно идти одной, а я бы составила тебе компанию. А это -  твои друзья?
У Коли вмиг похолодела спина от нехорошего предчувствия. Братья обменялись растерянными взглядами.
- Нет, - прошептала Рыжая и замотала головой. – Нет, не друзья.
- Наверное, вы играли, но мне придется забрать Славу. А ты, глупенькая, все переживала, что не подружишься ни с кем! Кстати, ты что-то говорил  о ведьмах? – спросила Василиса Огнева, посмотрев на Игната. Ее улыбка излучала дружелюбие и обаяние. – Проходите сказки, да? С детства обожаю их. А знаете, что в них самое замечательное?  Тот, кто творит зло, всегда получает по заслугам.
 Она снова оглядела их.
- Васил Тодоров, правильно?
Взведенная рука Васила повисла вдоль бока. Глаза удивленно вытаращились на тетю Рыжей.
- Игнат Тодоров?
Лицо у Игната вытянулось.
- Ты вроде помладше будешь, а ведь так и не скажешь, - взгляд ее перешел на Колю. – А ты кто, молодой человек?
- Откуда вы знаете, как нас зовут? -  хрипло выдавил Васил, но Огнева как будто не услышала его. Она все еще обнимала Мирославу за плечи. Она не смотрела на Тодоровых. Она смотрела только на Колю.
- Отвечай, когда я говорю с тобой, дорогой. Или ты хочешь, чтобы я сама сказала?
 Коле на миг показалось, что его просветили рентгеном. Наслышанный жутких рассказов о Василисе Огневой, ошеломленный ее внезапным появлением здесь и, наконец, тем, что она говорила, он мог только стоять, опустив голову, и чувствовать, как приливает краска к его лицу. Огневу побаивались все взрослые в городе, о детях и говорить нечего. А когда Коля все-таки решился поднять взгляд, то увидел, что глаза Огневой-старшей все еще устремлены на него. Но что это были за глаза! Ее узкие черные зрачки непонятно сжимались и расширялись… сжимались и расширялись… сжимались и расширялись. Будто медленное биение сердца. Коле вдруг стало очень страшно.
- Ди-ми… - подсказала Огнева, не отводя от него своих пугающих глаз.
- Ник… Ник-колай Димитров, - пролепетал Коля, не смея вздохнуть. Ему захотелось убежать отсюда, и как можно скорее.
- Такой молодой - и уже Николай? – усмехнулась Огнева-старшая. И хотя она, с хорошей улыбкой и приятным голосом, совсем не походила на ведьму из россказней горожан, способную совершить хотя бы одно из приписываемых ей дел, Коля подумал, что эти глаза со странными зрачками, живущими своей жизнью, он запомнил до конца дней своих.
  Она еще раз обвела взглядом мальчишек.
- Скажите мне, дорогие мои: вы, такие славные парни, не стали бы цепляться к тем, кто вас меньше и слабее, верно?
Все трое молчали, даже не буркали себе под нос. Только переминались с ноги на ногу.
- Я в этом уверена: это ведь была бы подлость и трусость, правильно?
Вновь она дала им возможность ответить – и порядочно времени послушать собственное их молчание.
- Если бы я поверила в такое, - мягко сказала Василиса Огнева, все еще улыбаясь. – Если бы я поверила, что вы цепляетесь к девочке, которая ниже вас на целую голову… Как вы думаете, что было бы?
Тишина. Тодоровы продолжали переглядываться, а Коля боялся поднять глаза. Боялся, что снова увидит сокращающиеся, как удары сердца, черные зрачки.
- Я БЫ ОЧЕНЬ РАЗОЗЛИЛАСЬ, МАЛЬЧИКИ.
Она повернула лицо Рыжей к себе:
- Они к тебе цеплялись, котенок?
У Коли Димитрова упало сердце.
«Пожалуйста, не говори ей! – безмолвно взмолился он, глядя на Рыжую. Страх накалился в нем до такой степени, что ноги стали ватными, а колени едва не подкосились. Эта женщина внушала ему почти ужас. От нее, несмотря на приветливый тон, веяло чем-то древним и… опасным. Очень опасным. – Не говори ей! Пожалуйста!»
Рыжая встретилась с ним глазами. Быть может, она услышала его мысли (Коле начинало казаться, что такое возможно). И едва-едва заметно кивнула.
