БорджЭлла

        Когда в 70-х у отца Эллы, возглавлявшего военную академию, гости за праздничным столом однажды шутливо спросили его дочь, кем она хочет стать, то Элла  ответила : "Хиппи!". Наступила неловкость в моменте...Не все гости знали  в точности, кто такие хиппи, но примерно все были одного мнения, что дочь генерала  должна хотеть несколько иного... А Элла хотела стать хиппи, жить где-нибудь на вольных просторах, в палатке, ничего особенного не делать и никому не подчиняться. Но на тот момент она вынуждена была жить в  хорошей квартире на Канале Грибоедова и ходить в школу, где одноклассники ее дразнили кто "генеральшей", кто "ЭлкаГрибоедка" или еще хуже. Но при этом у нее все списывали, спрашивали про все подряд задачи, примеры и прочее, а Элла никому и не отказывала.  Куртка Эллы на вешалке соседствовала с шитыми золотом генеральскими погонами, а природой данные ей таланты и задатки к  литературе, языкам и многому другому  тянули Эллу в противоположную от хиппи сторону, но Элла все равно хотела...
               
          Элла хотела в хиппи даже тогда, когда окончила литфак ЛГУ, хотела и  во время учебы на  "философском" в МГУ, хотела и позже, когда выходила замуж, все время хотела...и пока  муж служил в Ленинграде и позже, когда судьба ее  "завернула" в гарнизон. Талант и незаурядные способности Эллы в познании литературы, поэзии, языков ставили  не раз  "в тупик"  начальство, коллег  по работе, саму Эллу, но  что она  могла поделать. Кто-то считал её характер склочным, кто-то - наоборот, кто-то находил ее замашки богемными, а другие-босяцкими. "Элла Геннадьевна, Вы, конечно хорошо, как никто другой знаете предмет, но, извините, Ваши методы преподавания идут вразрез с советской педагогикой. У вас что не лекция, то внеклассовая антисоветская агитация...и потом... зачем эти  подробности...зачем эта Цветаева и причем здесь Бродский, он вообще не "наш человек"...вы, собственно, чему студентов учите? Вы сами тоже "туда" хотите? Если так, то мы с Вами вынуждены  будем расстаться..!", - говорило ей начальство. ". И расставалось. Элла отвечала: "Императору  - столицы, барабанщику- снега!". Этот диалог повторялся  с теми или иными  вариациями  часто и в разных местах. Заканчивался  одним и тем же. С Эллой "расставались", а Элла говорила вслух, но больше про себя: "Не стыдись страна Россия! Ангелы - всегда босые...".

         Элла  много раз спрашивала себя, зачем, по какой причине она  вышла замуж за военного. Ведь она хотела быть "свободной", а не замужем за Армией. Не находила долго ответа, но потом поняла. Она с детства перед глазами видела генеральские  лампасы красного, синего, реже - адмиральские желтого цвета. А  после всех своих ВУЗов она только видела  аспирантские, деканские и межвузовские разномастные  лица и никаких лампас. И поняла, что хочет и не может не видеть если не лампас, то хотя бы - просветов на погон. Осталось только  найти способ соединить идеи хиппи с возможностью каждый  день видеть офицерские погоны. И ведь нашла же...

         В гарнизоне Элле с мужем, получившему новую должность и новое звание, дали квартиру в новом доме на втором этаже с окнами во внутренний  чудесный дворик, утопающий в зелени и цветах. Вскоре  муж Эллы поехал на высшие офицерские курсы и оттуда  уже не вернулся.  Поползли слухи, пошли разговоры. Чего только  об Элле не говорили. Кто говорил, что муж Эллы повесился, кто  утверждал,  что она его отравила.  По  количеству и  невероятности  досужих мыслей о ней и слухов Элла превзошла  Лукрецию Борджиа. И с легкой руки одного  подполковника-сплетника Эллу  так  и стали звать "Элла - Борджиа",  а чаще за глаза - "БорджЭлла". Несмотря на это почти все офицеры в части, где служил её муж, а еще больше других офицеров, по-прежнему приходили к Элле, к которой их тянуло, как  мину к днищу корабля -  неумолимо. Там, у нее они не были офицерами, майорами или капитанами,они  там были тем , кем были - со всеми своими комплексами и проблемами, неудачными браками и склонностью к выпивке  и гомосексуализму. Они приходили, выпивали, что -то говорили, но как правило, слушали, поскольку  наслушаться Эллу было нельзя. У нее не было дома  книг. Они  ей  были  не нужны - она  их знала и многие помнила почти наизусть.  Они говорили ей: "Элла - львиное сердце!" и были "рыцарями ее круглого кухонного стола", где свободное от дежурства время сутками играли в покер и слушали Элкины литературные изыски. Элла хранила тайны офицерских "исповедей" и оставляла нетронутой их верность  своим  нелюбимым женам.  Кто -то скажет, что в это трудно поверить, но это было так. Элла не была   держателем литературного "салона"  в гарнизоне, нет  и не  была лидером "теневого кабинета"  Отнюдь...Она была вдовой офицера и ни к чему почти не стремилась.  Напоровшись однажды на один из "литературных" вечеров Эллы, свекровь забрала сына Эллы- Глеба, пообещав той: "Элка, сука, попробуешь  внука забрать, убью...! Окончит 8 класс, пойдет в суворовское. Приезжать- приезжай сколько хочешь, но с тобой он жить здесь в этой "дыре"  не будет. У тебя "внизу" -мандельштамка, в голове-ахматка, а во рту - пастернак, дурында ты книжная ...тфу!". Овчарку Берту свекровь тоже забрала с собой. Берта выла всю дорогу  от гарнизона до Ленинграда.
               
