Мирдза, дочь Язепа

Для начала, и как бы вступление:
–  все слова в латышском языке, включая имена, фамилии, географические названия и пр. имеют ударение на первом слоге;
– в разговорной латышской речи, а равно и в любой официальной форме, не принято употребление отчества. Вне зависимости от возраста или социального положения.      

Как правило, самое напряжённое время работы – первая половина дня. После утреннего обхода и оперативки всплывает целая куча вопросов, два-три из которых –  не терпящих отлагательств. По одному из таких и несут меня сейчас ноги. На ходу ещё раз прокручиваю план предстоящих действий и, следуя своему маршруту, сворачиваю направо в главный заводской проход.

Обычно он максимально оживлён в часы обеденных перерывов, когда встречные потоки спешащих на обед и никуда не торопящихся уже отобедовавших, а то и просто прогуливающихся, заполняют его от края и до края. Но сейчас на нём почти безлюдно и предназначение его сугубо для деловых и рабочих функций.

Едва свернув, я тут же заметил её. Она шла навстречу, и их было трое. Похоже, что тоже идут решать какие-то свои вопросы. До нас  было ещё метров семьдесят, но то, что она тоже не могла меня не заметить, было видно сразу же. На мгновение всё вылетело из головы, и я стал решать, как мне поступить в данной ситуации. Уже около года, а может и более того, мы всячески старались избегать встречи друг с другом. Этого бывало не так трудно сделать, поскольку напрямую по работе мы с ней давно уже не сталкивались, и при определённой осторожности такого рода случайностей было легко избежать.

Но сейчас-то ситуация иная. Ей, при всём её желании, никуда уже не свернуть, но у меня  вариант всё-таки есть. Метров через пятнадцать можно завернуть в один из поперечных проходов прямо в цех, с которым я связан производственными отношениями. И это выглядело бы вполне естественным. Но в данный момент мне там, по сути, делать нечего, да  он сейчас и не по дороге. Только теряю время. И тут  что-то взыграло внутри: а какой  будет её реакция при нашей с ней встрече? Я продолжаю двигаться вперёд, глядя как бы сквозь пространство, однако всё происходящее фиксирую боковым зрением. Она делает то же самое.

Когда мы поравнялись, мои уста уже были полураскрыты для  приветствия, но она, совершенно «не замечая» меня, тут же,  явно с наигранным оживлением, стала что-то  излагать своим спутникам.  Признаться, я всё же такого от неё не ожидал, хотя и был готов к тому. Никакого разочарования, но чувство лёгкой досады и даже искреннего недоумения…  За что, спрашивается? Моментально брошенный мой взгляд ответа так   и не нашёл, после чего я, тоже ничего  «не заметив», молча продефилировал по своему маршруту…

– Встретил сегодня в проходе  Мирдзу, – говорю я за ужином жене –  столкнулся с ней почти нос к носу. Прошла мимо и отвернулась, причём демонстративно. Может быть это и неудобно, но я тоже не стал с ней здороваться. Не напрашиваться же самому!
– А мы с ней уже с полгода, как не встречаемся и даже по телефону не общаемся, – отвечает мне Галина – она, я же вижу, в последнее время стала просто  избегать меня. Не звонит, и не заходит к нам в отдел. А если и приходит, то, решив свои вопросы, по-быстрому тут же и уходит. Даже словечком ни с кем не перекинется. Какая-то она совсем не такая: стала замкнутой, в разговоре натянутая, даже выражение лица у неё другое.  Ну и что мне после этого остаётся? Я тоже не собираюсь к ней навязываться!

Признаться, эти последние слова жены меня совершенно озадачили. Всего  этого я не знал, и такое открытие стало для меня  неожиданным. Они давно дружили между собой с тех самых пор,  как обе пришли на завод примерно в одно и то же время. Мирдза на десять лет старше Галины, но, несмотря на эту разницу, они очень между собой ладили и, похоже, их связывали какие-то свои, чисто женские, заботы и проблемы. К тому же и по работе они были коллегами, правда, теперь уже работающими на заводе в разных местах. Сам я никогда не интересовался их такими взаимоотношениями, если только изредка не поведывала мне что-либо жена. Из её слов я вынес для себя представление о  Мирдзе как о  глубоко порядочном и воспитанном человеке, верно  хранящем свой семейный очаг. Всё это дополняло и мои впечатления о ней как о толковом и вдумчивом специалисте. Так или иначе, но наблюдать со стороны за их такой, в чём-то даже трогательной, дружбой  было просто приятно…

