Советская армия и эстонский мужчина-6

100 дней до приказа и дембель.

Солдаты, матросы, сержанты и старшины зачислялись в резерв на основании приказа Министра обороны СССР, которых выходил обычно в 5-10 числах марта и сентября (в зависимости от того, призывали служить весной или осенью).
Тынис Ассон вспоминает: "Дни считали до приказа. Магическая черта "100 дней до приказа" казалась поворотным моментом. Каждый день после этой черты молодые должны были знать, сколько мне осталось до приказа."
Долгожданный приказ Министра обороны означал скорое окончание службы и долгожданную отправку домой. С выходом приказа Министра обороны начиналось так называемое дембельское время и военослужащий поднимался на самую высокую ступень неофициальной армейской иерархии - он становился дембелем.
Обязательное время срочной службы никогда точно не подсчитывали: увольняли независимо от начала действительной службы с апреля до конца июня и с сентября до конца декабря. В соответствии с законом у Министра обороны было право продлевать срой действительной службы до двух месяцев сверх означенного врмени если в этом была необходимисть. Окончательный срок увольнения в запас напрямую зависел от командиров и офицеров военной части, которые могли задержать на неопределённый срок по своему усмотрению. Постоянная остсрочка даты отправки домой была одной из основ помощи в поддержание возможной дисциплины среди дембелей.
В Советских Вооружённых Силах было обычной практикой, когда перед отправкой домой солдат должен был сделать так называемый "дембельский аккорд", то есть какую либо работу от завершения которой напрямую зависела отправка домой. "Дембельский аккорд" означал, что военнослужащий должен был чо либо построить, создать или достать. Притом что материалов и инструментов для выполнения дембельской работы давали по минимуму.
"Дембельским аккордом" могло быть что угодно. Например это могло быть простым обслуживанием автомобиля, натирание до блеска колёс сапожным кремом или, например, установка нового туалета в комнате общего пользованиия.
В зависимости от всего этого, сделана была работа хорошо или плохо, решение о отправке домой для командира подразделения было или простым или не оченЬ. важно было так же что "дед" (или несколько "дедов") должны были сделать эту работу сами, то есть без привлечения "духов" или молодых солдат. (Хотя удачные случаи припахивания молодых и были). По возможности "дембельский аккорд" выполняли по ночам, чтобы молодые не видели что "дедушки" работают.
Из отвеченных анкет выясняется, что эстонцы особого усердия при выполнении дембельской работы не проявляли. "Пилили дрова для офицеров, примерно 10 кубометров в день. Чтобы понизить скорость работы, свернули у двух пил зубья. " вспоминает один о своей дембельской работе.


Ритуалы дембельского времени.

В дополнение к дембелькому аккорду было большое количество ритуалов и практики, которые у различных национальностей выполнялись или очень рьяно или не особо. Например было обычной практикой, что увольняющийся из военной части дембель должен был выбрать себе "молодого" которого обязан был обучить до своего увольнения своей специальности для дальнейшего исполнения служебных обязанностей.
Очень популярным было изготовление так называемых "дембельских альбомов", которые содержали фотографии военнослужащего и военной части, а также рисунки и изречения. Фотографирование территории военной части официально было запрещено и в альбом попадали снимки, сделанные полулегально и подпольно.
Дембельские ретуалы также значительно зависели от национальной принадлежности. Историк Carey Schofield утверждал, что "солдаты из прибалтийских республик хотели уйти из военной части так быстро, насколько это было возможно. У них не было совсем интереса к каким бы то ни было ритуалам."
Данные анкет и беседы подтверждают утверждение историка лишь частично. К примеру и среди эстонцев достаточно популярны были дембельские альбомы, на что указали 150 опрошенных из 213-и.
Из воспоминаний Тыниса Ассона: "Несмотря на то, что наличие и использование фотоаппарата было стржайше запрещено, фотографии были собраны. Из дома прислали солидный альбом, который полностью был переделан. Альбом был обтянут бархатной материей, были доклеены калька и дополнительные листы. Калька была разрисована эротично-патриотическими картинками с военным подтекстом. В альбом была вложена душа. Для изготовления альбома привлекались умелые солдаты. Альбом был готов точно к сроку увольнения."
Для некоторых, например для украинцев, было очень важно вернуться домой выглядя гордо и солидно. Зубы должны блестеть, форма сидеть влито и безукоризненно, новые ботинки начищены до зеркального блеска, фуражка и ремень должны были быть новыми, грудь украшают знаки отличия или особые знаки, отмечающие доблесть и успехи в службе и так далее.
Модификация парадной формы перед увольнением в запас не была чужда и военнослужащим-эстонцам. "Дембель не ехал домой в какой то простой парадной форме с обычным рюкзаком или чемоданом. Для этого перед отьездом надо было готовить всё необходимое - это была полная переделка всего дембеля" - пишет Тынис Ассон.
43 ответивших на накеты отмечают переделку и украшение формы перед увольнением: нагрудные знаки, фигурные береты, различные аксельбанты, каблуки на сапогах, вставки в погоны и другое. Модификацию парадной формы также делали и те военнослужащие, которые увольнялись из Афганистана. Это вспонимает в своей книге "Война на два фронта" Алар Нигуль: "Отправка домой была для солдата особый и долгожданный момент, к этому готовились заранее за несколько месяцев. Сперва наперво солдат должен был достать себе парадный мундир. Это в действительности предусматривалось для каждого солдата, но мы своей формы никогда не видели. Мы видели парадную форму только на церемонии прощания погибших перед отправкой гробов на родину.
Парадный мундир перешивали так, что брюки становились почти облегающими а пиджак превращался в треугольник. Поскольку мы служили в ВДВ, то под пиджак одевали только тельняшку, которая была крепким амейским символом. На груди появлялись неизвестно откуда взятые парашютные значки, очень ценымий знак "Гвардия" и многие другие. Особо выделялись те, у кого были медали. Некоторые дембеля очень срьёзно относились к тому, как они выглядят. Они доставали капроновые бельевые верёвки и умелые сослуживцы плели для них различные аксельбанты, которые смотрелись на форме очень эффектно.!
В одной военной части эстонцы выделялись тем, что "поскольку альбомы не делали, у эстонцев был один исторический дембельский ремень, который носил самый достойный последние полгода службы после чего выцарапывал на нём своё имя и передавал следующему, кому через полгода увольнятся, эстонцу."