- Нет, тетя Василиса, - тихо ответила она.
Коля облегчено прикрыл глаза.
Огнева улыбнулась ей сверху вниз, и Мирослава, хотя у нее на глазах стояли слезы, улыбнулась в ответ.
- Ну, сынки, вроде вам опасаться нечего, - сказала Огнева-старшая. – Слава говорит, что вы не делали ничего такого, что могло бы доставить вам лишние неприятные минутки в обществе ваших отцов. Славушка никогда меня не обманывает. Отправляйтесь по домам, мальчики.
Компании не оставалось ничего другого, как повернуться и разойтись.
Коля чувствовал затылком, как его просверливают взглядом. И боялся вновь когда-нибудь увидеть жуткие глаза Василисы Огневой: как будто вода, закручиваясь, всасывалась в глубокий омут. Он не рассказал бы об этом никому на свете. Даже родителям.
А еще он был рад, что они отделались так дешево.
На этот раз им повезло. У Коли было отчетливое ощущение, что их миновала серьезная беда.
Но этого оказалось недостаточно.
Тщеславный и страшно самолюбивый Васил не мог снести такого оскорбления: его приложила девчонка, приложила при всей компании, и он решил отплатить ей за это.
А потом случилось страшное.
                *   *   * 
- Ну и где она? Ты говорил, что рыжая будет здесь, - Игнат разочарованно пнул ногой камешек и  посмотрел на небо. Хотя было еще только четыре часа, из-за закрывших солнце туч казалось, что скоро стемнеет.
- Сейчас придет. Мы увидим ее, - ответил Васил. 
Все трое обменялись взглядами.
Школа уже почти опустела: остались только малыши, занимающиеся в кружке дошкольной подготовки. Ребята постарше разошлись давным-давно, но Васил заверил товарищей, что все пройдет как по маслу.
- Да ушла она уже, - протянул Игнат, поворачивая кепку козырьком назад. – Вчера подловить стоило…
- Здесь она, - Васил дернул брата за ухо. – Сегодня у нее волейбол там или что. Я слышал, как она договаривалась с тренершей, когда наливал чернила ей в сумку.
Игнат хохотнул и хлопнул брата по ладони.
- Но это так, просто разминка, - скрипнул зубами толстяк Васил. – Сегодня мы ей покажем, где раки зимуют.
-Она не накатила на нас тогда, - внезапно сказал Коля, не поднимая глаз. – Ну, когда… когда за ней Огнева пришла.
- Не накатила, факт, - подтвердил Игнат.
- Ну, предположим, это еще не факт, а гипотеза, -  глубокомысленно изрек его братец. – Может, дома и накатила… Откуда нам знать?
- А помните, что юродивый с Рыжей в воскресенье отчудил? – неожиданно спросил Коля. Братья принялись хихикать. Но Коле почему-то смешно не было.
  В воскресенье произошел случай действительно странный и интересный. Большая часть горожан, по обыкновению, собралась в церкви. Школьники ненавидели это место за всегдашнюю скуку и нудные проповеди.  У церкви, как всегда, топтался Гаврила-юродивый. Гаврила – вторая в городке знаменитость после Огневой-старшей и единственное развлечение обреченных на двухчасовую скуку в церкви детей в одном лице. Очень уж потешно он любил раскланиваться со всеми. «Бог с вами!» - таким было неизменное приветствие Гаврилы-юродивого, когда он клянчил у прихожан мелочь «Христа ради» или стрелял сигаретку. Внешность у него была прямо-таки импозантная: мятое опухшее лицо, мшистые брови, борода до глаз, пронзительный взгляд. Голова сидит на шее косо, вкривь. Из заштопанного кармана ветхого пальто в небо целится горлышко. Откуда он взялся и что с ним случилось – один бог знает, но у жителей города он пользовался известным уважением: то ли и вправду юродивый, то ли нет, но, говорят, в точку бьет, на три метра под землей видит.
  Обычно Гаврила был тихой, безответной личностью, по утрам обходившей всех своих многочисленных знакомых, чтобы обеспечить себе счастливое забвение днем. Но в это воскресенье показал себя с неожиданной стороны. Рыжая  проходила мимо, и юродивый внезапно вытянул ее костылем по спине.
