Как всякий свободолюбивый повествователь...

Как всякий свободолюбивый повествователь  я не нахожу странным отдаться путешествию всем своим существом. Хотя некоторые, исторгая себя из привычной и давно наскучившей обстановки всеобщего благополучия отправляются вокруг земли с тем, чтобы только предавшись всецело своей излюбленной страсти соблюсти в очередной раз одну из её условностей.
Любопытство, как ты ещё велико в людях!
Все эти блуждания, бессонные ночи; озноб и жар – попеременно испытывающие человеческое естество имеют неисправимо одинаковую мечту для воплощения.
Многие из таких разбитых переездами и изнурительными странствиями весьма согласно свесив голову через край своей летней жёсткой садовой скамьи грезят о  тех самых бурях…И воображая разное, заключают, что от того и происходят они- совершенно бессмысленно вовлекая в себя окружающее. Как ослеплены рождаются в этих глазах непревзойдённые вершины измасленных снегом гор и искрящиеся струи водопадов, тишайшие аллеи в Сан Ремо , и всяческие провинции человеческой души , так жалко походящие на реальность.
А меж тем временем одной только карты кажется было бы довольно, чтобы увериться в том , что и без бури унестись в лабиринт человеческих разногласий  не стоит никаких усилий.
Широкие пространные миры степей , леса, пустыньки и …болота…Крайность не соблюдена лишь в этом многообразии…Да что уж ?!..Медленно постигая каждое устроение отделена от него всё равно остаётся жизнь, если не стремиться туда.
Подумать только, если бы ещё месяц назад я сам мог знать что со мной приключиться такое обыкновенное путешествие, и я уйду с головой в разобщение с привычным образом жизни вольнолюбивого и приторного пирога, каким являюсь, то верно бы ставил заклад – сотню против единицы- что будет поперёк. Верю…не верю…- проигрыш оказался ознаменован. Тащиться со всем окружающим меня великолепием и помпезностью усадебной жизни было теперь затеей , о которую я , скоро переступая порог провинциальной гостиницы, наступал собственным сапогом.
Мне предстоял скупой, на первый взгляд, и безжизненный пейзаж мшистой , раскатанной земли, слякотной и сырой против всех времён года. Сюда было тащить всё моё жалкое богатство досадно. И видеть относительно резкое во всех проявлениях, почитаемое местными за красоту- невыносимо; от того  и красота такая без злого умысла казалась мне дика; но я , привыкший к  изнеженной и раскрашенной панораме природы не смирялся с почти полным отказом от зелёной свободы сада или другого хоть менее заметного деревца. Одно ущербное счастье  находил мой ум в редких обнимающих небо иглах хвойников.
Верно и солнце здесь появляется реже… - думалось мне в дороге, так хмурило и тучно складывало облака, что должен был собираться дождь. Наконец я появился в гостинице…
Всё просто . На тот момент , когда случилось посетить меня этим причудливым мыслям увлечённые мною собеседники препятствовали моему скорому уходу всем своим треском и перебором светскости в нашем буквальном , только -только набравшемся обществе из случайных лиц. Скучным интересом занятые часы на дню раз по пять, да ещё и тягостно растянутые, с преимущественным успехом не на пол часа , говорили о занятости почти всего светлого времени суток , начатого после завтрака по утру и разорванного лишь на приёмы пищи.
Мне понятно скоро и это наскучило, но отрезвиться голой болотной красотой было ещё тяжко.
По началу принятая мной затворная  жизнь утешала – я проводил время в письмах к друзьям столичного характера- умоляя никогда не избирать такого пути, а порой клялся, что не в шутку решусь вовсе не покидать своего убежища, хотя быть может только за одним……
Удивительные люди – им приглянулось именно то – одно, что и я-то до конца не мог взвешенно соотнести с собой. Верно всё же оно ко мне не приближалось, хоть я и был его свидетелем.
Одномоментно. Каждый раз одинаково, перепроверено  и с повторением , всё происходило с точностью, как на часах в этой комнате.
Окна я открывал лишь для собственной  мнимой прогулки, тем самым по началу заменяя её таким образом, но дальнейшее происходило неожиданно. Во всей этой сырости и промозглой вязи слышалось нечто лепечущее на языке каком-то весеннем , влюблённо-очарованном , клянущемся – но для болота осенью- всё это казалось несвоевременно, однако, и не запрещено.