Закончилась срочная служба, нечинается переподготовка.


На время действительной срочной службы за военослужашим (по крайней мере по закону) сохранялось место в учебном заведении, где он мог продолжить учёбу на том самом курсе с которого он был призван в армию. Также сохранялось право вернуться на рабочхе место, которое было до призыва.
Мужчин, зачисленных в запас через какое то время призывали снова на переподготовку.
По закону о всеобщей воинской обязанности для солдат и сержантов запаса действовало следющее правило для переподготовки:до 35-и лет 4-6 раз до 3-х месяцев каждый раз, от 35 до 46 лет 1-2 раза до 2-х месяцев за раз и с 46 до 50 лет один раз один месяц. Зачисленных в запас также использовали в больших учениях и в так называемых, целях гражданской обороны. Например когда в 1986 году произошла авария на Чернобыльской АЭС туда были направлены, как на переподготовку, с целью ликвидации последствий аварии, 4546 человек резервистов из Эстонии. Многие из них потом умерли от лучевой болезни. Выжившие же до сих пор лечат своё физически и психически потерянное здоровье.


Подписка о неразглашении.

После окончания срочной службы нужно было давать подписку о неразглашении?
В анкетном опросе из 134 человек 89 отметили, что никакой подписки о неразглашени военных секретов они не давали, поскольку таких секретов и не было или их не допускали к обьектам, считающимися секретными (военнослужащих из прибалтийских республик считали неблагонадёжными). Часто отвечали в анкетах так:"Военные секреты приказывали хранить, а какие точно - об этом не говорили".
Тынис Ассон ироничеки характеризует: "Мы сдали оборудование и подписали на бумаге, что обязаны не разглашать военные секреты в течении нескольких лет. Самый большой секрет скорее всего был таким, что в действительности никаких секретов не было. Поэтому, наверное, такая необходимость в тайне и была."
В то же время у 47 ответивших были прямые соприкосновения с неразглашением и запретом на выезд за границу. Большинству из них был запрещён выезд сроком на пять леет. В армии они занимались оборудованием для противовздушной обороны и техникой. Подписывать им давали уже готовые распечаннаые бланки.
Подписку о неразглашении и запрет на выезд за границу получали те военнослужащие, которые обладали знаниями о ракетах (в том числе и ядерных), секретных складах, военных заводах, подземных пунктах управления, типы самолётов, базирующихся на спецаэродромах и их количество, также корабельные системы, авиационные лабаратории, коды радиоаппаратуры, шифровальные системы и тому подобное. Подписку о неразглашении на 25 лет давали те военнослужащие, которые имели знания о подготовке к старту головок баллистических ракет. Также уволенных военнослужащих пытались привлечь к работе в Советских силовых структурах. Но большинство (из 213 ответивших 115, 54%) от этого предложения отказались. Были те, кого приглашали на работу в милицию (18%) и предлагали остаться на сверхсрочную (16%). Паре десятков человек предлагали работу в КГБ (13,6%). Достаточно мало было тех, кому предложили идти учится в военное училище на офицера (11,5%). В ответах был и великий советский проэкт Байкало-Амурская магистраль куда также приглашали на работу после увольнения в запас.


"Красочный опыт, но одного раза хватит"

По распространённому мнению служба в Советских ВС среди эстонцев популярна не была. НИкто не хотел на два года уезжать со своемо места куда неизвестно "На край Советского Союза с русским языком в общество с плохим питанием и ужасными бытовыми условиями". О прибалтах, в том числе и эстонцах и их отношению к обязательной службе в Советской Армии, выражали своё мнение и некотороые западные авторы. Хотя в ответах на анкету были и ответы, которые характеризовали службу в рядах Советской Армии как "отсых, длящийся два года" или жизнь в это время как " у сытого кота". Позитивное отношение отражает также процентуальная оценка . Из 193 ответивших почти половина (49%) отзываются о своей прошедшей службе нормально, немного более четвери (27%) считают прошедшую службы удовлетворительной. Также число тех, кто относился к своей службе очень хорошо больше чем тех, кто считал службу плохой или очень плохой (16% против 9%). Частично такие данные зависят от того, что часть тех мужчин, которые заполняли анкету, провели своё время службы не особо напряжно, поэтому и не хотят стирать из своей жизни эти года.
Факторы, повлиявшие на позитивные ответы:
*отсутствие "дедовщины"
* нормальный порядок в военной части (не очень строго но и не анархия)
* хорошие отношения с офицерами и сослуживцами
* благоприяное местоположение (например Рига, Ленинград, Калининград)
* увольнения в город
* еженедельные дискотеки в ближайшем городе
* в военной части было много эстонцев
* хорошее питание
* "тёплое" место (повар, музыкант или водитель)

Обязательную срочную службу в хорошем свете вспоминают больше мужчины, которые проходили службу в конце 1960-х и начале 1970-х.

