Стечение обстоятельств

То, что произошло, было роковым стечением обстоятельств. Поначалу всё складывалось удачно и благополучно, поэтому никому из участников событий и в голову не могло прийти, что в один момент привычный мир рухнет, и у них начнётся совсем иная жизнь. А развивались события следующим образом. Небольшое российское судно, совершающее чартерный рейс за медикаментами и ещё каким-то экзотическим грузом, готовилось к отправке из порта австралийского города Дарвин. Судно загрузили оперативно, без проволочек; погода стояла солнечная и такая тихая, что неподвижная гладь океана блестела как зеркало. Поэтому, как было упомянуто выше, ничто не предвещало неприятностей. Итак, первым обстоятельством места явился австралийский порт, потому что именно с него всё и началось. Буквально за несколько минут до отплытия австралийской полицией был доставлен на судно особо опасный преступник по кличке Клин, в миру Михаил Климов, за которым Интерпол охотился несколько месяцев. Капитан пытался всеми доступными способами отделаться от нежелательного пассажира, но ему показали телефонограмму от российских властей, согласно которой он был вынужден взять на себя почётную миссию экстрадиции, то бишь насильственного возвращения преступника на родную землю, дабы отдать его в лапы отечественного правосудия. Поскольку другого выхода не было, одну из кают срочно переоборудовали в камеру, куда и поместили Мишу Клина. Охрана и полное обслуживание арестанта после строжайшего инструктажа были поручены матросу Метёлкину, освобождённому в связи с этим от всех прочих работ.

И вот, наконец, российское судно отдало швартовы и взяло курс в сторону "милого севера". Надо заметить, что описываемые события происходили в самый разгар австралийского лета, то есть в конце декабря, который, как общеизвестно, неминуемо заканчивается новогодним праздником. Это было обстоятельство времени, сыгравшее немаловажную роль в дальнейших событиях. Но, пожалуй, самым главным явилось обстоятельство места, представляющее собой довольно вместительную спасательную шлюпку, в которую впоследствии стали стекаться все прочие обстоятельства.

Тридцать первое декабря с его предпраздничными хлопотами наступило, когда судно покидало воды Океании. Капитан, большой любитель праздников, с головой ушел в подготовку новогоднего банкета, возложив свои служебные обязанности на старшего помощника. Старпом тоже любил праздники, но к работе всегда относился очень серьёзно, и всё прошло бы без сучка и задоринки, если б не вмешалось ещё одно обстоятельство: на данный период капитан категорически запретил ему принимать спиртное. А это уже был такой перебор, который старпом воспринял как оскорбление личности и ущемление её гражданских прав.

Впустив в сердце обиду, и дав ей разрастись до внушительных размеров, он втихаря наполнил коньяком свою восьмисотграммовую фляжку и незадолго до боя курантов укрылся с ней в темноте спасательной шлюпки, накрытой сверху брезентом. Там он осторожно свинтил с фляжки колпачок и, наблюдая за ходом времени по часам со светящимся циферблатом, приготовился к торжественной встрече долгожданного праздника.

Вторым человеком, отлучённым от выпивки на время праздника, был штурман – высокий бородатый красавец, любитель и любимец женщин. Капитанский запрет штурмана ничуть не обидел – к спиртному он был равнодушен. На новогоднюю ночь у него были свои планы: он решил встретить праздник в жарких объятиях поварихи Верки, которая к нему давно "неровно дышала". Вере план штурмана пришёлся по душе, но ей долго не удавалось улизнуть с праздника, так как, будучи единственной женщиной на судне, она была вынуждена мириться с невероятно возросшим вниманием к собственной персоне. Наконец, под благовидным предлогом она сбежала от своих ухажёров и тайком пробралась к спасательной шлюпке, где её поджидал сгорающий от нетерпения штурман.

Расположившийся на корме шлюпки старпом уже сделал несколько глотков из своей фляжки и теперь предавался философским размышлениям. Внезапный шум и чей-то возбужденный шёпот заставили его насторожиться. Напряжённо прислушиваясь, старпом понял, какие события разворачиваются рядом с ним. Когда же до его слуха стали доноситься звуки жаркой возни и ритмичные веркины стоны, он испытал такой острый приступ тоски и одиночества, что в одночасье влил в себя не менее трёхсот граммов коньяка, который его сначала успокоил, а затем погрузил в глубокий беззаботный сон.