         Элла очень скучала по сыну, по овчарке, но в словах свекрови был здравый смысл. Понемногу Элла  успокоилась. Ей нравилось жить в  закрытом гарнизоне, ходить  смотреть как солдаты на примитивном  футбольном поле  в армейских до колен трусах играли в мяч,   где грибы и земляника росли сразу же за  гарнизонным забором, ходить на деревенскую  речку и купаться там голой, не тревожась особенно о том,  что наступишь  босой ногой в коровью лепешку. Она ненавидела Ленинград, Мойку, Литейный и Эрмитаж, квартиру родителей с паркетом, люстрами, хрусталем и большинство своих прежних "догарнизонных" знакомых. Ей нравилось изредка  покупать  в городе "травку" и  понемножку курить ее в березках возле КПП, нравилось натаскивать ребят из гарнизонной школы по предметам и  помогать  офицерам с языком, когда те готовились поступать в академию, нравилось, что не нужно стоять в очередях в местном магазине и можно заваривать чифир в эмалированной кружке, нравилось, что  в квартире  ремонт могли прийти и сделать за два дня четверо солдат  и попросить её -Эллу подержать на время до увольнения у себя дома их дембельскую форму  и альбомы. Ей это нравилось. Это было ее торжество ее идеи над обстоятельствами.  Ей никогда не было скучно наедине с собой. Она включала "Заливное из  язычков жаворонков" "Кинг Кримсон" и читала вслух стихи и прозу. Но она редко была одна. Гарнизонные бабы же вообще о ней ни на минуту не забывали.      

         Офицерские  жены сходили с ума. Они не понимали, зачем  их  мужья  ходят к Эллке и что они  там и в ней самой находят. Уместно было бы сказать, что Элла была маленького роста,  бестелесна, с жиденькими рыжеватыми волосами, собранными на макушке в маленькую луковку, веснушчатая и в очках "-10", одетая в джинсы и растянутый свитер. Половина гарнизона была против Эллки, другая половина - за. Первая половина часто формировала особо разъяренных в отдельную группу и направляла  эту группу для Эллкиной "ликвидации", но об этом тут же  узнавала вторая половина, те что были "за", и  занимала у квартиры Элки оборону. В конце-концов,  недовольные смирились с Эллкиным существованием, поскольку "пусть уж лучше муж сидит и пьет  у этой "отравительницы" чем где-то шлюхается"...так они думали.  Одна из них кричала с улицы в окно Эллы : "Эй! Эллка,  мой у тебя? Нет!...фу ты черт, где его носит?!... ты хоть скажи... чего они у тебя все ошиваются?".  "Все будут одинаковы в гробу.Так будем хоть при жизни разнолики!", - отвечала Элла  через окно на улицу. И так  было каждый день.
       
          Каждый из офицеров, кто был знаком с Эллой входил к ней в квартиру  с полной уверенностью, что он- единственный ее  самый  лучший  друг, а выходил - с еще большей уверенностью. И так  было со всеми. В 80-х годах все офицеры во всех гарнизонах  СССР пили, чаще -  сильно. Эллу это не тревожило. "Душа страдает = офицер пьян!". Это было для нее жизненным правилом. Она принимала всех этих сынов Родины такими , какие они есть. А они, если не знали до знакомства с ней,  вскоре узнавали от Эллы, что есть такой замечательный  поэт Уильям Блейк и часто  спорили с ее подачи о том, по какой же причине  Хэмингуэй, будучи успешным и известным, однажды разрядил в себя дробовик. Насколько для многих Элла была странна, настолько и притягательна: "Давай заглянем в  рай, мой друг, вдруг сможем там  мы что-нибудь заметить, а если нет - вернемся мы сюда назад, где  пьяный старший лейтенант, начштаба и тот подлец начфин на стол вино пролили !", - говорила Элла  мужчинам у себя в квартире и  очередное заседание  "офицерского собрания"  гарнизона  считалось открытым.  Иногда вновь прибывший в гарнизон офицер со своей женой, не  имея квартиры и своего угла, подолгу жили у Эллы  дома, а торжество идеи Эллы над обстоятельствами жизни продолжалось, кто бы там что про нее  не говорил.