гл. 9

     гл. 9
     В гостях
  Катится к закату скандальное правление «кукурузного» генсека, скороспешно закинувшего в космос человека для наращивания оборонной мощи страны и ее мирового престижа. У Сеньки в альбоме на одной странице газетные фотокарточки Пушкина, Гагарина и Терешковой. А он с подругой – у незнакомой двери. Ее открыла полная, добродушно улыбчивая женщина.
  – Мамуленька! – повисла дочь у матери на шее, да так и въехала в прихожую.
  – Заходи, Сень, чего опять растерялся, – подбадривает Наташа парня, выпуская из объятий мать.
  Кавалер, прикрыв дверь, поставил чемоданы.
  – Знакомься, мам, – это Семен – десантник, парашютист, радист – Геракл, и очень часто – молчун. Да, ему только что досталось от какого-то офицера. Мы вместе ехали. Сослуживцы его рассыпались кто куда. А он при мне, кавалером.
  – Ну, новости, как горох, рассыпала. Проходите, Семен, как вас по батюшке?
  – Спасибо, до «по батюшке» еще не дорос. «Проходите. А как пройти? Разуваться надо, а босиком в галифе – очень красиво».
  – Снимите сапоги, еще не надоели?
  «Хорошо, что матушка вязаные носки выслала, а то развесил бы «флаги» портянок. Прошелся по упругому паласу. – А дома самодельные дорожки из старья. – На стене кавказец борется с тигром, – рассматривает он ковровую иллюстрацию. Выглянул на балкон: внизу машины и люди – игрушечные, как с парашюта видны».
  А на кухне готовится застолье.
  – Ты где такого подцепила?
  – Интересный, правда!
  – Видный, но…
  – Он только с виду тихоня. А при деле молодец.
  – Это при каком же?
  – Когда фотографировал, например.
  – Так он еще и фотограф? Не много ли для одного?
  – Он любитель.
  – А какие у тебя виды?
  – А вот и Семен! – обернулась к парню Наташа. – Выключатель в санузел слева.
  – Я… только руки сполоснуть, – смутился Сенька.
  – Полотенце на туалетной полочке висит.
  Сенька плотно прикрыл дверь: «Их хорошо слышно, значит, и меня. А они?.. Видно, привыкли»; сильнее открыл воду – для шума.
  – Моя помощь нужна? – вышел он на кухню.
  – Конечно, – подхватила Наташа. – Неси посуду на стол.
  В дверь позвонили.
  – Отец, – кивнула мать дочери.
  – А у нас, папа, гость! – встретила Наташа отца.
  – Знакомь.
  Вошел мужчина среднего роста, спортивного сложения; чисто выбрит; в сером костюме без галстука; с легкой проседью в русых волосах, зачесанных набок.
  – По регалиям вижу – десантник. А классность по какому профилю?
  – Радист.
  – Будем знакомы, радист. Меня зовут Павел Андреевич.
  – Сенька.
  – Вот так Сенька! Ты целый Семенище! Семен, значит. Располагайся. Курить можно на балконе. А я пойду на кухню, на переговоры.

  Стол украшен салатом, жареными карасями, селедкой в луке и уксусе, вареньями, соками, специями. Сенька давно уже об этом забыл. А главнокомандующим – трехзвездочный коньяк.
  «Опростоволосился! – спохватился солдат. – Чертов майор! Надо было водки взять, хоть и не густо в кармане. А теперь получается – на халяву».
  – Чего приуныл, гвардеец? – улыбнулся хозяин.
  – Сплоховал немного, – кивнул гость на бутылку.
  – Не бери в голову. Ну, по первой, с приездом, – поднял отец рюмку.
  – И за тех, кто под белым куполом, – ввернул Сенька, как условились с ребятами.
  – Быть и по сему, – согласился отец.
  Принялись за закуску.
  – Так ты, Семен, с парашюта, говоришь, прыгал? И много раз? – заводит разговор мать.
  – Мам, не с парашюта, а с парашютом – с парашюта спрыгнешь, так и костей не соберешь.
  – А бог их там поймет. А ты, дочь, уже и в этом разбираешься,… – насмешничает мать.
  – Тринадцать, – ответил десантник, перехватывая стрелу материнской иронии и как бы намекая на мистичность числа, хоть в данном случае можно бы и приврать, но не в Сенькином это характере.
  – Ну и число, – подхватила мать «стрелу»… а я бы ни в жизнь, страшно, – подливает она масла.
  – Тебя никто и не пустит, – поддакнул муж. – По твоей комплекции парашюта еще не сшили.
  – Почему? У нас грузовые есть, – захмелев, ляпнул Сенька, и поняв это, покраснел.
  Но курьез приняли за остроту, и сдобрили ее смехом, лишь хозяйка погрозила остряку пальчиком.
  – А какие планы у молодежи на ближайшее будущее? – интересуется отец.
  Гость пожал плечами, а Наташа пошла в атаку:
  – Прописаться Сене у нас ты, папулечка, поможешь – мама согласна; на работу устроиться мама обещала помочь, – захватывает позиции дочь. – Не зря в ДОСАФе работает. А мы с Сеней завтра в военкомат сходим, на учет стать.
  «Без меня меня женили, – соображает Сенька. – Это, конечно, здорово, но могла бы и мне сказать… а… не успела. Ну,… молодец, девка!»
  – Это вы уж далеко запланировали, – улыбнулся отец. – А я хочу спать.
  – Наташа, – виновато улыбнулся Сенька девушке, разведя руками. – Как-то неудобно с бухты-барахты…
  – А куда ты в первом часу ночи пойдешь в своей униформе?…
  «Униформа» для Сеньки прозвучала убедительней всего. Гостя уложили в зале на диван. И заметелили по утомленному сознанию мысли: «Это надо же умудриться, у девушки заночевать. А что о ней люди скажут? В Новосибирске обосноваться, конечно, не плохо. Матери напишу, помогать буду. А жить где? У них? В примаках? Но как-то же надо выбираться из глухомани. А она красивая, добрая, находчивая и не зануда. Ага, уже и пристроился! Утром увидят меня, и пойдут о ней разговоры. – Парню и в голову не придет, что город живет не по сельским законам. – Надо бесшумно одеться… вот и славненько. Теперь записку оставить – на балконе с улицы подсвечивает. «Наташенька, милая, не могу я тебя на осмеяние выставить. Доберусь до дома и напишу. Если судьба, встретимся, чтоб больше не расставаться. А нет, найдешь себе парня лучше меня. Прощай, милая, целую. Сеня». «Целую-то» зачем? Но я же не навсегда. А зачеркивать неудобно, получится – раздумал поцеловать»… – Положил записку на подоконник. – Теперь дверь не скрипнула бы. Замок щелкнул, – и Сенька замер… – Обошлось. Не стучать подковками. Вот и на улице. Теперь вдоль этого забора, – а он, выгибаясь к Сеньке, уводит куда-то. – Не туда иду, – а впереди мелькнула тень, похожая на Казанцева. – Он уже в Новосибирске! Опередил, ловкач! Хорошо, что чемодан здесь сдали, – окликнуть ночью не решился, но ускорил шаг, а впереди уже никого. Потянуло холодом, повалил снег. – Никогда в августе такого не было. Зря шинель не взял. Когда же чертов забор кончится? А свернуть некуда. Вот тебе и Новосибирск – «красаавец!». Закоулков и здесь хватает», – присел на чемодан и, ежась, закурил.