В семье Язепа Мирдза шестая, и она была  гораздо младше своих  братьев и сестёр. Родилась  перед самой войной в буржуазной Латвии и довоенное время знает только по рассказам старших. Семья их жила на хуторе и по тем меркам могла считать себя вполне зажиточной.  Благодаря своему упорному труду буквально от зари и до зари. Основой их благополучия были восемь коров, имеющихся в  хозяйстве. Голода, разумеется, они не испытывали, касательно же благополучия…

«Масли, да подмасливай»  –  так неизменно говаривал детям Язеп, угощая по воскресеньям семью собственным маслом. Масла этого бывало на всех примерно граммов двести-триста.  Молока дети получали по кружке на брата дважды в неделю. И эти дни были для них  почти  праздником. Так они потом вспоминали. Большего семья не могла себе позволить. Всё шло на продажу: молоко, творог, масло, сливки. Детям сливок не давали, поскольку это был особо ценный товар.  Купить его могли себе позволить только богатые господа, приезжавшие из Риги на лето.  На вырученные деньги надо купить и новую сбрую для лошади, и кое-какой хозяйственный инвентарь. Обношенную одежонку пришло время заменить, крышу на доме давно пора латать, тем же коровам, да лошади, кормов, хочешь –  не хочешь, надо прикупать. А впереди ещё расходов – о-го-го! Вот оно и всё благополучие! По чьим только меркам…

Война разметала эту семью по всему свету. Умерли родители, и Мирдза совсем маленькой девочкой осталась одна. Воспитывалась у тётки. Тётка её не обижала, но и не баловала.  Жили  трудно, а кто после войны жил хорошо? Особого достатка в доме не было, как, впрочем, не испытывали они и особой нужды. Мирдза выросла, получила образование, и осталась жить в Риге. Устроилась на работу, получила общежитие. Здесь и познакомилась с Арвидом. Создали семью. Со временем получили квартиру.  Ничего необычного, всё как у большинства советских людей.

К моменту нашего с Галей разговора мы все четверо уже более десятка лет работали на нашем заводе. С Арвидом, к тому же, я работал в одном цехе. Так получалось, что за  эти  годы мы все хоть какое-то время работали друг с другом в одном коллективе. Разумеется, и знали друг про друга буквально всё. Или почти всё…

Арвид – потомственная рабочая косточка. Токарь. Классный токарь, знает себе цену как специалист, но никогда  не спекулирует этим и даже не даёт для такого суждения ни малейшего повода. Скорее он даже скромен той скромностью, за которой проглядывается и сила характера, и целостность самой натуры. Лучшие черты типичного латыша. Глядя на него, передо мной так и предстаёт образ  Оскара Клявы из романа Вилиса Лациса «Сын рыбака». Такая же уверенность в своём жизненном выборе, такая же надёжность и опора для своей семьи. Повезло Мирдзе с Арвидом. Арвиду с Мирдзой ещё как повезло. В их семье достаток, лад и гармония в их доме.  Две дочери, и обе уже почти взрослые. Крепко стоит на ногах семья Арвида.

И вот такое…  Хотя, что тут скрывать? Что-то подобное, правда, не в такой степени, между нами уже назревало. И если говорить о нас с Галиной, то никакого повода для такого рода демаршей мы всё же не давали. К тому же, не от кого-нибудь, а от Мирдзы. Так почему? В чём дело? Неужели мы такого заслужили?

Ответы на все эти вопросы мы, разумеется, и знали, и предполагали, но от этого нам так и не становилось легче. В продолжение нашего разговора  из семейных закромов был извлечён припасённый для ближайшей праздничной даты «Белый аист», который мы тут же не преминули и почать. И стали вспоминать. Благо, у нас завтра  выходной. А за окном 1989 год…

Судьба распорядилась так, что мы  на этой земле родились, выросли и живём. И, по сути, являемся здесь такими же аборигенами, как и подавляющее большинство латышей. Без различия на национальности вместе учимся, работаем, отдыхаем, влюбляемся друг в друга, женимся…  И даже те, кто приезжает сюда к нам по распределению или по семейным обстоятельствам, а кто-то  и просто так –  с жаждой к перемене мест, даже все они, пусть и со временем, самым естественным образом вписываются в наш социум.  Мы все – советские люди, и ценность каждого из нас измеряется не национальностью или личным кошельком, а тем вкладом и пользой, что каждый приносит обществу.

