Traum weiter

Они стоял на сцене. Перед ними бесновалась толпа, женский визг то и дело вспарывал воздух, резко ударяя по ушам. Слева от него, у микрофона стоял здоровый мужик с бешеными глазами, кривой ухмылкой. Алым гримом на лице нарисована фирменная улыбочка Джокера, черные разводы вокруг глаз – утонченный вечерний макияж. Волосы дыбом, на груди красный крест скотчем, с надписью «Стекло, не кантовать!», довершали картину красные шорты, и красный же плащ. Тот еще супермен…
Еще левее стоял гитарист, бородатый и хмурый. В матроске и белых брюках. Больше в этом человеке глазу зацепиться было не за что.
Он опустил взгляд. На шее висела гитара. Битое зеркало бликовало в толпу, толпа скандировала «Dero! Dero! OOMPH! OOMPH! OOMPH!». Заиграла музыка. Он словно был здесь, в этом теле, и в то же время просто наблюдал за тем, что творит этот человек – он – с гитарой, чувствовал, как по жилам струится адреналин пополам с безумным драйвом. И каждый вздох толпы в зале словно добавлял новую и новую дозу этого коктейля в кровь. Мужик в красных трусах скакал по сцене, как одержимый, хриплым, но звучным голосом выдавал:
Никто не знает, что я несокрушим.
Никто и ничто меня не остановит.
Никто не знает, что я несокрушим.
Все должно закончиться, лишь я могу этого избежать.
Я несокрушим – несокрушим.
В голове мелькнула мысль – какого черта я тут делаю вообще?! Но новый порыв зала, новый рифф – и вот мысли смыты, осталось только чистое удовольствие от происходящего, только игра пальцев со струнами словно прятки-догонялки…
Налево — направо — прямо
Ты в лабиринте
Налево — направо — прямо
Налево — направо — прямо
Никто тебе не скажет,
Кто хороший и плохой
Он не чувствовал времени, не было и контроля над телом, он был просто наблюдателем чьей-то другой, чужой жизни. Музыка лилась, сплетая невероятные узоры в душах, оставляя ожоги и залечивая старые ноющие раны, девушки и юноши в первом ряду стояли и улыбались, тянули руки и подпевали. Мужик с микрофоном выглядел изрядно замученным, но толпа не видела, не чувствовала этого. Они жадно требовали еще и еще. Вот мужчина закашлялся, скривился от боли отвернувшись от зала, направил микрофон к слушателям. В едином порыве сотни голосов сплетались в причудливую вязь слов.
Секс не имеет власти!
Секс не имеет власти!
Ты мало истекаешь кровью для меня,
Поцелуй меня в последний раз
Заиграла следующая песня и фронтмен снова принялся носиться по сцене, корча рожи и нелепо подергиваясь. А он улыбался и снова касался струн.
В какой-то момент, он снял гитару и подошел к краю сцены. Сделал шаг на ступеньку у самого ограждения и упал в толпу. Десятки хрупких девичьих рук подхватили неожиданно уверенно, его хватали за пальцы, кто-то пожал руку. Он почувствовал, как в щиколотку кто-то вцепился, чья-то рука ущипнула за бок, где-то в районе бедра кто-то настойчиво что-то искал. Внезапно среди леса рук, скривленных в экстазе лиц, мелькнула улыбающаяся физиономия какой-то девицы, она нагло притянула его к себе и поцеловала в щеку, и в то же мгновение живой океан поглотил ее. Его подняли на сцену, он взял гитару и снова окунулся в музыку, но в какой-то момент все изменилось. В уши впился резкий звук, затем еще один, и снова и снова чужеродная музыка нарушала стройную мелодию, которую сплетали гитары и голос безумного фронтмена.
Нервная трель дверного звонка окончательно выдернула его в реальность. Резко сев в постели Рене потер руками лицо. Пальцы до сих пор ощущали струны, на щеке горел поцелуй, кожа ощущала грубоватые касания матроски. Снова зазвонили в дверь, где-то под кроватью разрывался будильник. Прохладный пол коснулся босых ног, заставив поежится.
За дверью стоял старый приятель.
- Ну и крепкий же у тебя сон, дружище. – Он пожал протянутую руку, - я уж думал было уйти.
- Да что-то спаслось сегодня хорошо, проходи.
Они прошли на кухню, Рене щелкнул кнопку на кофеварке.
- Я сейчас, попей кофейку пока.
Он прошел в ванную, сон все еще не отпускал его, пальцы горели. Плеснул в лицо ледяной водой несколько раз, легче не стало. Из зеркала на него хмуро смотрел среднего возраста мужчина. Выбритая голова (надо побриться – мелькнуло в голове – шевелюра отрастает), лучики тонких морщинок вокруг глаз открыто заявляли, что их обладатель часто смеется, губы даже сейчас подрагивали готовые вот-вот растянуться в улыбке, недельная щетина, которая уже больше походила на бороду, совершенно не портила открытого лица, подчеркивая резкие скулы и четко очерченные губы. Картину завершали серо-зеленые глаза, сейчас какие-то ошалелые, потерянные. Рене закрыл воду, промокнул лицо полотенцем и пошел на кухню.
- Отличный кофе.
- Другого не держим, - хмыкнул он. – Так что стряслось?
Приятель помялся, неловко покрутил в руках чашечку с кофе.