Поручив охранять арестанта матросу Метёлкину, капитан сделал большую ошибку. Сеня Метёлкин был добрейшим парнем, и хитрому Мише Климову не стоило большого труда расположить его к себе. Через небольшую амбразуру в двери импровизированной камеры они частенько беседовали на различные темы. Язык у Миши Клина был подвешен так хорошо, что потерявший бдительность Сеня стал забывать строжайшие инструкции капитана, нередко доверяя сокровенные тайны матёрому преступнику. Когда начался праздник, и Сеня "принял на грудь" несколько стопок водки, ворота его души распахнулись так широко, что ему нестерпимо захотелось сделать приятное своему подопечному. Он упросил капитана разрешить ему в честь праздника угостить арестованного и вскоре, сияя от удовольствия, протягивал Мише через амбразуру двери бутылку, на дне которой плескалась водка, и закуску. Миша сделал растроганное лицо.

- Сеня, ты настоящий друг! - сказал он дрогнувшим голосом и мастерски прослезился.

В глазах сентиментального Сени тоже заблестела влага.

- Вот, угощайся. Праздник, всё-таки.

- Слушай, братишка, - Миша ласково посмотрел в глаза матроса, - ну что я буду один пить. Давай посидим с тобой вместе, по душам поговорим. Ты классный парень, в натуре.

- Так ведь нельзя мне, - неуверенно промямлил Сеня. – Ты же вроде как…

- Эх, Сеня, Сеня! – Миша сделал такое лицо, посмотрев на которое, сразу понимаешь, что человек заглядывает в собственную душу. – Это я раньше был "вроде как". А после знакомства с тобой во мне словно что-то перевернулось. Ты такой добрый, такой искренний. Да что говорить! – Миша часто-часто заморгал и, махнув рукой, отвернулся.

И Сеня сдался. Открыв камеру, он с блаженной улыбкой шагнул навстречу новоиспечённому другу. В мгновение ока к его горлу была прижата острая заточка.

- Дёрнешься – убью! - пригрозил Клин. Схватив Сеню свободной рукой за шиворот, он потащил его к выходу.

Вскоре их увидели, началась паника. Срочно позвали капитана. Миша объявил, что матрос Метёлкин взят им в заложники, и начал излагать свои требования, в соответствии с которыми спасательная шлюпка была быстро загружена продуктами, водой и другим необходимым для плавания грузом. Для этой цели был откинут край брезента, снимать брезент полностью Клин не позволил, оставив его в качестве укрытия от жаркого южного солнца. Получив на "десерт" всю оставшуюся наличность корабельной кассы, Миша шустро забрался в лодку, втащив за собой насмерть перепуганного Сеню. Их спустили на воду, и шлюпка закачалась на волнах, плавно удаляясь от судна. Когда судно отошло на приличное расстояние, Клин убрал заточку и добродушно похлопал парня по спине.

- Не дрейфь, братан, всё будет ништяк. Жратвы у нас навалом, водички тоже. Эх, жаль, я в суматохе про водку забыл, а то бы мы сейчас с тобой отпраздновали свободу.

Сеня, бледный как полотно, явно не спешил разделить с "братаном" радость по поводу освобождения. Солнце ещё не взошло, но над океанской гладью уже разливался рассвет. Загруженная с одного бока, шлюпка плыла, сильно накренясь. Надо было разложить груз равномерно. Миша поручил эту работу Сене, и парень послушно взялся за дело. Но едва он успел сделать пару шагов, как истошный вопль отбросил его назад: сворачивая брезент, матрос наступил на лицо спящего штурмана, который своим криком разбудил остальных. С минуту в лодке царило гробовое молчание, но выражение лиц у всех, кто в ней находился, было такое, что никаких слов уже не требовалось. Быстро придя в себя, старпом и штурман дружно навалились на Климова и связали его.

- Что будем делать, командир? – спросил штурман.

Старпом посмотрел вслед далеко ушедшему судну. Ждать помощи было неоткуда.

- Для начала надо выровнять лодку – груз свален как попало, - сказал он. – Потом решим, как быть дальше.

- Этот гадёныш заварил кашу, пусть и раскладывает груз, - штурман пнул лежащего на дне шлюпки Клина.

Старпом согласился. Вдвоём они проверили Мишины карманы, извлекли заточку и лишь потом развязали пленника. Клин неохотно поднял коробку с консервами.

- Куда ложить? – спросил он.

- Класть, - поправил штурман.

- Чего?

- Правильно говорится не "ложить", а "класть".

- Грамотей хренов, - буркнул Клин. – Ладно, я вот сюда покладу.