Факторы, влияющие на негативное мнение:
* слишком строгая или слишком слабая дисциплина
* промывка мозгов КГБ
* конфликты в военной части и с другими военными частями, находящимися поблизости
* скука
* жёстокая "дедовщина"
* преступность
* постоянные учения
* за время службы ни разу не дали отпуск
* обособленность
* низкая самооценка солдата

Негативные оценки больше дают те военнослужащие, чья служба пришлась на 1980-е года, особенно на их вторую половину. В это время остро собнажились вопросы дисциплины в Советской Армии и отношение к эстонцам сильно изменилось и стало недоверчивым из за того, что Эстонская ССР стала заявлять о своём праве на независимость.
Большинство отметило, что за время службы они в хорошей мере овладели русским языком (78%). По оценкам советских социологов военная служба стояла на третьем месте как мотиватор к изучению языка. На первом месте была русскоязычная школа и на втором изучение языка в рабочем коллективе. Исследования, проводившиеся отдельно для молдаван, эстонцев и узбеков (1978 год) подтвердило, что среди этих народностей изучение русского языка во время срочной службы вышло по мотивации на второе место.
Опасения, выражающиеся в трудах западных аналитиков о том, что представители малух народов теряют в армии свою идентичность, не подтвердил ни один опрошенный. По оценке запасных авторов обязательная срочная служба оказывала серёзное влияние на будущую жизнь, что означало влияние на гражданскую жизнь всего того, что приносилось с собой со службы в Советской Армии и накладывало на возприятие мира военную оценку. На основании ответов из анкет эстонских военнослужащих нельзя однозначно принимать оценку западных аналитиков. Большинство ответивших отмечало, что это был своеобразный опыт, но не представляло для молодого человека "школой жизни или перевоспитания" (72%).
О службе в Советской Армии обычно говорили как о неприятной обязанности, которую надо было сделать и жить дальше своей жизнью. Так, подведя общий итог, можно привести один короткий комментарий: "Яркий опыт, но одного раза достаточно."


На этом заканчивается вступительная часть и далее будут уже собственно воспоминания. (переводчик).



В СОВЕТСКОЙ АРМИИ.

1951-1954. Торитамме-Тоома-Лихула-Таллин-Ленинград (РСФСР)-Кюдамир (Азербайджан)-Цители-Чкаро (Грузинская ССР)-Жуково (РСФСР)-Щербово (РСФСР)-Ломоносов (РСФСР)-Таллин-Торитамме.


Три года, один месяц и 20 дней срожной службы в строительном батальоне.

Манивальд Мююрипеал (1931 г.р)

Первый приказ от имени военного комиссариата пришёл ко мне в начале августа 1949 года. Меня вызвали на следующие субботу - воскресенье в Лихула, где призывники должны были выполнить нормативы ГТО. Кто выполнял нормативы, тому торжественно вручали нагрудный знак.
Утром этой субботы в Лихуласском Доме Культуры собралось много молодых ребят. Два дня проходили соревнования на спортивном плацу средней школы. В памяти остались бег и ориентирование. Также должны были проплыть 100 метров по реке на время. Для меня это было впервые и я был последним когда проплыл необходимое количество метров по реке.
В то же самое время на маленькой лодке к берегу пристали два охотника (говорили, по моему, на русском языке) и стали выбрасывать из лодки подстреленных уток. Мы попробывали считать уток. Насчитали более 20 штук. Такое количество уток на охоте я раньше никогда не видел.
В конце соревнований, по моему мнению, всем написали в протоколах о успешной сдаче нормативов и о разрешении носить на груди соответствующий знак, подтверждающий сдачу ГТО. Хорошие показатели говорили о том, что в наших краях с призывниками проводилась хорошая спортивная подготовка и молодые люди подготовлены для службы в Советской Армии. Это означало, что местные власти хотели показать, что они добросовестно сделали свою работу.
Официальная постановка призывников на военный учёт состоялась зимой 1950 года в Хаапсалу. На какой то машине мы доехали из Варбла до Хаапсалу. Вечером, холодно. Каждый прибывший должен был найти себе ночлег сам. Я пошел к Уно Кангру в школу-интернат. Несколько юношей, кому некуда было идти, пошли со мной. Они спали где то в коридоре.
На следующий день врачебная комиссия. Комиссия заседала в кабинетах поликлиники (на улице Садама). Мы голыми предстали перед комиссией. Измеряли, взвешивали и опрашивали. Хирург Юханс, позже ставшим в Хаапсалу известным,шопотом спрашивал, закрывая рот рукой:"В штаны по ночам не мочишься?". В то время я не понимал всю необходимость этого вопроса. Также мы прошли рентген.
В мае 1950 года были созданы районы и военный комиссар стал находиться в Лихула. Туда меня тоже вызывали пару раз. В Лихула в то время ещё не было рентгеновского аппарата и в начале апреля 1951 года нас повезли на открытой машине исполкома из Лихула в Хаапсалу на рентген.
Очень много парней забрали служить весной 1951 года. Большинство из них остались служить в Эстонии в так называемой Эстонской дивизии. Я ближе к осени ходил ещё на одну комиссию. На каждой комисси у меня отмечали, что в нижней части лёгкого находится какое то пятно. Это пятно впервые нашли на рентгене весной 1945 года на рентгене в Хаапсалу.

Повестка в Советскую Армию.