- Сдурел? За что? – закричала она сердито. По красному лицу ее было видно, что ей не столько больно, сколько жутко.
- Ишшо узнаешь за что! – и ядреная, сводящая скулы ругань.
Такого буйства от набожного и безобидного пьянчужки никто не ожидал. Под хохот столпившихся зевак Рыжая отскочила от него, и они взирали друг на друга,  не произнося ни слова. Кто-то из зрителей вдруг заметил, как странно ведут себя глаза девчонки – сверкающие черные зрачки то сжимались до точек, то расширялись так, что почти поглощали собой зеленые ирисы. Страшный взгляд. Но Гаврила-юродивый, опершись на костыль, смотрел на Огневу так упорно, с таким испепеляющим презрением, что Рыжая заморгала, отступила, и зашагала прочь. Юродивый погрозил ей вслед костылем и пробормотал что-то вроде «Бесовщина проклятая… Как есть бесовщина, чтоб ей…».   
  После этой истории Рыжая вновь сделалась героиней дня. Но если до этого ее донимали только сверстники, то теперь к ним в какой-то мере присоединились и взрослые: на смену жалости к новоприбывшей сироте пришло настороженное недоверие. Даже дворовая собачка Волчок (она же Шарик, Жучка и Белка – каждый звал ее, как хотел), всегда дико радовавшаяся всем – и та крысилась на нее. Люди сочли и это недобрым знаком.
 «Не зря Гаврила разошелся, - шептались между собой горожане. – Ох не зря, неладное что-то в девчонке есть». Все это обещало стабильный прогноз: количество изгнанников в городке увеличилось ровно на одного.
- Ха-ха, представляю, какое у нее было лицо, - веселился Игнат. – Когда Гаврила-дурачок ее костылем!...
Коля не разделял его веселья. На его взгляд, это было не смешно, а жутко. Ужасная сцена с юродивым у церкви, фокусы в школе, родство с Огневой-отравительницей – прокручивая в голове эти моменты, Коля чувствовал, как в душе у него поднимается какой-то страх перед  Славой Огневой, которая, вдобавок, нравилась Коле. Об этом он боялся даже заикнуться – не дай бог кто узнает! Стыда потом не оберешься. И Тодоровы спуску не дадут – сразу обзовут «девчоночником». 
- Послушайте, может, не стоит, - тихо и неуверенно проговорил Коля. – Втроем на одного, да еще и девчонка… Стыдно как-то…
- Вон она! Вон она! – Васил даже на месте запрыгал: там ему не терпелось поквитаться с Рыжей.
И действительно: эти рыжие лохмы не спутаешь ни с чем. Коля даже с такого расстояния увидел ее старую вытершуюся кожаную куртку и драный, со сломанной безнадежно застежкой портфель. Иногда он задавался вопросом: если Огнева живет в таком шикарном доме, то почему ей не по карману купить Рыжей  нормальный портфель и шмотки? Неужели она не видит, с чем та ходит в школу?
 Поразмыслив, Коля пришел к выводу, что Огнева, плюс ко всему прочему, еще и скряга. 
 Он не сомневался, что братья тоже разглядели ее, потому что их лица моментально скривились в совершенно одинаковых гримасах. 
- Нищенка, - презрительно сказал Васил.                               
Рыжая направилась к воротам, но потом на полпути остановилась и принялась возиться – по-видимому, с застежкой на портфеле.
- Ну наконец-то, - сказал Игнат.
Васил кивнул, и троица двинулась к Огневой.
- Мне кажется, рыжая-бессстыжая, ты забыла извиниться! – протянул Васил  сладким голосом.
 Рыжая выпрямилась и окинула всех троих удивленным взглядом. Васил, нагло ухмыляясь, подошел ближе.
- С чего это я должна перед вами извиняться? – хмуро спросила Огнева. Ее глаза метнулись вбок – понятное дело, испугалась. И бежать некуда. Коле в глубине души стало жаль ее.
- А с того, - глаза второго Тодорова сузились. Неожиданно он обеими руками ухватил девочку за волосы. И дернул.
- Ой! – почти взвизгнула Огнева. И словно бы не только от боли, но и от злости. И вырвалась таким рывком, что чуть не упала. Тодоровы захохотали. Коля хотел заступиться, даже шагнул к ней, но, подумав о том, как нещадно его будут высмеивать  приятели, нерешительно отступил. Он надеялся, что братья не заметили это движение.
