Жизнь за плечами

Мне было около 7 лет, когда мать подарила мне рюкзак. По большому счету ничего примечательного в нем  не было: обыкновенный рюкзак непонятного цвета, напоминающего зеленый; у многих ребят были похожие. Стоял июль, до школьных занятий оставалось полтора месяца, духота была убивающая и потому никому из нас, детей нашего дома, не разрешалось гулять больше часа в день, строго с 9 до 10 утра, пока асфальт не начинал плавиться. Все остальное время я сижу дома в одиночестве. Моя мать на работе. Мне не скучно: у меня есть рюкзак. У меня нет новых игрушек, да и вообще, все вещи  в доме утратили свою привлекательность, потеряли это манящую силу, и магнит моего любопытства искал новый «металлический» предмет внешнего мира.
Рюкзак был новый, и меня привлекала только его новизна, запах магазина и картонная этикетка на лямке. Я решаю, что это будет мой спутник: я буду путешествовать, скитаться, и всегда рюкзак будет со мной.
    Когда в 17 лет я уходил из дома, рюкзак был на моих плечах. Я вспоминал слова матери, с которыми она дарила его: «Взрослый человек должен быть ответственным и ничего не должен забывать, все необходимое нужно носить с собой: никогда не знаешь, где придется оказаться». Теперь я был уверен, что мать не имела ввиду ничего глубокого, скрытого, но воображение мое плясало от любой, хоть сколько-нибудь подходящей пищи. Повзрослев, я понял, что воспринял все слишком буквально, но то, с какой торжественностью мне был вручен подарок, отпечаталось очень сильно. С первой секунды я смотрел на рюкзак как на что-то почти живое. По сути,  то, что можно почувствовать к любой вещи, (хоть к вилке на столе за обедом, если настроиться и долго смотреть) я чувствовал к подарку матери.
    Шли годы и из обновки рюкзак превратился в одну из таких вещей, которые позволяют нам почувствовать одновременно и статичность и бешеную скорость жизни: вещи, которые напоминают нам о первом доме, о мире собственного детства. Я стал тем человеком, которому неуместно ходить с рюкзаком на плечах: его сменила деловая сумка. Подарок матери лежал на верхней полке шкафа. Но со временем у меня появилась привычка складывать в него все, что необъяснимо, на каком-то подсознательном уровне казалось мне таким же ценным и дорогим. Что странно, важны мне были сами вещи, их вид, цвет, форма, а не воспоминания, что они вызывали. Иногда эти предметы представлялись, словно самими людьми, с которыми были связаны. Все эти мелочи, в действительности не теряя своего реального облика, внезапно оказывались в моих глазах человеком. Я даже думал иногда, может ли душа покойника поселиться в рождественской открытке, именной серебряной ложке или в шарике для настольного тенниса с умело выведенной на нем уменьшенной копией картины известного художника.
Когда я однажды решил переложить рюкзак в другой шкаф, то обнаружил, что у него уже довольно внушительный вес. Пересмотрев вещицы, которые попадая внутрь становились как будто одним целым с сумкой, я понял, что в шкафу у меня 5 душ. Еще 17 вещиц были чем-то вроде голограммы людей, находящихся почти непреодолимо далеко. Пара безделушек походило на проекцию меня прошлого в настоящее время. Некоторые являлись предметом моей искренней гордости, свидетельством моих самых важных достижений. И, наконец, последние 8, что лежали в переднем небольшом отсеке были делом моих же рук: презенты, которые так и не довелось подарить, самодельные открытки, картонная шкатулка с цветами и лентами, склеенная дешевым канцелярским клеем – шкатулка для сестры. Для уже покойной сестры.
      Мне 68. Я сижу на стуле перед журнальным столиком, на котором рассыпана всякая всячина. Рядом лежит серо-зеленый рюкзак. Мне было около 7 лет, когда мать подарила мне его. 61 год  я набивал его своей жизнью. Я запечатлел в безделушках очень много самых важных людей. Закрыл на застежку ранца все, что так или иначе склеивалось в мою жизнь. Но ирония в том, что среди всего того, что являлось материальным воплощением моей жизни, не было меня. Обо МНЕ все это не говорило ничего. Получалась просто жизнь, безымянная, ничейная. Склад мелочей в потертом ранце мог рассказать обо мне ничуть не больше, чем мое тело, которое будет лежать без движения в коробке. Это самое главное в моей жизни, но оно не может быть больше, чем я. Оно замолчит, если замолчу я. Больше-чем-я может существовать только в других людях, только если переступит границы меня, обнаружит себя извне, в чьей-то голове, душе, сердце.
     Мне 68 и теперь я точно знаю: меня никогда не было.