- Расслабься, и чашку поставь, разольешь еще на себя, - он улыбнулся.
- В общем, они мою разработку одобрили, меня назначили заведовать лабораторией! – мужчина выпалил фразу на одном дыхании, вздохнул и понурился.
- Поздравляю! – Рене пожал ему руку. – А к чему столько спешки и нервов?
- Просто мне неловко, я знаю, что ты хотел возглавить проект, а тут так вышло, что я со своей работой… будто в обход тебя… Вот и решил сам тебе сказать, чтоб это не выглядело…
- Брось, я честолюбив, конечно, но не до такой степени, чтобы по головам идти.
Он отошел к кофеварке, налил себе некрепкого кофе, пригубил.
- Праздновать повышение будешь?
- Да, надо, наверное.
- В таком случае с тебя приглашение, и мы квиты.
- Договорились! Ну, я тогда пойду, обещал сыну покататься с ним на велосипеде.
- Жду звонка. – Они крепко пожали друг другу руки, щелкнул замок на двери.
Неторопливо потягивая кофе, Рене вышел на балкон, день еще не вошел в полную силу, и заспанное солнце лениво золотило макушки деревьев, еще не до конца облетевших, крыши домов. Иней искрился в его свете, словно россыпь драгоценных камней. Было сильное желание не выходить на пробежку, а завалиться досыпать. Ночь и сны оставили тяжесть в голове, сумбур в мыслях, какие-то смутные предположения, и навязчивое беспокойство.
Накидывая легкую куртку и включая плеер, он почему-то вспомнил, как давно, в юности он пытался заниматься музыкой. Вспомнил, как в 14 лет впервые взял гитару в руки, трепет который он испытывал, касаясь струн. Восторг, который почувствовал, первый раз связно и без ошибок сыграв композицию. Как это было волнительно – выходить на сцену и старательно отыгрывать одну за другой известные песни, например, AC/DC от которых тогда сходил с ума весь мир. Закрывая дверь он хмыкнул, вот тебе и разгадка странных снов, юность вспомнилась - амбициозные попытки писать музыку, тщеславные мечты об известности.
Город медленно просыпался, солнце ласкало бегущего человека, лучи его игриво прыгали по витринам магазинов, отражались в зеркалах автомобилей, рыжими полосами ложась под ноги, мягко обнимали за плечи. А человек бежал. Ровными, уверенными толчками билось сердце, и мыслей больше не смущали мелодии, словно врезавшиеся в память, не резали душу слова ненаписанных песен.
Два шага вперед и тринадцать назад.
Иногда тебе поможет лишь маленькое чудо,
иногда тебе поможет лишь немного удачи.
Два шага вперед и тринадцать назад…

* * *

Рабочий день пролетел незаметно. В кутерьме дел, звонков, бумаг, отчетов. Жизнь кипела, утягивая в свои водовороты всё – от идей до желаний.
Добравшись до дома, Томас хотел только одного – упасть и уснуть. Но такого счастья ему не подарили – девятилетняя дочь с писком повисла на шее и принялась рассказывать, как сегодня на школьном дворе мальчишки нашли птицу с перебитым крылом, и о том, как девочки вооружившись учебниками потяжелее отбивали у хулиганов страдалицу. Не снимая с себя щебечущего ребенка, он прошел в гостиную и уже там аккуратно усадил девочку в кресло. Из кухни вышла невысокая хрупкая женщина.
- Здравствуй, родной, как прошел день?
- Здравствуй, - он поцеловал жену, - как обычно. Ты какая-то загадочная сегодня…
Женщина подняла на него сияющие глаза и улыбнулась лишь уголком губ.
- Не загадочнее чем обычно. Раздевайся, пойдем ужинать. – Она оглянулась на дочь. – Малышка, ужин стынет.
После ужина они сидели в гостиной, он традиционно в кресле с кипой свежей прессы, жена с дочерью готовили школьные задания. Очки постоянно съезжали с носа, он поправлял их привычным, немного резким движением. Пожалуй, лишь это рваное движение не вязалось с человеком и обстановкой. Женщина подняла глаза, когда он зашелестел страницами очередной газеты. Равнодушный электрический свет едва смягченный абажуром торшера придавал чертам мужчины какую-то сумрачность. Короткие русые волосы словно светились в этом неверном свете, короткая аккуратная бородка отливала рыжиной, брови сосредоточенно нахмурены, прищуренные глаза вспыхивали лазурными искрами, когда он кивал каким-то своим мыслям. Весь облик его говорил о внутреннем равновесии, сосредоточенности, почти отрешенности. И лишь где-то среди ранних морщинок у глаз пряталась улыбка, всегда неожиданная и такая светлая.