Мы одинаково горды нашим Раймондом (именно так мы называем между собой  композитора Паулса), своими песнями сделавшим из Пугачёвой знаменитость. С шутливой фразой на устах мы все вместе идём на  хоккей болеть за «наших, которые сегодня играют с русскими». И весь шарм этой шутки в том, что в рижском «Динамо» играют сплошь и рядом почти одни русские. Это только у нас лучшие в Союзе микроавтобусы и радиоприёмники, это наши изделия бытовой техники и лёгкой промышленности пользуются необычайной популярностью и спросом. Это руками наших отцов и матерей, это и нашими руками создавалось и развивалось всё, что мы имеем сегодня и чем можем гордиться. И никто при этом не спрашивал, какой ты национальности. Всё это мы делали вместе!

Конечно же, есть между всеми нами и различия.  Тут и семейный уклад, и языковая среда, преимущественно в быту, и нормы поведения, присущие тому или иному национальному характеру. И это, несомненно, хорошо, поскольку мы все, сохраняя свою  идентичность, можем почерпнуть друг у друга что-то полезное и нужное для жизни. Что мы, собственно, и делаем.
 
Однако,  чтобы всё это описанное не выглядело только в радужных тонах, должен отметить: да, на бытовом уровне бывали и ссоры, и споры, и даже конфликты на национальной почве. Только с годами все эти явления носили в себе быстро затухающий характер. Уж всяк мне поверит. Я сам свидетель тому ещё с  детства…

Да  что там скрывать: самый короткий ответ на все наши вопросы прост и очевиден – это  Atmoda (пробуждение). Пробуждение латышского народа и возрождение его национального самосознания – таков смысл вложен в это, ставшее теперь уже символическим,  слово. И как же правильно, как прекрасно всё это звучит! И как не проникнуть всему этому в душу каждого патриотически настроенного латыша? Особенно, если ты вдруг узнал, что вся твоя сознательная жизнь прошла в условиях «оккупации со  стороны русских и коммунистов». А все эти приезжие строят повсюду никому ненужные заводы, фабрики и разные там производства, разрушая при этом экологическую, культурную и этническую среду благословенной Латвии.

 – Не порти мой язык, – говорит мне Висвалд, когда я пытаюсь блеснуть своим знанием латышского – ты его только засоряешь. Давай говорить между собой по-русски, в этом между нами ведь нет никаких проблем. Зато будет сохранена чистота нашей латышской речи.
Мы с Висвалдом коллеги и работаем вместе уже давно. И тот пафос, с которым он произносит эти слова, никак не вяжется с нашими с ним, можно сказать даже дружескими, отношениями. То ли всерьёз, то ли блажь какая?…
Однако уже на полном серьёзе в прессе и на ТВ постоянно звучит: нам совершенно не нужно ваше знание латышского. Нам нужна латышская Латвия!
   

Вот такое мы все получили в самый разгар горбачёвской перестройки. Национализм внедрялся в сознание людей напористо и даже нагло, а со стороны местной и даже союзной власти такие действия националистов не только не осуждались, но даже, когда исподволь, а когда и в открытую, только поощрялись.

На волне Атмоды и нарождающегося антисоветизма  какие только аргументы не приводились с их стороны в спорах  между нами. И самый ходовой из них: при Советах мы отстали от достижений мировой цивилизации, и если бы не это, то сейчас были бы на уровне Швеции и Финляндии. И уровень жизни у нас был бы такой же. И все предпосылки к этому у нас налицо: наш знаменитый бекон, наши молочные товары, морепродукты и рыбные деликатесы. Зачем нам кормить Россию и другие республики, если нам можно хорошо жить, торгуя всем этим с цивилизованными странами? Как это и было во времена независимой Латвии. А с помощью передовых западных технологий мы перестроим свою промышленность, что позволит нам стать в один ряд с самыми развитыми странами.

Тот же Арвид, при всей его сдержанности и даже замкнутости, нет-нет, да и бросит, не отходя от станка:
– В латышское время – так они называли времена буржуазной Латвии – такого, как сейчас, не было, когда что-то делалось, а потом валялось на складе. У хозяина организация и порядок были во всём: даже лишнего гвоздя на полу нигде не найдёшь. И в магазинах всё было, а что такое дефицит люди даже и не знали. А сейчас у нас только сплошной бардак, нет настоящего хозяина, и всем всё безразлично.
Он замолкает, сосредоточившись на своей работе. Да, он во многом прав, а в чём-то, всё-таки,  вовсе и не прав, и даже несправедлив. У него это  от отсутствия полной информации, или же от информации, вложенной извне в его уши.

