Голая правда - часть 1

Часть 1.

Слух о том, что медсестра Верочка – тихоня и молчальница, проработавшая двадцать лет в хирургическом отделении, изменила мужу, достиг стен этой больницы раньше, чем виновница дошла до дома.

     Баба Зина – санитарка, отпросившаяся с утра навестить больную сестру, забыв о своем утреннем обмане заведующего, прямо с корзиной опят, на сбор которых ей и понадобился отгул,  примчалась рассказать об увиденном  своей товарке – кастелянше Серафиме.
    - Васька – шелапут, - взахлеб, разбрызгивая слюну через прорехи в зубах, рассказывала баба Зина,  - закинул меня утречком в лес, а сам поехал «бомбить». Грит, я, мамань, тебя на обратном пути подберу, ты, грит, выходи часикам к трем к памятнику. А я часы, вишь, забыла дома. Грибов-то набрала, да на солнышко смотрю. Прокараулю Ваську, пешем с корзиной переться придется. Ноги-то у меня не казенные. Вышла я к памятнику-то, а там наша Верочка с этим, ну, как его? Помнишь, под Новый год привезли, авария там была, ну у него еще дочь с женой погибли?

«Валь, - окрикнула она сестру на посту, - как фамилия того больного с сотрясением, который чуть не отравился на Новый год?»
- Максим Орлов, - откликнулась девушка, - чего это ты его вспомнила, и уже подойдя к сплетницам, добавила, - он сегодня к Александру Ивановичу приезжал на осмотр.
- Ой, ли? – рассказчица довольная тем, что слушателей стало больше, прибавила в голосе загадочности и продолжила, - ну, вот вышла я к дороге, а Васьки нет. Пнем мне, что ли стоять, я сошла в лесок, пожевала кой-чего, вдруг слышу, машина остановилась. А из нее этот самый Максим и наша Верочка выходят. Я притаилась под кустиками, гляжу, они к памятнику направляются. Тут я смикитила, кому тумбочку-то поставили. А Максим-то вроде шел-шел и прямо перед ней споткнулся, да как завоет. Я, ей-богу, перекрестилась с испугу. Ну, Верочка, знамо дело, утешать его взялась, она это умеет. Он, значит, плачет, а она его по голове гладит и приговаривает: «Все пройдет, все хорошо будет». Только, когда он поднялся, она не отошла в сторону, все гладит его по спине и гладит. А он вдруг сам не свой стал, развернулся, ухватил ее за плечи, я перекрестилась, думаю, сейчас удушит, такое зверское выражение на лице было. Но он не душить, а целовать начал. Верочка отворачивалась, да недолго. Он ведь здоровущий, даром, что больной. Подхватил ее на руки, да унес за дорогу в кусты. Я приподнялась, а тут Васька, как на зло, подкатил. Вот вам, девушки, и молчальница наша. И муж побоку. А то звонит ему, то и дело: «Алик я выезжаю, Алик, я буду через полчаса», - передразнила она Верочку.

   Пожилой хирург Александр Иванович, проработавший с Верочкой оба десятка лет, не сразу, но вслушавшись в рассказ через приоткрытую дверь ординаторской, резко встал и разогнал кумушек негромким, но грозным предупреждением:
- Это так вы, Зинаида Ильинична, сестру навещаете.
- Дык, я чо, я уйду сейчас. По грибы-то вы меня бы не отпустили, - оправдывалась старуха.
- Вон отсюда – грибы уж зачервивели от ваших сплетен.
- Вот вам крест, - баба Зина привычно осенила себя знамением, - это голая правда.
Серафима, качнув головой по направлению к двери, мол, уходи – не зли начальство, спряталась за дверями своей комнатки.
И баба Зина, подхватив корзину, стоявшую в дверях санитарной комнаты, ссутулившись, поплелась к выходу.
- И вам, Валентина, пора назначения выполнять, привыкли бездельничать.
Обиженная несправедливым упреком медсестра, поджав губы, подошла к столу и громко выдвинула ящик, где лежали листы назначения.

Александр Иванович плотно прикрыл дверь ординаторской. Но, взяв в руки историю болезни, задумался: значит, не все так ладно в жизни Верочки, как она показывает своим видом. А ведь он мог бы и сам догадаться. Не однажды видел во время перевязок синяки на ее руках и теле. Да интеллигентность паршивая не позволила задать ей вопрос в лоб.