Часы исправно отмеряли время. Близилась полночь. Малышка уже спала, завернувшись в одеяло как в кокон и забавно посапывая. Он осторожно поцеловал ребенка в пушистую макушку, девочка чуть нахмурилась во сне, потом улыбнулась и снова замерла, обнимая плюшевого зверя. Томас вышел, аккуратно прикрыв дверь, погасил ночники в коридоре и направился в спальню. Тьма мягко стелилась в углах, ласково обнимала спящую женщину, разметавшуюся по простыням и улыбающуюся каким-то своим дивным снам. Он лег, скрипнули пружины под тяжестью мужского тела, по потолку пробегали огни фар проезжавших мимо машин, тихо тикали старые настенные часы. Сон подкрался тише кошки, царапнул душу коготком – мужчина крепко спал…

Пальцы перебирали струны, какая-то мысль крутилась в голове, а он не мог ее поймать. Его это не раздражало, нет, это было частью процесса – поймать эту мысль и придать ей форму, записав на нотном листе, чтобы наверняка, чтобы больше не ускользнула. Он снова коснулся струн… да есть. Хлопнула дверь, потянуло сквозняком от открытого окна, за спиной раздались шаги. Томас хотел обернуться, но тело не слушалось его, он просто не чувствовал ни рук, ни ног. Эмоции – да, в голове бродили обрывки мелодий, но все это было не его, он мог просто наблюдать.
- Доброе утро! – Высокий, хорошо сложенный мужчина широко улыбаясь, стянул шапку, обнажая блестяще-лысую голову. – Я смотрю, ты полон идей?
- Не полон, но кое-что есть. – Он протянул лысому листок, тот подошел к стойке с гитарами, коснулся длинными пальцами грифа, словно в задумчивости – брать или не брать. Потом развернулся и сел за синтезатор. Взял исписанный лист и внимательно просмотрел его.
- Тут можно вот так… - пальцы заскользили по черно-белым клавишам, присоседилась гитара, по комнате поплыла хрупкая, тревожная мелодия.
Казалось, мужчины вслушивались не столько в музыку, сколько в себя, в студии словно запахло морозом, мерещился скрип снега под тяжелым сапогом, свист ветра и колючие снежинки на лице… Затих последний аккорд. Снова хлопнула дверь.
- Доброе утро, господа, я погляжу, вы уже трудитесь в поте лица? – На стол полетела фетровая шляпа, следом кожаные перчатки-беспальцовки.
- Привет, Деро. – мужчины пожали друг другу руки.
- Что это тут сейчас звучало? Аж холодок по коже. – Они с лысым переглянувшись посмотрели на Деро, - Что?
- Да нет, нет. Продолжай.
- Сыграйте, что вы тут написали без меня.
Деро сел за ударную установку. Крутил в руках палочки, вслушиваясь и чему-то кивая.
- Угу. Мне нравится… Сделаем вот как…
Время словно перестало существовать. Они писали, играли, и снова писали, вновь и вновь играли, оттачивая ледяную скульптуру до совершенства. Голос пианино и гитар, глубокий чистый вокал сплетались воедино, неразделимы. Если бы в этот момент в студии оказался посторонний, вряд ли бы он смог дышать ровно. Музыка захватывала, влекла за собой, поднимая на немыслимые высоты и тут же роняя о землю, сминая крылья, призрачный снег льнул к душе, как ласковый котенок…
- Да! Ребята, пишем!
Лишь потому, что я медленно замерзаю,
я вновь обретаю тебя,
вновь обретаю тебя.
Я точно знаю, где никогда не был ни один человек,
там я с тобой,
там я с тобой.
Вокруг меня все ослепительно белое -
здесь, глубоко в вечных льдах,
я потерял свой компас.
Я на пути
назад
к тебе,
штормом гонимый по морю
прочь
отсюда;
Я ищу твои следы на снегу…
Томас открыл глаза, за окном царила ночь. Он полежал некоторое время, бездумно глядя в потолок, пытаясь выровнять дыхание. Потом поднес к лицу руку, затем вторую, проснувшись, он продолжал ощущать струны под пальцами, шероховатость корпуса. Он не брал в руки гитару так давно, стерлись из памяти песни, что он играл, забыл каково это - когда гитара в твоих руках, будто живое существо, поющее натянутыми струнами, вибрирующее от каждого прикосновения. Но он был уверен, что сможет сыграть эту странную, незнакомую песню. Теперь и всегда.
Осторожно он поднялся с постели, налил себе стакан холодной воды. Неловкими, негнущимися пальцами извлек из пачки сигарету, подкурил. На улице было прохладно, и тонкая куртка не спасала от легкого, пронизывающего ветра. Глубоко затянувшись и медленно выдыхая дым, он смотрел, как тихо вальсируя в прозрачном воздухе, на землю опускался снег…
Лишь когда моя кровь застынет в жилах,
ты коснешься меня,
коснешься меня.
Я прошел через ад,
продрог от твоего холода
и потерял всякую надежду.

* * *
Вдавив газ на полную он мчался по ночному городу, мимо пролетали яркие витрины, размытые лица людей, холодный ветер хлестал по лицу. Это было почти безумием поехать на мотоцикле в такую погоду. Но этой ночью ему нужен был адреналин. А иного способа встряхнуться у него сейчас не было. Заложив резкий разворот он помчался обратно, кровь бурлила, зверь под ним в любой момент был готов вырваться из под контроля… Резко затормозив у ворот гаража, он остановился, заглушил мотор, слез с мотоцикла, небрежно положил на сиденье шлем и на ходу расстегивая куртку пошел в дом. В гостиной горел свет, он неслышно подошел к дивану, женщина сидевшая на нем не отрывая глаз от книги протянула руку, он слегка сжал теплые пальцы.
- Я волновалась, - её рыжие волосы полыхнули огнем, когда она подняла голову, чтобы посмотреть на него, - холодает, а ты… - она замолчала. Он заправил за ухо выбившийся локон.