- Зачем вы это? – закричала на них Рыжая, вспыхнув лицом, и едва эти слова вырвались у нее изо рта, Коле Димитрову показалось, что он слышал их уже тысячу раз прежде. Да это так и было. Поэтому он прекрасно знал, какой будет следующая реплика.
- А потому, что нам так нравится, рыжая, - ответил Игнат.
- Как ты думаешь, тебе стоило  в тот раз драться? – издевательски-задумчивым тоном спросил Васил.
Внезапно он змеиным движением протянул руку и шлепнул Огневу по лицу. Она качнулась, а братья снова расхохотались.
- Тебя давно пора проучить, - сказал старший Тодоров. – Меня от твоей рыжей морды воротит.
 Все трое сдвинулись. Огнева уронила свой истрепанный портфель.
 На самом деле все чуточку вышло из-под контроля. Они не планировали такого. Коля думал, что они просто немножко не рассчитали силы. Когда в плече у нее раздался отчетливый щелчок, они отскочили от нее, испугавшись, что перестарались и сломали ей руку. Огнева сидела на земле, маленькая, жалкая, бессильно прислоняясь спиной к обшарпанной стене. Лицо у нее было пепельно-серым. Черные круги шока опоясали ее глаза, придав ей сходство с енотом. Из одной ноздри сочилась ниточка крови. Левая рука, та самая, в которой вдруг что-то хрупнуло, лежала поперек живота, локоть этой руки она поддерживала правой ладонью.
Коля едва не плакал от страха (что ему теперь будет?) – но и от горя: ее левая рука, казалось ему, была не просто сломана, а наполовину вырвана из плеча. Ему внезапно вспомнилась жареная воскресная курица, и как щелкает дужка, когда ее вытаскиваешь. Что-то закрутилось у него в желудке.
 «Нам всем крышка, - подумал он, борясь со слезами. – Это крышка».
Отец убьет его на месте, если узнает, что он принимал участие в таком деле. А он принимал, и его роль была одна из ведущих: они с Игнатом держали Рыжую, пока Васил обрабатывал ее кулаками. Когда послышался неприятный хруст, он страшно перепугался. «Сломалась, зараза», - мелькнула паническая мысль. В припадке гнева Коле захотелось наброситься на этого придурка Васила, подведшего их всех к большим неприятностям, и хорошенько его отдубасить.
  А еще в душе ему было так жалко Славу. Он готов был заплакать, глядя на ее уродливое двугорбое плечо. «Как же это больно!» - подумал Коля, раскаиваясь, должно быть, первый раз в жизни.
 Словно прочитав его мысли, Огнева подняла голову.
 Коля увидел, как ее блестящие мутные глаза сверкнули диким зеленым огнем.
 Совсем рядом послышался ужасный скрежет…
 На шум быстро сбежались люди. Торчавшая из стены уродливым наростом облупившаяся труба, старая, тяжелая, проржавевшая с незапамятных времен труба, непонятно кем и для чего установленная, обрушилась вместе с куском стены и погребла под собой троих мальчишек. Когда несколько человек с трудом оттащили громадину, мальчики уже не дышали. Напротив них, подтянув колени к груди, сидела и плакала рыжая девочка с чудовищно вывихнутой рукой. Добиться от нее каких-либо сведений так и не удалось, и потому с кем-то отправили домой. Очевидно было, что девчушка все видела и теперь у нее шок. Поднялась шумиха. Люди носились по двору, ужасаясь случившемуся, кто-то порывался бежать за родителями, кто-то звал сторожа, гам стоял невообразимый. Женщины охали, причитали и плакали, мужчины качали головами и косились на злополучную трубу. Школа была ветхим зданьицем и не знала ремонта еще с тех пор, когда сами они сидели за партами. Решено было в ближайшее время на общие деньги горожан отремонтировать школу «от и до». От предложения не отказался никто.
- Гром не грянет – мужик не перекрестится, - сплюнув, процедил какой-то мужичонка в драном пальто. Это был неизвестно как забредший сюда Гаврила-юродивый.  Собравшиеся поддержали его одобрительными и грустными кивками.