- Положу, - опять поправил штурман.

Клин разозлился.

- Если вы такие грамотные, то и таскайте сами. А я на ваши приказы положил, в смысле поклал.

Два крепких мужика с такой угрюмой решимостью приблизились к нему, что Миша тут же изменил своё мнение и сделал всё, что от него требовали. Теперь предстояло определиться по поводу дальнейших действий. После недолгого совещания решили возвращаться в Австралию. Штурман определил направление, и четверо гребцов взялись за вёсла. Правда, и тут не обошлось без конфликта, так как Клин ни в какую не хотел "идти под суд собственным ходом". Но после веских, точнее – увесистых, аргументов он был вынужден грести наравне со всеми. С наступлением темноты они, сильно уставшие, легли спать, предварительно связав Клина по рукам и ногам. Отдохнувшей за день Вере поручили сторожить пленника, остальным требовался отдых. Но грести им больше не пришлось. Появившееся на горизонте небольшое пятнышко разрослось в огромную грозовую тучу, затянувшую всё небо. Начался шторм. Мизерное судёнышко швыряло так, что из него только чудом никто не вылетел за борт. Волны постоянно захлёстывали шлюпку, и находившиеся в ней люди без отдыха вычерпывали воду всеми подручными средствами. Наконец, обессиленные, они перестали бороться, смирившись с уготованной им участью.

***

Среди необъятных просторов океана, вдали от материков и других островов, затерялись два небольших зелёных острова. Как-то так получилось, что вездесущие щупальца цивилизованного мира протянулись в стороне от этих островов, не коснувшись их. Обитающие здесь два племени туземцев жили своей размеренной первобытной жизнью. Из благ цивилизации они не знали абсолютно ничего, даже автомат Калашникова. Отношения между племенами были не то, чтобы враждебными, но довольно специфическими. Каждое племя занимало по острову. Питались они, в основном, растительной пищей, но, поскольку организму всё же иногда требуется мясо, то каждое из племён периодически тайком отправляло к соседям своих лазутчиков, которые затем возвращались, прихватив с собою одного-двух человек. Таким образом, племена решали сразу две проблемы: проблему питания и демографическую.

Когда на берег одного из островов шторм выбросил лодку с людьми необычной наружности, туземцы были изрядно шокированы. Особенно их поразил бородатый штурман. Нежданных гостей туземцы заперли в пустой хижине, возле которой теперь постоянно дежурил воин с копьём.
Что касается наших путешественников, то они были шокированы значительно больше, чем местные жители. Запертые в хижине, они какое-то время в немом оцепенении смотрели друг на друга. Даже тёртый калач Миша Климов, который, казалось бы, при любом исходе мало что терял, долго не мог прийти в себя. Сеня Метёлкин, на неокрепшие плечи которого в короткий срок обрушилось столько событий, смотрел перед собой оловянными глазами. Повариха Вера была на грани истерики. Первым опомнился старпом. Оглядев лица товарищей по несчастью, он понял, что надо срочно что-то предпринять, пока не началась неуправляемая реакция. Лихорадочно соображая, он вдруг вспомнил про фляжку с коньяком, находящуюся в боковом кармане кителя – единственное, что уцелело из всей провизии. Старпом быстро извлёк из кармана фляжку, свинтил колпачок и, налив в него коньяк, тут же выпил. Следующую порцию он налил штурману, потом Вере, а потом Метёлкину. После этого, немного подумав, старпом опять наполнил колпачок и протянул его Клину. Миша посмотрел сначала на мизерную порцию, потом на старпома, да так посмотрел, что тот, устыдившись, отдал ему всю фляжку, в которой оставалась ещё добрая половина коньяка. Клин не стал ждать, когда опомнятся остальные, и быстро опустошил фляжку. Спиртное подействовало успокаивающе.

- Что будем делать, командир? – опять спросил штурман. – Ситуация непонятная.

- А чего тут непонятного? – вмешался захмелевший Клин. – Хана нам всем! Ты, штурман, их рожи видел? Сожрут и не поморщатся.

Сеня Метёлкин зашмыгал носом, а Вера жалобно завыла. Старпом поднял руку, призывая всех к вниманию.

- Друзья мои, - сказал он, - не падайте духом. Про нас, несомненно, уже давно сообщили по рации, и теперь ведутся интенсивные поиски. Пройдёт немного времени, и сюда слетятся самолёты, вертолёты, спутники. Нам остаётся только ждать и верить: Родина нас не оставит.