- Прости. Но. Я был аккуратен! – блеснула обезоруживающая улыбка. Она покачала головой, улыбнулась в ответ.
- Ты голоден?
- Не особо, но от банана не откажусь. – Он ушел на кухню, послышалась возня, негромко насвистываемая песенка, спустя минуту мужчина вернулся и протянул ей банан.
- Спасибо. – Она снова взяла книгу. – Ты спать сегодня будешь?
- Нет, наверное, днем выспался. К тому же тренировка с утра...
Она оборвала его, пристально и тревожно глядя в глаза.
- Штефан, прекрати так волноваться из-за этого матча, ты же не маленький мальчик уже. Раньше, чем играть в футбол, ты только ходить начал.
- Да. А между этими двумя событиями я еще пел. И как пел! – Она рассмеялась.
- Я знаю, новый Элвис, все семейные праздники были твоими мини-концертами.
Он улыбнулся, пожал плечами и пошел наверх.
- Я, пожалуй, тоже почитаю.
В малой гостиной было темно и прохладно. Он взял со столика томик Георга Тракля, устроился в кресле и погрузился в чтение. Откуда-то из темноты, неслышно ступая, пришла кошка. Грациозное создание с дымчатой шерстью легко вспрыгнуло на подлокотник кресла и, устроившись там, чуть сощурившись, наблюдала за мужчиной, периодически переводя взгляд на строки. Шелестели страницы, тикали часы, провожая секунду за секундой уходящее время, мужчина читал, книга поглотила его полностью и без остатка. Кошка задремала, тишину в доме не нарушал ни единый звук, за окном занимался рассвет.
Где-то на первом этаже заиграла музыка – сработал заведенный будильник, от неожиданности он вздрогнул. Спустившись вниз, мужчина поежился – на ночь осталась приоткрытой дверь во двор, и теперь на кухне и в столовой можно было скатать снежную бабу. Аккуратно щеткой он вымел снег на улицу и закрыл дверь, пол влажно блестел. Наведение порядка заняло некоторое время, и чай остыл, тяжело вздохнув, он подхватил теплую кружку и снова поднялся наверх. На стене, к которой прилегала лестница, в рамочках висели фотографии. В основном его – начиная с детских и заканчивая самыми последними – с прошлого Рождества. На одном из фото он стоял с мужчиной – братом. Отпив из чашки, Штефан задумчиво разглядывал свое лицо на фото, будто пытаясь найти что-то новое. Ему можно было дать в равной степени как тридцать, так и сорок пять. Каштановые, чуть волнистые волосы непослушно топорщились во все стороны. Прямой нос, твердый подбородок, заросший трехдневной щетиной, придававшей лицу разбойничье обаяние, каре-зеленые глаза с прищуром, казалось где-то там, в темных омутах сплелись в равной степени лукавство и неожиданная жесткость. Складочка между бровей выдавала манеру хмуриться, и в то же время едва заметная паутинка морщин у глаз свидетельствовала, что и улыбается этот человек не реже. Он почти не изменился за прошедшие годы.
Зайдя в гостиную, оглянулся на часы, до начала тренировки еще было время.

- Эй, ну что ты как девчонка на первой дискотеке! Двигайся! – Тренер покрикивал на спортсменов скорее для бодрости, нежели реально делая замечания. – Штефан, ну что стоим? Приглашения ждем? Давай-давай, шевелись! Лео! Да ты, ты, пошел резвее!
Тренировка шла своим чередом, команда из одиннадцати рослых, статных, как на подбор мужчин бодро трусила по полю, впереди был комплекс силовых нагрузок и работа с мячом. Состояние было странным – он не хотел спать, не смотря на то, что за всю ночь так и не сомкнул глаз. Физически он чувствовал себя прекрасно, но на душе было неспокойно, в итоге он решил согласиться с женой и списал все на нервозность перед грядущим матчем. Лучше книги от тяжелых мыслей отвлекает только физическая нагрузка.
Он сам не понял, как это произошло, как вообще могло произойти, тело, словно стало чужим. Налетев на сотоварища, оступился, запнулся о собственную ногу. Казалось, этот полет к земле никогда не закончится, голову разорвала вспышка боли, мир погрузился во тьму и тишину.
Первым что он увидел, был узорчатый потолок. Странно, но голова не болела. Раздался вежливый стук в дверь. Он сел, протяжно зевнул, затем подошел к двери, открыл ее. В комнату вошел высокий лысый мужчина, абсолютно ему не знакомый, но судя по поведению, сам гость знал его прекрасно.
- Автобус задерживается, в городе пробки, организаторы извиняются за накладку. – Лысый упал в кресло и взял из вазочки яблоко. – Ты так и будешь в трусах посреди номера стоять?
Неожиданно он пожал плечами и прошел ко второму креслу, уселся и тоже взял яблоко.
- Будто ты меня в трусах не видел. – Только сейчас он понял, что его тут нет, есть кто-то другой. А он вынужден просто смотреть на происходящее глазами главного героя.
- Видел. И не только я. – Собеседник усмехнулся. Несколько минут они в молчании хрустели яблоками.
- Ну еще скажи что идея с дирндль была плохой. По-моему очень мило.
- Тебе виднее, конечно. Поклонники окрестили тебя феей и пририсовывают на фотках крылышки.
