Deep Purple Cow

Когда в Альпах родилась фиолетовая корова, никто не ждал от нее чуда - всем было понятно, что ни читать, ни писать она не умеет. К тому же, заводить внебрачных коров не велел Закон о сублимации, поэтому корову Мирры отряд яйцеголовых гнал через поле в сторону бойни.

- Просто внутри меня случился маленький ядерный взрыв, - оправдывалась Мирра, пока один яйцеголовый бежал следом и аккуратно записывал ее слова - составлял протокол. Другой набросил веревку на шею коровы, но она затягивалась петлей на Мирре. Когда реактор в тебе работает ровно, ты рожаешь мальчиков и девочек, поддерживаешь демографическую стабильность и получаешь пособие, если поддержал особенно хорошо. Но бывает, внутри тебя случается маленький Чернобыль, и тогда ты плодишь крылатых коров, порой даже фиолетовых - ну, хотя бы.

-Мэм, ваша корова не зарегистрирована, - будто бы она не знает. - Более того, у нас есть свидетельства, подтверждающие, что вы сублимировали корову, находясь вне брака. Ваша корова вытаптывает чужие луга, нарушая тем самым статью 7.1. Мы вынуждены изъять ее и отвести на бойню.

Ее корову! Просто когда ни писать, ни рисовать ты не умеешь, а внутри все раздувается, да так сильно, что саднит сердце и даже отдает под лопатку, что все внутренности становятся слишком тяжелыми, и даже легкие становятся тяжелыми и давят к земле, из тебя вырывается корова, с которой у вас теперь одно на двоих сердце, и глаза, кажется, тоже.

И тогда нет для тебя никого ближе ее, ты отдаешь ей свои луга, а когда корове становится мало их, заводишь ее на чужие, не задумываясь уже о законах и, тем более, о статье 7.1.
Мирра не знала, кто сообщил о ее корове яйцеголовым, кто донес, доложил, наябедничал. Чьи луга вытаптывала ее корова, кому она мешала, нет, правда, кому она мешала?! И Мирра побежала в сторону лугов того, кто накатал на нее донос, кто сообщил, будто ее - Мирры - корова вытоптала чужие луга и съела чужую траву, она пересекла границу и бежала по этим враждебным лугам петлями и кругами.

«Бедная, бедная Мирра», - думала ее фиолетова корова, пока шла на бойню. А Мирра все бегала по чужим лугам и все втаптывала остатки травы назад, в земную кору, чтобы тому, кто отправил на бойню ее фиолетовую корову, не досталось больше ни пяди, чтобы стадо доносчика голодало и чтобы ребра вражеских коров проступали через кожу. «Представляю ее лицо, когда пригонит свое стадо на пастбище и увидит, что травы больше нет», - думала Мирра и все бежала, пока, наконец, не увидела на обочине вражеского луга доносчицу, которая была вся - коровой, красивой фиолетовой коровой с глазами Геры.

И когда Мирра поняла, что нет никакого стада, она упала на колени перед коровой с глазами Геры и хотела было в исступлении биться головой о ее копыта, и о землю вокруг - тоже, но все же просто обняла ее тонкие белые ноги, которыми она ходила по земле, хоть должна была все же летать, потому что была не только фиолетовой, но еще и крылатой.

Крылатая корова еле держалась на ногах, потому что всю траву вокруг нее Мирра давно уже вытоптала и еще потому, что она слишком сильно обхватила ее фиолетовые ноги, а Мирра все плакала потому, что не может уже отодрать от подошвы своих туфель траву и вернуть ее в землю, засунуть в самое ее ядро, чтобы она жаром очистилась и проросла наверх через лаву, и магму, и мантию, и даже земную кору и выросла вновь вокруг этой крылатой фиолетовой коровы, потому что она, помните, уже еле держалась на ногах в поле вытаптаной травы, потому что и не желай дома ближнего твоего, ни поля его, ни раба его, ни рабы его, ни вола его, ни осла его, ни всего, что есть у ближнего твоего, и не желай жены ближнего своего, не желай жены ближнего своего, не желай жены ближнего своего, и прости меня, Господи!

И слезы застревали в короткой коровьей жесткой шерсти, и если бы они хотя бы стекали по коровьим ногам, в них был бы прок, но они были лишние, как маковое зернышко в поле конопли, и оттого липкие, и оттого застревали в шерсти и клеились к коровьим ногам, а те были слишком тонкими уже, чтобы наподдать Мирре, и вся корова была слишком крылатой, чтобы затоптать ее, чтобы затоптать.

И тогда Мирра, не поднимая головы, отползла от крылатой коровы и так же, спиной, поползла к своей фиолетовой корове в пятна, а потом поднялась и побежала к ней, а когда нагнала, вцепилась в ее отвисшую - кожей вниз - шею, засунула руку ей под ребра и нашарила в них свое скользкое, свое не особенно уже красное сердце, и рванула на себя, и дернула, потому что крылатую фиолетовую корову она любила теперь больше, чем собственную.

И ее корова с дырой под отвисшей шеей встала на дыбы и взвилась, и понеслась прочь от Мирры по ее лицу, по рукам и по шее, вдавливая кадык, которого у нее никогда не было прежде, внутрь, заставляя его провалиться через гортань в пищевод, потому что сердца Мирры уже не было внутри у коровы, там осталось только ее собственное, фиолетовое, и оттого корове больше не было больно бежать по кадыку и пищеводу Мирры, и она бежала, бежала, бежала к своей крылатой фиолетовой корове, у которой сердце было такое же, только красное, которая вся была фиолетовая и даже крылатая.

А Мирра лежала на вытаптанной - ей же - траве и сжимала в руке свое сердце и давила его, и просила коров бегать теперь по ней и только по ней, чтобы втоптать ее в землю, до самого ядра, чтобы она кровью просочилась в него и потом, уже изнутри, проросла через магму и мантию, и даже через земную кору наверх, чтобы заменить собой и своим раздавленным уже больше, чем наполовину, сердцем эту вытаптанную о-траву - травой и твердила только - бедная моя фиолетовая крылатая корова, прости меня, и возьми из меня травы, сколько нужно, сколько нужно.

Но Мирра не успела стать травой - жнеи-жнеечки сжали ее в сноп, потому что жатва, а значит, нужно жать, а когда посевная - сеять, и председатель отдела сельской жизни Лепельского исполкома велел сжать все дотла, чтобы после посеять озимые, которые, единственные, прорастут.