Гаврила потоптался на месте. Потом медленно, с расстановкой перекрестил покойников, и, уже собираясь уйти, повернулся туда, где вдалеке высилась красивая темная усадьба. Погрозил неведомо кому костылем, сплюнул и заковылял прочь.
 
                *  *   * 
Василиса Огнева закончила читать заметку о случившейся трагедии, аккуратно сложила газету и, не выпуская изо рта сигареты, посмотрела на племянницу.
- Ну что, моя девочка, принцип понятен?
Мирослава быстро кивнула.
- Очень хорошо, - Огнева выдохнула носом струйку дыма и вновь стала задумчиво смотреть на покатые лесистые холмы. С веранды открывался чудеснейший вид на окружавшие городок холмы, которые благодаря закатному солнцу и красной осенней листве казались багровыми. Василисе Огневой нравилось любоваться ими. Особенно осенью, и особенно по вечерам, а еще больше – когда вечер переходил именно в эту фазу: до темноты осталось уже чуть-чуть, а небо по-прежнему ясное и красноватое от заката. Во многом благодаря пейзажу она и выстроила свою усадьбу именно в этом месте. Разумеется, на то у нее имелись причины и поважнее, но ведь эстетическое удовольствие пока никто не отменял? Какое-то время Огнева наслаждалась этим зрелищем, потом опять повернулась к Мирославе. И только тут заметила блестящие крупные слезы в ее глазах.
- Не смей плакать, - строго сказала тетя, глядя на нее сквозь дым, сощурив глаза. – Равнодушие – величайшее благо для нас, Избранных…
- Да, тетя Василиса, - Мирослава быстро вытерла слезы и воззрилась на нее с таким почтением, что Огнева смягчилась и подобрела.
- Нужно научиться управлять этим, девочка моя, - она почти с нежностью погладила девочку по волосам – таким же непослушным и рыжим, как у нее самой. У них с девчонкой много общего. И если судьбе было угодно их воссоединить, значит, так тому и быть. В ее силах помочь малышке. И она сделает все возможное и невозможное для этого. В конце концов, кому-то в семье должен же был передаться Дар? – Это отнимет немало времени и сил, но если ты научишься…
- То смогу стать такой, как ты?
Огнева улыбнулась.
- Возможно. Если приложишь усилия.
От взгляда голубых теткиных глаз с узкими, почти рысьими зрачками, у Мирославы мурашки побежали по коже. Девочка чувствовала огромную силу, исходившую от нее. Возможно, сказал тетя, когда-нибудь она сможет стать такой… Если будет стараться.
А она будет.
Непременно будет.
  Огнева-старшая потушила сигарету и встала в полный рост рядом с племянницей.
  Несколько минут обе молча смотрели на озаренный алым закатным светом солнца городок – высокая рыжеволосая женщина и маленькая девочка с двумя рыжими косичками. Со стороны легко можно было бы подумать, что это мать и дочь.
- Мы одна семья. Никогда не забывай о том, кто ты, Мирослава, - тихо сказала Огнева-старшая и приобняла ее за плечи. Впрочем, обняла очень осторожно, помня о недавней травме девочки. – НИКОГДА.
Еще раз погладив ее по голове, она ушла в дом.
Мирослава осталась одна на веранде.
 На самом деле ей не хотелось расправляться с теми мальчишками. Достаточно было бы просто как следует их припугнуть. Но они сами виноваты. Они заставили ее сделать это. На сей раз они зашли слишком далеко.
  Их пришлось наказать.
  Конечно, она немножко не рассчитала силы. Но ведь ей было так больно. Все вышло само собой. К тому же, это только начало. Тетя Василиса научит ее всему. Непременно научит, потому что они – одна семья. А в их семье никогда и никого не бросают. Ведь никогда не знаешь, в ком может проявиться….
  Слава поправила воротник своей далеко не новой кожаной черной курточки и вдруг вспомнила, как ей доставалось за эту вытертую куртку от Красимиры Сурчевой – дочери хозяев банка и обладательницы самых модных шмоток в классе.
«Ладно, Мирка, - подумала Мирослава Огнева, и уголок ее губ дрогнул в холодной усмешке. Холодной, жестокой усмешке, как две капли воды похожей на усмешку ее тети. – Я даю тебе последний шанс…»