9 октября 1951 года я получил повестку. В ней говорилось, что 10 октября я обязан быть в Лихула, чтобы уйти в Советскую Армию. Я поехал домой в Торитамме и сообщил родителям о своём призыве на действительную службу. Самая грустная была моя бабаушка. Она очень надеялась и хотела, чтобы я остался в этот вечер дома и даже сделала мне ванну. С желанием бабушки я не посчитался и не остался ночевать дома в Торитамме. Это решение угнетало меня всё последующую жизнь. Поскольку это был последний раз, когда я мог побыть со своей бабушкой.
Вот так мы поговорили о том о сём. Бабушкино мнение было таково, что если бы не пришли колхозы, то из меня получился бы хороший фермер и деловой хозяин. Не знаю, почему у неё сложилось такое мнение. Я ей ещё ответил, что дальше в жизни я смогу и в колхозе хорошо устроиться.
Из деревни я уехал на велосипеде. Бабушка осталась плакать на дворе Торитамме. Она уже стольких многих проводила в дорогу с этого двора, кого больше никогда не увидела. Я ей помахал из за ворот, бабушка помахала мне в ответ.
Вечером я приехал в Тоома. Друзья уже всё подготовили, чтобы устроить небольшие проводы. В то же время в колхозе ночевали наши "шефы" из Мадисе, приехавшие помогать собирать осенний урожай. Из их числа мы пригласили к себе в компанию девушек.
Этот уход в армию пришёл так быстро что у меня не было даже времени, чтобы передать кому нибудь свою работу в колхозной бухгалтерии. Всё так и осталось, как и было.
Утром на автобус и в Лихула.
В Лихула начали собираться ребята. Август Мади из деревни Паюма был сильно пьян. Артемий Эллермаа привёз его на мотоцикле. Каблук его ботинка попал в колесо, но с ногой ничего не случилось. Ночевали мы в здании военного коммисариата. Многие уже заранее обрили себе головы налысо.
На следующее утро 11 октября нас отвезли на железнодорожную станцию Лихула. Нас было где то 10-12 человек. Вскоре пришёл поезд со стороны Виртсу в котором уже сидели ребята, призванные с Сааремаа и они громко пели. Поступил приказ сесть в поезд. Гудок и отьезд. В Таллине нас отвезли на сборный пункт,находящийся на улице Лай. Делать было нечего и мы ушли бродить по городу. Было ли это разрешено? даже не знаю.
12 октября прибыла большая партия ребят. Стали проводить лекции. Ближе к вечеру мы пошли на Балтийский вокзал и нас посадили в рейсовый поезд, отправляющийся в сторону Ленинграда. Я впервые в жизни ехал по настоящей, широкополосной железной дороге.
На железнодорожной станции Юлемисте было много солдат, скорее всего ехавших на учения. Мы махали им в ответ. Нарву проехали ночью. Я уже спал тогда сидя.

В товарном вагоне по направлению к засекреченному месту.

Ранним утром прибыли в Ленинград. Из вокзала мы промаршировали к сборному пункту куда то на Фонтанку. Нас оставили ждать снаружи, пока не забрезжил рассвет. Тогда ребят стали разводить по подвалам и другим помещениям. Больше всего меня удивляло каой ужасной была их одежда. Хотя и у нас, в послевоенной Эстонии, особенно никакой одежды не было, но то, что я увидел в Ленинграде, меня потрясло. Может быть у этих ребят и была своя правда. Они знали, что свою одежду надо будет менять на военный мундир и свою одежду оставить в бане в общей куче. Поэтому и одели всё самое грязное и ненужное.
Питались мы тем, что каждый взял с собой из дома. В конце концов нас всех построили и мы промаршировали куда то на товарную станцию. За мной в строю шёл какой то русский парень, скорее всего откуда то из Нарвы. Он постоянно наступал мне на пятки. Раз, второй, ещё раз. Думаю, что сознательно. После четвёртого раза я развернулся и заехал ему кулаком. Больше он мои пятки не трогал.
Нас погрузили в товарные вагоны, в которых с обоих концов были двухэтажные деревянные нары. В середине вагона находилась небольшая печка. Из вагонов составили эшелон. Мы уже были под заботой сержанта. Позже узнали, что этот сержант, по национальности молдаванин и по фамилии Тютюнников, служит в Советской Армии с весны 1949 года.
Так начался этот путь. Но куда - этого не сказали. Это было военной тайной.
На следующий день в вагон принесли какие то суп-кашу и горячую воду для чая. В течении суток эшелон делал пару остановок все железнодорожных станций. Весь состав стал справлять естественные потребности прямо возле вагонов. маленькую нужду можно было справлять в вагоне в какую то ёмкость, кою потом выливали на рельсы.
В нашем вагоне был некто Хуубель или Руубель из Вильянди. У него был с собой небольшой аккордеон на котором он играл а другие пели. Одной из самых популярных песен была: "папа Софи был злой, папа закрыл Софи в кладовку..." (хрень какая то ) переводчик).
В одну из ночей мы были где то недалеко от Москвы на товарной станции. После поехали дальше, через Волгу, на левый берег. Потом где то повернули на юг и в Астрахани снова переехали через Волгу обратно на правый берег. В степях за Волгой я впервые увидел верблюдов. В степи местные жили в каких то построенных из глины избушках.
В дороге мы наблюдали жизнь в России. Ситуация виделась намного хуже и беднее, чем было в Эстонии того времени. Как только наш эшелон останавливался где то на станции, сразу появлялось большое количество торговцев. Они предлагали что либо купить а также продать или даже обменять. Несмотря на то, что наша одежда была плоха, нам удавалось её поменять ещё на более плохую и даже заработать на этом. В один н;из дней нам всем раздали какой то порошок, завёрнутый в бумагу. Этот порошок надо было растрясти в брюках и также посыпать свои волосяные покровы. Это чтобы вши не завелись.
Конечно в вагоне пили водку если у кого была такая возможность. В последнее воскресенье в вагоне подрались на национальной почве. По пьянке. Главные участники были с Сааремаа - Талу и Александр Тяхт. Оба ранее были по разу в тюрьме. Они сидели посередине вагона возле печки, когда всё началось. Неожиданно со второго этажа нар спрыгнул один русский из Кохтла-Ярве и прямо Александу Тяхту на спину. Прыжок был настолько силён, что оба завалились на пол и началась настоящая драка. Сержантам понадобилось много времени для того, чтобы снова навести в вагоне порядок.
Иногда слева мы видели Каспийское море. И вот показался Баку откуда мы взяли направление обратно на север. На десятый день пути мы прибыли в районный центр Азербайджанской ССР, город Кюрдамир. С первого взгляда показалось, что город состоит только из низких и маленьких глинянных хижин.

Потери первого дня: портфель и шестяной свитер.