А маститые лекторы-международники вкладывают в его уши умилительные истории о том, что на Западе всё держится на репутации и честном имени хозяина-предпринимателя. Иначе он потеряет доверие среди деловых людей и потребителей его продукта, после чего просто не выживет. И чтобы не сорвать кому-то свои поставки он даже демонтирует собственное оборудование и точно в срок его поставляет. А на строящиеся объекты все материалы поставляются по часам и даже по минутам. И всё в том же духе…
Только не молвят эти лекторы о том, что это так, пока есть заказ и, соответственно, работа. И работают в этот период люди не по восемь и даже не по десять часов. А когда у этого хозяина работы для вас нет – увольнение и безработица.

Не хочется Арвиду вникать в такое, а то, что ты ему об этом говоришь – это для него пустая коммунистическая пропаганда, прикрывающая окружающую бесхозяйственность. Не  примером Арвиду и тяжёлая беспросветная борьба Оскара за своё существование в буржуазном обществе. Словно писатель Лацис, издавая своё произведение ещё в той Латвии, что-то в нём описал не так. Не действуют на него и ему подобных наши слова о том, что в мире беспощадной конкурентной борьбы Латвия не найдёт себе достойного места. Даже со своим первоклассным товаром. Но не до того настоящему латышу сегодня. На дворе –  Атмода! 

Признаться честно, все эти споры и то, о чём мы сейчас с женой вспоминаем, всё это  происходит, как правило,  в рамках приличий между нами и нашими оппонентами. И в меру взаимного уважения. Люди, проработавшие  бок о бок много лет и хорошо знающие друг друга, по-другому и не могут. И при любом удобном случае стараются избегать такого рода разговоров. Того же мы решили придерживаться и впредь.    
Время  за полночь. «Белый аист»  так и не допит.  Пора спать…

Буквально через месяц после нашего с Галей разговора у неё день рождения. Вокруг нас всё стремительно катится по прописанному перестройщиками сценарию. Но отдельные добрые традиции всё ещё живут. Дни рождения по-прежнему празднуют в своих рабочих коллективах, делая приятное своим коллегам. Так было и на этот раз. Домой жена пришла в приподнятом настроении, но в её голосе звучала лёгкая горчинка: Мирдза так и не пришла её поздравить. А этого мы, по правде сказать, и ожидали, и не ожидали. Что ж, переживём  уж как-нибудь.

Разумеется, пережили и, может быть, даже со временем забыли, если бы не новая коллизия:
– Что мне делать? – спрашивает вечером жена – послезавтра у Мирдзы день рождения. Поздравлять, не поздравлять? Мы с ней на днях виделись издалека, но так и «не заметили» друг друга.
Вся ирония судьбы заключалась здесь в том, что между их днями рождения интервал ровно в две недели, и  Галя, естественно, ещё не отошла от такого поступка своей всё ещё как бы подруги. Вот и спрашивает моего совета. Ответ напрашивается вроде бы однозначный и более чем очевидный для такой ситуации. С другой же стороны…   
– А давай-ка, мы с тобой будем выше всего этого. Чисто по человеческим меркам. Ты же видишь, что она просто одурачена. Как и большинство латышей. Отсюда и её поведение. Нормальные люди поймут, разберутся со временем. Не смогут не разобраться…  Именно поэтому возьми, да  поздравь её. Пусть и без вашего традиционного  сувенирчика, но обязательно явись к ней с цветами.
 Так мы и порешили: поздравить Мирдзу цветами, но без подарка. Чтобы не ставить  её совсем уж в неудобное положение.

 В тот самый день за рабочей суетой  мы с женой на заводе так и  не увиделись, а встретились только дома. Галино настроение было выше всех моих ожиданий:
– Когда я со своими  гвоздичками зашла к ним в комнату, в глазах у Мирдзы тут же вспыхнуло совершенно неприкрытое изумление и в них проглядывался даже какой- то испуг. В это время её только-только начинали поздравлять. После секундного замешательства она, уже не скрывая своих чувств, буквально бросилась мне  навстречу и тут же расплакалась.  Все до единой льдинки в ней  растаяли безвозвратно. Прежняя Мирдза, которую я всегда знала. Мы присели с ней рядышком и вволю отвели друг другу душу, словно  между нами и не было никаких недомолвок, а разговор этот – всего лишь продолжение совсем недавней нашей беседы…

С того случая всё разом переменилось. Вернулись их прежние отношения и на прежний их уровень. При встрече, мы с Мирдзой приветливо улыбаемся друг другу и вежливо раскланиваемся. Арвид, несмотря на такую непроницаемость своей натуры, тоже, кажется, впечатлён произошедшим. Оттенки его речи стали заметно теплее.
Всё остальное вокруг нас оставалось прежним и продолжало стремительно набирать обороты. Я имею в виду эту треклятую перестройку.



