Скрипач

Йозеф был мало примечательным молодым человеком. Одевающийся скромно, он словно не сменял одной и той же неприглядного вида рубашки, выцветший окрас которой гармонировал с болезненным оттенком его лица. Все черты его облика, начиная от волос на голове, чьи пряди, торчащие в разные стороны, будто жили собственной жизнью, и заканчивая кое-как завязанными шнурками на изношенных, казалось, еще его отцом, ботинках, создавали между ним и другими студентами университета барьер. Преодолевать его, впрочем, они не стремились, считая Йозефа, смахивающего на бродягу, недостойным их компании. Он и сам, по правде говоря, не искал общества.

Помимо несколько загадочного внешнего вида и соответствующего ему чудаковатому образу мыслей, Йозефа выделяла еще одна характерная черта, которая не позволила бы поставить его в один ряд с остальными. Его удивительный музыкальный талант, отмечаемый каждым, хотя бы единожды услышавшим то, как он играл на скрипке. Вылетающие из - под его смычка звуки порождали в сознании слушателя то сказочные образы, то поразительной красоты природные пейзажи, и когда они смолкали, оставалось лишь восхищение, заставляющее завороженно аплодировать.

Лишь одному человеку игра Йозефа доставляла отвращение - Томасу, изысканному юноше из семьи зажиточного банкира. Томас был членом компании, подтрунивавшей над Йозефом в университете, и, на сколько ему того позволял весьма заурядный талант - скрипачом. Сколь различен был смысл этого слова в отношении гения Йозефа и посредственности Томаса…

В свое время обоим музыкантам довелось познакомиться с Янсеном, неординарным человеком, имя, вернее, фамилия которого, была на слуху во всем городе. По фамилии его все и определяли, хотя в Гамбурге она встречалась и нередко, но какой был выбор, когда имени этого господина никто не знал? Янсен представлял из себя зрелище весьма комичное: этакий шарик, обтянутый в короткие коричневые брюки, белую рубашку, застегнутую лишь наполовину в силу избыточного лишнего веса ее владельца и серые подтяжки, поднимавшие штаны едва ли не до икр. На голове красовалась кудрявая шевелюра цвета залежалого апельсина.

Род деятельности Янсена был окутан мраком так же, как и имя. Можно сказать, что занимался он всем, что в короткий промежуток времени могло бы пополнить его бумажник, и без того пухлый, как сам Янсен. Прознал он и об одном перспективном оркестре, базировавшемся в городе. В те дни оркестр проводил набор музыкантов, владеющих игрой на скрипке и флейте.

Йозеф мечтал стать его участником. Мечтал посвятить свои умения общему делу. Однако соискателей на место в оркестре, к тому времени успевшему добиться в Гамбурге определенной славы, было много, как песка. В этом море Йозеф был лишь песчинкой; Томас же, не менее заинтересованный в попадании в оркестр, - жемчужиной.

Несколькими месяцами ранее, в то время как оркестр лишь начинал обретать известность в городе, собирая на своих выступлениях людей, не знавших чем занять себя пятничным вечером, отец Томаса, Ганс Рюдер, помог Янсену без лишних хлопот получить ссуду, необходимую тому для осуществления очередной денежной махинации. Навряд ли он согласился бы тратить свое время, окажись на месте Янсена любой другой из почти миллиона жителей Гамбурга тех времен. Дружба с ним, благодаря связям с правительственными структурами, торговцами и ремесленниками облегчала жизнь любому, самому рядовому, горожанину, даже если тот едва сводил концы с концами, ведя никчемный образ жизни где-нибудь в Бергедорфе. Стоит ли говорить о банкире, ценившем деловые знакомства выше собственного состояния?

С тех пор за Янсенем остался должок, вернуть который подвернулся случай именно сейчас. Как ему удалось договориться о приглашении Томаса в оркестр, господина Рюдера интересовало мало. Он вовсе не был удивлен, когда гость, с торжествующим видом мошенника, продавшего ненужную вещь втридорога, пожаловал в дом сообщить, что положил первый камень в музыкальную карьеру юноши. Довольные черты его лица контрастировали с потерянным видом Томаса, который словно не знал, как быть дальше.

Потрепав Томаса по идеально расчесанным на голове волосам, Янсен ушел в новом, одному ему известном, направлении, оставив сына банкира в тревожных мыслях о надвигающемся музыкальном будущем. О карьере, для которой, как он сам осознавал в глубине души, он был недостаточно хорош, а потому ей было суждено в скором времени завершиться.

Тот же, кто действительно был ее достоин, остался ни с чем.