С железнодорожного вокзала нас отвели на ночёвку в находящиеся недалеко какие то бараки или бункеры, врытые в землю. Вокруг была только разьезженная в грязь глина. Утром всех из бараков выгнали. Сразу приказа не поняли. На улице выяснилось, что начинаем двигаться дальше.
Я, как конторский служащий, взял с собой из дома в армию брезентовый портфель с одним замком, в котором я хранил письменные принадлежности. Второпях я оставил портфель в бункере. Я побежал обратно но портфеля уже не нашёл. Некоторое время спустя у одного из старослужащих я видел портфель, который был такой же как у меня.
На улице нас построили и начали распределять по группам. Спросили, кто что умеет делать и какую работу выполняли до армии. Во время ответов также выяснили - кто и насколько знает русский язык. Я старался отвечать на русском, поскольку я же был счетоводом в бухгалтерии. Также и моя фамилия - Мююрипеал - представляла трудности для произношения. И это с первого до последнего дня службы в Советской Армии.
Так нас разделили на этом "человеческом рынке" и это разделение очень сильно влияло на наши дальнейшие места и срока службы. Харальд Мярк из Паатсалу также был колхозным бухгалтером, но судьба определила его во вторую группу. Пару дней спустя я встретил его в столовой и узнал, что его направляют в учебную роту для обучения на сержанта. "Человеческий рынок" закончился, началось движение к конечной точке путешествия. Вокруг чистая и глинянная степь. В моём понимании дорог в ней не было. Передвигались так, как кто считал удобнее.
Баня военной части находилась в 9-10 километрах от железнодорожной станции. Это было два часа марширования. Добрались до бани и нам сообщили, что теперь начинается карантин и мы определены в 12-ю роту. Вспоминается старшина этой роты, сверхсрочник,который постоянно и грозно шумел, но сам по характеру был не плохой человек.
Вокруг бани кружились старшие сослуживцы, которые хотели у молодых как бы купить что нибудь. Но на самом деле желали помарадёрничать и что то поиметь себе от солдат молодого призыва. на мне был надет шерстяной свитер моего дедушки. Такой серо-коричневый, овечей шерсти и застёгивался спереди на замок. Кто то из чёрнокровных солдат захотел купить у меня этот свитер. Что то мы там выясняли между собой, точно уже не помню. Я снял свитер и отдал ему. Покупатель платить не захотел. Началась перепалка и сержант Тютюнников поспешил на помощь. Мой же свитер быстро стал переходить из рук в руки чернокровных мужчин и в конце концов был выброшен в водосточную канаву, находящуюся неподалёку. Так вот в первый день я остался без портфеля и дедушкиного шерстяного свитера.
На следующий день кто то из офицеров принёс мне остатки какого то свитера интересуясь, не мой ли это и если мой, то забирай его обратно. Естественно это был не мой и обратно я его забирать себе не хотел. Но о том, что мой свитер забрали силой, кто то доложил наверх и поэтому офицеры должны были реагировать.


Босиком в казарму.

Первый день продолжался. Мы помылись в бане. Всю одежду сложили в предбанник. После помывки мы получили мундиры солдат Советской Армии. Вроде и на ноги должны были что нибудь получить. Мой размер ноги был 42-43. Но этого размера равно как и большего размера на всех не хватило. Посему я и ещё некоторые солдаты вечером первого дня пошли до казармы босиком, одетые в мундиры. Жидкая грязь чавкала и выдавливалась между пальцами. Я вдавливал голые пальцы глубоко в глину, чтобы не подскользнуться. Вечером старшина выдал нам во временное пользование какие то старые башмаки. Пару дней позже мы получили новые танкистские спаоги и обмотки. У сержантов на ногах были кирзовые сапоги, но солдаты должны были ходить в танковых сапогах с обмотками. Вместо носков были портянки. Обязанностью сержантов и старшины роты было научить нас, как правильно наматывать портянки, закручивая их от стопы до самых колен.
Первой казармой был наземный барак. Вдоль стен и в середине стояли двухэтажные деревянные нары. Печей или других отопительных систем не было. Эстонцы, призванные из Эстонии, начали знакомиться между собой. Ребята, с кем вместе выехали из Лихула были в одной военной части, но в разных ротах. В 12-ой роте всего было более 20-и эстонцев.
Вечером нас первый раз строем повели в столовую. Дорога была очень грязная. Столовой был длинный, очень плохо освещённый барак. Обстановкой были столы с двумя деревянными скамейками. Алюминевые кружка и ложка должны были быть у каждого своя и с собой. Солдат всегда носил ложку, как важный инструмент для еды, в кармане или в сапоге. На скамейку у стола вмещались 10 человек. В задней части столовой находилась раздаточная и кухня. Из одного окна давали суп, из другого кашу,из третьего чай. Отдельное помещение было у хлебореза. От каждого стола посылался человек за супом, другой за кашей и третий за хлебом.
На кухне давали сразу порцию на десять человек, которую начинали распределять уже за столом. Зимой норма хлеба на три приёма пищи за день была 900 грамм и летом 800 грамм. В первый вечер на ужин дали неопределённую кашеобразную капусту. Я сьел всю тарелку и заметил в каше варёные кусочки сала. Дома варёные кусочки сала я ел с большим удовольствием. Здесь оставил их на последнее, как самое вкусное, чтобы сьесть с хлебом. Но оказалось, что это не кусочки сала а белая картошка в капустной каше.
Каша в желудке, маршируем обратно в казарму где получили ещё одно важное для каждого солдата. В казарме нам показали места, где кто будет спать на деревянных нарах.

Вместо туалета дырка, выкопанная в земле.