И остальные члены экипажа, словно эхо, повторили за ним:

- Родина нас не оставит.

Так началась их затворническая жизнь. Каждый день два туземца приносили им наборы экзотических фруктов. Вели себя хозяева дружелюбно, часто улыбались пленникам, что вселяло в сердца отчаявшихся некоторую надежду. Только бородатый штурман почему-то сразу не понравился местным жителям. Время от времени они бросали на него косые, недобрые взгляды. Это беспокоило штурмана и забавляло Клина.

Иногда их выводили на прогулку, а потом опять запирали. Чтобы скрасить скуку и однообразие своего существования, пленники целыми днями рассказывали друг другу истории. Но если рассказы штурмана или старпома начинались так: "Когда я ходил на Гавайи… (Бермуды, Филиппины и так далее)", то мишины истории звучали следующим образом: "Когда я чалился в Кемерове на "пятерке"… (Мариинске, Воркуте и тому подобное)". А поскольку таких историй было бесчисленное множество, то получалось, что вся Сибирь и Северо-Восток были им тщательно "обсижены". Потом наступал вечер, и на всех, кроме Клина, нападала ностальгия. Перед тем, как отойти ко сну, вся команда поворачивала головы в сторону севера и с надеждой в голосе звала:

- Родина!

Прошла неделя, и к слову "Родина" прибавлялось слово "мать", а еще через неделю – "твою". Фруктовая диета помогла всем избавиться от лишних килограммов лучше любой "суперсистемы". Приносящие еду туземцы были по-прежнему дружелюбно настроены, и только штурман вызывал у них отрицательные эмоции. И хотя другие мужчины тоже успели обрасти щетиной, борода штурмана явно раздражала хозяев острова. Однажды гул голосов снаружи заставил пленников подняться и подойти к стене, сквозь щели которой они увидели, как, стоя на небольшом возвышении, вождь племени грозно выкрикивал какие-то слова, а стоявшая напротив него толпа отвечала ему воинственным криком. В этот день на обед у пленников было мясо. Два туземца, положив каждому по кусочку, никак не могли понять, отчего у гостей глаза стали такими большими, особенно у женщины, которой они положили самый аппетитный кусок без единой косточки. Когда туземцы ушли, пленники продолжали молча глядеть на свой необычный обед. Молчание нарушил Клин:

- Вы как хотите, - сказал он, - а у меня от фруктов кишки усохли.

Миша быстро обглодал доставшееся ему запястье и теперь с завистью косился на лежащую перед Верой дельтовидную мышцу.

- Ты не будешь? – спросил он соседку, и когда та в ужасе отшатнулась, быстро уплёл её порцию.

- Каннибал! – воскликнул штурман.

- Вот это да! – удивился Клин. – Первый раз в жизни меня обозвали полководцем.

Пользуясь тем, что внимание остальных было направлено на Климова, матрос Метёлкин тайком отщипывал кусочки мяса от своей порции и незаметно отправлял их в рот.

***

Коварство соседей перешло все границы. Они стали выставлять круглосуточные посты, которые постоянно наблюдали за берегом и поднимали шум при малейшей опасности. По этой причине группы посланных за мясом экспедиторов стали возвращаться с пустыми руками. Отощавшее на фруктах племя начало волноваться. У вождя оставался небольшой выбор: либо отдать на съедение кого-то из своих, либо… Туземцы больше не улыбались пленникам, а на штурмана смотрели с такой ненавистью, что он впервые горько пожалел о том, что не побрился перед новогодним праздником. С каждым днём обстановка становилась тревожнее.

Повар Вера прижалась к плечу штурмана и робко спросила:

- Что же с нами будет, Женя?

Штурман Женя молчал.

- Что же будет, Алексей Степанович? – обратилась Вера к старпому. – Неужели нас съедят?

- Успокойся, Вера, никто нас не съест, - ответил старпом таким голосом, что не оставалось сомнений: съедят!

Вера жалобно запричитала:

- Ну зачем им нас кушать? Мы ведь можем их многому научить, сделать много полезного. Вот я, например, могла бы для них готовить пищу.

- Интересно, какое блюдо ты им можешь приготовить? – хмуро спросил Женя.

- Я  знаю какое, - хихикнул Клин. - " Штурман в собственном соку".

- Не сметь! – завизжал штурман.

Дверь распахнулась, и в хижину вошли три воина, возглавляемые свирепого вида туземцем. Предводитель троицы хмуро оглядел пленников, бросил недобрый взгляд на штурмана и вдруг указал пальцем на Клина.