Эпилог

Сегодня мы живём в разных государствах, но связь между собой не прерываем. Мирдза регулярно присылает в наш адрес  письма самого тёплого содержания, рассказывая  о себе и об окружающей её жизни. Едва получив весточку, Галина тут же шлёт ответ. Их добрые отношения продолжаются, теперь уже ничем и никем не омрачённые…

В независимой  Латвии Арвид стал работать у хозяина. Ему было уже под семьдесят, когда он однажды, вернувшись с работы, прилёг немного отдохнуть. Что ни говори, а тяжело: возраст, да и у любого хозяина далеко не восьмичасовой рабочий день. Больше он так и не встал: оторвался тромб, спасти Арвида не удалось. Тромбоз – частое и почти что профессиональное заболевание среди токарей. Ему бы, выйдя на пенсию, сменить образ жизни, да заняться бы чем другим. Но надо было выживать, надо было поддерживать и кормить семью. Арвид до самого конца так и остался тем самым Арвидом…

Мирдза ради приработка к пенсии нанимается в состоятельные семьи нянькой для маленьких детей. Работа эта от случая к случаю, несмотря на то, что на этом поприще она себя давно уже зарекомендовала. Ответ тут простой: Латвия год от года беднеет, беднеют и её граждане. Сегодня там проживает уже менее двух миллионов человек (точную цифру вам никто не скажет, если она вообще известна), из которых даже по официальным данным более трёхсот тысяч работает по найму в странах Запада. В основном, на неквалифицированных работах. По неофициальной же статистике эта цифра раза в полтора выше. Такая же картина, если ещё не хуже, и с официальной безработицей. Высока, однако, оказалась цена той независимости.

Вот что пишет Мирдза в одном из своих последних писем:
«16 октября прилетит Дзидра на пару дней за тёплым гардеробом. Языком владеет. Она уже там сдала на один уровень знаний. Ещё надо сдать на следующий уровень, тогда она сможет работать в детском саду помощницей воспитательницы. Сейчас моет посуду в кафе. Вот так с ней.»

Дзидра, старшая дочь, по профессии –  театральный режиссёр. Образование получила перед самой перестройкой. Одержимая театром, она, бросив столицу, уехала работать в провинцию. Несомненно, при такой любви к искусству она имела перед собой определённые планы, думается,  во многом осуществимые. Но независимой Латвии тот театр оказался обузой, и Дзидра осталась не у дел. Все эти годы Мирдза очень скупо сообщала о ней. Да и что писать, если для Дзидры это были годы сплошной депрессии? И вот она в Германии. По словам той же Мирдзы там её пока всё устраивает, и возвращаться в Латвию она уже никогда не собирается. Хотелось бы порадоваться за Дзидру, да не можется…

Раз в два-три года мы приезжаем в Латвию. Навестить могилы родных, пообщаться с друзьями и знакомыми. Встречаемся и с Мирдзой.
– Когда к нам вернутся русские? Что себе думают коммунисты? Почему они не берут власть там у вас, в России? Как же мы всегда  дружили, и как нам  сейчас друг друга не хватает!

Латыши – очень осторожный и скрытный народ, и на людях никогда такого не скажут. Тому  их  научил многовековой опыт выживания и сохранения своей идентичности в окружении более сильных народов. И потому такие слова Мирдзы дорогого стоят. Сохранят ли они всё это в эпоху глобализации и связанного с ней тотального разрушения моральных, нравственных, этических и даже национальных границ?

Через национализм –  к аннигиляции. Где-то так мне поначалу хотелось озаглавить эти строки. Нет, подумалось, тогда это будет уже самый настоящий Реквием. А чтобы так не получилось, надо всё же дать Мирдзе чёткие и ясные ответы на все её вопросы. В противном случае, уже  наши подобного рода вопросы  ответа так и не найдут.