- Серьезно?! Надо мне такую фотографию, с крылышками! Я серьезно.
Он изобразил руками крылышки и они рассмеялись.
- Да ладно, фея не самое страшное. Недавно прислали фото, на котором мне присобачили волосы. Длинную русую косу в руку толщиной. – Лысый задумчиво уставился в потолок. А он встал и пошел одеваться. Едва он надел майку снова раздался стук в дверь, чисто символический стук. Дверь открылась, и на пороге возник еще один мужчина. Высокий, широкоплечий, с мрачным выражением лица.  Неожиданно он расцвел улыбкой.
- Доброе утро!
- Привет, Крэп. Как спалось?
- Пойдет. Ребята сказали, что накладки какие-то?
- Да, автобус застрял где-то в городе.
- Ясно. Чем займемся?
Они переглянулись.
- Можно спуститься поесть, например, думаю, нелишним будет.
Поесть они не успели – прибежала девушка-организатор, и нервно ломая пальцы, сказала, что сейчас будет автобус, что проблемы решены и все наладилось. Мужчины спустились вниз. Предстояло добраться до концертной площадки, проверить оборудование, звук, провести саунд-чек, поесть, потом еще раз все проверить…
Город неторопливо проплывал за окном автобуса. Негромко переговаривались музыканты, что-то обсуждая, он смотрел на серые улицы, людей, детей. Какая другая жизнь… Вроде бы ничего особенного, но в то же время чувствовалось что-то иное в этих улицах, в этих лицах. Каждый город встречал их немого иначе, казалось бы, одна музыка, одни поклонники, но, тем не менее, люди не переставили удивлять. Он вспомнил, как они с ребятами обсуждали, что пора открывать музей подарков. Чего там только не было - от мягких игрушек до огромных картин и вышивок. Было очень приятно видеть адекватность на лицах, не бездумное, слепое обожание, восторженные конвульсии, а осмысленный интерес в глазах. К сожалению, осмысленности как раз зачастую и не хватало. Вспомнив один из случаев, когда его «едва не растащили на сувениры» он принялся напевать под нос, оборотная сторона известности давно стала неотъемлемой частью жизни.
Он был уродлив, болен и слаб
Уродлив, болен и слаб
Отныне я буду говорить за вас
Отныне я буду думать за вас
Отныне я буду командовать войной
Отныне я буду объявлять счёт.
Он подумал, что давно надо было включить эту песню в сет-лист тура. Автобус подъехал к клубу со стороны служебного входа - у центрального уже начали собираться люди, несмотря на то, что до концерта оставалось около шести часов. Музыканты прошли внутрь. По сцене сновали люди, настраивая оборудование. Настроение было неоднозначным, с одной стороны так хотелось домой – упасть на диван с книгой, и ничего не делать неделю. А с другой стороны он уже предвкушал два часа драйва, адреналина и какого-то мистического единения, когда сотни глаз смотрят на тебя с предвкушением, восхищением, жадно внимая твоим словам, как сотни голосов поют вместе с тобой. Как важно было видеть что то, что терзает тебя и находит отражение в песнях, рождает отклик в сердцах стольких людей. В эти моменты приходило осознание, что ты не одинок, что все ты делаешь – не зря.
Гитаристы уже взгромоздились на сцену и со смехом переговариваясь, проверяли инструменты, все были при деле, только он стоял, опершись на ограждение и меланхолично наблюдал, как работают другие. Пока ребята разыгрывались, он направился в гримерку, надо распеться, грим, костюмы…
До начала концерта оставалось совсем немного времени, практически все было готово, они даже успели перекусить.
- Ну что, господа, один прогон?
Команда подтвердила готовность, пошел отсчет… в тишине зазвучал голос, вслед за ним будто прокралась музыка, заглядывая через плечо, нашептывая и нашептывая слова.
По углам, по углам все должны спрятаться
По углам, по углам все должны спрятаться
Я опять подстерегаю,
Ибо мы играем в нашу игру,
Я опять жду у стены,
Я опять близок к цели.
И я слышу твоё дыхание,
И я чую твой страх,
И я не могу больше ждать,
Ибо я знаю, чего ты жаждешь!
Зал постепенно заполнялся, люди топтались, пытались пробиться ближе к сцене, много говорили, смеялись, из толпы то и дело раздавались одинокие нестройные выкрики крики «OOMPH!», «Dero! Dero!». Людей все прибывало, и первые ряды начали подавать признаки нетерпения, выкриков становилось все больше, они становились все слаженнее. Кто-то растянул большой плакат с портретами музыкантов и огромным алым сердцем над их головами. Напряжение достигло апогея, и зал взорвался неистовым криком, казалось, вздохнуло огромное существо единое во многих лицах. Больше тянуть было нельзя. Переглянувшись, и подбодрив друг друга кивками, они вышли на сцену…
Нервно зазвучала гитара, и вот уже хотелось встряхнуться, чтобы сбросить с себя эту взвинченность, но вступили ударные и вторая гитара, и словно рухнула монолитная стена, давая волю урагану сминающих, оглушающих эмоций, в которых забываешь самое себя. Он знал, что ближайшие несколько часов каждый из них, стоящих на сцене, принадлежит залу, целиком и без остатка.