- Кто? Я? – растерялся Клин. – Это ошибка! Вы за ним пришли, – кричал он, указывая на штурмана.

Туземец опять указал на Мишу, и подручные уже приготовились наброситься на жертву. Поняв, что ему не отвертеться, Клин в отчаянии вскочил на ноги и с криком разорвал на себе рубаху, обнажив грудь и живот, богато разрисованные в местах лишения свободы. Пред изумлённым взором туземцев предстали купола церквей, драконы, черти и сцены интимной жизни. И тут произошло невероятное: три свирепых воина вдруг упали на колени, прижимаясь лбами к земле.

- Так-так, - озадаченно пробормотал Клин. – Ну и дела!

Предводитель троицы поднял кверху просветлённое лицо и что-то сказал на своём языке. Один из воинов резво выскочил из хижины и побежал сообщать народу сенсацию. Двое оставшихся подняли Клина на руки и понесли навстречу ликующей толпе. Вождь попытался остановить нежелательный для него ход событий, но его тут же свергли и освежевали. На его место водрузили Мишу. Народ истошно вопил, приветствуя нового правителя. Миша поднял руки в характерном жесте, когда средние пальцы прижаты, а остальные оттопырены. Толпа притихла.

- Братва! – сказал Клин и на минуту умолк, захлёстнутый бурей чувств. Справившись с волнением, он закончил свою мысль. - Всё ништяк!

Толпа опять восторженно завопила. Миша оглядел собравшихся и увидел своих товарищей по несчастью, робко стоящих в сторонке. Клин расплылся в самодовольной улыбке.

- Ну что, кореша! Сами видите: народ голоден. Придётся кого-то из вас отдать на съедение.

Путешественники замерли в скорбном ожидании. Клин продолжал:

- Матроса Сеню никак нельзя отдавать – он мне свободу подарил, хоть и по глупости. Веру тоже нельзя – местные женщины не в моём вкусе. Опять же старпомом не могу пожертвовать  - в трудную минуту жизни он протянул мне руку с солидной порцией коньяка. Остаётся штурман – от него одни неприятности.

Штурман присел на корточки, обхватил голову руками.

- Ладно, даю тебе шанс реабилитироваться, - смилостивился Клин. – В шлюпке посреди океана ты мне показывал свои способности к языкам. Вот тебе задание: за месяц ты должен изучить язык местных жителей. Будешь у меня переводчиком. А теперь, господа моряки и леди повар, сбросьте с себя хандру и угрюмость, просветлейте лицами. В этом благословенном темнокожем царстве мы будем жить как белые люди.

Прошёл месяц со дня инаугурации Клина. Штурман в совершенстве овладел местным языком и был официально принят на должность переводчика. Другим тоже нашлись занятия. Старпом учил туземцев охотиться на мелких животных, обитающих на острове. Вера готовила пищу из охотничьей добычи. Матрос Сеня тоже не остался без дела. Ему, выросшему в деревне, был хорошо знаком процесс изготовления браги. По заданию Клина Сеня начал искать пути и способы получения нового напитка. Он смешивал в разных пропорциях соки тропических плодов, устанавливал различные сроки брожения. В итоге удалось получить крепкий и приятный на вкус напиток, который в честь нового вождя назвали "Клинским". Местным жителям напиток настолько понравился, что они не могли устоять перед ним ни в прямом, ни в переносном смысле. Мишин авторитет возрос до небывалых размеров. Однажды солидную порцию "Клинского" отправили на соседний остров в качестве подарка. На следующий день соседи всем составом пришли добровольно сдаваться в плен, хотя никакой войны не было. Так Миша Клин стал императором.

***

Однажды моряки новозеландского судна заметили в океане небольшой плотик, на котором лежал темнокожий человек без признаков жизни. Когда беднягу подняли на борт, оказалось, что он мертвецки пьян. Среди замысловатых узоров на его груди была сделана надпись на незнакомом языке. Время от времени туземец открывал глаза, при этом он гнул пальцы и выкрикивал фразы. Кто-то предположил, что туземец выражается по-русски. Нашёлся человек, знающий русский язык. Он сказал, что надпись на груди спасённого гласит о том, что он всегда будет помнить свою родную маму. Что касается устных фраз, то они, несомненно, тоже имеют русское происхождение, но перевести их невозможно, так как три четверти слов абсолютно незнакомы.

После долгого совещания было решено передать туземца учёным для дальнейшего изучения данного феномена.

2002 г.