Туалет находился на расстоянии промерно 100 метров от казармы. Туалетом была вырытая в земле дырка, накрытая брёвнами с положенными на брёвна досками. Примерно метровой высоты были внутри разделительные стенки, отделяющие друг от друга 15-20 дырок, над которыми сидели солдаты. Всё это сооружение было также огороженно стенами из досок. Крыши не было. С двух сторон были вход и выход. Бумагу, необходимую для нужд, каждый должен был искать себе сам. Многие темнокровные мужчины использовали для этого куски засохшей глины или плоские камни.
Первый день закончился вечерним построением перед казармой с вечерней поверкой.
Ежедневная вечерняя поверка была до самого окончания срочной службы. В первый вечер нам не делали вечернюю прогулку. А на следуюий вечер вечерняя прогулка уже была. Это когда рота маршировала 15-20 минут по степи и пела песню. Только после вечерней прогулки нас отводили в казарму не забыв, разумеется, вечернюю поверку. После поверки поступала команда "Отбой!", что означало приказ для отхода ко сну. все долдаты должны были очень быстро забраться под одеяло и лежать там тихо. Утром громко орали "Подьём!", что означало приказ к пробуждению. За несколько минут надо было одеться - брюки и сапоги, рубашка и быстро в строй на своё место. Начиналась обязательная утреннаяя зарядка. Бег, остановка, упражнения. После зарядки начинался утренний туалет.
На улице стоял большой бак в водой. Он него шли какие то трубы на которых распологались краны, откуда можно было брать воду. Если случалось, что большой бак был пустым, то воду надо было брать из какой то лужи. Или в хорошем случае каждому солдату в казарме выдавали кружку воды, чтобы тот мог умыться.
Гигиена закончена. Построение на завтрак. Немного каши, порция хлеба, два кусочка сахара и чай.

Четыре года должны строить аэродром.

После завтрака обратно в казарму, где нас начали учить. Нам сообщили, что нас призвали в строительные войска Советской Армии в 20-й полк. Служить придётся четыре года. Полк занимается строительством аэродромов. Каждый год полк должен строить по одному аэродрому. Сообщили и наш адрес и номер военной части. Могу ошибаться но адрес был примерно такой: Азербайджанская ССР, город Кюрдамир, в/ч 62103. Нам также сказали, что всё увиденное - услышанное здесь является военной тайной, о которой писать домашним запрещено. Если кто что либо напишет, может последовать суровое наказание.
Наш 20-й полк был многонациональным. В полку я встретил грузин, азеров,армян, таджиков, узбеков, киргизов, казахов, татар, молдаван и других. Из Ленинградской области был один записанный эстонцем, который не одного слова по эстонски не знал. Но и другие пришедшие в Советскую Армию знали русский язык как мы или даже хуже нашего.
В так называемое свободное время все национальности собирались по своим группам, где они могли общаться на своём языке. Молдаване говорили на своём языке, но когда они пели какие либо песни, часто эти песни были на русском языке. Песни ребят с Кавказа и Средней Азии были своебразные, как бы без мелодии, состоящие только из набора слов.
Местонахождение полка было от Кюрдамира на расстоянии 9-10 километров. Вокруг голая и ровная степь. Где то на юге виднелись пару деревенек. Иногда мы видели местных жителей идущих в город или обратно. В нашим понимании дорог там не было. Передвижение проходило на глаза - где суше, там и шли. Местные передвигались в основном пешком, но и ногда и на ослах. Иногда осла вели в поводу а на спине осла был нагружен разный хлам. Для придачи ослу правильного направления использовали палку и громкий мат. На расстоянии между полком и городом никаких следов земледелия видно не было.


Отступление:
Военные округа Советского Союза по состоянию на 1978 год.
Прибалтийский (штаб в Риге)
Белорусский (Минск)
Закарпатский (Львов)
Одесский (Одесса)
Ленинградский (Ленинград)
Московский (Москва)
Закавказский (Тбилиси)
Волжский (Куйбышев)
Уральский (Свердловск)
Средне-Азиатский (Алма-Ата)
Туркестанский (Ташкент)
Сибирский (Новосибирск)
Киевский (Киев)
Северо-Кавказский (Ростов)
Забайкальский (Чита)
Дальневосточный (Хабаровск)

Показательный урок - зашить карманы брюк.

На следующий день нам рассказывали о уставах, принятых в Советской Армии и о других важных для солдата вещах. Я получил наглядный урок для знания устава. Мои руки постоянно находились в карманах брюк, то есть там, где по уставу руки находиться не должны. Сержант Тютюнников вызвал меня к себе и дал приказ смысл которого я точно не понял. Сослуживцы помогли мне понять приказ. Сержант Тютюнников приказал, чтобы я зашил карманы моих брюк и распороть можно было только через пять дней вечером. Исполненный приказ надо было показать сержанту.
Также проводили политзанятия для образованности солдата Советской Армии. Были политработники, которые говорили очень эмоционально. Их было, по крайней мере, интересно слушать, несмотря даже на то, что понимание русского языка давалось с определёнными трудностями. Но некоторые политработники приходили на политзанятия и просто начинали зачитывать газеты и никто не смел делать замечания или задавать вопросы. Разговоры на русском языке и так было тяжело понять, особенно когда это было монотонное зачитывание газетных статей, потому часто просто засыпали. Не один я, многие дремали одновременно.Если сержант замечал эту массовую дрёму, следовал приказ: встать-сесть, встать-сесть. Когда все раз десять выполняли этот приказа, то на какое то время желание дремать пропадало и до конца политзанятий все сидели с открытыми глазами. Иногда на занятиях было слышно, как кто то громко храпит. Непонятная история, ведь почти у всех глаза были открыты. Потом выяснилось, что храпел боец по фамилии Орлов. У него на лице был шрам он ножевого ранения и глаза во время сна не закрывались. Позже выяснилось,что этот Орлов была та ещё личность. Когда он сидел в тюрьме то себе на пенисе сделал татуировку "нахал". Когда все вместе ходили в баню, то у Орлова часто спрашивали, что написано на пенисе. За три года службы в Советской Армии я видел разнообразные татуировки, но только Орлов нашей для этого своеобразное место.


В глинянной будке продавали дорогие бисквиты и "Казбек".