Ты знаешь так же хорошо, как и я
Что я не могу уснуть
Так как мои сны кружатся
Только вокруг тебя
Я ночами ждал
Что ты ко мне придёшь
Наконец дай же мне свою руку
И иди к свету
Это крошечный маленький шаг
И уже нет пути назад…
Штефан открыл глаза, больно ударил свет, звуки оглушили, в голове словно родилась сверхновая. Хотелось пить, хотелось, чтобы перестала болеть голова и чтобы погасили свет. Он попытался сесть, перед глазами поплыло.
- Проснулся? – над ним склонилась жена, лицо было уставшим. – Как же ты всех напугал.
- Что произошло? Я помню только, что упал на тренировке.
- Да, ребята говорят, ты споткнулся на ровном месте, сбил кого-то с ног, упал и сильно ударился головой. Врач сказал, что это сотрясение, но не сильное, и в больнице тебя продержат несколько дней. – Он поморщился, в ушах звенело. Нет, в ушах напряженно звучала гитара, ощущение, словно вместо струн были его нервы, руки дрожали, - Не расстраивайся так из-за матча, твое здоровье важнее.
- Да конечно, все хорошо, не волнуйся. Прости, я посплю еще. – Она торопливо кивнула, присела рядом с кроватью, но так и не отпустила его руки. Руки, на которой не было широкой кожаной полоски браслета, не было ни одного кольца. Руки, по которой не змеилась, стремясь к груди, причудливая цветная вязь татуировки.
Он плотно закрыл глаза, в голову словно вбивали гвозди, один за другим, в такт сердцу бились мысли и слова. Они так и просились на язык. Но он не поет. Он давно не поет, детским мечтам место в детстве.
Вгоните гвоздь в плоть,
расковыряйте им мои вены,
вбейте его по самый позвоночник,
вонзите его прямо в сердце.
Вгоняйте его глубже,
прямо в мою душу;
вбивайте его прямо в нервы;
покажите мне, больно ли еще это.
Дайте мне почувствовать,
живой ли я на самом деле.
Дайте мне почувствовать,
действительно ли я еще жив.

* * *
Снег устилал улицы, пряча под белым покрывалом все несовершенства, что таят в себе улицы, люди, мысли. Солнце осторожно подбиралось к кромке горизонта, устало прикрываясь белым рваным одеялом облаков. Танцевали в воздухе снежинки, словно заигрывая с холодным северным ветром. Ночь неторопливо опускалась на город. Где-то хмуро курил на балконе мужчина, в его руке был скомкан нотный лист, пальцы нервно подрагивали, меж бровей залегла глубокая складка. За его спиной, в комнате, стол был усыпан такими же белыми листами, исписанными резким угловатым почерком, луна скользила по ним равнодушным взглядом, подсвечивая бумагу голубоватым светом. Чуть дальше, в глубине комнаты, на кресле лежала гитара, а рядом стоял старый синтезатор, тот самый на который он сам заработал, ему было тогда пятнадцать лет. Он записал все, каждую песню, каждый обрывок, что снился ему. И каждая незаконченная мелодия обретала продолжение, стоило ему взять в руку гитару или сесть за синтезатор. Не хватало только слов, Томас знал, что они есть. Но они были неподвластны ему. Затушив окурок, мужчина вернулся в комнату, погасил свет и вышел прочь.
В двух кварталах севернее в темной пустой квартире сидел человек. Он был расслаблен, даже почти умиротворен. Пальцы его ласково касались гитарных струн, тихо лилась мелодия, наполненная обреченностью и невысказанным вопросом. На пустом столе стояла одинокая чашка кофе, рядом лежала тонкая папка, он не открывал ее. Он помнил наизусть каждый нотный знак, выведенный торопливой подростковой рукой. Ему не нужно было записывать музыку снов, он запомнил ее сразу, и казалось, навсегда. Его удивляло то, как легко он когда-то отказался от этого. От своей мечты, от страсти. Как он мог забыть, каково это ощущать скольжение струны под пальцами, чувствовать, что в твоих руках оживает инструмент, как душа словно обретает крылья, пока звучит музыка. Но свой выбор он сделал очень давно и, наверное, поздно что-то менять. Отложив гитару, Рене встал, накинул куртку и ушел, в тишине мягко щелкнул дверной замок.
А в это время на другом конце городе по малой гостиной раненым зверем метался еще один мужчина. Две кошки – дымчатая и белая наблюдали за хозяином, за тем как он ворошил старые книги, принесенную с чердака коробку со своими детскими вещами. Тетради, кипы тетрадных листков, простые листы бумаги и их обрывки, маленькие записные книжки. На одних стройными шеренгами выстраивались слова, строка за строкой, превращаясь в стихи. На других змеились ноты. Сначала он хотел сжечь все, без остатка, но не поднялась рука. Он подошел к зеркалу, опершись двумя руками в стену по бокам от него, и внимательно всматривался в свое отражение. Из глубокой тьмы, что клубилась по тут сторону, проступало лицо, не его лицо. Подведенные черным глаза с двумя вертикальными «стрелами», пирсинг, бакенбарды, безумная ухмылка, почти оскал и взгляд, от которого словно вздрагивает сама душа. Ему казалось, но сходит с ума, он слышал эту музыку, слова бились внутри, будто стремясь вырваться, и не могли, разбиваясь о молчание. Штефан не мог найти себе места, где бы он не пытался укрыться – в спальне, в столовой, в гостиной у телевизора – везде его преследовали слова, обрывки собственных стихов, казалось бы давно забытые. Он торопливо вышел на улицу, завел мотоцикл и сорвался в ночь.