Вся, рыжеволосая, огненная девчонка , смеющаяся только одной своей россыпью веснушек на лице вспыхивала в дымчатом и облачном сумраке- светом , обжигающим окружающее. Искушённый ею зритель томим был часто, если она не приходила в означенное время к размокшему и провисающему забору из длинных и тонких жердей  невдалеке от беспредельной глади царствующего здесь всюду болота.
Всё так- каждый раз находил я видом из окна моего кабинета и почти становился уверен, что это лишь ещё одна картина неизвестного мне художника, но ни как не окно.
Эта навязчивая непринуждённость меня выводила; уже неделю и начало следующей всё было только так. Вот именно это «так» решило моё долгое пребывание отрешённого повествователя , и я пошёл прочь. Для господ здесь живо находилось всё дабы занять их из являющихся возможностью затей тем, что скрасит их томительное и безнадёжное времяпрепровождение - решительно всё!- только оазисы эти оставались по природному вычерчены …но время короталось , надо сказать- менее угнетенно.
Так мерно выступая шаг за шагом – пытливым наблюдателем я превозмог себе и побрёл вперёд к лениво простирающейся чавкающей глади, где увязали то один, то другой мой сапог- по самую щиколотку. Порядком пере плевавшись от подобного великолепия неловко перебирающий кочку за кочкой для следующего своего шага- в надежде обрести под ногами твёрдую землю- я обжёгся о моё картинное наблюдение   в действительном –живом её обличии и некоторой поверхностности, с которой она первой начала со мной говорить:
-Я не помню времени, когда Господа решались бродить по болотам в одиночестве , не различая пути – неужели Вам не предложили в попутчики ведуна? Или Вы сами хотели постичь дорогу и избрали –ничуть не хоженую?
Я опешил , тонущий вновь и вновь  не выбирая времени переминать сапогами травянистую грязь- глазами искал место ступить и раз за разом ошибался…
-Дайте же мне руку- не то утопните совершенно,- смеясь восторженно и лукаво- передразнила она моё молчаливое ей противление: - И ступайте точно , как я…
Напущенный старанием, по началу сам в себе, держась за тоненькую , бледненькую её ручонку- будто она могла меня удержать- я перевоспитывал в себе гнев, ровно до тех пор пока земля не перестала  подо мной проседать и только тогда, наконец, перевёл дух.
- Вот не простили бы мне Вашу блажь ! Ой, не простили бы, если в этой самой трясине нашли бы Вас завтра по утру…Раньше уж верно бы искать не стали…
- Почему не стали?- вырвалось у меня высоко и односложно- протестующе :- Как не стали?
-Да так вот!- наивно, веселясь в лице – солнцем просияла она. Свободу господскую тут не уважить боязно, а они – то в печалях, то в радостях- разбери?!
-А тут?- передёрнул я , словно и не собирался
-А что тут,- вижу не час другой по колено вязнуть станете… ругаться- а из гордости на помощь звать сами себе не велите- величие душить будет…Так и что смотреть как дело решиться? Ну, не топить же Вас в самом деле?...
Я склонил голову, потому что там действительно бытовала мысль положиться на собственные силы…
-Ну, если , конечное, я помешала совершить задуманное , то верно вы в праве корить меня… и Вам обратно следует идти; а если нет-  то ко двору вот по этой тропочке, не сворачивая… Окошечки тут и покажутся…
Она указала на ветку приболоченной нитки  мелких хвойников , упершихся в сумрачное, разведённое серо- синее небо и едва теплящийся огонёк  в доме. Пока мне стоило усилий всмотреться в рассказанную картину, она растворилась за моей спиной в наступающем из-за  рощицы по правую сторону от болот – тумане.
Обратная дорога не заняла и четверти часа: то ли я уже порядком спешил , уставая от заискивания ухающей глухо ночной птицы, то ли… Ноги живо привели меня к себе в комнаты, без лишних гримас забрёл я  теперь , как в берлогу  на свои этажи , и со скупым отвращением окинул взглядом то самое окно.