В субботу вечером и в воскресенье в клубе показывали кинофильмы, куда надо было идти организованно, а значит строем. В казарму приносили также некоторые газеты, но поначалу я не мог читать на русском языке. Также в казарме была одна радиоточка в определённом месте, но из передач я ничего понять не мог. Каждому солдату для курения предназначалось определённое количество махорки. Махорка была, вроде, в 50-и граммовых пачках. Также давали спички и бумагу для закруток. Обычно махорку закручивали в газетную бумагу. Я не курил, поэтому эти проблемы меня не касались. Во время длинного пути по железной дороге также раздавали махорку. Многие курящие заявили, что они этот мусор курить не будут, а попробуют сами себе достать нормальных папирос.
В каждой военной части был свой магазин. У нас роль магазина выполняла отдельно стоящая глинянная будка, в которой продавщицей была одна дама. Кроме дорогого бисквита более ничего сьедобного в этой будке не было. Курящим предлагали только папиросы "Казбек" в твёрдой картонной коробке. Цена папирос тоже была не мала.Но в первые несколько дней некоторые покупали "Казбек" и к концу первой недели у многих уже просто не было денег для покупки дорогих папирос. После чего возмущение утихало и начинали курить махорку и уже никто не жаловался на качество.
Когда попривыкли к армейской жизни, начали писать письма домой. Я написал, вроде, бабушке, что деньги закончились. В первом ответе от бабушки был вопрос: мои деньги украли за время длинного пути? Не украли, да и денег у меня с собой было достаточно мало.
По моему мнению я достаточно экономно использовал свои деньги. В эшелоне я не тратил деньги на водку и пиво.По мнению бабушки денег мне должно было хватить на достаточно долго.

Постоянное чувство голода.

К армейской еде было очень трудно привыкнуть. Точнее сказать - еды было мало. Постоянно присутствовало чувство голода. Можно предположить, что службы, занимающиеся продуктовым обеспечением солдат в этой части, просто воровали еду, предназначенную для военнослужащих. По прошедствии некоторого времени это постоянное чувство голода притупилось да и еда, приготовленная в столовой выглядела более красивой и привлекательной. Даже порции немного увеличились.
Когда мы первый-второй раз попали в наряд по столовой, то в прямом смысле этого слова - наелись до потери сознания. Неожиданно разрешили есть сколько хочешь! Были такие, которые смогли в себя впихнуть порцию каши, предназначенную для десяти человек!! Такое количество для нетренированных животов заканчивались сильным поносом.
Наряд по столовой должен был убрать со столов всю посуду после приёма пищи и вымыть. Вытереть столы, вымыть полы и начистить котлы на кухне. Один из наряда становился помощником кочегара. Если привозили картошку, то весь наряд занимался ещё и чисткой картошки.
Плиты для котлов находились с другой стороны стены. Дров хватало только для того, чтобы разжечь плиты. В основном топили мазутом. Мазут надо было доставать ведрообразным предметом из ванны возле котла в результате чего всё пространство вокруг печей было залито мазутом.Почему то недалеко от котлов также находились огромные головы крупного рогатого скота с рогами. Похоже на буйволиные. Почему их туда привозили? Мы подозревали, что эти головы могли входить в предназначенный мясной рацион для солдат. Также несколько свиней постоянно бродили вокруг кухни. Свиньи были на своеобразном подножном корме. Обьедков оставалось много, этим они и питались.

Солдат присел по нужде, шапка пропала.

Наша 12-я рота распологалась в здании типа барака. Все остальные роты распологались в вырытых в земле бункерах или по простому - в землянках. Вдоль длинных стен бункера стояли двухэтажные нары. Посередине проход, куда на построении помещалась вся рота. В этом сооружении даже были небольшие окна. А в некоторых землянках сбоку были прорыто тоже что то наподобие окон.
Позже мы также занимались строительством землянок. Какой либо возможности для просушки одежды у нас не было. Портянки сушили, положив их на матрац под простынь, где они сохли по теплотой человеческого тела. Ведь советский солдат в любой ситуации найдёт какой либо выход. Шинели должны были находиться у старшины в каптёрке под охраной. На вешалке в казарме не разрешали их держать поскольку боялись воровства. Но так хотелось взять шинель, чтобы использовать её как второе одеяло. Наши шинели были новенькими и ихняя ценность была на несколько порядков выше, чем у шинелей, которые уже пережили две-три зимы.
Также целью для воровства были зимние шапки. Особенно шла охота за шапками солдат первого года службы, потому что шапки были новые или почти новые. Если по темноте пошел в туалет, то обязательно свою шпку надо было очень крепко зажать и держать под подбородком или крепко накрепко завязать завязки от шапки под тем же подбородком. У некоторых молодых солдат шпку сдёрнули с головы именно в тот момент, когда они сидели в туалете. Неизвестный вор сдёргивал шапку и бегом исчезал в темноте. Разумеется со спущенными штанами преследование вора не имело никакого смысла.
Если у какого молодого солдата пропадала шапка или шинель была поменяна на более старую, то старшина всегда знал виноватого. Естественно виноват всегда был молодой солдат. Ведь молодой добровольно участвовал в этом обмене и даже имел какую то выгоду.
Всех заставили написать своё имя на внутренней стороне шапки. Но какой молодой солдат пойдёт в роте проверять, не его ли шапка одета на старослужащем? Я придумал свой способ, чтобы при воровстве можно было найти своё шапку. Химическим карандашом я немного подкрасил один уголок шапки прямо над лбом около звёздочки. Если бы я нашел свою шапку у кого нибудь на голове, (в случае кражи) то сразу бы показал это старшине. Надеюсь, что начальник бы поверил мне и подтвердил мои подозрения.
В советской армии, по моему, было в порядке вещей, что после принятия пищи многие ходили на кухню и около, чтобы попросить добавку. Сидящий на кухне повар или раздатчик пищи были согласны дать тебе ещё супа-каши, если ты отдашь ему свою новую шапку или сделаешь что либо, что попросит повар. Разумеется, с вариантом шапки, шапка должна быть обязательно новая.