  – Ну и спать ты горазд, – тормошит кавалера Наташа.
  Из приоткрытой на балкон двери тянет утренней прохладой.
  – Вставай! Голова не болит? Пошли, чаем подкрепимся.
  Сенька встал и, одевшись как по тревоге, подошел к балкону: «Где записка? Или ее и не было?»
  – Надень-ка вот папино трико. Ничего, что коротко – ты же в сапогах.
  «Ну и глист в обмотках, – взглянул Сенька в зеркало. – Если бы не офицерье»…
  А город продолжает выдавать селянину сюрпризы.
  – Уважаемая, как пройти к военкомату?
  Женщина указала налево.
  – Погоди, – соображает Наташа. – Еще спросим.
  Указали направо.
  – Ну вот, – развела Наташа руками.
  Военкомат оказался на середине двух направлений. А принял их пожилой, лысеющий майор.
  «Опять майор, будь он неладен, – мистически огорчился Сенька, – на службу собирал, на улице строжился и здесь».
  – Слушаю вас, – поднял равнодушные глаза офицер.
  – На учет надо стать, демобилизованный я.
  – Хорошо, – бесцветно согласился военный. – В каком районе живете?
  «Как? – опешил Сенька. – У меня на лбу, что ли, написано, что я из района. А и написано – деревня и есть деревня».
  – Из Каргасокского, он сам район, – гордо сообщил Сенька.
  Теперь у офицера пшеничные брови полезли на лоб.
  – Не припомню такого… Октябрьский, Ленинский… А! Так ты из района! Тогда по месту жительства, голубчик.
  «Вот это и есть «деревня»! – дошло до Сеньки, какого дурака он только что свалял и каким ничтожеством он видится теперь майору: сразу на «ты» перешел».
  – А какая разница, товарищ офицер? – не поняв провала, вступилась Наташа. – Он мой жених и не хочет возвращаться в свою дыру. А у нас место для прописки есть, и жить у нас будем – комната отдельная. Он радист, работа в городе найдется.
  – Вот и славно, девушка.
  – Так поставите на учет?
  – Вы меня неверно поняли: я говорю «славно», значит, жених ваш поедет домой, станет на воинский учет, получит паспорт, потом выпишется и приедет к вам. Мы его и поставим здесь на учет. Ясненько?
  «Куда уж яснее, – досадует парень, уходя. – Проклятая болотина, присосала».
  – Делать нечего, – соображает Наташа. – Чтобы успеть до ледостава, надо ехать немедленно.
  Дома наскоро перекусили и помчались на речной вокзал.

  Сенька с верхней палубы помахивал подруге вытянутой рукой, а она ему – с берега, словно удерживая на весу тоненькую ниточку их будущего благополучия, пока Наташина фигурка не превратилась в белую точку, а причал слился в пятно, и парень, накурившись до горечи во рту, спустился в общий зал.
  А вокруг знакомые места – их хотелось увидеть в долгие годы службы, а теперь, после Новосибирска с его милой Наташенькой, на них и глядеть не хочется. А мутная Обь несет его на своих зеленоватых водах к дому, к матери, с нетерпением ждущей сына. А он, экономя, даже телеграмму не послал, только в письме сообщил о выезде из части. Зато судьба не поскупилась на очередные угощения.