Одни сумерки на троих. Одна непрожитая на троих жизнь…
Бар был почти пуст, играла музыка, неразборчиво выкрикивал нестройные слова худенький взъерошенный мальчишка, клип изобиловал блондинками в бикини. Кофе невыносимо горчил. Или кофе тут совсем не причем, а горчили собственные мысли? На соседний стул подсел мужчина в темной мотоциклетной куртке, небрежно бросил на барную стойку перчатки, заказал минеральной воды со льдом. Покосился на него, что-то странное мелькнуло в этом взгляде. Рене даже не удивился, именно этот мужик прыгал по сцене в его сне, только сейчас выглядел более обыденно – ни кольца в носу, ни оригинальных бакенбардов. Вот только такой же лихорадочный блеск в глазах. Он отпил кофе, все-таки горчили мысли. Мальчишка в телевизоре выдохся, в наступившей тишине скрипнула дверь. Вошедший человек подсел к тем двоим, что уже сидели у бара. Штефан пожал протянутую руку.
- Неважно выглядишь, старик.
- Упал на тренировке, заработал сотрясение, выговор от жены и неожиданный отпуск.
Томас внимательно посмотрел на него, затем на мужчину, что сидел чуть дальше. Он был таким же как и во сне. Такой же открытый взгляд, та же сияющая в неверном свете гладко выбритая голова, ему недоставало только клепаного браслета на руке и нужна была гитара с облицовкой из битого зеркала. Мужчина ответил ему таким же внимательным взглядом.
- Ты какими судьбами здесь в такое время? – Штефан вопросительно изогнул бровь.
- Не спится. Решил проветриться. А ты?
- Видимо из-за сотрясения у меня теперь проблемы со слухом, да и со сном тоже. И вообще. – Он резко поставил стакан на столешницу, кубики льда жалобно звякнули о стекло. Внимательно посмотрев на давнего друга, он перевел глаза на мужчину сидевшего справа от него и снова вернулся к Томасу. Он совсем не изменился за прошедшие годы, только глубже стали морщины на лбу и появилась борода. Как и раньше он был сдержан и ни единой эмоции нельзя было прочесть на этом лице. Чуть больше задумчивости стало в серо-голубых глазах.
- Скажи, ты больше не играл? – Вопрос камнем упал в тишину. Пальцы сжимали стакан так, словно он был той самой соломинкой для утопающего.
- Нет. После того фестиваля – больше никогда…
- Вы были на фестивале в 1989? – Лысый смотрел пристально, весь вид его говорил о том, что ему очень важно знать ответ на этот вопрос.
Штефан покачал головой и уткнулся взглядом в стакан. Ответил Томас.
- Да.
- Что там произошло?
- Ничего. Просто мы поняли, что музыка это конечно здорово, но хобби не прокормит.
- Я принял предложение и стал профессиональным футболистом… О чем ничуть не жалею. – Штефан едва заметно запнулся.
- А почему тебя это интересует.
- Я должен был быть на этом фестивале, но отказался от участия в последний момент. Ребята выступали без меня.
Томас подкурил очередную сигарету. Мыслям в голове было тесно. Одно предположение было чуднее другого. Но озвучить хоть одно из них у него не хватило бы духу.
Штефан чувствовал что захлебывается, эмоции накрывали с головой, слепили, глушили. Он чувствовал, что теряет связь с реальностью. Слова сами срывались с губ, увязая в воздухе, напитанном табачным дымом.
Ты видишь духов, что я вызвал?
Они пришли в ночи, пока я спал,
и стали во тьме слишком большими.
Духи, что я вызвал, больше не отпустят меня.
- Это не безумие, не помрачение. - От холодного детского голоса все трое вздрогнули. Рядом с ними стояла девочка. На ней было белое платье с алой лентой, и алая же лента терялась в черных как смоль волосах. Она смотрела спокойно, колючие льдинки голубых глаз были как нельзя кстати на равнодушном безучастном лице. – Все вы нормальны и находитесь в своем уме. Вы хотите знать, что происходит.
Это был не вопрос – утверждение, но мужчины кивнули, из всех троих только Томас выдержал этот тяжелый, холодный взгляд, Штефан и Рене отвели глаза.
- Вы коснулись развилки. Каждый человеческий шаг влечет за собой те или иные последствия. Есть такие моменты и такие шаги, от которых зависит вся дальнейшая жизнь. Если бы ты, - она перевела тяжелый взгляд на Рене, он не отвел глаз, - в тот день выступил со своей группой на фестивале в Вольфсбурге, то ваша жизнь была такой, которую вы увидели в своих снах. А может, и нет. Нет, - невысказанный вопрос замер на губах Штефана, - это не фантазия, это реальность. Все, что вы видели – реально так же, как и стакан в твоей руке. Наша вселенная содержит не одну реальность. Каждый поступок на развилке порождает новую. В этой – ты никогда не познакомился с Рене, и вы не создали свою группу. А в другой ваша группа распалась после выхода альбома в 1996. В третьей вы остались каждый в своем коллективе и добились пусть и более скромного, но успеха. И так до бесконечности. Я не могу сказать, почему вы коснулись именно этой развилки. Но я могу предложить вам сделку.