Работа лопатой без черенка.

Через пять-шесть дней сидения в казарме нас начали выводить на работы. Мы увидели строящийся недалеко аэродром, бетонный завод и другое.
Нашим заданием была работа лопатой. Мы ходили на бетонный завод, где лопатами забрасывали на ленту транспортёра песок о щебень. На железнодорожной станции грузили лопатами в машины гравий и песок. Уравнивали глину по краям аэродрома и многое другое.
Это были особые лопаты у которых практически не было черенков. Вместо лопат иногда использовали какие то совки у которых было что то наподобие черенков сделанных из неоструганных стволов деревьев. Если бы на эту лопатную работу нас послали в виде наказания, то ещё как то понятно. При принудительной работе можно работать и такой лопатой. Но ведь это была наша прямая обязанность - строить аэродром. Утром мы брали эти лопаты на рабочем месте а вечером бросали их там обратно. В наших рядах были юноши с разными умениями. Конечно и те, кто в случае необходимости могли бы сделать черенки к лопатам. Если бы эти лопаты принадлежали к имуществу нашей роты, то несомненно они бы так и поступили.

Присяга принята. Молодых солдат распределили по подразделениям.

Присягу мы принимали 3 февраля 1952 года. Это было торжественное событие. Для этого весь полк построили недалеко от клуба. Играл оркестр. С какой то бумаги мы читали текст и на какую то бумагу ставили подпись. Этим закончилось время карантина. После принятия воинской присяги молодых солдат распределили по другим подразделениям и частям. Мы, призванные вместе эстонцы, попали в мехбат, в 3-ю роту механизированного батальона. 3-я рота мехбата была тракторной ротой, 1-я была экскаваторной ротой и 2-я рота была ротой бетонного завода. Сам батальон был автобатальоном. Ещё пара батальонов были просто "лопатными". 3-я рота мехбата распологалась в землянках. Ротный старшина был русским из сверхсрочнослужащих. Как потом выяснилось, большой любитель алкоголя. Командиром роты был лейтенант Репич. Всё пространство вокруг землянки было разьезженной грязью. Если надо было друга подвезти к казарме на гусеничном тракторе,то на тракторе подьезжали очень близко к землянке. Так можно было с трактора (или на трактор) прыгнуть прямо с крыши землянки и ноги оставались более-менее чистыми и сухими.

Эстонцы попытались сбежать в Иран.

До иранской границы было не очень далеко, не более ста километров. Часто мы болтали,что надо бежать в Иран а оттуда дальше в Турцию. НО это были просто разговоры, пустая болтовня для проведения времени. Насколько я помню, никто это серьёзно не воспринимал.
Но в феврале 1952 года на вечерней поверке выяснилось, что два наших солдата-эстонца пропали. Наши ребята сами были из под Вильянди: Лухааар и Койк. С Лухаааром мы жили в одной комнате и спали на соседних нарах. На моё счастье моя шинель была в те времена со мной. Ночью шинель давала мне дополнительное тепло. Днём я прятал шинель под матрац. В тот вечер моя шинель пропала. Лухааар одел мою шинель поскольку его шинель была под замком в каптёрке.
Подготовка наших друзей для побега была очень плохой. Хотя оба они за день до побега получили из дома посылки. У Лухааара был маленький и тупой карманный нож. Никакой карты или компаса у них также не было. Также не было денег. Из разговоров с Лухаааром вспоминается, что у него брат служил в немецкой армии и сейчас живёт где то на Западе. Наверное он надеялся потом добраться до брата.
С момента побега ребят прошло два-три дня когда сообщили, что дезертиров поймали и отвезли в тюрьму Кировобада.
Лухааар и Койк по дороге зашли в какое то село, где хотели попросить еды и там местные жители сдали их на "сьедение" милиции. Даже не знаем, насколько далеко они смогли уйти от военной части.
Беженцам дали пять лет тюрьмыза дезертирство. Пытались ли они пересечь границу с Ираном - следствие не выяснило. В противном случае наказание могло бы быть намного строже. Суд над ними состоялся в марте 1952 года. После смерти Сталина ребят по амнистии выпустили на свободу летом 1953 года. Мы же служили в Советской Армии до ноября 1954 года.
Последний раз мы видели Лухааара и Койка когда их под вооружённой охраной вели перед полком, построенным на плацу. Охрана была сильной - на двоих арестованных шесть человек вооружённой охраны. По одному спереди и сзади и двое по бокам. Охрана держала автоматы на груди двумя руками. У арестованных шинели были распахнуты. Все ремни у них были отобраны.

Посылки взяли под особый контроль.

Поскольку Койк за день до побега получил из дома посылку, то после побега все посылки из дома были взяты под особый контроль. Если получал посылку то открывать надо было в присутствии ротного старшины. Старшина проверял, что в посылке и надо ли это советскому солдату.
Фердинанд Ээрик из Вирумаа хотел попробывать спастись от Советской Армии. Он умно заявлял, что если машинное масло ввести в коленный сустав то это место потемнеет и немного опухнет. И если постоянно жаловаться на эти боли то скоро комиссуют и отправят домой. Фердинанд заказал из дома необходимые для этого дела причиндалы, которые его невеста запаковала и отправила. Когда посылку Фердинанда открыли в присутствии старшины, то в ней нашли небольшую бутылочку машинного масла, шприц и более 200 грам спирта в отдельной бутылке.
"Для чего это прислали?" - ждал ответа старшина.
Фердинанд ответил, что это лекарство от врача. И что если это уколоть, то все отёки пройдут. Бутылку спирта старшина забрал себе а шприц и машинное масло выкинул. Никуда далеьше старшина не докладывал. Наверное бутылка спирта, которую он забрал, сделала своё дело.