Тишина была ей ответом. Рене откинулся на спинку стула и слушал, скрестив руки на груди. Томас за все это время не поменял положения и сидит, опершись одной рукой о стойку бара, а в другой держал чашку с кофе. Штефан был натянут как струна, казалось еще немного – и струна лопнет.
- Я могу сделать  виденную вами реальность вашей. Эта реальность перестанет существовать. Ваше нынешнее Я сольется с Я той реальности, вы потеряете свои воспоминания, но только их. Взамен я заберу то, что у вас есть, но о чем вы не подозреваете. Если же вы откажетесь, все что с вами произошло за последние дни, станет тусклым воспоминаем о сне. Вы никогда больше не коснетесь инструментов, забудете песни, музыку, забудете, что значить творить.
Рене покачал головой.
- Нет. Я отказываюсь от сделки. У каждого из нас своя судьба и своя дорога. И я иду той дорогой, которую выбрал.
Девочка кивнула и перевела взгляд на Томаса.
- Я отказываюсь от сделки. Моя жизнь принадлежит мне. В какой бы реальности я ее не проживал.
Она снова кивнула.
- А что скажешь ты?
- Я согласен. – Неожиданно хриплым голосом сказал Штефан. – Я согласен на сделку.
Девочка звонко рассмеялась и хлопнула в ладошки. В этот же момент в баре снова заиграла музыка, не было только мужчины в мотоциклетной куртке, и пустой стакан стоял на барной стойке. Двое сидящих у бара мужчин допили каждый свой кофе и направились к выходу. Рене недоумевал, что его выдернуло в бар ночью из теплой постели, дома терпеливо ждала своего часа диссертация и предстоящая огромная работа в лаборатории. У Томаса свербело в горле от выкуренных сигарет, никогда он не курил так много, если только не нервничал. Но сейчас поводов для беспокойства не было, он задумался и налетел в дверях на рослого лысого мужика, тот обернулся, чуть нахмурив брови.
- Извините.
- Не стоит, доброй ночи.
Скрипнула закрываясь дверь и никто не слышал как в шуме бара зазвенел короткий детский смешок…

…Деро проснулся в холодном поту, в окно заглядывала полная луна. Он посмотрел на часы – три часа ночи. Завтра планировался концерт, потом перелет через полмира, а он не может нормально выспаться. Сердце колотилось как безумное, во рту пересохло. Он прошел в ванную, умылся прохладной водой. Вернулся, лег на кровать, полежал, гладя в узорчатый потолок, сон улетучился, зато где-то на периферии сознания кружила мелодия, которая словно по мановению волшебной палочки приобретала новое и все более насыщенное звучание. Сами собой на ум пришли слова. Он встал, включил ночник, взял блокнот и ручку и принялся торопливо писать. Завтра он предложит Крэпу с Флюксом новую песню…
Моя судьба была чистым листом,
бумага может быть такой терпеливой.
Я был сыт этим ожиданием по горло,
уже неделями мне ничего не приходило в голову.
Я пялился во тьму своей комнаты,
и через какое - то время наконец уснул.
Они явились из глубин моих снов
и прокрались в мое сердце.
Они внезапно возникли в моем воображении,
но у них была своя цена.
Ты видишь духов, что я вызвал?
Они пришли в ночи, пока я спал,
и стали во тьме слишком большими.
Духи, что я вызвал, больше не отпустят меня.
Мне предложили сделку,
и я робко согласился.
Даже когда я лишился рассудка,
я хотел стать знаменитее.
Для этого они дали мне эту мелодию,
но у нее была своя цена.
Ты видишь духов, что я вызвал?
Они пришли в ночи, пока я спал,
и стали во тьме слишком большими.
Духи, что я вызвал, больше не отпустят меня.
Они приносят всё новые ливни,
тысячи черных потоков обрушиваются на меня.
Послушай меня, о мастер, моя беда велика:
я никогда вновь не отделаюсь от этих духов.

19-21.11.2013


*Это так называемый фанфик - сочинение, написанное поклонниками оригинального произведения искусства, созданное на основе оригинального сюжета и/или с использованием персонажей оригинала. В данном случае персонажами являются реально существующие музыканты. Все, что есть в этом рассказе, кроме трех главных героев - вымысел автора, море эмоций от концерта и чуть-чуть информации найденной в интернете.

**В тексте использованы отрывки из песен:
Oomph! - Traum weiter [Ego (2001)]
Oomph! - Unzerstorbar [Des Wahnsinns fette Beute (2012)]
Oomph! - Labyrinth [Monster (2008)]
Oomph! - Sex hat keine Macht [Wahrheit oder Pflicht (2004)]
Oomph! - Zwei Schritte vor [Des Wahnsinns fette Beute (2012)]
Oomph! - Auf Kurs [Monster (2008)]
Oomph! - Der neue Gott [Oomph! (1992)]
Oomph! - Augen auf! [Wahrheit oder Pflicht (2004)]
Oomph! - Traumst du [GlaubeLiebeTod (2006)]
Oomph! - Mitten ins Herz [Defekt (1995)]
Oomph! - Die Geister die ich rief [Des Wahnsinns fette Beute (2012)]